Вот как подаёт Эрнст Кречмер — известный немецкий психиатр, связавший строение тела с возможными психическими болезнями — установку некоторых людей к внешнему миру: «[эта установка] подобна инфузории, недоверчиво со стороны наблюдающей с полуопущенными ресничками, осторожно выдвигающей свои щупальца и вновь съеживающейся». Дальше по тексту находим: «фасад хорошего воспитания», «сильные краски и тона реальной жизни <…> составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент», «аристократический холодный салонный мир». Про одного из своих наблюдаемых он говорит: «Я его часто видел: тонкий, сухой человек, удивительно неповоротливый, с некрасивой позой и движениями, угловатый и беспомощный. Никакой костюм ему не подходил. Ему можно было надеть лучший сюртук, но он всё-таки казался пугалом. Всё на нем висело. Его можно было принять за бродягу». Про другого: «Квик — маленький, кругленький человек с основательным брюшком, плотный, уверенный и довольный. Он элегантно одет, надушен, его галстук и носовой платок изящны, красивого цвета. Он сам их утюжит по утрам своим карманным утюгом; самое необходимое у него с собой и всегда “первого сорта”. Его реклама в стихах и рисунках немного криклива. Он охотно подчёркивает, что не только очень много пьёт, но к тому же и очень хорошо ест: для хорошего завтрака ему нужен фунт зернистой икры. Когда он выпивает много вина, он становится неосмысленным, грубым “швабом”. Так как он не любит евреев, то пишет им тогда оскорбительные деловые письма, которые приходится задерживать для сохранения престижа фирмы». Ну разве это истории учёного?

Как заявил однажды Фрейд: «Мне удалось обходным путём прийти к своей цели и осуществить свою мечту — остаться писателем, сохраняя видимость, что я являюсь врачом»; очевидно, и Кречмер был полон писательского задора. В таком случае, можно задаться вопросом, насколько вообще можно им верить? Ведь понятно, что в порыве красиво и звучно соединить слова, слить их в общую неразрывную музыку текста, приходится иногда выбирать не слишком информативные из возможных, а то и привирать, и углублять то, что совсем нескладно покоится на поверхности. С другой стороны, что, если именно талант превращать слова в живых людей так важен в антропологических науках, особенно в психоанализе?

Близкие к этим рассуждения есть в книге «Исцеляющий вымысел» Д. Хиллмана (главы «История болезни как беллетристика», «Рассказы в терапии»), которую уж очень хочется прочесть.

#заметки #мысли

Жан Бодрийяр. Из книги «Соблазн»

Тайна. Соблазнительное, посвятительное качество того, что не может быть высказано, потому что не имеет смысла, что не высказывается, хотя так и носится в воздухе. Я знаю тайну другого, но не разглашаю, он знает, что я знаю, но не раскрывает этого: нас связывает тайна тайны, отсюда интенсивность нашего взаимоотношения. Эта повязанность, этот сговор ничего общего не имеют с сокрытием информации. Помимо прочего, сами партнёры, возможно, хотели бы устранить таинственность, только им это не под силу, потому что тут и говорить-то не о чем... Всё, что может быть раскрыто, с тайной разминуется. Ведь это не какое-то скрытое означаемое и не ключ к чему-то ещё — тайна пропитывает и проницает всё, что может быть высказано, как соблазн струится под непристойностью речи; тайна — противоположность коммуникации, но при этом может разделяться. Одной ценой — никогда не разглашаться — тайна удерживает свою власть; так и соблазн, чтобы действовать, всегда должен оставаться неназванным и ненамеренным.
Скрытое или вытесненное имеет своим призванием в конечном счёте объявляться — тайне такое призвание абсолютно чуждо. Это посвятительная, имплозивная форма: войти — пожалуйста, а выйти — навряд ли.

[...] Бессознательное, «авантюру» бессознательного можно представить и как последнюю размашистую попытку разжиться в обществе без тайн каким-никаким секретом. Бессознательное в таком случае — наша тайна, наше таинство в обществе откровенности и прозрачности. [...]

