Вероятно, самый пронзительный пример персеверации — Herzensschatzi komm Эммы Хаук.

1909 год. Находящаяся в Гейдельбергской психиатрической клинике 30-летняя женщина пишет своему мужу письма, состоящие из всего одной фразы: «Возлюбленный, приди». Уже нет никаких вопросов, просьб, только воспроизводящееся выражение депрессивной тревоги. Строки наслаиваются одна на другую и превращаются в практически нечитаемое месиво, которое ближе к тоскливому стону, чем к тексту. При этом графически отчетливо выделяется просодическая структура: слова образуют столбцы, задающие ритмику. Как отмечала Моника Ягфельд:

«Ощущаются развитие, процесс их образования: надавливание на карандаш, написание первого komm — после которого уже не может быть никаких других слов, способных описать горе. Карандаш выводит по бумаге бесконечные komm, komm, komm, и возникают конструкции, которые в конечном итоге отклоняются от первоначального намерения письма, обретают самостоятельность и теперь сами по себе — пока не кончится бумага».

Однако фигура мужа в восприятии Эммы не была цельной и исключительно положительной. В частности, одним из симптомов при госпитализации была выраженная паранойя: девушка была убеждена, что муж может отравить ее еду или вовсе передать ей свои болезни через поцелуй.

Эти письма никогда так и не были отправлены. Госпитализация показала бесперспективность лечения, в качестве диагноза поставили Dementia praecox. Эмму перевели в больницу для неизлечимых больных в городе Вислох, где она умрет в 1920 году после 11 лет заточения.

#Entwurf

В «Духе терроризма» Жана Бодрийяра есть интересная мысль, что свойством подлинного события является способность сопротивляться стабилизирующему действую означающих. Настоящее событие не удается опутать сеткой знаков, убаюкать, вписать в имеющийся порядок, в проектность: оно этот порядок подрывает. Любая попытка как-либо объяснить произошедшее приводит лишь к эффекту какофонии. Вместо стабилизации означающие начинают буквально кричать о своей недостаточности.

Событие — это всегда разрыв. Лакановское Реальное: мы сталкиваемся с ним в моментах нашего бессилия. Например, травма. Или любовь.

«Роль образов весьма неоднозначна: прославляя и усиливая событие, вместе с тем они берут его в заложники. Одновременно с бесконечным размножением происходят отвлечение внимания [diversion] и нейтрализация (как это уже было с майскими событиями 1968 года). Об этом всегда забывают, когда говорят об «опасности» СМИ. Образ потребляет событие, в том смысле, что он поглощает его и делает готовым к употреблению. Конечно, это придает событию небывалую доныне силу воздействия, но уже в качестве события-образа…

... И если верно, что большинство событий можно свести к уровню факта, то имя события заслуживают только те, которые такой редукции избегают… Следует оценивать событие в его невозможности, в его невообразимости, именно как происшествие [accident]. Если событие происходит, оно выдирает концепты из их референтного поля».

#Entwurf
#Бодрийяр

В коротком эссе «Случайный мыслитель» Сиоран развивает известную мысль Пруста «Идеи — это суррогаты печалей», противостоя инерции новоевропейской веры в существование некого самопрозрачного и самополагающего субъекта, распоряжающегося мыслью:

«Я живу в ожидании Идеи; я предчувствую ее, ощущаю ее контуры, хватаюсь за нее — и я не могу ее сформулировать, она ускользает от меня, она еще не принадлежит мне: может быть, я ее постиг, когда меня здесь не было? И как из предстоящей и смутной сделать ее наличной и лучезарной в умопостигаемой агонии изреченной мысли? Какого состояния мне нужно дождаться, чтобы она расцвела — и зачахла?

Враг философии /т.е. пышных догматических систем (прим. Stoff)/, я ненавижу все индифферентные идеи; я не всегда печален, следовательно, я думаю не всегда».

То, что с декартовским субъектом — основополагающим конструктом всей европейской метафизики Нового времени — имеются большие проблемы, стало более-менее очевидно уже к второй половине XIX века. Но наиболее радикально порвал с этой традицией Фрейд, выдвинувший в 1925 году в статье об отрицании скандальное для философии определение мышления как, в первую очередь, сублимации аффекта. За прошедшее столетие мы получили массу материала, говорящего в пользу данной перспективы, причем не только в рамках психоаналитического дискурса, но и в пространстве других психотерапевтических парадигм (например, в контексте рационально-эмотивной поведенческой терапии, которую принято относить к КПТ).

