Всякий путь, если только это не бесцельно-романтическое блуждание, требует понимания принципов перемещения по нему, то есть способов передвижения, выбора направления, предстоящих трудностей.
Хозяин некоторой территории (государь, управляющий, захватчик) для эффективного управления ею должен знать, как устроена эта территория — её масштабы, ресурсы, население, иерархии.
То же самое в науке. Без понимания устройства объекта изучения, без адекватной теоретической модели она остаётся лишь собранием фактов без возможности их объяснять, предсказывать, использовать. Науки о письменности нет, поскольку нет понимания, что из себя представляют объекты её изучения — письменные знаки и письменные системы. Есть бесцельные блуждания, анархия, стагнация.
Хозяин некоторой территории (государь, управляющий, захватчик) для эффективного управления ею должен знать, как устроена эта территория — её масштабы, ресурсы, население, иерархии.
То же самое в науке. Без понимания устройства объекта изучения, без адекватной теоретической модели она остаётся лишь собранием фактов без возможности их объяснять, предсказывать, использовать. Науки о письменности нет, поскольку нет понимания, что из себя представляют объекты её изучения — письменные знаки и письменные системы. Есть бесцельные блуждания, анархия, стагнация.
Ниже я опишу модель письменного знака, которую я использую при изучении русской письменности. Чтобы не утомлять читателя долгими рассуждениями, ограничусь тезисами и инфографикой.
Итак, письменность состоит из трёх уровней, или компонентов. (Более точный термин я пока не подобрал. Ближе всего понятия из лингвистики — план выражения и план содержания, но содержание слова план далеко от требуемого.) Компоненты слиты в письме воедино и в то же время легко вычленяются; внутри каждого действуют свои правила. Когда мы говорим о буквах, письме, типографике, чтении, то мы имеем в виду один из этих компонентов или отношения между ними.
1. Письменное сообщение и отдельный письменный знак всегда что-то обозначает. Первый уровень письменности — семантический, уровень значений письменных знаков. Семантика здесь понимается более узко, чем в языкознании. Это то, что нужно зафиксировать с помощью письма, а это, как правило, языковые знаки — звуки, слова, понятия.
2. Письменные знаки имеют визуальную форму, изображены неким, отличным друг от друга образом. Второй уровень письменности — графический (визуальный).
3. Написанный (напечатанный) текст всегда имеет материальную форму, или, иначе, каким-то способом изготовлен. Третий уровень письменности — технический (материальный, физический).
Если отсутствует один из этих уровней, то письменности нет. Ничего не означающие знаки — это почеркушки, узор, проба пера, но не текст. Изображение, имеющее смысл, но не выраженное графемами — это рисунок, живопись, но не текстовое сообщение. Воображаемый, существующий только в сознании текст — это не настоящая письменность.
Итак, письменность состоит из трёх уровней, или компонентов. (Более точный термин я пока не подобрал. Ближе всего понятия из лингвистики — план выражения и план содержания, но содержание слова план далеко от требуемого.) Компоненты слиты в письме воедино и в то же время легко вычленяются; внутри каждого действуют свои правила. Когда мы говорим о буквах, письме, типографике, чтении, то мы имеем в виду один из этих компонентов или отношения между ними.
1. Письменное сообщение и отдельный письменный знак всегда что-то обозначает. Первый уровень письменности — семантический, уровень значений письменных знаков. Семантика здесь понимается более узко, чем в языкознании. Это то, что нужно зафиксировать с помощью письма, а это, как правило, языковые знаки — звуки, слова, понятия.
2. Письменные знаки имеют визуальную форму, изображены неким, отличным друг от друга образом. Второй уровень письменности — графический (визуальный).
3. Написанный (напечатанный) текст всегда имеет материальную форму, или, иначе, каким-то способом изготовлен. Третий уровень письменности — технический (материальный, физический).
Если отсутствует один из этих уровней, то письменности нет. Ничего не означающие знаки — это почеркушки, узор, проба пера, но не текст. Изображение, имеющее смысл, но не выраженное графемами — это рисунок, живопись, но не текстовое сообщение. Воображаемый, существующий только в сознании текст — это не настоящая письменность.