Вопреки всем усилиям обнажить, разоблачить, вынудить означать, язык возвращается к своему тайному соблазну, мы всегда возвращаемся к своим собственным неразрешаемым удовольствиям.

#цитата

Интересный проект про любовную фантазию, предвкушение, пропасть между первоначальным влечением и результатом его воплощения. А ещё там есть несколько психоаналитических статей про сексуальные (не)отношения.

Музыкальность литературы. Отрывки из статьи Е. Рубинской, ч.1

Музыка – неотъемлемая часть художественного мира многих литературных произведений. С ее помощью легко можно «вписать» события и героев в необходимый культурный контекст, создать эмоциональный колорит... А еще она может проникнуть вглубь текста, особым образом повлияв на его структуру и язык.

Под музыкальностью литературных произведений понимается их сходство с теми или иными принципами, формальными особенностями или выразительными приемами, присущими музыке. Литературоведы до сих пор не определились насчёт того, чем конкретно считать музыкальность – категорией, качеством, принципом или даже особого рода эффектом, возникающим при чтении.

Почему музыкальности так тяжело дать определение? Дело в том, что в любых интермедиальных исследованиях (то есть исследованиях на стыке двух видов искусств) автор сталкивается с рядом проблем [...]. Во-первых, в литературоведении и музыковедении есть ряд ключевых терминов с разным значением: форма, композиция, мотив. Во-вторых, исследователю может быть не всегда понятно, что искать в тексте помимо прямых упоминаний музыки – и тогда он начинает усиленно штудировать биографию писателя на предмет музыкального образования, абсолютного слуха или родственников-музыкантов. Возможна и обратная ситуация – воспользовавшись, на первый взгляд, прозрачным указанием на конкретное музыкальное произведение (например, «Крейцерова соната» Л. Толстого), жанр («Струнный квартет» В. Вулф) или отдельный термин («Контрапункт» О. Хаксли), литературовед начинает проводить параллели... и в каждом случае может найти разный набор признаков музыкальности (а может и не найти их вовсе).

Классификация [разных видов взаимодействия литературы и музыки] принадлежит американскому литературоведу С. Шеру (с дополнениями современного австрийского ученого В. Вольфа). Типов сосуществования литература и музыки всего 3:
- литература в музыке (так называемая программная музыка),
- музыка + литература (любая вокальная музыка),
- музыка в литературе.
Последний тип оказывается наиболее сложным и разветвленным – к нему Шер относит «словесную музыку» (word music), «вербальную музыку» (verbal music) и "структурный параллелизм". Второй способ описания присутствия музыки в литературе – это разделение на «открытый» и закрытый тип. Открытый тип взаимодействия - это всё та же вокальная музыка. Аудитории (в данном случае – слушателю) вполне очевидно присутствие обоих компонентов, словесного и музыкального, и никаких специальных знаний для их восприятия не нужно. Закрытый тип взаимодействия, как нетрудно догадаться – это случай, в котором используются средства только одного вида искусства, в то время как второй в нём тем или иным образом скрыт. Если в музыке скрыто присутствует литература, то речь будет идти о программной музыке – в таком случае у произведения без слов будет «говорящее» название, которое может, например, отсылать к литературному произведению. В свою очередь, основных форм скрытого музыкального присутствия в тексте две: тематизация и имитация. Тематизация подразумевает описание музыкальных произведений, всевозможные отсылки к реально существующим или выдуманными опусам. В случае с тематизацией о музыке в тексте рассказывается. В свою очередь, имитация значит, что автор литературного произведения пытается подражать каким-либо музыкальным особенностям, показывая их средствами литературы.

Приёмы такой имитации могут быть разнообразными – от звукописи и усложнения синтаксиса до создание своего рода текстуальных лейтмотивов или даже композиционных аналогов музыкальных форм. Как видим, легко предположить, что у произведения с чертами музыкальной имитации необязательно будет тематическая связь с музыкой. Верно и обратное.

