«Жизнь входила сама как самовластная хозяйка: он не звал ее, и все же она входила в его тело, в его мозг, входила, как стихи, как вдохновение. И значение этого слова впервые открылось ему во всей полноте. Стихи были той животворящей силой, которой он жил. Именно так. Он не жил ради стихов, он жил стихами.
Сейчас было так наглядно, так ощутимо ясно, что вдохновение и было жизнью; перед смертью ему дано было узнать, что жизнь была вдохновением, именно вдохновением.
И он радовался, что ему дано было узнать эту последнюю правду.
Все, весь мир сравнивался со стихами: работа, конский топот, дом, птица, скала, любовь – вся жизнь легко входила в стихи и там размещалась удобно. И это так и должно было быть, ибо стихи были словом.
Строфы и сейчас легко вставали, одна за другой, и, хоть он давно не записывал и не мог записывать своих стихов, все же слова легко вставали в каком-то заданном и каждый раз необычайном ритме. Рифма была искателем, инструментом магнитного поиска слов и понятий. Каждое слово было частью мира, оно откликалось на рифму, и весь мир проносился с быстротой какой-нибудь электронной машины. Все кричало: возьми меня. Нет, меня. Искать ничего не приходилось. Приходилось только отбрасывать. Здесь было как бы два человека – тот, который сочиняет, который запустил свою вертушку вовсю, и другой, который выбирает и время от времени останавливает запущенную машину. И, увидя, что он – это два человека, поэт понял, что сочиняет сейчас настоящие стихи. А что в том, что они не записаны? Записать, напечатать – все это суета сует. Все, что рождается небескорыстно, – это не самое лучшее. Самое лучшее то, что не записано, что сочинено и исчезло, растаяло без следа, и только творческая радость, которую ощущает он и которую ни с чем не спутать, доказывает, что стихотворение было создано, что прекрасное было создано. Не ошибается ли он? Безошибочна ли его творческая радость?
Он вспомнил, как плохи, как поэтически беспомощны были последние стихи Блока и как Блок этого, кажется, не понимал...
Поэт заставил себя остановиться».
См. «Шерри-бренди»
#Шаламов
Сейчас было так наглядно, так ощутимо ясно, что вдохновение и было жизнью; перед смертью ему дано было узнать, что жизнь была вдохновением, именно вдохновением.
И он радовался, что ему дано было узнать эту последнюю правду.
Все, весь мир сравнивался со стихами: работа, конский топот, дом, птица, скала, любовь – вся жизнь легко входила в стихи и там размещалась удобно. И это так и должно было быть, ибо стихи были словом.
Строфы и сейчас легко вставали, одна за другой, и, хоть он давно не записывал и не мог записывать своих стихов, все же слова легко вставали в каком-то заданном и каждый раз необычайном ритме. Рифма была искателем, инструментом магнитного поиска слов и понятий. Каждое слово было частью мира, оно откликалось на рифму, и весь мир проносился с быстротой какой-нибудь электронной машины. Все кричало: возьми меня. Нет, меня. Искать ничего не приходилось. Приходилось только отбрасывать. Здесь было как бы два человека – тот, который сочиняет, который запустил свою вертушку вовсю, и другой, который выбирает и время от времени останавливает запущенную машину. И, увидя, что он – это два человека, поэт понял, что сочиняет сейчас настоящие стихи. А что в том, что они не записаны? Записать, напечатать – все это суета сует. Все, что рождается небескорыстно, – это не самое лучшее. Самое лучшее то, что не записано, что сочинено и исчезло, растаяло без следа, и только творческая радость, которую ощущает он и которую ни с чем не спутать, доказывает, что стихотворение было создано, что прекрасное было создано. Не ошибается ли он? Безошибочна ли его творческая радость?
Он вспомнил, как плохи, как поэтически беспомощны были последние стихи Блока и как Блок этого, кажется, не понимал...
Поэт заставил себя остановиться».
См. «Шерри-бренди»
#Шаламов
Stoff
«Жизнь входила сама как самовластная хозяйка: он не звал ее, и все же она входила в его тело, в его мозг, входила, как стихи, как вдохновение. И значение этого слова впервые открылось ему во всей полноте. Стихи были той животворящей силой, которой он жил.…
Интерпретируя распространенный в арестантской среде Дальнего Востока конца 30-х годов сюжет об умирающем поэте Мандельштаме, Варлам Шаламов пытается ухватить средоточие поэтической практики. В предсмертной вспышке вдохновения ряды означающих, наконец, сходятся с означаемым, речь освобождается и льется, захватывая собой и Я, и завязанный на него мир. Само осознание сути поэзии оказывается частью поэтического. Полнота, переживаемая в этой вспышке, дает успокоение умереть.