Полностью устройство «пластов» письменности можно показать с помощью специальной «треугольной» таблицы. Диагональные ячейки — основные компоненты, на их пересечении — отношения между ними.
Подобный тип таблиц описал Симон Кордонский, который называет их «веерные матрицы», и, насколько мне известно, за пределами его работ широкого применения они не нашли. А зря, это отличный инструмент для построения различных онтологий.
Принцип чтения таблицы. Вправо по строке: как уровень проявляет себя в составе вышестоящих уровней. Вниз по столбцу: составляющие уровня.
Подобный тип таблиц описал Симон Кордонский, который называет их «веерные матрицы», и, насколько мне известно, за пределами его работ широкого применения они не нашли. А зря, это отличный инструмент для построения различных онтологий.
Принцип чтения таблицы. Вправо по строке: как уровень проявляет себя в составе вышестоящих уровней. Вниз по столбцу: составляющие уровня.
Конкретный пример. На школьной доске мелом написано: «Классная работа». Письмо мелом на доске — это техника. Школьный учебный почерк — это графика. Текст «Классная работа» — это семантика. Общая семантика складывается из разных уровней: значение текста, почерк, способ письма — всё указывает на школьный урок. Графика письма, кроме выученного почерка, зависит и от техники: мелом, например, не получится мелко писать в тетради вместо ручки.
В соответствии с изложенным выше можно выделить три компонента письменного знака.
Семема — это значение письменного знака. Например, буква А обозначает звук [а], кавычки — цитату или название, знак = — равенство и т. д. Семемы — это звуки языка, цифры и т. д., то есть всё то, что требуется передать с помощью письма. Семемы — это «причины» письма; если бы не было необходимости в их записи, не было бы и письменности.
Графема — это изображение письменного знака, его форма, визуальная сторона. Графемы изображает пишущий и графемы видит читающий.
Между графемами и семемами нет прямого соответствия. Одна семема может выражаться разными графемами: звук [в] в кириллице записывается как В, в латинице как V, иногда W. Одна графема может содержать разные семемы (иметь разное значение): V обычно означает звук [в], в других случаях — число 5.
Технема — материальное выражение графемы, её конкретная реализация. Графема — «идеальна», воображаема; технема — конкретна и несовершенна. Примеры технем: написанные пером буквы; оттиски литер на бумаге; текст, напечатанный принтером; буквы, написанные пальцем на песке; буквы на экране смартфона.
Вот, собственно, трёхчастная модель письменного знака.
(О терминологии. «Графема» — общеупотребимый термин, не имеющий общепринятого определения; здесь оно более конкретно. «Семема» почти в том же значении используется в лингвистике. «Технема», за неимением нужного термина, создана по образцу двух предыдущих; «-ема», вообще, используется в названиях языковых и семантических единиц: фонема, морфема, лексема.)
Семема — это значение письменного знака. Например, буква А обозначает звук [а], кавычки — цитату или название, знак = — равенство и т. д. Семемы — это звуки языка, цифры и т. д., то есть всё то, что требуется передать с помощью письма. Семемы — это «причины» письма; если бы не было необходимости в их записи, не было бы и письменности.
Графема — это изображение письменного знака, его форма, визуальная сторона. Графемы изображает пишущий и графемы видит читающий.
Между графемами и семемами нет прямого соответствия. Одна семема может выражаться разными графемами: звук [в] в кириллице записывается как В, в латинице как V, иногда W. Одна графема может содержать разные семемы (иметь разное значение): V обычно означает звук [в], в других случаях — число 5.
Технема — материальное выражение графемы, её конкретная реализация. Графема — «идеальна», воображаема; технема — конкретна и несовершенна. Примеры технем: написанные пером буквы; оттиски литер на бумаге; текст, напечатанный принтером; буквы, написанные пальцем на песке; буквы на экране смартфона.
Вот, собственно, трёхчастная модель письменного знака.
(О терминологии. «Графема» — общеупотребимый термин, не имеющий общепринятого определения; здесь оно более конкретно. «Семема» почти в том же значении используется в лингвистике. «Технема», за неимением нужного термина, создана по образцу двух предыдущих; «-ема», вообще, используется в названиях языковых и семантических единиц: фонема, морфема, лексема.)
Отсюда становятся понятно, что из себя представляют процессы письма и чтения.