#статьи

Музыкальность литературы. Отрывки из статьи Е. Рубинской, ч.2

[Например], сонатная форма особенно любима литературоведами, поскольку хорошо накладывается на многие произведения – нужно лишь два контрастирующих начала (непохожие герои или образные сферы) и следование структуре «экспозиция-разработка-реприза». Нетрудно поддаться соблазну искать «репризу» (или часть текста, в том или ином смысле повторяющую экспозицию), забыв о том, что это построение, в сущности, не является чисто музыкальным. Как отмечает А. Е. Махов, структура сонатной формы повторяет структуру ораторской речи – тезис-антитезис-синтез, то есть чисто теоретически любой литературный текст с подобной структурой можно называть «сонатным»... В случае со структурой целого текста вряд ли возможно «случайное совпадение».

«Музыкальные» тексты:

🎶 А. Чехов, «Черный монах» (1893). [Как заявлял Д. Шостакович], повесть написана в сонатной форме.

🎻 В. Вулф «Струнный квартет» (1921). Вирджиния Вулф частично выстраивает свой рассказ по модели неназванного струнного квартета Моцарта, и перемены в характере музыки причудливо сплетаются с мыслями и чувствами героини в виде поэтизированного потока сознания.

🎵А. Белый «Симфонии» (1902-1908).

🎧 Д. Джойс «Сирены» (1922). Двенадцатый эпизод романа «Улисс» лидирует по количеству «музыкальных» исследований в зарубежном литературоведении. На предмет возможных связей с музыкой рассматриваются язык, образная система, композиционные особенности.

🎹 Э. Берджесс. «Наполеоновская симфония» (1974). Берджесс, напомним, профессиональный композитор – и свой роман о самом знаменитом французском императоре написал, ориентируясь на Симфонию №3 Бетховена («Героическую»).

🎷 Джеймс Болдуин, «Блюз Сонни» (1957). Рассказ американского писателя – яркий пример того, как в тексте сосуществуют тематизация и имитация музыки. С одной стороны, здесь есть герой-пианист и его музыка, переосмысленная как метафора внутренней жизни; с другой – целый музыкализированный фрагмент текста, который изображает выступление джаз-бэнда и активно использует звукопись и словесные повторы, приближаясь в итоге к джазовой импровизации.

🎺 Х. Кортасар «Клон» (1980). Экспериментальный рассказ, основанный на «Музыкальном приношении» И. С. Баха.

🎶 Г. Джосиповичи «Гольдберг-вариации» (2002). Роман британского писателя – еще один пример использования произведения И. С. Баха как модели для «многочастного» литературного текста.

Статья «Психоанализ и музыка» на Википедии (англ.) (рус.)

#статьи #книги

Выступление Михаила Суслова в Гамбурге

Вторая неделя войны. Харьков, 1,5 миллионный город в котором я живу, был подвержен уже массивным бомбардировкам. Мы уже знали, что такое жизнь в подвале и трупы перед глазами. Мы бежали от этого ужаса, делая марш-бросок в авто переполненом стариками и детьми через всю Украину, не зная где и когда начнется налет и появятся танки. Недалеко от Харькова расположен другой миллионный город Днепро. Этот город еще не подвергался тогда бомбардировкам. Мы были поражены тому, как беззаботны, как благодушны были жители этого города. Да, конечно, они все знали и видели фото, видео, рассказы и свидетельства беженцев. Они как-то готовились даже к подобным событиям. Но при этом все-же не воспринимали угрозу всерьёз, они принимали сознательно знание об угрозе, но в глубине души были уверены, что их это так не коснется.

И этот феномен я наблюдал часто, с ним согласились многие в такой формулировке: «Понимать по настоящему начинаешь только тогда, когда бомбы падают на тебя!».

Давайте рассмотрим это отрицание, которое мы наблюдали и продолжаем наблюдать во многих происходящих событиях.

