78

​​«1984» в новом переводе? «Философия. Кому она нужна?» мыслительницы-людоедки? ну а, может, лучше переиздание «Это я — Эдичка», «Дневника неудачника» и еще пяти книг великого русского писателя: если верить спутнице Лимонова, «Альпина нон-фикшн» (то есть, наверное, все-таки «Альпина. Проза») готовится перевыпустить корпус главных текстов ЭВЛ — что мы категорически приветствуем. также в разделе «Художественная проза» обнаружилось чуть менее диковинное, но тоже любопытное — именно «Альпина» републикует старые романы Алексея Иванова: «Географа», «Блудо», «Общагу», «Золото бунта»; какой-то пересмотр итогов приватизации.

дивная архивная находка — Андрей Бабиков отыскал стихотворение Набокова о Супермене (июнь 1942 года, по следам свежего выпуска), которое упоминали в своих биографиях Эндрю Филд и Брайан Бойд. тематически — страх за сына — предтеча Bend Sinister, структурно — героические куплеты — провозвестник «Бледного огня», The Man of To-Morrow's Lament, от которого в известном смысле тянутся нити к «Супермену в голубой пелерине» из «Лолиты» и Супермену-Демону из Transparent Things — один из очаровательных проектов, в целом, безрадостных для автора 1940-х годов, когда он пробовал писать короткие рассказы, рецензии, коммерческий роман, книгу о Гоголе, адаптацию «Дон Кихота» — и вот такие строгие хрустальные стихи на обоих языках. очередное напоминание, сколько всего неожиданного можно найти у изученного вдоль и поперек титана — даже если не охотиться за новой «Лаурой» или сиквелом «Дара».

​​«В конце концов, несимпатичными и даже просто дурными людьми писатели бывают довольно часто — но скороговорка «неприятная женщина, автор неприятных книг» пристала именно к ней. И, видимо, не просто так: что-то в самом устройстве этой прозы вызывает беспокойное желание искать ответов в жизни самой писательницы. Словно, если мы поставим ей диагноз, будет проще примириться с содержанием текстов и сознанием, которое вывело их на свет. Скажу грубей: романы и рассказы Хайсмит становятся сколько-нибудь конвенциональными и приемлемыми только в случае, если мы знаем, что они — результат отклонения (душевной болезни, перверсии, травмы), определившего ее взгляд на мир. Она пишет так, потому что она такая, не такая, как мы, ее читатели, как большинство человеков, и это знание дает нам возможность выйти на улицу и улыбаться знакомым после того, как книга дочитана или закрыта. Для того чтобы тексты, написанные из другой антропологической перспективы, оставались выносимыми, надо уверить себя, что их автор плохой, другой, совсем на нас непохож. Так оно и делается десятилетиями».

четыре года назад, за несколько месяцев до выхода «Памяти памяти», Мария Степанова рассказала Wonderzine о любимых книгах. среди понятных, отчасти предсказуемых даже текстов и авторов — Марианна Хирш, «Аустерлиц», Алиса Порет, — выделялась «злая ведьма» Патриция Хайсмит, жанровая как бы писательница, мастерски изображавшая жизнь «с обратной стороны». то был короткий, на три абзаца, набросок мысли, которую хотелось развернуть, продлить ее оси координат, — и вот, в отдаленной связи с юбилеем ПХ и выходом книги Роберта Брэдфорда «Devils, Lusts and Strange Desires: The Life of Patricia Highsmith», у Степановой наконец вышло могучее эссе про создательницу «Рипли». «ад», «невероятно длинные экспозиции» — эти germs из давнего текста на месте, а вот никаких упоминаний романа A Game for the Living, когда-то выбранного для «Книжной полки», нет вовсе. сама Хайсмит считала его худшей своей работой: «Я не умею придумывать головоломки и не люблю секреты. После того как я переписала книгу четыре раза за изнурительный год работы, получилась посредственность», — но что эти прозаики про себя понимают.

​​​​четыре любимых канала — вчера, сегодня, всегда.