#Шаламов
#Entwurf
#Мандельштам
#Шаламов
#Entwurf
#Мандельштам
Лучшая метафора мастурбации — охота. «Ловля злых зверей». Нужно быть готовым к долгому странствию. Приходиться выслеживать, ползая в высокой траве, потом преследовать, удерживая концентрацию и готовясь нанести один — другого шанса может не быть — точный удар.
Все строится вокруг поиска единственно подходящего образа — того, на котором сойдутся несколько символических рядов. Без этого пересечения разрешение невозможно: в этом смысле оргазм всегда является в некотором роде языковым событием. Поиск осложнен тем, что о наиболее существенных, нагруженных Желанием рядах означающих Я не имеет понятия; чаще всего эти содержания являются частично или полностью вытесненными. Иначе говоря, чтобы оргазм стал возможен, субъект Я (тот самый субъект cogito Декарта) должен хоть на мгновение сойтись с субъектом Желания, расположенным по большей части в бессознательном. Для Я эта операция всегда связана с риском фрустрации: за возгонку наслаждения Эго платит потерей устойчивости.
Двигаться приходиться в темных сумерках, по запахам и шорохам, практически на ощупь: ориентируясь на разрывы мыслей, внезапные ассоциации, резкие изменения аффективного фона.
С ставкой легко ошибиться: образ может оказаться лишь пустой оболочкой, критично мало наполненной Желанием. Тогда в достаточной степени пересечения не происходит, конструкция распадается, а возбуждение, едва появившись, тонет в темноте, как искра. И тогда приходиться уходить ни с чем.
#Entwurf
Все строится вокруг поиска единственно подходящего образа — того, на котором сойдутся несколько символических рядов. Без этого пересечения разрешение невозможно: в этом смысле оргазм всегда является в некотором роде языковым событием. Поиск осложнен тем, что о наиболее существенных, нагруженных Желанием рядах означающих Я не имеет понятия; чаще всего эти содержания являются частично или полностью вытесненными. Иначе говоря, чтобы оргазм стал возможен, субъект Я (тот самый субъект cogito Декарта) должен хоть на мгновение сойтись с субъектом Желания, расположенным по большей части в бессознательном. Для Я эта операция всегда связана с риском фрустрации: за возгонку наслаждения Эго платит потерей устойчивости.
Двигаться приходиться в темных сумерках, по запахам и шорохам, практически на ощупь: ориентируясь на разрывы мыслей, внезапные ассоциации, резкие изменения аффективного фона.
С ставкой легко ошибиться: образ может оказаться лишь пустой оболочкой, критично мало наполненной Желанием. Тогда в достаточной степени пересечения не происходит, конструкция распадается, а возбуждение, едва появившись, тонет в темноте, как искра. И тогда приходиться уходить ни с чем.
#Entwurf
парламент не место для дискуссий
государство не место для родины
наслаждение не место для удовольствия
секс не место для любви
церковь не место для Бога
человек не место для человека
Единственное доступное основание — это нарочитая неуместность, зияние отсутствия. Стоит лишь приглядеться, и оно проступает во всем. Как некогда заметил Владимир Бибихин: «Я не тот, который себя сознаю (это — последекартовское), а тот странный, которого нет».
#Entwurf
#Бибихин
государство не место для родины
наслаждение не место для удовольствия
секс не место для любви
церковь не место для Бога
человек не место для человека
Единственное доступное основание — это нарочитая неуместность, зияние отсутствия. Стоит лишь приглядеться, и оно проступает во всем. Как некогда заметил Владимир Бибихин: «Я не тот, который себя сознаю (это — последекартовское), а тот странный, которого нет».
#Entwurf
#Бибихин
Тишины!
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови c отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
c впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
B ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
#Вознесенский
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови c отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
c впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
B ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
#Вознесенский
Приморский сонет
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.
И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...
Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
1958
#Ахматова
Сияние, тишина, растворение, завершение, покой.
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.
И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...
Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
1958
#Ахматова
Сияние, тишина, растворение, завершение, покой.
Stoff
К теме религиозности научности и научности религиозности.
В статье «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений» Роман Якобсон выдвинул тезис, что пространство, в котором развивается речевое событие (как осознанное, так и бессознательное) задано двумя координатными осями: смысловой линией сходства, подобия и смысловой линией смежности. В концентрированном виде это находит свое выражение в метафоре и метонимии.
