Борис Рыжий
Над головой облака Петербурга.
Вот эта улица, вот этот дом.
В пачке осталось четыре окурка
видишь, мой друг, я большой эконом.
Что ж, закурю, подсчитаю устало:
сколько мы сделали,
сколько нам лет?
Долго идти нам еще вдоль канала,
жизни не хватит,
вечности нет.
Помнишь ватагу московскую хамов,
читку стихов, ликование жлобья
Нет, нам нужнее «Прекрасная дама»,
желчь петербургского дня.
Нет, мне нужней прикурить одиноко,
взором скользнуть
по фабричной трубе,
белою ночью, под окнами Блока,
друг дорогой, вспоминать о тебе!
1997
Над головой облака Петербурга.
Вот эта улица, вот этот дом.
В пачке осталось четыре окурка
видишь, мой друг, я большой эконом.
Что ж, закурю, подсчитаю устало:
сколько мы сделали,
сколько нам лет?
Долго идти нам еще вдоль канала,
жизни не хватит,
вечности нет.
Помнишь ватагу московскую хамов,
читку стихов, ликование жлобья
Нет, нам нужнее «Прекрасная дама»,
желчь петербургского дня.
Нет, мне нужней прикурить одиноко,
взором скользнуть
по фабричной трубе,
белою ночью, под окнами Блока,
друг дорогой, вспоминать о тебе!
1997
Борис Рыжий
Ничего не будет, только эта
песня на обветренных губах.
Утомленный мыслями о мета-
физике и метафизиках,
я умру, а позже я воскресну.
И назло моим учителям
очень разухабистую песню
сочиню, по скверам, по дворам,
чтоб она шальная проносилась.
Танцевала, как хмельная блядь.
Чтобы время в спять поворотилось,
и былое началось опять.
Выхожу в телаге, всюду флаги.
Курят пацаны у гаража.
И торчит из свернутой бумаги
рукоятка финского ножа.
Как известно, это лучше с песней.
По стране несется тру-ля-ля.
Эта песня может быть чудесней,
мимоходом замечаю я.
1998
Ничего не будет, только эта
песня на обветренных губах.
Утомленный мыслями о мета-
физике и метафизиках,
я умру, а позже я воскресну.
И назло моим учителям
очень разухабистую песню
сочиню, по скверам, по дворам,
чтоб она шальная проносилась.
Танцевала, как хмельная блядь.
Чтобы время в спять поворотилось,
и былое началось опять.
Выхожу в телаге, всюду флаги.
Курят пацаны у гаража.
И торчит из свернутой бумаги
рукоятка финского ножа.
Как известно, это лучше с песней.
По стране несется тру-ля-ля.
Эта песня может быть чудесней,
мимоходом замечаю я.
1998
Борис Рыжий
Мотивы, знакомые с детства,
про алое пламя зари,
про гибель, про цели и средства,
про Родину, черт побери.
Опять выползают на сушу,
маячат в трамвайном окне.
Спаси мою бедную душу
и память оставь обо мне.
Чтоб жили по вечному праву
все те, кто для жизни рожден,
вали меня навзничь в канаву,
омой мое сердце дождем.
Так зелено и бестолково,
но так хорошо, твою мать,
как будто последнее слово
мне сволочи дали сказать.
1998
Мотивы, знакомые с детства,
про алое пламя зари,
про гибель, про цели и средства,
про Родину, черт побери.
Опять выползают на сушу,
маячат в трамвайном окне.
Спаси мою бедную душу
и память оставь обо мне.
Чтоб жили по вечному праву
все те, кто для жизни рожден,
вали меня навзничь в канаву,
омой мое сердце дождем.
Так зелено и бестолково,
но так хорошо, твою мать,
как будто последнее слово
мне сволочи дали сказать.
1998
Борис Рыжий
Иванов тютчевские строки
раскрасил ярко и красиво.
Мы так с тобою одиноки -
но слава Богу, мы в России.
Он жил и умирал в Париже.
Но, Родину не покидая,
и мы с тобой умрем - не ближе-
как это грустно, дорогая.
1995
Иванов тютчевские строки
раскрасил ярко и красиво.