Пишущий передаёт определенное, известное ему сообщение (семантика), записывая известными ему знаками (графика) каким-то способом (техника).
Смысл записываемого текста понимать не обязательно. Можно писать под диктовку, можно переписывать текст на незнакомом языке. Для пишущего важно знать, как выглядят графемы, и хорошо владеть применяемым способом письма (низ схемы).
Читающий видит материальный объект, содержащий знаки (техника), распознаёт в них известные ему графемы (графика) и понимает написанное (семантика). Если написано неразборчиво (техника), то читать трудно. Если читает неграмотный или малограмотный (графика), то тоже будут проблемы с пониманием. Наконец, если человек умеет читать, но плохо знает язык или его специальную лексику, не умеет считать и т. п. (семантика), то чтение тоже не будет успешным.
Саму технику письма при чтении понимать не обязательно, нужно лишь распознать в технемах графемы. Читающему важен смысл написанного (верх схемы). Этим, кстати, объясняется страшный перекос в изучении письменности лингвистами (предельное внимание к семантике, небрежение графикой и полное незнание техники): объект их изучения — языковые единицы, и рассматривать письменный знак как отдельный объект не в их интересах.
Проблема пишущий — читающий во многом аналогична проблеме говорящий — слушающий в лингвистике.
Пишущий передаёт определенное, известное ему сообщение (семантика), записывая известными ему знаками (графика) каким-то способом (техника).
Смысл записываемого текста понимать не обязательно. Можно писать под диктовку, можно переписывать текст на незнакомом языке. Для пишущего важно знать, как выглядят графемы, и хорошо владеть применяемым способом письма (низ схемы).
Читающий видит материальный объект, содержащий знаки (техника), распознаёт в них известные ему графемы (графика) и понимает написанное (семантика). Если написано неразборчиво (техника), то читать трудно. Если читает неграмотный или малограмотный (графика), то тоже будут проблемы с пониманием. Наконец, если человек умеет читать, но плохо знает язык или его специальную лексику, не умеет считать и т. п. (семантика), то чтение тоже не будет успешным.
Саму технику письма при чтении понимать не обязательно, нужно лишь распознать в технемах графемы. Читающему важен смысл написанного (верх схемы). Этим, кстати, объясняется страшный перекос в изучении письменности лингвистами (предельное внимание к семантике, небрежение графикой и полное незнание техники): объект их изучения — языковые единицы, и рассматривать письменный знак как отдельный объект не в их интересах.
Проблема пишущий — читающий во многом аналогична проблеме говорящий — слушающий в лингвистике.
Особый пример — дешифровка неизвестной письменности. По сути, это сложный случай чтения. Дешифровщик имеет дело с артефактом, зачастую плохо сохранившимся (техника). Первым делом нужно выделить из технем графемы, то есть понять, сколько и какие письменные знаки использовались в этой письменности (графика). Это может оказаться алфавитное письмо с небольшим количеством знаков, или сложное иероглифическое письмо, или промежуточные варианты; знаки имеют разную частоту использования. Затем дешифровщик пытается понять, что означала каждая графема — какому звуку, слову или понятию соответствовала (семантика).
Трёхкомпонентная модель письменного знака — это та «система координат», которая делает изучение и создание письменности осмысленным. Теперь можно упорядочивать бессистемный набор фактов, спорных определений, полусамостоятельных наук, практик и задач.
Forwarded from Егор Холмогоров
Отметил столетие русской орфографической катастрофы выразительным текстом на эту тему. Почитайте.
https://vz.ru/opinions/2018/10/11/945597.html
Исторический принцип правописания, господствующий в английском языке уже много столетий, не помешал ему стать ведущим языком глобального информационного мира, при том, что этот язык меняется гораздо активней и быстрее (и географическим многовекторней), чем довольно консервативный русский. Никто не пытается требовать от англосаксов писать Du iu spik inglish? – Es ai du! Hau ai ken fajnd Solcbereckij kafidral?
Язык развивается не то чтобы быстро. Без искусственных языковых катастроф, вроде тех, что устроили Петр I или большевики, язык на протяжении жизни одного человека практически не меняется.
Упомянутые выше младограмматики сформулировали теорию языковой непрерывности – представители соседних диалектов или следующих друг за другом поколений прекрасно друг друга понимают, а вот на противоположных концах понимания уже нет никакого.
