«В процессе работы с психотиками я пришел к незамысловатой «идеологии» и несложным принципам.

Самое главное, что особый доверительный контакт больного и врача возможен лишь при условии, если врач принимает точку зрения больного. Это единственный путь, так как больной не может принять точку зрения здравого смысла (именно поэтому он и является больным). Если пациент чувствует, что врач не только готов серьезно его слушать, но и допускает, что все так и есть, как он рассказывает, то создается возможность для пациента увидеть во враче своего друга и ценного помощника. Как и любой человек, больной доверится лишь тому, кто его принимает и понимает. А поскольку остальные люди несерьезно относятся к бредовым переживаниям пациента, то психотерапевт становится единственным, с кем можно установить полноценный человеческий контакт. Больной в случае доверия может посвятить врача в свой бред во всех его подробностях и начать советоваться по поводу той или иной бредовой интерпретации. Таким образом, врач получает возможность соавторства в бредовой концепции. В идеале психотерапевт будет стремиться к тому, чтобы пациент со своим бредом «вписался», пусть своеобразно, в социум. В бредовые построения врач может вставить свои лечебные конструкции, которые будут целебно действовать изнутри бреда. Ясно, что психотерапевт несет профессиональную ответственность за это соавторство, и лучше всего ему быть «ненасильственным структуратором», тонко учитывающим личность и интересы больного. Многое в этом деле зависит от изобретательности и находчивости врача, от его умения вживаться в нестандартные жизненные миры. Если соавторство оказывается удачным, то вот тогда и можно сказать, что сформировался доверительный контакт. Больной будет активно стремиться советоваться с врачом. Моя больная, например, в периоды обострений по нескольку раз в день звонила мне, чтобы посоветоваться по поводу своих бредовых проблем. Таким образом, психотерапевт, ориентируясь одновременно и в бреде больного, и в мире здравого смысла, становится мостом, по которому больной сможет выйти в реальный мир. Созидание этого моста и есть ключевой механизм и суть психотерапевтической работы, о которой я хочу рассказать.

Психотерапевту, чтобы работать в этом ключе, нужно справиться с двумя опасениями. Как правило, психотерапевты неохотно погружаются в бредовые миры, так как побаиваются, что это может повредить их собственному психическому здоровью, а также из-за страха, что пациент вплетет их в бред и, глядишь еще, убьет.

Психотерапевту следует развивать тройное видение. Он должен уметь одновременно видеть проблемы пациента как (а) специалист-психиатр, (б) просто здравомыслящий человек, (в) совершенно наивный слушатель, который верит каждому слову психотика и считает, что все так и есть, как тот говорит. Последнее видение с необходимостью требует способности живо ощутить (то есть не только умом, но и своими собственными чувствами) психотический мир. Это предельно нередукционистское, чисто феноменологическое, намеренно ненаучное видение. Но в этой намеренной ненаучности парадоксальным образом и состоит научность данного подхода».

См. «Рессентимент, резиньяция, психоз»

#Волков
#Лэинг

Интересно, что идеи, которые Павел Волков формулирует в своей статье, во многом очень близки положениям раннего Рональда Лэинга (в первую очередь, концепции сопереживания). При этом первый перевод Лэинга на русский вышел только спустя два года после публикации статьи Волкова, в 1995 году.

​​Когда, как не на Хэллоуин, вспомнить о жутком?

В 1919 году, в разгар смертоносного гриппа «испанка», Фройд пишет статью «Жуткое» (с нем. «Unheimlichkeit»). Область жуткого — одна из форм проявления страха. И жутко, по мнению Фройда, нам не тогда, когда мы сталкиваемся с чем-то незнакомым, а когда встречаемся с хорошо известным. Подобный феномен называют возвратом вытесненного:

«Жуткое — то, что должно было бы быть скрытым, но обнаружило себя», — Фридрих Шеллинг.

Подобное отражено и в самом слове Unheimlichkeit. На русский оно переведено неточно, поскольку в нашем языке нет такого аналога, который бы передал смысл и одновременно содержал бы корень «heim» («родной»). Приставка «un-» означает отрицание, соответственно, немецкое слово указывает на нечто неродное, чуждое. В русском же слове «жуткое» нет ни отрицания, ни родины.