Мы так с тобою одиноки -
но слава Богу, мы в России.
Он жил и умирал в Париже.
Но, Родину не покидая,
и мы с тобой умрем - не ближе-
как это грустно, дорогая.
1995
Борис Рыжий
...Я часто дохожу до храма,
но в помещенье не вхожу -
на позолоченного хлама
горы слезами не гляжу.
В руке, как свечка сигарета.
Стою минуту у ворот.
Со мною только небо это
и полупьяный нищий сброд.
...Ах, одиночество порою,
друзья, подталкивает нас
к цинизму жуткому, не скрою,
но различайте боль и фарс...
А ты, протягивая руку,
меня, дающего, прости
за жизнь, за ангелов, за скуку,
благослови и отпусти.
Я не набит деньгами туго...
Но, уронив платочек в грязь,
ещё подаст моя подруга,
с моей могилы возвратясь.
1996
...Я часто дохожу до храма,
но в помещенье не вхожу -
на позолоченного хлама
горы слезами не гляжу.
В руке, как свечка сигарета.
Стою минуту у ворот.
Со мною только небо это
и полупьяный нищий сброд.
...Ах, одиночество порою,
друзья, подталкивает нас
к цинизму жуткому, не скрою,
но различайте боль и фарс...
А ты, протягивая руку,
меня, дающего, прости
за жизнь, за ангелов, за скуку,
благослови и отпусти.
Я не набит деньгами туго...
Но, уронив платочек в грязь,
ещё подаст моя подруга,
с моей могилы возвратясь.
1996
Кекова Светлана
То, что жизни и смерти дороже,
Я сегодня куплю за гроши.
Что ж ты водишь ладонью по коже -
Шелковистой изнанки души?
Разбежались, вздохнули, застыли,
Волны плоские цвета слюды
Кто уснул или умер-не ты ли,
Царь речного песка и воды?
Бог приходит к тебе и уходит,
Сердце бьется и движется кровь
Всё, что в мире с тобой происходит,
Называется словом любовь.
Проступает намёком на чудо
В мертвом дереве тело креста
Жив Христос, и готовит Иуда
К поцелую сухие уста.
То, что жизни и смерти дороже,
Я сегодня куплю за гроши.
Что ж ты водишь ладонью по коже -
Шелковистой изнанки души?
Разбежались, вздохнули, застыли,
Волны плоские цвета слюды
Кто уснул или умер-не ты ли,
Царь речного песка и воды?
Бог приходит к тебе и уходит,
Сердце бьется и движется кровь
Всё, что в мире с тобой происходит,
Называется словом любовь.
Проступает намёком на чудо
В мертвом дереве тело креста
Жив Христос, и готовит Иуда
К поцелую сухие уста.
Борис Рыжий
С трудом закончив вуз технический,
В НИИ каком-нибудь служить.
Мелькать в печати перьодической,
Но никому не говорить.
Зимою, вечерами мглистыми
Пить анальгин, шипя «говно».
Но исхудав, перед дантистами
Нарисоваться всё равно.
А по весне, когда акации
Гурьбою станут расцветать,
От аллергической реакции
Чихать, сморкаться, и чихать.
В подъезде, как инстинкт советует,
Пнуть кошку в ожиревший зад.
Смолчав и сплюнув где не следует,
Заматериться невпопад.
И только раз — случайно, походя —
Открыто поглядев вперед,
Услышать, как в груди шарахнулась
Душа, которая умрёт.
1998
С трудом закончив вуз технический,
В НИИ каком-нибудь служить.
Мелькать в печати перьодической,
Но никому не говорить.
Зимою, вечерами мглистыми
Пить анальгин, шипя «говно».
Но исхудав, перед дантистами
Нарисоваться всё равно.
А по весне, когда акации
Гурьбою станут расцветать,
От аллергической реакции
Чихать, сморкаться, и чихать.
В подъезде, как инстинкт советует,
Пнуть кошку в ожиревший зад.
Смолчав и сплюнув где не следует,
Заматериться невпопад.
И только раз — случайно, походя —
Открыто поглядев вперед,
Услышать, как в груди шарахнулась
Душа, которая умрёт.