Так, имея сведения о готовящейся агрессии РФ, много ли из людей верили в то, что это реальная угроза? Да, говорили все, очень реальная, но мы надеемся! Ну, это очередной блеф Путина! Вот тридцать три доказательства того, что это невозможно. Верили только параноики. Нормальные невротики качали головами и говорили: «Да, угроза есть. Но никто не знает. Но мы надеемся!»

Читать дальше

#статьи #психоанализ

Жизнь в общем-то штука парадоксальная. С одной стороны, жить — значит, адаптироваться, идти на компромиссы. Поведенческая гибкость и способность учитывать реалии, в которых мы вынуждены действовать — это и есть квинтэссенция открытости индивида жизни как потоку. Пресловутый реализм и здравый смысл — это другое имя компромисса. И в то же время с другой стороны, жить — значит, упорно сопротивляться реальности, стремлению среды тебя переварить в той или иной форме. Причем, истинным воплощением этой стороны жизни является не ригидность, а скорее способность к творчеству. [...]

Эта сторона жизни подталкивает нас к верности своему желанию. И в подобной этике нет предписания сломаться и погибнуть в противостоянии миру. Наоборот, способность создать новую форму существования, или даже создать себя заново — подчеркивает открытость мира самому индивиду. То есть человек может черпать силу и бытие даже в поражении, потере или разочаровании. 

И. Кудряшов

#цитаты

В далекому 356 році до н.е. один марнославний мешканець міста Ефес — грек Герострат — так запрагнув залишити свій слід в історії людства, що підпалив храм Артеміди. Храм згорів до тла. Герострата судили, стратили, а мешканцям міста заборонили навіть згадувати його ім’я. Та, як показав час, ім’я Герострата, вкрите неславою та зневажливим обуренням потомків, люди пам’ятають вже більше 2000 років. На думку Г. Гантріпа ( «Шизоїдні явища, об‘єктні стосунки і самість»), визнавати себе «поганими, але принаймні сильними» значно легше, аніж визнавати себе слабкими та невартісними. Багато злочинів і правопорушень мотивовані пошуком влади і слави, а що стосується деструктивної поведінки, то за нею завжди приховується нездатність реалізувати справжню цінність в конструктивній діяльності.

Сегодня многие говорят, что психоанализ больше не нужен, потому что теперь все позволено. Но проблема в том, что именно из-за этого сегодня повсюду царит фригидность и импотенция.

С. Жижек

#психоанализ
#сексуальность

У японского писателя Рюноскэ Акутагавы есть произведение «Рассказ о том, как отвалилась голова». В нём описывается раненый в шею солдат, который вот-вот потеряет свою бестолковую голову. Весь в крови, он подгоняет лошадь, чтобы сбежать с поля боя, а затем валяется где-то под ивами, и, смотря на облака, которые превращаются то в юбку матери, то в стройные забинтованные ножки девочки, или даже в целый кавалерийский взвод с красными флагами, думает, как стоило бы прожить жизнь. И сколько ошибок в ней было, и какое он ничтожество, и что будь шанс на искупление — использует его обязательно. В конце рассказа мы узнаём, что главный герой действительно умер, но уже в другой драке, случившейся гораздо позже; а тогда, восстановившись, он стал пьяницей и редким развратником.

То есть практически без головы соображал он куда лучше, чем будь она на месте. Старые грабли, новые ошибки.

Так и в жизни, как бабочку на огонь, тянет тебя то туда, то сюда, но только не в ту сторону, которую выбираешь рационально, взвешенно. Сколько не раскаивайся, пока что-то основательно не сдвинется внутри, и заношенные до дыр шаблоны не станут малы, а заученный текст не набьёт оскомину, ты снова и снова, вновь, ещё раз и опять будешь проигрывать те же сцены. Есть ли этому предел?

#заметки #мысли

Предлагаю вашему вниманию небольшую историю по мотивам манги Дзюндзи Ито (Junji Ito), известного своими жуткими и до жути великолепными сюжетами.