В данном случае перед нами образование, работающее по обеим линиям. Аббревиатура ПЦР метонимически перешла в РПЦ и за счет этого непроизвольно/несознательно приобрела статус метафоры, выражающей, что для массового сознания «научность» и «религиозность» давно стали субститутами друг друга и слились в нечто целое.
#Entwurf
#Якобсон
В данном случае перед нами образование, работающее по обеим линиям. Аббревиатура ПЦР метонимически перешла в РПЦ и за счет этого непроизвольно/несознательно приобрела статус метафоры, выражающей, что для массового сознания «научность» и «религиозность» давно стали субститутами друг друга и слились в нечто целое.
#Entwurf
#Якобсон
Виктор Мазин о фундаментальном значении «Толкования сновидений» Фрейда для психоаналитической традиции:
«Фрейд должен найти новый путь. Новый путь должен обнаружиться, и укажет на него отнюдь не демон аналогии. Этот демон подобий, уподоблений,сравнений с уже известным - не лучший провожатый,но без него все тропы «будут вести в темноту»…
... Именно в «Толковании сновидений» Фрейд совершает два необычайно важных для истории психоаналитической мысли хода. Во-первых, он переходит от рассмотрения неврозов к сновидению, то есть к тому явлению, которое представляет собой феномен обыденной жизни.
Во-вторых, Фрейд совершает переход от самоанализа к книге, от анализа себя, о котором знает только Флисс, к анализу на публике, то есть к его частичному опубликованию.
Если первый переход пересматривает границы нормы и патологии и устремляет к новому осмыслению психических процессов, то второй - через осмысление этих самых процессов выводит насцену фигуру психоаналитика. Два перехода организуютсвоеобразное «двойное путешествие, одноиз которых, теоретические разработки, совершается рука об руку с другим - с самоанализом и самопознанием». Это даже не просто двойной переход, или двойное путешествие, но двойное перемещение-превращение [Umsetzung], в результате которого Фрейд оказывается в совершенно новых координатах».
См. «Онейрокритика Лакана»
#Фрейд
#Мазин
«Фрейд должен найти новый путь. Новый путь должен обнаружиться, и укажет на него отнюдь не демон аналогии. Этот демон подобий, уподоблений,сравнений с уже известным - не лучший провожатый,но без него все тропы «будут вести в темноту»…
... Именно в «Толковании сновидений» Фрейд совершает два необычайно важных для истории психоаналитической мысли хода. Во-первых, он переходит от рассмотрения неврозов к сновидению, то есть к тому явлению, которое представляет собой феномен обыденной жизни.
Во-вторых, Фрейд совершает переход от самоанализа к книге, от анализа себя, о котором знает только Флисс, к анализу на публике, то есть к его частичному опубликованию.
Если первый переход пересматривает границы нормы и патологии и устремляет к новому осмыслению психических процессов, то второй - через осмысление этих самых процессов выводит насцену фигуру психоаналитика. Два перехода организуютсвоеобразное «двойное путешествие, одноиз которых, теоретические разработки, совершается рука об руку с другим - с самоанализом и самопознанием». Это даже не просто двойной переход, или двойное путешествие, но двойное перемещение-превращение [Umsetzung], в результате которого Фрейд оказывается в совершенно новых координатах».
См. «Онейрокритика Лакана»
#Фрейд
#Мазин
Stoff
Лучшая метафора мастурбации — охота. «Ловля злых зверей». Нужно быть готовым к долгому странствию. Приходиться выслеживать, ползая в высокой траве, потом преследовать, удерживая концентрацию и готовясь нанести один — другого шанса может не быть — точный удар.…
«В одной индусской деревне, жители которой ткали кашемировые шали, долгое время гостил некий европейский промышленник, и, живя там, он начал изучать приемы, которые использовали ткачи, сами того не осознавая. Досконально изучив их, он решил рассказать о них этим простым людям, которые в результате утратили всякую непосредственность и превратились в очень плохих работников.
Избыточная осознанность мешает всякому делу. Слишком длинные рассуждения о сексуальности убивают ее. Эротизм — этот бич вырождающихся обществ — есть посягательство на инстинкт, организованная импотенция. Невозможно безнаказанно размышлять о подвигах, для совершения которых не нужны никакие размышления. Оргазм никогда не был событием философским».
См. «Признания и проклятия».
#Сиоран
#Чоран
Избыточная осознанность мешает всякому делу. Слишком длинные рассуждения о сексуальности убивают ее. Эротизм — этот бич вырождающихся обществ — есть посягательство на инстинкт, организованная импотенция. Невозможно безнаказанно размышлять о подвигах, для совершения которых не нужны никакие размышления. Оргазм никогда не был событием философским».
См. «Признания и проклятия».
#Сиоран
#Чоран