1998
Игорь Караулов
Помню, Брежнев ещё молодой,
а писатели старые были.
Помню, вышел один с бородой,
говорил, говорил о России.
О, Россия, ты пепел в горсти,
что поделать с тобой, неизвестно,
так что подлая рифма "прости"
тут по совести стала уместна.
О, Россия, подашь ли ты знак
хоть миганием лампочки матовой?
Помню, жив и здоров Пастернак.
Вру, не помню - но жил при Ахматовой.
Я кричал и просил молока,
а она умирала в больнице.
Кто безумствовал исподтишка,
кто мечтал о святой загранице.
А когда я увидел рассвет,
не лошадка пришла из тумана
и не ёжик, а Пестель, поэт
и какая-то левая Анна.
Помню, трое сидят у окна
грациозно, легко и свободно,
и немецкая плещет волна
о нездешнем из жёлтой Ригонды.
Пестель - пест или вовсе пищаль,
а поэт был поклонник Лепажа.
А вот Анну немножечко жаль:
ни при чём, а попала туда же -
в край, где волны крушат материк,
вековечные сваи глодая.
Брежнев - ангел и бывший старик,
только Анна всегда молодая.
2020
Помню, Брежнев ещё молодой,
а писатели старые были.
Помню, вышел один с бородой,
говорил, говорил о России.
О, Россия, ты пепел в горсти,
что поделать с тобой, неизвестно,
так что подлая рифма "прости"
тут по совести стала уместна.
О, Россия, подашь ли ты знак
хоть миганием лампочки матовой?
Помню, жив и здоров Пастернак.
Вру, не помню - но жил при Ахматовой.
Я кричал и просил молока,
а она умирала в больнице.
Кто безумствовал исподтишка,
кто мечтал о святой загранице.
А когда я увидел рассвет,
не лошадка пришла из тумана
и не ёжик, а Пестель, поэт
и какая-то левая Анна.
Помню, трое сидят у окна
грациозно, легко и свободно,
и немецкая плещет волна
о нездешнем из жёлтой Ригонды.
Пестель - пест или вовсе пищаль,
а поэт был поклонник Лепажа.
А вот Анну немножечко жаль:
ни при чём, а попала туда же -
в край, где волны крушат материк,
вековечные сваи глодая.
Брежнев - ангел и бывший старик,
только Анна всегда молодая.
2020
Борис Рыжий
Разломаю сигареты,
хмуро трубочку набью –
как там русские поэты
машут шашками в бою?
Вот из града Петрограда
мне приходит телеграф.
Восклицаю: «О, досада!»,
в клочья ленту разорвав.
Чтоб на месте разобраться,
кто зачинщик и когда,
да разжаловать засранца
в рядовые навсегда,
На сукне зеленом фоне
орденов жемчужный ряд-
в бронированном вагоне
еду в город Петроград.
Только нервы пересилю,
вновь хватаюсь за виски.
Если б тиф!
«Педерастия
косит гвардии полки».
1998
Разломаю сигареты,
хмуро трубочку набью –
как там русские поэты
машут шашками в бою?
Вот из града Петрограда
мне приходит телеграф.
Восклицаю: «О, досада!»,
в клочья ленту разорвав.
Чтоб на месте разобраться,
кто зачинщик и когда,
да разжаловать засранца
в рядовые навсегда,
На сукне зеленом фоне
орденов жемчужный ряд-
в бронированном вагоне
еду в город Петроград.
Только нервы пересилю,
вновь хватаюсь за виски.
Если б тиф!
«Педерастия
косит гвардии полки».
1998
Игорь Караулов
Под бормотанье батарей
под утро всякое приснится.
Вот, например, как князь Андрей
лежит под небом Аушвица.
В ушах контузия звенит,
воняют рухнувшие крупы
и ввинчиваются в зенит
лиловых глаз его шурупы.
Остыла рваная земля,
горн оттрубил и стяг отреял.
Подводы возят штабеля
других, бесчисленных андреев.
В мозгу находит уголок
небесный голос и глумится:
не будет больше ни балов,
ни скачек после Аушвица.
А вместо песен и охот
гляди на небо в чёрном дыме,
такое низкое, как свод
казённой бани с душевыми.
