Несколько слов о насилии
Источник любого насилия — это бессилие. В насилии всегда читается недостаток власти. Но этот недостаток парадоксален: полная власть над Другим как над объектом, буквальное сведение его до вещи, не разрешает, а, наоборот, лишь усиливает отчаяние этого бессилия. Насилие несет разрыв в самом своем основании. То требование, которое в нем звучит, не может быть удовлетворено из-под палки, едва ли может быть удовлетворено осознанно, даже если есть такое желание, и, строго говоря, не может быть удовлетворено в принципе. Любовь нельзя выбить из Другого ни одним из доступных способов, это прямое следствие базовых констант мира, в котором мы живем (отсюда все эти вечные проблемы с приворотными манипуляциями). Как принудить к ней, если любить — давать то, чего у тебя нет? Потому насилие обречено на навязчивое воспроизведение в силу того, что в действительности оно никогда не достигает своей цели.
Прекрасной иллюстрацией этого противоречия, лежащего в основании насилия, служит фильм «Монстр» Хидэо Накаты. Одиночество безымянного антагониста безмерно именно в свете того, что с рождения он обладает способностью управлять человеком или группой людей одним взглядом. Его насилие совершенно и безусловно. Впервые в жизни столкнувшись с тем, кого он не в силах контролировать, Безымянный никак не может его убить, каждый раз останавливаясь буквально в шаге от цели. Проникновение в его мир Другого, чужой субъектности, которую он не может свести до вещи, шокирует его, интерпретируется им как угроза и становится для него соблазном. В конце, вопреки всякой прагматике спасенный своим противником, он впервые в жизни плачет.
#Entwurf
#Filmkunst
Источник любого насилия — это бессилие. В насилии всегда читается недостаток власти. Но этот недостаток парадоксален: полная власть над Другим как над объектом, буквальное сведение его до вещи, не разрешает, а, наоборот, лишь усиливает отчаяние этого бессилия. Насилие несет разрыв в самом своем основании. То требование, которое в нем звучит, не может быть удовлетворено из-под палки, едва ли может быть удовлетворено осознанно, даже если есть такое желание, и, строго говоря, не может быть удовлетворено в принципе. Любовь нельзя выбить из Другого ни одним из доступных способов, это прямое следствие базовых констант мира, в котором мы живем (отсюда все эти вечные проблемы с приворотными манипуляциями). Как принудить к ней, если любить — давать то, чего у тебя нет? Потому насилие обречено на навязчивое воспроизведение в силу того, что в действительности оно никогда не достигает своей цели.
Прекрасной иллюстрацией этого противоречия, лежащего в основании насилия, служит фильм «Монстр» Хидэо Накаты. Одиночество безымянного антагониста безмерно именно в свете того, что с рождения он обладает способностью управлять человеком или группой людей одним взглядом. Его насилие совершенно и безусловно. Впервые в жизни столкнувшись с тем, кого он не в силах контролировать, Безымянный никак не может его убить, каждый раз останавливаясь буквально в шаге от цели. Проникновение в его мир Другого, чужой субъектности, которую он не может свести до вещи, шокирует его, интерпретируется им как угроза и становится для него соблазном. В конце, вопреки всякой прагматике спасенный своим противником, он впервые в жизни плачет.
#Entwurf
#Filmkunst
В эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» Говард Лавкрафт так размышлял о природе ужасного:
«Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья».
Интересно сопоставить эту концептуализацию с лаканианской, согласно которой подлинным источником страха является не тот или иной объект, а то, что не может стать объектом — то, что не поддается встраиванию в символическо-воображаемый порядок реальности, разрыв в нем. Иначе говоря, дыра, сквозняк. Отметина того, что претензии человека на контроль и порядок, насколько бы насыщенными они ни были (а наука почти всегда аффективно насыщена), рано или поздно терпят крах.
#Лавкрафт
#Лакан
«Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья».