Самым жутким для нас оказывается не то, с чем мы никогда не сталкивались, а то, что нам хорошо знакомо. Что было забыто и вдруг начинает возвращаться. По этой причине многих ужасает всё, что связано с воскрешением мёртвых, духами и привидениями. Но, помимо мистики, есть нечто, что пугает нас в обычной жизни. Вытесеннное — собственные представления, мысли, фантазии и идеи, главным образом агрессивные. Жутко, когда сбываются желания: когда со зла пожелал человеку смерти и он действительно умер (привет, магическое мышление). Жутко, когда стирается грань между фантазией и реальностью. Жутко встречаться со своим двойником и осознавать свое расщепление. Жутко от разлада с собой.

Психоаналитик Виктор Мазин говорит о том, что сам по себе психоанализ — жуткий, поскольку предполагает возврат и признание вытесненного. «Главное — чтобы человек перестал фильтровать то, что он говорит. Психоанализ на этом и построен. Получается, что по каким-то причинам что-то начинает возвращаться к нам из нас самих и это что-то и вызывает ощущение жуткого. Нет хуже человека, чем ты сам»

#psychoanalysis

Как-то уже писал здесь о том, что ужас вызывает не тот или иной объект, а то, что не может стать объектом — то, что не поддается встраиванию в символический порядок реальности. Иначе говоря, дыра, сквозняк. Разрыв, предшествующий объектности и угрожающей ей.

#Entwurf

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Несмотря на дождливую даль.
Это — ясная, твердая, верная сталь,
И нужна ли ей наша печаль?

#Fetzen
#Блок

Из статьи Н.Автономовой «Постструктурализм» для словаря «Современная западная философия» 1991 года:

«Всякий текст живет среди откликов, «перекличек», «прививок», «следов» одного текста на другом. След важнее и первичнее любой системы: это отсрочка во времени и промежуток в пространстве; отсюда столь существенный для Деррида глагол differer, означающий одновременно «различать» и «отсрочивать», и соответствующий неографизм differAnce (« различение»). … Все эти нарушения структурности и системности … наводят на мысль, что структура либо не существует вовсе, либо она существует, но не действует, либо, наконец, действует, но в столь измененном виде, что именно «поломка», а не «правильное» ее функционирование становится «нормой» … Под давлением контекста в тексте размываются границы «внешнего» и «внутреннего»: на их место у Деррида и Делеза приходят многообразные мыслительные эксперименты с пространством — всевозможные «складки», «выпуклости-вогнутости», «вывернутые наизнанку полости».

#Автономова
#Деррида
#Делез

Огни мерцают на далекой пристани
И тлеют искрами на склонах гор.
Под пеплом тьмы вечерний город издали
Похож на затухающий костер.

Соленой синью темнота насытилась,
Восток и Запад спрятались в туман.
Луна серебряным песком осыпалась
В холодный высыхающий лиман.

И на песках разрушенного берега,
Забывшая о солнечном тепле,
Как искра в темноте, душа затеряна
На этой умирающей Земле.

1962, лето

#Йофе

«И будучи слабым и больным, он все-таки снова и снова побуждал другого помогать ближним. В «Письмах 1902-1924» можно найти много примеров этого. Эгоцентризм в любом виде был ему отвратителен. Покуда ему хватало сил, он стремился, благородно считая это само собой разумеющимся, сопереживать другим людям, деликатно делать им добро, направлять на верный путь или же доставлять радость. Его подруга Дора Димант рассказывала мне, как однажды во время совместной прогулки по городскому парку Штеглица пoд Берлином они увидели плачущую девочку. Она плакала из-за того, что потеряла куклу. Кафка стал утешать ребенка, но она не хотела утешиться. «Но ведь твоя кукла вовсе не потерялась, — вдруг сказал поэт, — она просто уехала, я ее только что видел и разговаривал с нею. Она мне твердо обещала прислать тебе письмо. Завтра в это время будь здесь, я тебе принесу его». Тут малышка перестала плакать — и на следующий день Кафка действительно принес письмо, в котором кукла рассказывала о своих дорожных приключениях. С этого началась настоящая кукольная переписка, продолжавшаяся несколько недель и закончившаяся только тогда, когда больному поэту пришлось изменить свое место жительства, отправившись в последнюю поездку: Прага — Вена — Кирлгинг. Под конец он не забыл среди всей суматохи столь печального для него переезда послать ребенку куклу представив ее как старую, потерявшуюся, которая просто от всего пережитого в дальних странах несколько изменила свой облик».