Иначе говоря, суверенный субъект, являющийся господином собственной мысли, распоряжающийся ею произвольно — не более, чем одна из химер, делающих нашу жизнь чуть более выносимой. Ожидать от человека полной свободы в управлении собственной мыслью, выборе суждения — взваливать на него совершенно непосильную ношу.

#Entwurf
#Сиоран
#Фрейд

В «Искушении существованием» Сиоран и вовсе заметит, что аффективные и рациональные конструкции в общем-то равноценны:

«Все пути, все методы познания в одинаковой степени пригодны: логика, интуиция, отвращение, восторг, стон. Видение мира, основанное на рациональных понятиях, не более оправдано, чем видение, порожденное слезами: аргументы и вздохи представляют собой модальности, в равной мере доказательные и в равной мере никчемные»

Несколько иронично, что, заявляя о равноценности рационального и аффективного, Сиоран фактически все равно воспроизводит фантазию о разрыве между ними, то есть буквально продолжает одну из главных линий новоевропейской метафизики, которую он так ненавидел. Между тем радикальное противопоставление рационального и чувственного довольно сомнительно. Первое появляется исключительно на основе второго и в полной мере никогда не теряет связи с ним. За любыми рациональными построениями всегда в той или иной степени стоят слезы, стоны, возбуждение и восторг. Или, если кляйнианским языком, тревога.

#Entwurf
#Сиоран

В записных книжках Марины Цветаевой есть хороший фрагмент, выражающий всю суть либидинальной экономики объектных отношений:

Всякая любовь — сделка.
Шкуру — за деньги.
Шкуру — за шкуру.
Шкуру — за душу.

Когда не получаешь ни того, ни другого, ни третьего, — даже такой олух-купец как я прекращает кредит.

Другое дело, что порой эта сделка бывает настолько причудливой, что понять, что, собственно, и на что меняется, довольно затруднительно. По мысли Лакана, именно этим подлинно любовные отношения отличаются от разных форм влюбленности: если последние так или иначе всегда сводятся к утилизации воображаемого образа, то любовь, в отличие от них, связана с иным удовольствием, выходящим за рамки логики нормативной гендерной сексуальности.

#Entwurf
#Цветаева
#Лакан

Полезно помнить, что любая рукотворная катастрофа — в масштабах судьбы как одного человека, так и целого народа — это всего лишь побочный продукт чьей-то сублимации. Того, кто хотел, как лучше. И даже необязательно только для себя, а, скорее всего, для всех. Как хорошо заметил в «Этике психоанализа» Жак Лакан:

«Катастрофу развяжут не извращенцы, а бюрократы, причем мы даже не сможем узнать, с благими или дурными намерениями они это сделали. Развязана она будет по приказу, и произойдет это, повинуясь правилам функционирования механизма, колесиками и инстанциями которого послужит множество человеческих воль, сломленных, порабощенных и поставленных на службу задаче, которая потеряет по ходу дела свой смысл. Задачей этой будет восполнение бездонной утраты, которая предстает нам здесь в качестве глубочайшего и непременного измерения человеческой жизни».

Самое чистое злое — все из чистейшего доброго. Любой поступок, каким бы ужасающим он ни был, можно объяснить, вписать в некую аксиологическую систему. Оправдать. Только толку-то.

#проходящее
#Лакан

Человек остро нуждается в постоянстве. Неважно, насколько жестокие правила игры, главное, чтобы они были. Изматывает сильнее всего даже не насилие — к нему, пусть даже ценой расщепления, психика может приспособиться, — а хаотичность. На эту тему был хороший фрагмент в «Разговорах беженцев» Брехта:

«Это пиво — не пиво, но это компенсируется тем, что эти сигары — тоже не сигары. Вот если бы пиво не было пивом, а сигары были бы настоящими сигарами, — тогда всё было бы не так как надо, не в порядке».

#Брехт
#Entwurf

Кстати, для тех, кто в Москве – прекрасный канал с анонсами мероприятий, связанных с философией.

Оставлять за собой след из крошек имеет смысл не только когда, когда есть, куда возвращаться. Иногда это нужно делать хотя бы для того, чтобы была возможность понять, что ходишь кругами.

Вероятно, это главное оправдание письма.