Интересно сопоставить эту концептуализацию с лаканианской, согласно которой подлинным источником страха является не тот или иной объект, а то, что не может стать объектом — то, что не поддается встраиванию в символическо-воображаемый порядок реальности, разрыв в нем. Иначе говоря, дыра, сквозняк. Отметина того, что претензии человека на контроль и порядок, насколько бы насыщенными они ни были (а наука почти всегда аффективно насыщена), рано или поздно терпят крах.
#Лавкрафт
#Лакан
Stoff
«Прикосновение», 1992 г. Реж. Альберт Мкртчян #Filmkunst
Фильм «Прикосновение» (1992), последняя работа режиссера Альберта Мкртчяна и первый постсоветский хоррор, примечателен тем, что в нем идея, лежащая в основании русской культуры — умереть лучше, чем жить — выражается ну слишком буквально. Видимо, такая прямота была обусловлена разрастающейся щелью между уже произошедшим событием смерти советского субъекта и еще не случившимся событием рождения субъекта российского.
Весь фильм главный герой, следователь Андрей Крутицкий, пытается противостоять таинственной организации призраков, переманивающих людей на тот свет. Призраки, называющие себя «форзи» (от нем. Vorsicht — «осторожно»), соблазняют живых смертью, обещая им, что там, по ту сторону, они смогут «летать, как птицы». Ведь все земное существование, по их словам — лишь промежуточный этап перед настоящей жизнью, болезнь. И фильм на всех уровнях работает на формирование впечатления, что призраки не лгут.
Пытаясь оградить симпатичную ему женщину и ее дочь от смерти, Крутицкий идет на договор с организацией: форзи на какое-то время отстают от них, взамен он становится их агентом. После этого вокруг него начинается череда смертей. Герой пытается остановить ее и в какой-то момент нарушает условия договора. В результате людей вокруг гибнет только больше: Крутицкий фактически становится воронкой, через которую смерть бьет в этот мир.
В какой-то момент девочка и ее мать все-таки гибнут — в результате нелепой ошибки самого следователя. С этого момента единственное, что интересует героя, это месть. Чтобы найти тех, кто отнял у него близких, он убивает своего любимого пса и себя. Свершилась ли месть Крутицкого там, по ту сторону, зритель уже не узнает. Да и важно ли это?
Кстати, фраза «жизнь прекрасна и удивительна», запрет на произнесение которой был одним из условий договора Крутицкого с форзи и которую он оставил в качестве своей предсмертной записки, появилась в поэме Маяковского «Хорошо». Поэт написал ее в 1927 году, за три года до самоубийства.
#Entwurf
#Filmkunst
Весь фильм главный герой, следователь Андрей Крутицкий, пытается противостоять таинственной организации призраков, переманивающих людей на тот свет. Призраки, называющие себя «форзи» (от нем. Vorsicht — «осторожно»), соблазняют живых смертью, обещая им, что там, по ту сторону, они смогут «летать, как птицы». Ведь все земное существование, по их словам — лишь промежуточный этап перед настоящей жизнью, болезнь. И фильм на всех уровнях работает на формирование впечатления, что призраки не лгут.
Пытаясь оградить симпатичную ему женщину и ее дочь от смерти, Крутицкий идет на договор с организацией: форзи на какое-то время отстают от них, взамен он становится их агентом. После этого вокруг него начинается череда смертей. Герой пытается остановить ее и в какой-то момент нарушает условия договора. В результате людей вокруг гибнет только больше: Крутицкий фактически становится воронкой, через которую смерть бьет в этот мир.
В какой-то момент девочка и ее мать все-таки гибнут — в результате нелепой ошибки самого следователя. С этого момента единственное, что интересует героя, это месть. Чтобы найти тех, кто отнял у него близких, он убивает своего любимого пса и себя. Свершилась ли месть Крутицкого там, по ту сторону, зритель уже не узнает. Да и важно ли это?
Кстати, фраза «жизнь прекрасна и удивительна», запрет на произнесение которой был одним из условий договора Крутицкого с форзи и которую он оставил в качестве своей предсмертной записки, появилась в поэме Маяковского «Хорошо». Поэт написал ее в 1927 году, за три года до самоубийства.