См. «Отчаяние и спасение в творчестве Франца Кафки» Макса Брода

#Кафка

Страсть? А если нет и страсти?
Власть? А если нет и власти
Даже над самим собой?

Что же делать мне с тобой.

Только не гляди на звёзды,
Не грусти и не влюбляйся,
Не читай стихов певучих
И за счастье не цепляйся —

Счастья нет, мой бедный друг.

Счастье выпало из рук,
Камнем в море утонуло,
Рыбкой золотой плеснуло,
Льдинкой уплыло на юг.

Счастья нет, и мы не дети.
Вот и надо выбирать —
Или жить, как все на свете,
Или умирать.

1930

#Иванов

«Когда выйдешь из круга ошибок и заблуждений, внутри которого совершаются поступки, занять какую-либо позицию становится почти невозможно. Для всего — для утверждения и даже для отрицания — нужна хоть капля глупости».

См. «Признания и проклятия»

#Сиоран
#Чоран
#Entwurf

Строго говоря, выйти из этого круга невозможно: это значило бы выйти из реальности. Поскольку реальность как семиотическое образование представляет из себя каскад знаковых систем, построенных как раз на различных оппозициях и допущениях. Реальность — это всегда уже в некоторой степени ошибка. Поэтому радикальный скептицизм, как отмечал в свое время Витгенштейн, «не неопровержим, а очевидно бессмысленен» (offenbar unsinnig).

Листал канал и вдруг осознал, что картина Булатова ассоциируется у меня с «Шоссе в никуда» Линча.

Мелькание разделительных полос в сфете фар. Голое присутствие движения, торчащее в разрыве между старой фантазией, успевшей схлопнуться, и новой, которая еще не родилась и, скорее всего, так никогда и не родится. Машина несется в темноту: оставшегося за рулем уже слишком мало для раскаяния и надежды.

#Entwurf
#Линч

Чтобы делать что-то, совсем необязательно верить, что все закончится хорошо. Достаточно допускать, что это хоть в какой-то степени будет красиво.

#Fetzen

Твое положение в экзистенции — ушедший в лес Юнгера.
Мое — Нагиев за черными очками в «Окнах»

#Fetzen

Пара Раб — Господин тесно связана с концептом Желания.

Комментируя гегелевскую «Феноменологию духа», Александр Кожев назвал человеческую историю «историей желаемых Желаний» /позже эту формулу активно будет использовать Лакан, говоря, что Желание — это всегда Желание Желания Другого/. «Нет в мире существа бесстрашнее младенца, и господин господствует благодаря сохранности младенческого бесстрашия, благодаря тому, что его Желание есть в себе и для себя, а самость только в себе, как не проделавшая негативную работу охвата всей действительности. Поэтому самости не удается сохранить себя путем подмены желаний или их возобновляемой отсрочки. Господин есть тот, кто категорически не понимает максимы рабского сознания (хитрости разума): не можешь достичь желаемого, научись желать достижимого, и основание его господства не исчезнет, пока он этому не научится. Раб, напротив, сохраняет себя, поскольку отказывается делать решающую ставку, поскольку никогда не отдаст пол-царства за коня. Его беспокойство духа перешло во внутренний трепет, ибо раб воистину знает, что такое страх… А именно, это сознание испытывало страх не по тому или иному поводу, не в тот или иной момент, а за все свое существо, ибо оно ощущало страх смерти, абсолютного господина. Оно внутренне растворилось в этом страхе, оно все затрепетало внутри себя самого и все незыблемое в нем содрогнулось».

#Entwurf
#Кожев
#Лакан
#Гегель

В мире таких отношений между Рабом и Господином происходил парадоксальный взаимообмен: обе фигуры что-то друг другу отдают, но, если разобраться, что именно было отдано, оказывается, что никакой «чтойности» не было, что нет субъектности, которая создавала бы суть этой «чтойности», передаваемой от Раба к Господину и обратно. Потому эта пара — не враждебный симбиоз, а элементы одной субъектности. Эта общая субъектность предваряет то, что предлагает Маркс в контексте отсроченной человеческой сущности, которая будет обретена когда-то в конце. Субъектность не обретается в отсутствии Другого, по одиночке Господин и Раб ее лишены. Господин лишает Раба его наслаждения, владеет объектом Желания Раба, но при этом сам теряет собственную независимость.