2019
Под бормотанье батарей
под утро всякое приснится.
Вот, например, как князь Андрей
лежит под небом Аушвица.
В ушах контузия звенит,
воняют рухнувшие крупы
и ввинчиваются в зенит
лиловых глаз его шурупы.
Остыла рваная земля,
горн оттрубил и стяг отреял.
Подводы возят штабеля
других, бесчисленных андреев.
В мозгу находит уголок
небесный голос и глумится:
не будет больше ни балов,
ни скачек после Аушвица.
А вместо песен и охот
гляди на небо в чёрном дыме,
такое низкое, как свод
казённой бани с душевыми.
2019
Павел Володин
За секунду, мама, проходит страх,
но печаль будет длиться вечно..
Нараспашку, мама, одни, впотьмах
Все в дыму расписных отечеств.
⠀
Хороша столица - хохлома, да гжель
На руках как младенца носит.
Холодна же водка, горяча постель..
Всё забили мы в папиросы.
⠀
Разгони же, тройка, нас по кольцу
С облаками вровень! Да по пейзажу
И налей мне барину, подлецу.
Утоли мою жажду...
2020
За секунду, мама, проходит страх,
но печаль будет длиться вечно..
Нараспашку, мама, одни, впотьмах
Все в дыму расписных отечеств.
⠀
Хороша столица - хохлома, да гжель
На руках как младенца носит.
Холодна же водка, горяча постель..
Всё забили мы в папиросы.
⠀
Разгони же, тройка, нас по кольцу
С облаками вровень! Да по пейзажу
И налей мне барину, подлецу.
Утоли мою жажду...
2020
Дима Ветер
я никогда не разбирался в моде,
носил вещи, больше похожие на пыль,
но я всегда замечал хорошо одетых уродин и плохо одетых богинь.
2012
я никогда не разбирался в моде,
носил вещи, больше похожие на пыль,
но я всегда замечал хорошо одетых уродин и плохо одетых богинь.
2012
Анна Ревякина
Город в праздники - чистоган,
Ни налогов, ни новостей.
Город прячет в чулке наган,
В подворотне - туза бубей.
Мы сыграем с ним в преферанс,
Будто я ещё тот игрок.
Он споёт мне дурной романс,
Выдавая за местный рок.
Заметелены фонари,
Едва теплятся сквозь метель,
Город пахнет картошкой фри,
И наводит на пеших хмель.
Колко пальцами трогать снег,
Снег так холоден, как курок.
Я замысливаю побег,
Город хочет впаять мне срок,
Заточить меня в стиль ампир.
Год семнадцатый, пробил час.
И одно утешенье - спирт,
Пить за тех, кого Бог не спас.
2017
Город в праздники - чистоган,
Ни налогов, ни новостей.
Город прячет в чулке наган,
В подворотне - туза бубей.
Мы сыграем с ним в преферанс,
Будто я ещё тот игрок.
Он споёт мне дурной романс,
Выдавая за местный рок.
Заметелены фонари,
Едва теплятся сквозь метель,
Город пахнет картошкой фри,
И наводит на пеших хмель.
Колко пальцами трогать снег,
Снег так холоден, как курок.
Я замысливаю побег,
Город хочет впаять мне срок,
Заточить меня в стиль ампир.
Год семнадцатый, пробил час.
И одно утешенье - спирт,
Пить за тех, кого Бог не спас.
2017
Игорь Караулов
Ад не без добрых людей, говорят.
Как же без них? Ведь совсем был бы ад.
Добрые люди гуляют в аду
гордо, свободно, у злых на виду.
Добрые люди придут на подмогу,
добрые люди покажут дорогу
к чанам, кальдерам с кипящей смолой.
Сгнившую ногу отрежут пилой.
Добрые люди помогут со справкой
и пособят с сигаретами, травкой.
В пекле и в пепле, в гное и смраде
добрые люди всегда при параде.
Брюки с иголочки, розы в петлице,
невозмутимые светлые лица.
В черной пещере, у мертвой реки –
всюду одни добряки, добряки.
Бывает, подумаешь – что за
дела?
Я что тут, один – воплощение зла?
2018
Ад не без добрых людей, говорят.