#Fetzen

Как известно, философы эпохи Просвещения к мастурбации относились если не выражено негативно, то весьма настороженно. Довольно популярной была идея, что при мастурбации желание как бы автаркически закольцовывается. Грубо говоря, онанист постепенно замещает «естественный» реальный объект наслаждения искусственным вымышленным. Как итог, он подрывает свой статус субъекта морали (на этом главный акцент делал Кант) и свой статус представителя человеческого вида, нуждающегося в воспроизводстве. В «Эмиле» Руссо буквально предостерегает:

«Было бы весьма опасно, если б он [инстинкт] дал иное направление чувственности вашего воспитанника и научил его находить иные средства для ее удовлетворения; раз он узнает это заменяющее средство — он погиб».

Но психоаналитическая практика прекрасно вскрывает, что кажущаяся столь очевидной разница между «воображаемым объектом» и «объектом реальности» на самом деле не так уж значительна. Строго говоря, никакого противоречия между ними вообще нет. Что в мастурбации, что при «естественном» соитии субъект имеет дело преимущественно со своими собственными фантазмическими содержаниями. Вплоть до того, что тот, кто непосредственно находится перед ним, может иметь весьма далекое отношение к тому, кого он фактически в этот момент трахает.

В общем, мастурбация никак не марает нормативную сексуальность, а лишь выпячивает разрывы, которые ее организуют. Иначе говоря, оборотной стороной фразы Лакана «Любовь всегда взаимна» является его же максима «Сексуальных отношений не существует».

#Лакан
#Entwurf

Поэзия дает нам множество образов депрессии. Например, Юлия Кристева в своей работе «Черное солнце. Депрессия и меланхолия» подробно разбирает стихотворение Жерара де Нерваля El Desdichado. В русской традиции в этом отношении часто вспоминают Бориса Рыжего или поздние стихи Георгия Иванова. Но лично для меня дальше всех по этому пути прошла Янка Дягилева.

«Светлоглазые боги глохнут, заражаясь лежачим танцем» — образ чистейшей, дистиллированной депрессии. На этой глубине нет уже места ни слову, ни действию. Только мрак, холод и пустота отсутствия — зияющий разрыв без какой-либо надежды или даже вины.

Кругом души от покаяний
Безысходности без движений
Неподвижности без исходов
Неприятие без воздействий
Нереакция до ухода
Неестественность черных фобий
Легкомыслие битых окон
Светлоглазые боги глохнут,
Заражаясь лежачим танцем
Покрываясь стальной коростой
Будут рыцарями в музеях
Под доспехами тихо-тихо
Из-под мрамора биться долго
Обреченности и колодцы
Подземелья и суициды
стынут реки и ноги мерзнут
Два шага по чужому асфальту
В край раздробленных откровений
В дом, где нету ни после, ни вместе
В рай без веры и в ад без страха

#Дягилева
#Entwurf

В нашей культуре, несмотря на переизбыток насилия, очень популярна идея тотального прощения. Оно воспринимается как некий маркер желанной полноты и покоя: всех простил, всех отпустил. Или увязывается с взрослостью.

Но в действительности погоня за прощением часто приводит к плачевным результатам. Стремясь к состоянию социально одобряемого прощения, человек просто начинает винить в произошедшем исключительно себя. Ведь логика, заложенная еще в структуре ранних детско-родительских отношений, довольно простая: в боли всегда КТО-ТО виноват. Там нет случайных вещей и полутонов – возможность такого восприятия формируется довольно поздно /и далеко не у всех/. И если не виноват другой, то виноваты вы. Пытаясь насильно для себя простить другого, отказывая себе в праве обвинять и даже гневаться, назвать мудаком или послать на хуй, вы консервируете собственную вину, загоняете ее в полумрак, делаете малодоступной. Тем самым значительно осложняя себе выход из события, застревая в нем.

Иначе говоря, иногда не прощать – это необходимое условие для того, чтобы не винить себя. Прощение придет само, когда вы будете готовы, для него не нужно чрезмерных усилий.

#Entwurf

Слово материально, оно буквально обладает плотностью и тяжестью. Оно может придавить грудную клетку к кровати, не давая вздохнуть. Если его площадь и масса находятся в нужном сочетании, им можно прибить к поверхности, как гвоздем.

Оно может пенетрировать, вызывая боль и наслаждение. Но иногда слово слишком острое, и тогда оно рассекает кожный или любой другой защитный покров, которого касается, как острие ножа.