Кира про подкасты: https://news.1rj.ru/str/eastofbrideshead

Аня про сериалы: https://news.1rj.ru/str/aniache

Настя про книги: https://news.1rj.ru/str/burmistrovabookreview

Карина про музыку: https://news.1rj.ru/str/rapetokal

❤️

​​множатся переводы новонайденного стихотворения Набокова о Супермене — свой подход к снаряду, среди прочих, опубликовал в твиттере Михаил Идов. несколько замечаний о том, как «наивная» набоковская обработка супергеройской темы обогнала свое время — в фейсбуке Николая Караева.

ПЛАЧ ЧЕЛОВЕКА ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ
В.В. Набоков

Носить очки — мой долг. Иначе враз
И лёгкие её мой суперглаз
Узрит, и печени дрожащий ком
Покажется, как в водорослях сом,

В сени костей. Измученный изгой,
Слоняюсь я по свету, словно мой
Из “Лира” соименник. Весь мой вид —
Носи я хоть трико, хоть тройку-твид —

Мне ненавистен: и могучий торс,
И каждой мышцы корабельный трос,
И синий чубчик. Ключ моей хандры —
Не пропасть, разделившая миры

Фантазии и Факта от и до
(Мне не слетать в “Орлиное гнездо”
И даже по призыву не попасть);
Меня постигла худшая напасть.

Я молод, полон сока, что твой клён,
И, что неудивительно, влюблён.
Но все позывы сердца и души
Стальной рукой не хочешь, а души:

Моя любовь — землетрясенье, смерч,
И брачный час сулит невесте смерть,
Отелю снос, а рядом с ним домам
Как минимум ремонт оконных рам.

А ежели она переживёт
Сей взрыв любви? Какой зачнётся плод?
Что за младенец ринул бы на свет,
Сбив с ног врача? Он в возрасте двух лет

Сломал бы в доме каждый стул и стол,
А ножкой топнув, рухнул через пол;
Нырял в колодец в три; в четыре-пять
Сигал бы в печь на “я иду искать”;

К восьми играл бы в поезда, подняв
Над головой всамделишный состав;
А там и супротив отца, шутя,
Восстало бы всесильное дитя.

Вот почему, где я бы ни летал,
Как высоко, как ни был плащ мой ал,
Погони за карманниками мне
Скучны. Парю в небесной желтизне

Один. Плечистый, но сутулый Кларк,
Из мусорного бака взяв пиджак,
Сминает плащ и прячет в тот же бак.
Год-два спустя: аллея, Централ-Парк,

И статуя моя. И женский вздох:
“Ах, Кларк, как он чудесен!” Да, неплох,
Я бормочу, вздыхая втайне — но
Обычным парнем быть мне не дано.

(1942)

​​Пусть даже страсти взрыв она снесет,
что за детей союз наш принесет?
Что за чудовище, свалив хирурга с ног,
в оцепеневший выйдет городок?
Двух лет всего, разнес бы наш малыш
полдома; год спустя — сигал бы с крыш;
обследовал кипящий горн лет в пять,
в колодец стал бы, жив-здоров, нырять;
лет в семь его игрушка — паровоз
со станции; он в девять бы подрос
и всех моих врагов пустил на волю,
тогда схвачусь я с сорванцом — и взвою.

Андрей Бабиков рассказывает о «Жалобной песне Супермена», показывает, что в этом элегантном тексте от Шекспира, а что от Герберта Уэллса, — и приводит стихотворение в своем переводе.

гибридные политические режимы — ну а, может, лучше гибридные жанры современной литературы. иду на дискуссию с самым что ни на есть плоским наборов тейков: первый автофикшен написал Аврелий Августин; важен только отдельный художник, а не движение или стиль; меньше всего на свете хочется ближайшие десять лет читать разжиженных русских лэнг и кнауcгоров.

год назад умер Лимонов. постоянно про это думаю. и — все еще лучший самый текст.

​​между Бритни и Билли — написал для ИМИ про новые документальные фильмы и один сериал о музыкантах и в очередной раз убедился, до чего манипулятивна эта разновидность киноискусства — говорящие головы, аккуратно смонтированная хроника и свистящий звук, с которым из помещения выходит правда; уж лучше честное «фикшен», чем вот это «каким он парнем был» — хотя все герои, в общем, занятные.