#Entwurf
#Filmkunst
Ален Бадью об антинормативности психоанализа Лакана:
«.. Жак Лакан приступил к освобождению психоанализа от всех психологических, нормативных тенденций. Он продемонстрировал, что следует абсолютно разграничивать Я, воображаемую фигуру единства, и Субъект. Что субъект не имеет никакой субстанции, никакой «природы». Что он подчиняется и случайным законам языка, и всегда своеособой истории объектов желания. Откуда следовало, что любое видение аналитического лечения как восстановления некоего «нормального» желания — обман и, более общим образом, что не существует никакой нормы, на которую могло бы опереться представление о «человеческом субъекте»…»
См. «Этика. Очерк о сознании зла»
#Бадью
#Лакан
«.. Жак Лакан приступил к освобождению психоанализа от всех психологических, нормативных тенденций. Он продемонстрировал, что следует абсолютно разграничивать Я, воображаемую фигуру единства, и Субъект. Что субъект не имеет никакой субстанции, никакой «природы». Что он подчиняется и случайным законам языка, и всегда своеособой истории объектов желания. Откуда следовало, что любое видение аналитического лечения как восстановления некоего «нормального» желания — обман и, более общим образом, что не существует никакой нормы, на которую могло бы опереться представление о «человеческом субъекте»…»
См. «Этика. Очерк о сознании зла»
#Бадью
#Лакан
В отличие от Федерико Лорки, тексты Маяковского строятся вокруг чистейшей интоксикации образом. Болезненный нарциссизм, насколько грандиозный, настолько же и хрупкий. Наслаждение, возгоняющееся до тягучего и вязкого состояния регулярным впрыскиванием боли:
Короной кончу?
Святой Еленой?
Буре жизни оседлав валы,
я — равный кандидат
и на царя вселенной,
и на
кандалы.
Быть царем назначено мне —
твое личико
на солнечном золоте моих монет
велю народу:
вычекань!
А там,
где тундрой мир вылинял,
где с северным ветром ведет река торги, —
на цепь нацарапаю имя Лилино
и цепь исцелую во мраке каторги.
Слушайте ж, забывшие, что небо голубо,
выщетинившиеся,
звери точно!
Это, может быть,
последняя в мире любовь
вызарилась румянцем чахоточного.
См. «Флейта-позвоночник»
#Fetzen
#Маяковский
Короной кончу?
Святой Еленой?
Буре жизни оседлав валы,
я — равный кандидат
и на царя вселенной,
и на
кандалы.
Быть царем назначено мне —
твое личико
на солнечном золоте моих монет
велю народу:
вычекань!
А там,
где тундрой мир вылинял,
где с северным ветром ведет река торги, —
на цепь нацарапаю имя Лилино
и цепь исцелую во мраке каторги.
Слушайте ж, забывшие, что небо голубо,
выщетинившиеся,
звери точно!
Это, может быть,
последняя в мире любовь
вызарилась румянцем чахоточного.
См. «Флейта-позвоночник»
#Fetzen
#Маяковский
Я жду
Спазмом стареющей клетки,
Паузой вечной, как пытка,
На ветру раненой веткой,
Я жду твоей светлой улыбки.
Ядом последней таблетки,
Швалью карточной к ряду,
Болезнью заморской редкой,
Я жду твоего взгляда.
Линзой прицела зоркой,
Духом с печатью проклятья,
Зимой тоскливой прогорклой,
Я жду твоего объятья.
Упрямством идеи колкой,
Потугами взора немого,
Кузнечиком на иголке,
Я жду твоего слова.
#Перминов
#Грюндиг
Спазмом стареющей клетки,
Паузой вечной, как пытка,
На ветру раненой веткой,
Я жду твоей светлой улыбки.
Ядом последней таблетки,
Швалью карточной к ряду,
Болезнью заморской редкой,
Я жду твоего взгляда.
Линзой прицела зоркой,
Духом с печатью проклятья,
Зимой тоскливой прогорклой,
Я жду твоего объятья.