Пишите свои интерпретации в комментариях.

Передо мной этот аниме-кусочек поставил такие вопросы: кто кем владеет — ты своими ролями или они тобой? нужно ли следовать установленным сценариям, чтобы избавиться от тревоги принятия решений, и пустить жизнь по предсказуемому руслу, или лучше идти уникальным, но сложным путём?

Привязанные к ниточкам люди, не имея собственной воли, буквально парят в воздухе, не испытывая никакой тяжести или затруднений. Любой выбор делается за них. Но тогда и решение «останутся они жить или умрут» тоже принадлежит другому.

#смотрим_вместе

О важности сеттинга, ребёнке дня и ребёнке ночи

Лучше приходи всегда в один и тот же час, — попросил Лис. — Вот, например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трех часов почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливее. А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить свое сердце… Нужно соблюдать обряды. (А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц»)

#психоанализ #цитаты #статьи #заметки

О прощении (сокращённый текст Малышко Ирины)

Как-то незадолго до начала войны, в январе этого года на одном из наших психоаналитических семинаров говорили о прощении. Обсуждали статью Генри Ф. Смита «Прыжки веры: Полезно ли понятие «прощение»? В ней автор рассуждает о полезности (скорее НЕ полезности) понятия прощения в психоанализе, вслед за З. Фрейдом полагая, что в бессознательном нет ничего такого, как прощение. «В безвременьи «бессознательного» нет прощения независимо от степени травмы». Автор характеризует понятие «прощение» как «соблазнительный» и «прилипчивый» термин.

При всей убедительности автора, его позиция вызывала во мне некоторый протест; на тот момент мне были ближе умозаключения сродни «месть - утешение для слабых духом» и тому подобное. Ведь как же! - способность к прощению это несомненная добродетель, проявление великодушия, венец развития.

На днях слушала интервью с освобождённой из плена за пару дней до теракта в Еленовке украинской женщиной. Она провела в плену больше месяца, рассказывала об истязаниях и унижениях, которым была свидетелем и подверглась сама. Интервью оканчивалось идеей прощения, с акцентом на том, что украинцы - цивилизованная нация, озлобленность и ненависть, дескать, нам не к лицу.

Возвращаясь к статье Генри Ф. Смита: [...]

«…появление прощения часто оказывается неким психическим компромиссом, прыжком фантазии, желания и защиты — прыжком через рассудок, замыкающим накоротко (психоаналитическую) работу, которую необходимо проделать»

Автор ссылается на Фрейда, цитирующего Генриха Гейне, признающегося:

«Нрав у меня самый мирный. Мои желания: скромная хижина, крыша из соломы, но хорошая кровать, хорошая еда, самые свежие молоко и масло, цветы перед окном, несколько красивых деревьев перед дверью, а если Бог желает сделать меня абсолютно счастливым, то доставит мне радость созерцать, как шесть или семь моих врагов будут висеть на этих деревьях. Перед их смертью я с растроганным сердцем прощу им все зло, которое они мне причинили в своей жизни, — да, своих врагов надо прощать, но не раньше, чем их повесят» (Гейне, Gedanken und Einfalle («Мысли и идеи»), раздел I).

Генри Ф. Смит подчеркивает, что прощение неминуемо содержит в себе значительный агрессивный компонент, что подчеркивается во многих вариантах поговорки «Прощение — сладчайшая месть», или, по выражению президента Кеннеди, «Прощайте своих врагов, но никогда не забывайте их имен». Подмечать этот агрессивный компонент, значит осознавать, что то, что мы называем прощением..., составляет часть продолжающегося динамического процесса, в котором непрерывно принимают участие как агрессивные, так и эротические желания в постоянном стремлении человека исправить (repair) отношения со внутренними объектами и своими частями. (...) Именно этого агрессивного компонента обычно избегают, когда понятие прощения слишком заметно представлено в работе»

«Часто то, что мы называем прощением, это некая форма отрицания или непризнания (denial or disavowal) травматической реальности (внутренней или внешней), словно утверждение «Этого не было» или «Это не имеет значения», — защитные прыжки веры. Некоторые пациенты приходят к нам в таком состоянии, и мы работаем в анализе над тем, чтобы заместить их непризнание более полезным принятием травматической реальности, в результате чего психическая БОЛЬ будет неизбежно УСИЛИВАТЬСЯ, прежде чем может — в некоторых случаях — уменьшиться, но травматический ОПЫТ они тогда И НЕ ЗАБЫВАЮТ, и НЕ ПРОЩАЮТ. [...]