Впрочем, в пространстве психоанализа Лакана никаких Господ нет, есть одни Рабы. Только одни Рабы изображают Господ, скрываясь от нехватки в себе самих, другие грезят о милостливом Господине — который невозможен, так как невозможно замыкание Желания на себе, — а третьи концентрируются на механизмах нехватки. Нехватка, неполноценность человеческого существа оказывается принципиальной и неизбывной.

Что иронично, в одном из ранних стихотворений Блока образ Зимы уже появлялся — но тогда это, наоборот, была десексуализированная стихия, от которой он защищал свою Прекрасную Даму. Такие вот метаморфозы.

Милый друг! Ты юною душою
Так чиста!
Спи пока! Душа моя с тобою,
Красота!
Ты проснешься, будет ночь и вьюга
Холодна.
Ты тогда с душой надежной друга
Не одна.
Пусть вокруг зима и ветер воет —
Я с тобой!
Друг тебя от зимних бурь укроет
Всей душой!

8 февраля 1899

#Блок

Люди, которых шокирует платье Дани Милохина или крашеные ногти Моргенштерна, вероятно, не читали французских сюрреалистов. Вот они реально были практически без тормозов. Чего стоит их признания в любви Изидору Дюкассу — графу де Лотреамону, создателю «Песен Мальдорора»:

««Изидор Дюкасс. Этих нескольких слогов достаточно, чтобы в течение часа я пребывал в гармонии с самим собой... Изидор (...) я хочу стать твоим покорным педикюрщиком, следящим, как клубится дым твоей последней затяжки» — писал в 1925 Филипп Супо. Или признание Рене Кревеля: «Лотреамон, я был счастлив благодаря тебе. Лотреамон, нас хранит твой рассветный перстень».

Пожалуй, Лотреамон и психоанализ — две вещи, любовь к которым у французских сюрреалистов длилась максимально долго.

#Лотреамон

Вообще, читать «Песни» сложно. Этот текст можно сравнить с горькой настойкой, которая, может быть, и полезна, но залпом ты ее не выпьешь. Он во всех смыслах пересенасыщен. Юностью, талантом, болезнью, самолюбованием. По степени последнего рядом можно поставить разве что Отто Вейнингера.

#Entwurf
#Лотреамон
#Вейнингер

«…И настоящее человечество так именно живет, мимо путей сообщения, в смертном, безысходном молчании отсылая вести прямо туда, в черную дыру».

Из дневника, 1.6.96

12 декабря 2004 года ушел Владимир Бибихин.

Он понимал слишком много. Вероятно, больше, чем был способен вынести. Всю жизнь Владимир Бибихин искал эти самые «пути сообщения». Нашел ли то, что найти по определению невозможно? Не знаю.

#Бибихин

В «Признаниях и проклятиях» Сиоран заметил: «Человек живет не в стране, он живет внутри языка. Родина — это язык и ничего больше». Он знал, о чем говорил: много десятилетий Чоран изживал из себя румына и только в конце жизни понял, что это невозможно. От языка, усвоенного вместе с молоком матери, никак не уйти.

Интересно, что схожая мысль о тождестве языка и Родины встречается у Шекспира в трагедии «Ричард II». После того, как король приговаривает герцога Норфолка к вечному изгнанию, тот произносит следующий монолог (в пер. М. Донского):

О государь, суров и неожидан
Ваш приговор.
Надеяться я мог
Из рук монарха получить награду
Ценней, чем мне назначенная участь, –

Отверженным бродягой стать навек.
Ужель я в детстве речь учил родную
Затем, чтоб в сорок лет ее забыть?
К чему же мне тогда язык во рту?
Нет пользы в нем, как в арфе, струн лишенной,
Как в редкостном и дивном инструменте,
Когда он под ключом иль дан невежде,
Который не умеет им владеть.
Вы заперли во рту язык мой бедный
Решеткою двойной зубов и губ;
В тюремщики ему – непониманье
Тупое, равнодушное вы дали.
Я стар, чтоб вновь учить слова от няньки,
По возрасту не годен в школяры.
Речь предков у скитальца отнимая,
Твой приговор жесток: в нем – смерть немая.

#Сиоран
#Шекспир
#Entwurf

За одну сцену с канатной дорогой, по которой кабинка двигалась над холодной бесснежной Ялтой, Сергею Соловьеву можно простить вообще все.

#проходящее