Часто слово застревает где-то под горлом, вызывая тошноту. И тогда требуется много судорог, чтобы избавиться от него. Но куда хуже, когда слово, как говорил в своем монологе Писатель из «Сталкера» Тарковского, приходиться выдавливать, как геморрой.

#Entwurf

Сложные системы выживают не за счет жесткости, а за счет гибкости, умения обращаться с пустотами и своеволием. Как в свое время хорошо заметил Бодрийяр, чем больше претензия системы на тотальность – операциональное совершенство, стопроцентные результаты, – тем, парадоксально, меньшей прочностью она обладает. Это плата за краткосрочное удобство. И вся проблема в том, что после определенного предела эта хрупкость необратима.

«Смерть всегда есть одновременно и то, что ждет нас в конце (au terme) системы, и символический конец (extermination), подстерегающий самое систему. Чтобы обозначить финальность смерти, внутренне принадлежащую системе, повсюду вписанную в ее операциональную логику, и радикальную контр-финальность, вписанную вне системы как таковой, но всюду преследующую ее, у нас нет двух разных терминов - в обоих случаях с необходимостью выступает одно и то же слово «смерть». Подобную амбивалентность можно различить уже во фрейдовской идее влечения к смерти. Это не какая-то неоднозначноть. Этим просто выражается то, как близки друг к другу осуществленное совершенство системы и ее мгновенный распад».

См. «Символический обмен и смерть»

Впрочем, это не должно никого обнадеживать: жесткие системы при обвале крошатся на мириады осколков, отлично режущих любую плоть.

#Entwurf
#проходящее
#Бодрийяр

Многие думают, что, чтобы с мороком было покончено, необходимы особенно страшные, катастрофические события. Некоторые на этом даже строят своеобразную апологию насилия. Знаменитое «чем хуже, тем лучше».

Но так это не работает. Чрезмерная боль травмирует, а травма не имеет ничего общего с пробуждением. Она не будит, а корежит. Структурно травма – это коллапс реальности, символическо-воображаемой системы, в которой существует субъект. Крах проекта, с которым он себя /в определяющей степени бессознательно/ соотносит. Этот коллапс не возвращает к Реальному: наоборот, он запирает субъекта в куда более изощренной иллюзии, в лучшем случае наполняя его тоской по состоянию «до», в худшем вынуждая расщепляться.

Миры таких людей буквально всем своим видом кричат о событии, которое определило их устройство, но которое они категорически не способны в себя вписать. Большая часть их сил уходит на воспроизводящееся неузнавание. Разрывы, лежащие в основании таких систем, видны только извне.

#Entwurf

Экспансия Другого многообразна. Что угодно может служить ее инструментом. То, что в один момент видится правильным и единственно желанным, в другой воспринимается, в лучшем случае, как бремя, в худшем – как экзистенциальная угроза. И тогда даже стыдливое молчание Другого кажется лишь изощренной манипуляцией. А его ласка вызывает лишь отвращение и желание напасть.

Другой может обнимать, но это объятие будет таким нежным, что не даст вздохнуть. Может шептать на ухо о любви, но каждое слово будет отзываться лязгом цепи, на которую он пытается вас посадить. Может гладить подушечками пальцев, но они будут царапать, как когти, вызывать на коже раздражение.

Тошнота – наверное, самая выразительная реакция на экспансию Другого. Отзвук той древней эпохи, когда пища была главным означающим в отношениях с ним. Знаком то любви, то тирании. И любой, кто сталкивался с булимией, отлично знает, как быстро происходит переход между этими полюсами.

У Юлии Кристевой в «Силах ужаса» есть красивая иллюстрация на тему того, насколько ужасающе ассимилирующей может восприниматься пища:

«Пищевое отвращение, наверное, самая простая и архаичная форма отвращения. Когда пенка — эта кожица на поверхности молока, беззащитная, тонкая, как папиросная бумага, жалкая, как обрезки ногтей, — появляется перед глазами или прикасается к губам, спазм в глотке и еще ниже, в желудке, животе, во всех внутренностях, корчит в судорогах все тело, выдавливает из него слезы и желчь, заставляет колотиться сердце и холодеть лоб и руки. В глазах темно, кружится голова, и рвота, вызванная этими молочными пенками, сгибает меня пополам и — отделяет от матери, от отца, которые мне их впихнули. Пенки — часть, знак их желания. Именно этого-то «я» и не хочет, и «я» не хочет ничего знать, «я» не ассимилирует их, «я» выталкивает их. Но поскольку эта еда — не «другой» для «я» и существует только внутри их желания, я выталкиваю себя, я выплевываю себя, я испытываю отвращение к себе в том же самом движении, в тот же самый момент когда «Я» предполагает утвердить себя. Эта деталь, может быть незначительная, но которую родители находят, заряжают, поддерживают и навязывают мне, — эта ерунда выворачивает меня наизнанку как перчатку, внутренностями наружу: так, чтобы они увидели, что я становлюсь другим ценой собственной смерти. В этом процессе, когда «я» становится, я рождаю себя в безудержных рыданиях и рвоте. Немой протест симптома и шумное неистовство конвульсии записаны, разумеется, в символической системе. В нее не хочется, да и невозможно войти, чтобы ответить. Это прежде всего реагирование, реагирование отторжением. Оно — отвращение».