Автор пишет : «прилипчивость понятия, которое так прочно встроено в нашу культуру, наше мышление и наши защитные структуры, что кажется почти невозможным обойтись без него или его ограничить. Наверное, так происходит потому, что работа принятия реальности травм, которые мы получили, — и которые нанесли другим, — столь тяжела и столь чревата неудачей, что мы хватаемся за обещание, что прощение исцелит нашу боль, гнев и вину. Прыжок прощения — это решение, которое стало частью нашей психической жизни. Подумайте об этом как о христианизации культуры и ее мыслительных процессов».

#цитаты

Психоанализ и сюрреализм, ч.2

В первой части я писала о том, что сюрреализм оформился в 1910—1920-х годах прежде всего как литературное движение. Писатели использовали метод автоматического письма, чтобы избавить свободное течение мысли от наслоения сознательных конструкций и, следовательно, любых ограничений.

Чуть позже сюрреализм стал проникать и в живопись. Среди художников, присоединившихся к движению, были Андре Массон, Макс Эрнст, Рене Магритт, Мерет Оппенгейм, Сальвадор Дали и многие другие. Не избежал влияния и сохранивший некую дистанцию Пикассо. Все эти великие люди так или иначе связаны с психоанализом. И когда понимаешь глубину, переплетения всех связей — это не может не поразить.

Например, часть идеологии сюрреализма определил Макс Эрнст (продолжатель традиции Босха и Грюневальда, вдохновитель Дали). В своё время художник Эрнст учился на философском факультете, но больше всего его увлекала психиатрия. Ознакомившись с теориями Фрейда, он ходил в психиатрические больницы, чтобы осознать механизм творчества душевнобольных: бессознательные процессы там выражены гораздо ярче, чем в обычном творчестве.

Французкий живописец Андре Массон имел весьма экцентричного зятя, которого звали Жак Лакан.

Мерет Оппенгейм, когда была ещё крохой, рисовала странные картинки, и выводила в тетради формулы вроде X=заяц, за что была отправлена отцом на приём к его другу — Карлу Юнгу. Юнг успокоил мужчину тем, что дочь просто оригинальна, и «..изучая окружающий мир, делает собственные выводы. Это длительный процесс, который, вероятнее всего, со временем приобретет еще более глубинный характер.» Мерет была одной из немногих, кто в творческих кругах предпочитал аналитическую психологию, а не психоанализ. Идеи Юнга нравились ей в том числе свободой от гендерных предрассудков, условностей. «Женщины — это не богини, не феи и не сфинксы. Это проекции мужчин», — говорила она.

Сальвадор Дали боготворил Фрейда, утвержая, что «..его мир означал [для Сальвадора] столько же, сколько мир Писания означал для средневековых художников, или мир античной мифологии — для Ренессанса». (Об этом будет отдельный пост)

А вот Рене Магритт недолюбливал, когда его произведения пытались интерпретировать, ведь «искусство не подвластно психоанализу, это всегда тайна». В отличие от Дали, который творил сразу после пробуждения, пока сонная пелена не спала с сознания, Магритт тщательно планировал каждую работу, и был довольно педантичен, строг.

Забавно, что сам Фрейд не отдавал своё искреннее предпочтение никому из перечисленных художников. Современным искусством он интересовался мало. После личной встречи с Дали Зигмунд Яковлевич стал думать иначе, а до этого считал сюрреалистов «..обычными лунатиками или, скажем, на 95% "обыкновенными" алкоголиками».