Как же без них? Ведь совсем был бы ад.
Добрые люди гуляют в аду
гордо, свободно, у злых на виду.
Добрые люди придут на подмогу,
добрые люди покажут дорогу
к чанам, кальдерам с кипящей смолой.
Сгнившую ногу отрежут пилой.
Добрые люди помогут со справкой
и пособят с сигаретами, травкой.
В пекле и в пепле, в гное и смраде
добрые люди всегда при параде.
Брюки с иголочки, розы в петлице,
невозмутимые светлые лица.
В черной пещере, у мертвой реки –
всюду одни добряки, добряки.
Бывает, подумаешь – что за
дела?
Я что тут, один – воплощение зла?
2018
Борис Рыжий
Ночь, скамеечка и вино,
дребезжащий фонарь-кретин.
Расставаться хотели, но
так и шли вдоль сырых витрин.
И сентябрьских ценитель драм,
соглядатай чужих измен
сквозь стекло улыбался нам
нежно – английский манекен.
Вот и все, это добрый знак
или злой – все одно, дружок.
Кто еще улыбнется так
двум преступно влюбленным – Бог
или дьявол? – осенним двум,
под дождем, в городке пустом.
Ты запомни его костюм –
я хочу умереть в таком.
1995
Ночь, скамеечка и вино,
дребезжащий фонарь-кретин.
Расставаться хотели, но
так и шли вдоль сырых витрин.
И сентябрьских ценитель драм,
соглядатай чужих измен
сквозь стекло улыбался нам
нежно – английский манекен.
Вот и все, это добрый знак
или злой – все одно, дружок.
Кто еще улыбнется так
двум преступно влюбленным – Бог
или дьявол? – осенним двум,
под дождем, в городке пустом.
Ты запомни его костюм –
я хочу умереть в таком.
1995
Семён Пегов
Ты позабыла сверить чертежи
С замерами на совпаденье плоти.
Мне бы изжить тебя и пережить,
Но я напротив
Стою как мальчик для битья
И в жилах скачет напряженье -
В момент совместного небытия,
В момент сближенья.
2020
Ты позабыла сверить чертежи
С замерами на совпаденье плоти.
Мне бы изжить тебя и пережить,
Но я напротив
Стою как мальчик для битья
И в жилах скачет напряженье -
В момент совместного небытия,
В момент сближенья.
2020
Ирина Евса
Если тебе велят – влево, а ты направо
топаешь в аккурат,
не сомневайся, брат, это еще не слава
и не свобода, брат.
Правду ори свою рэпом или былинным
слогом, но посмотри:
ты все равно в строю, непоправимо длинном,
ровного рва внутри.
Вот и гадай, как лох: пафос, а может, лепет?
Прятаться или сметь?
Гиппиус или Блок? Быков или Прилепин?
Родина или смерть?
Вверить спешат толпу ратники и сиротки –
всяк своему божку.
Хуже всего тому, кто семенит в середке,
в плечи втянув башку.
С кем ты – спеша, скользя? Мне за тебя тревожно.
В тот ли вписался ряд?
Притормозить нельзя. Выбраться невозможно.
Разве что – в небо, брат.
2016
Если тебе велят – влево, а ты направо
топаешь в аккурат,
не сомневайся, брат, это еще не слава
и не свобода, брат.
Правду ори свою рэпом или былинным
слогом, но посмотри:
ты все равно в строю, непоправимо длинном,
ровного рва внутри.
Вот и гадай, как лох: пафос, а может, лепет?
Прятаться или сметь?
Гиппиус или Блок? Быков или Прилепин?
Родина или смерть?
Вверить спешат толпу ратники и сиротки –
всяк своему божку.
Хуже всего тому, кто семенит в середке,
в плечи втянув башку.
С кем ты – спеша, скользя? Мне за тебя тревожно.
В тот ли вписался ряд?
Притормозить нельзя. Выбраться невозможно.
Разве что – в небо, брат.
2016
Борис Рыжий
Ах, подожди еще немножко,
постой со мной, послушай, как
играет мальчик на гармошке —
дитя бараков и бродяг.
А рядом, жалкая как птаха,
стоит ребенок лет пяти.