Справедлива эта теория или нет, но факт остается фактом – современному русскому горожанину не составит особого труда понять речь протопопа Аввакума, которая покажется ему дедушкиным сельским говором, при том, что она имеет от нашего языка не только лексические, но и грамматические отличия:
«Курочка у нас черненька была; по два яичка на день приносила робяти на пищу, Божиим повелением нужде нашей помогая; Бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чюдо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при ней плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, Божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала; а нам против тово по два яичка на день давала. Слава Богу, вся строившему благая!»
Между нами две реформы правописания и букваря – петровская и большевицкая. При этом рукописный текст Аввакума подавляющему большинству из нас будет действительной непонятен – именно потому, что нас разделили две реформы письменности, безжалостно вычеркивавшие так называемые «лишние буквы».
Этот факт вскрывает, пожалуй, главный секрет и главную трагедию реформы. Большевики, как и ранее Петр Великий, руководствовались не столько стремлением открыть дорогу к знаниям, сколько прямо противоположным – стремлением перекрыть её.
Целые пласты книжной культуры оказывались от умеющих только «по-новому» за семью печатями. Императору-реформатору было важно, чтобы вместо старых церковных книг и летописей новое поколение образованных людей читало арифметику, тригонометрию и «Юности честное зерцало». Большевикам было столь же важно, чтобы встраиваемые в новый быт пролетарии испытывали дискомфорт (иногда физический) от старых книг и могли легко переваривать преимущественно «Переписку Энгельса с Каутским».
https://vz.ru/opinions/2018/10/11/945597.html
Исторический принцип правописания, господствующий в английском языке уже много столетий, не помешал ему стать ведущим языком глобального информационного мира, при том, что этот язык меняется гораздо активней и быстрее (и географическим многовекторней), чем довольно консервативный русский. Никто не пытается требовать от англосаксов писать Du iu spik inglish? – Es ai du! Hau ai ken fajnd Solcbereckij kafidral?
Язык развивается не то чтобы быстро. Без искусственных языковых катастроф, вроде тех, что устроили Петр I или большевики, язык на протяжении жизни одного человека практически не меняется.
Упомянутые выше младограмматики сформулировали теорию языковой непрерывности – представители соседних диалектов или следующих друг за другом поколений прекрасно друг друга понимают, а вот на противоположных концах понимания уже нет никакого.
Справедлива эта теория или нет, но факт остается фактом – современному русскому горожанину не составит особого труда понять речь протопопа Аввакума, которая покажется ему дедушкиным сельским говором, при том, что она имеет от нашего языка не только лексические, но и грамматические отличия:
«Курочка у нас черненька была; по два яичка на день приносила робяти на пищу, Божиим повелением нужде нашей помогая; Бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чюдо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при ней плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, Божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала; а нам против тово по два яичка на день давала. Слава Богу, вся строившему благая!»
Между нами две реформы правописания и букваря – петровская и большевицкая. При этом рукописный текст Аввакума подавляющему большинству из нас будет действительной непонятен – именно потому, что нас разделили две реформы письменности, безжалостно вычеркивавшие так называемые «лишние буквы».
Этот факт вскрывает, пожалуй, главный секрет и главную трагедию реформы. Большевики, как и ранее Петр Великий, руководствовались не столько стремлением открыть дорогу к знаниям, сколько прямо противоположным – стремлением перекрыть её.
Целые пласты книжной культуры оказывались от умеющих только «по-новому» за семью печатями. Императору-реформатору было важно, чтобы вместо старых церковных книг и летописей новое поколение образованных людей читало арифметику, тригонометрию и «Юности честное зерцало». Большевикам было столь же важно, чтобы встраиваемые в новый быт пролетарии испытывали дискомфорт (иногда физический) от старых книг и могли легко переваривать преимущественно «Переписку Энгельса с Каутским».
ВЗГЛЯД.РУ
Отмена «ятя» и «фиты» стала трагедией для русского языка
Большевики, как и Петр Великий, руководствовались не стремлением открыть дорогу к знаниям, а стремлением перекрыть ее. Пролетарии должны были испытывать физический дискомфорт от старых книг.