#заметки

Психоанализ и сюрреализм, ч.3

В 1937 году в ходе гражданской войны в Испании нацистские самолёты скинули 30 тонн бомб на небольшой городок Герника. Самолёты уничтожали солдат и гражданских, после начался большой пожар, который нанёс даже больше урона, чем бомбардировка. В итоге 75% города было разрушено, тысяча человек погибло. Пропаганда со стороны право-монархических сил отрицала факт бомбёжки и упорно утверждала, что город был подожжён самими республиканцами (это что-то напоминает).

В ответ (и на заказ правительства) сюрреалист Пикассо создал огромное полотно 3,5 м x 7,8 м, выполненное в стиле монохромных газетных вырезок, отражающее трагедию войны. Работа содержит большое количество разных символов: мёртвая голубка как утраченный мир, лошадь, отражающая боль и вместе с тем стойкость оставшихся, ведь голова лошади поднята, рыдающая мать и т.д. Про быка, изображенного в левой части Пикассо говорил: «Бык — тупая косность, он не символизирует фашизм, но является олицетворением слепого равнодушия главных участников мировой карты, с молчаливого согласия которых и происходят все самые ужасные события».

Поэма-пролог, написанная художником к картине завершается словами: «крики детей, женщин, птиц, цветов, леса, крики камней, кроватей, стульев, занавесок, горшков, кошек, газет, запахов, крики топчущих друг друга людей, обжигающий дым, исходящий из кипящего котла, крики птиц, падающих дождем в море, оголенные кости и раздробленные зубы, вонзившиеся в куски шерстяной материи, которую солнце высушивает на блюде».

#заметки #цитаты

А ещё есть легенда, согласно которой однажды к Пикассо пришёл нацистский офицер. И, протягивая фотографию «Герники», спросил: «Это вы сделали?». «Нет» — ответил художник — «это сделали вы».

Сложно не думать о Фрейде, читая Платона / Сократа.

Например, Сократ, описывая процесс влюблённости, говорит, что душа подобна двум лошадям в упряжке и возничему. При чём одна лошадь хорошая, совестливая, самого благородного происхождения, а другая — «..причастна злу, всей тяжестью тянет к земле и удручает своего возничего, если тот плохо её вырастил». Этот второй конь «горбатый, тучный, дурно сложен, ... полнокровный, друг наглости и похвальбы, от косм вокруг ушей он глухой и еле повинуется бичу и стрекалам.»

Сократ продолжает, что «когда перед взором возничего предстает нечто достойное любви, чувство горячит ему всю душу и его терзают зуд и жала возбуждения, тот конь, что послушен возничему, одолеваемый своей обычной стыдливостью, сдерживает свой бег, чтобы не наскочить на любимого. А другого коня возничему уже не свернуть ни стрекалом, ни бичом: он вскачь несется изо всех сил. С ним мучение и его сотоварищу по упряжке, и возничему, он принуждает их приступить к любимцу с намеками на соблазнительность любовных утех. Оба они сперва сопротивляются, негодуя, потому что их принуждают к ужасным и беззаконным делам. В конце же концов, так как беде нет предела, они подаются туда, куда он их тянет, уступают и соглашаются выполнить его веления. [...]

И снова [второй конь] принуждает их подойти против воли и с трудом уступает их просьбам отложить это до другого раза. С наступлением назначенного срока он напоминает им об этом, а они делают вид, будто забыли...

... Возничий, еще более испытывая прежнее состояние, откидывается назад, словно от бегового барьера, изо всех сил натягивает узду между зубами наглого коня, а кровь ранит ему злоречивый его язык и челюсти... После того как дурной конь [...] отбросит наглость, он смиренно следует намерениям своего возничего и при виде красавца погибает от страха. Тогда и получается, что душа влюбленного следует за любимцем со стыдом и боязнью.» (Платон. Федр. Вторая речь Сократа)

#цитаты