Народ безлюб, но щедр, однако,
подходят с денежкой в горсти.
Скажи с снобизмом педагога
ты, пустомеля пустомель,
что путь мальчишки — до острога,
а место девочки — бордель.
Не год, а век, как сон, растает,
твой бедный внук сюда придет,
а этот мальчик все играет,
а эта девочка — поет.
1996
Ах, подожди еще немножко,
постой со мной, послушай, как
играет мальчик на гармошке —
дитя бараков и бродяг.
А рядом, жалкая как птаха,
стоит ребенок лет пяти.
Народ безлюб, но щедр, однако,
подходят с денежкой в горсти.
Скажи с снобизмом педагога
ты, пустомеля пустомель,
что путь мальчишки — до острога,
а место девочки — бордель.
Не год, а век, как сон, растает,
твой бедный внук сюда придет,
а этот мальчик все играет,
а эта девочка — поет.
1996
Анна Ревякина
Греюсь, кутаюсь, депрессую,
Залегаю на дно дивана.
Снег похож на тетрадь в косую,
На пунктирную медиану,
На поломанный телевизор,
Белым шумом укрыта речка.
Я приму твой открытый вызов,
Дорого мне человечка.
Я сумею молчать так долго,
Как никто не молчал до ныне.
Я ношу на груди размолвку,
Нелюбовь к своему мужчине.
Я сумею молчать так нежно,
Не мешай мне молчать, так нужно.
Мир за окнами белоснежный,
Мир внутри меня безоружный.
И не шлем не спасет, ни латы,
Я в халате лежу из плюша.
Напиши мне как виноват ты,
Позвони мне, я стану слушать.
2016
Греюсь, кутаюсь, депрессую,
Залегаю на дно дивана.
Снег похож на тетрадь в косую,
На пунктирную медиану,
На поломанный телевизор,
Белым шумом укрыта речка.
Я приму твой открытый вызов,
Дорого мне человечка.
Я сумею молчать так долго,
Как никто не молчал до ныне.
Я ношу на груди размолвку,
Нелюбовь к своему мужчине.
Я сумею молчать так нежно,
Не мешай мне молчать, так нужно.
Мир за окнами белоснежный,
Мир внутри меня безоружный.
И не шлем не спасет, ни латы,
Я в халате лежу из плюша.
Напиши мне как виноват ты,
Позвони мне, я стану слушать.
2016
Борис Рыжий
Осенние сумерки злые,
как десятилетье назад.
Аптечные стекла сырые
Фигуру твою исказят.
И прошлое как на ладони.
И листья засыпали сквер.
И мальчик стоит на балконе
и слушает музыку сфер.
И странное видит виденье
и помнит, что будет потом:
с изящной стремительной тенью
шагает по улице гном.
С изящной стремительной тенью
шагает по улице гном,
красивое стихотворенье
бормочет уродливым ртом.
Бормочет, бормочет, бормочет,
бормочет и тает как сон.
И с жизнью смириться не хочет,
и смерти не ведает он.
1998
Осенние сумерки злые,
как десятилетье назад.
Аптечные стекла сырые
Фигуру твою исказят.
И прошлое как на ладони.
И листья засыпали сквер.
И мальчик стоит на балконе
и слушает музыку сфер.
И странное видит виденье
и помнит, что будет потом:
с изящной стремительной тенью
шагает по улице гном.
С изящной стремительной тенью
шагает по улице гном,
красивое стихотворенье
бормочет уродливым ртом.
Бормочет, бормочет, бормочет,
бормочет и тает как сон.
И с жизнью смириться не хочет,
и смерти не ведает он.
1998
Вера Павлова
Убежит молоко черемухи,
и душа босиком убежит
по траве, и простятся промахи
ей — за то, что не помнит обид,
и очнется мечта-заочница,
и раскроет свою тетрадь…
И не то чтобы жить захочется,
но расхочется умирать.
2006
Убежит молоко черемухи,
и душа босиком убежит
по траве, и простятся промахи
ей — за то, что не помнит обид,
и очнется мечта-заочница,
и раскроет свою тетрадь…
И не то чтобы жить захочется,
но расхочется умирать.
2006