Упрямством идеи колкой,
Потугами взора немого,
Кузнечиком на иголке,
Я жду твоего слова.
#Перминов
#Грюндиг
«Мы воспринимаем мир глубже, и потому можем считать себя способными к глубоким чувствам. Почему мы не спиваемся? Может быть, потому, что нам не приятен кошачий вой, который пьяные вынуждены слушать на улицах. Почему не влюбляемся каждый месяц снова? Если при каждой разлуке обрывается кусочек нашего сердца, то почему порой мы так черствы? Потому что нам тяжелее в несчастье и бедствии.
Мы осознанно стремимся к тому, чтобы поменьше страдать от жизни и побольше получать удовольствия oст нее. Все люди, как и мы с тобой, связаны жизнью и смертью, годами лишены радости. Они понимают, что вместе им легче противостоять тяжелым ударам судьбы, иногда отнимающей самое дорогое. Люди, которые способны на глубокое чувство, могут любить только один раз. Я убежден в этом».
Из письма Фрейда своей невесте Марте, 29 августа 1883 г.
#Фрейд
Интересно, насколько конец этого фрагмента контрастирует с более распространенным у Фрейда понимаем любви как инцестуозного процесса, сводящегося к нарциссическому опьянению воображаемым. Однако, несмотря на намеки и указания на возможность иной любви, Фрейд не оставил какой-либо концептуализации любовного опыта, который не мог бы быть редуцирован до логики консервативного перебора воображаемых объектов. Позже такую концептуализацию предложит Лакан.
Мы осознанно стремимся к тому, чтобы поменьше страдать от жизни и побольше получать удовольствия oст нее. Все люди, как и мы с тобой, связаны жизнью и смертью, годами лишены радости. Они понимают, что вместе им легче противостоять тяжелым ударам судьбы, иногда отнимающей самое дорогое. Люди, которые способны на глубокое чувство, могут любить только один раз. Я убежден в этом».
Из письма Фрейда своей невесте Марте, 29 августа 1883 г.
#Фрейд
Интересно, насколько конец этого фрагмента контрастирует с более распространенным у Фрейда понимаем любви как инцестуозного процесса, сводящегося к нарциссическому опьянению воображаемым. Однако, несмотря на намеки и указания на возможность иной любви, Фрейд не оставил какой-либо концептуализации любовного опыта, который не мог бы быть редуцирован до логики консервативного перебора воображаемых объектов. Позже такую концептуализацию предложит Лакан.
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
1909
#Мандельштам
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
1909
#Мандельштам
«Фрейд делает любопытное замечание, что сновидение вызывает пробуждение как раз тогда, когда оно вот-вот готово выдать, наконец, истину, так что пробуждается человек лишь для того, чтобы благополучно спать дальше — спать в реальном, или, говоря точнее, в реальности».
См. «Изнанка психоанализа»
#Лакан
#Фрейд
#Entwurf
Фрейд обнаружил, что реальность, в которой живет человеческий субъект, имеет структуру фантазма (это одна из главных тем «Толкования сновидений», «Психопатологии обыденной жизни» и «Остроумия и его отношения к бессознательному»). Между сном и явью нет структурного разрыва. Таким образом, очевидность, еще Декартом обозначенная как свойство истины, перестала служить основанием для какой-либо достоверности. Оптика меняется: именно очевидное должно вызывать наибольшее подозрение. Глаза не для того, чтобы видеть.
См. «Изнанка психоанализа»
#Лакан
#Фрейд
#Entwurf
Фрейд обнаружил, что реальность, в которой живет человеческий субъект, имеет структуру фантазма (это одна из главных тем «Толкования сновидений», «Психопатологии обыденной жизни» и «Остроумия и его отношения к бессознательному»). Между сном и явью нет структурного разрыва. Таким образом, очевидность, еще Декартом обозначенная как свойство истины, перестала служить основанием для какой-либо достоверности. Оптика меняется: именно очевидное должно вызывать наибольшее подозрение. Глаза не для того, чтобы видеть.