#Entwurf
#Кристева

Субъект утверждает себя, прежде всего, ломая чужое ожидание. В одном из своих интервью это хорошо выразил Пьер Паоло Пазолини:

«Отказ всегда был главным жестом. Святые, отшельники, интеллектуалы... Историю творили те немногие, кто говорил «нет», а вовсе не придворные, не «серые кардиналы». Чтобы отказ возымел действие, он должен быть крупным, а не мелким, полным, а не по отдельным пунктам, «абсурдным», чуждым здравого смысла».

Отказ от соответствия чужому ожиданию многообразен: это и уход, разрыв, и предательство, обман, и подвиг.

И к Богу как предельному субъекту все это относится в первую очередь.

#Entwurf

Иногда все выцветает. Становится равноценным, одинаково далеким.

Распятие — это только изображение древней казни. Рот и влагалище — это всего лишь две щели.

За ними нет ничего кроме поверхности.


#Fetzen

Ее лицо исчезает. Овеянная туманом, она уходит. Остается только поверхность слов и тел. Запахи духов и пота, плоские глаза.

Механизм, наделяющий окружающее нас сенсорное месиво целостностью и ценностью, членящий его на объекты, позволяющий разглядеть в нем мужскую или женскую фигуру, нечто желанное, иногда дает сбой. В такие моменты декомпрессии можно успеть увидеть, что за шестерни — быть может, те самые «зубчатые колеса» Акутагавы? — обеспечивают функционирование нормативной гендерной сексуальности. И, в принципе, любой аксиологической системы.

Юлия Кристева как-то заметила, что «нельзя переоценить гигантское психическое, интеллектуальное и аффективное усилие, которое требуется совершить, чтобы обнаружить в другом поле эротический объект». Пока балансирующие механизмы работают исправно, это напряжение остается почти незаметным. Но равновесие слишком легко потерять.

#Entwurf
#Кристева

Впервые залез в предисловие к «Психоаналитической диагностике» Мак-Вильямс и обнаружил там трогательное:

«Наконец, те люди, которые внесли самый значительный вклад в эту книгу, должны остаться неназванными; я надеюсь, они представляют себе, как многому они меня научили. Быть психоаналитическим терапевтом — это самый непосредственный способ, который я нашла для удовлетворения своего желания прожить более чем одну жизнь в то короткое время, которое отпущено каждому из нас. Я не только приобрела знания о том, что это такое — быть алкоголиком, или депрессивным, или булимическим; я ощутила также, что значит быть расторгающим брак юристом, ученым, раввином, кардиологом, геем-активистом, дошкольным воспитателем, механиком, офицером полиции, медсестрой в палате интенсивной терапии, матерью на пенсии, актером, студентом-медиком, политическим деятелем, художником и многими другими людьми. Мне всегда казалось удивительным, что можно с энтузиазмом, которому позавидовал бы любой сторонний наблюдатель, оказаться полезным для других и зарабатывать себе на жизнь одновременно. Мои пациенты — мои первые вдохновители в этой попытке описать одну из областей психоаналитического знания».

Думаю, Нэнси Мак-Вильямс немного лукавит: даже самой развитой эмпатии не хватит для того, чтобы прожить чужую жизнь. Другой — это всегда Другой, чужая жизнь всегда чужая, и в этом смысле аналитических отношений не существует также, как и сексуальных. Но путь психоаналитика или психоаналитического психотерапевта определенно точно предполагает даже не просто соприкосновение с великим множеством миров, а пропуск их через себя. И только от человека, претендующего на этот путь, зависит, будет ли это его наполнять или, наоборот, иссушать и размывать.

#МакВильямс
#Entwurf