Но моя любимая — как в эмиграции в Америке, в конце семидесятых, на одном из литературных семинаров в каком-то университете к нему подкрался тоже приглашенный туда Юрий Витальевич Мамлеев. И тихо, чтобы никто не слышал, прошептал на ушко: «Эдик! А Россия-то наша — жива!»

очерк Андрея Карогодина — не только хорошие, со свежим набором историй, воспоминания об ЭВЛ, но и идеальный материал в жанре «судьбы людские»: из бункера — в Vogue, но с сохранением идеалов юности, которую не хочется называть «красно-коричневой». подумалось, что это вообще был такой странный андерграундный Лицей — в том смысле, что многие его резиденты-выпускники описали вполне себе головокружительные траектории. странным образом, за исключением самого деда: к 1993-му у него уже была биография; он уже ходил с пугачевским тулупчиком на плечах.

Михаил Котомин раскрыл свой портфель, и вы не поверите, что случилось дальше: сильные, может быть, чрезмерно сильные эмоции вызывает презентация планов Ad Marginem на фикшен — точнее, конечно, на no fiction. в сущности, этот текст есть приглашение к разговору, который должен состояться в пятницу, и, наверное, было бы нечестно сейчас выкладывать все свои аргументы. ограничимся несколькими предварительными замечаниями.

самое уязвимое место в теории новейшей литературы, предложенной МК, — представление о том, что словесность непременно должна соответствовать нашему повседневному способу потребления информации — и, может быть, имитировать его спазматический характер; у кого как, а у меня фраза «чтение прозы Каск напоминает скроллинг ленты в Фейсбуке» вызывает ужас и желание не притрагиваться к ее трилогии вовсе.

обидно и то, что в то время как мы ощущаем некоторую исчерпанность отдельных популярных сюжетно-повествовательных стратегий — ну, сколько вы cможете прочитать книг, в которых автор-горожанин открывает для себя окружающий мир, — для нас готовят текст с уже откровенно пародийным названием «О грибах и скорби»; ровно так — говорим заочно, надеясь на лучшее, — и выглядит превращение прорывных литературных практик в бизнес-конвейер.

наконец, пару слов об общем пафосе котоминской статьи. мнение об усталости традиционных форм — насколько справедливое, настолько и усталое само по себе: «литература вымысла умерла» — что-то такое мог бы записать в дневнике Корней Чуковский, дочитав «Воскресение». в наиболее амбициозных своих проявления проза живет вечной тревогой, страстным желанием переродиться, найти для себя новые основания. автофикшен, упоенное созерцание себя на фоне природы или исторических лиц, кажется всего лишь способом уклониться от реального вызова, который бросает нам не современность даже, а человеческое бытие как таковое. реформацию, революцию совершат не те, кто импортируют сюда модные техники (с неизбежным и оттого особенно удручающим лагом), а те, кто, осознав немыслимую сложность задачи, не свернут на комфортный хайвей, не встроятся в то, что называется культурным досугом современного прекариата. и я бы очень хотел однажды подержать в руках эти инопланетной природы камни, которые, возможно, прямо сейчас входят в пределы Солнечной системы.

к non/fiction «НЛО» выпустит переиздание однотомника Леонида Цыпкина — единственного русского писателя с такой фамилией, который заслуживает внимания. очень хорошо; подарил «Лето в Бадене» (1982; 2013) Вив Гроскоп, когда она два года назад приезжала в Россию с небольшими гастролями — втайне надеясь, что эта тонкая книжка сможет изменить расхожее представление о том, на что была способна отечественная проза 1970-1980-х.

​​между тем — новая книга Владимира Сорокина «Доктор Гарин», сиквел великой «Метели», который никто, в общем, не ждал, обзавелась бейджем «скоро в продаже» и тревожной аннотацией: заглавный герой теперь врачует «самых смешных и беспомощных существ на Земле, в прошлом — лидеров мировых держав»; есть фраза «гулаг болотных чернышей». здесь хорошо бы смотрелась какая-нибудь особенно забористая максима из сборника «Русские народные пословицы и поговорки».

​​ты: надеешься, что исследователь Мэттью Рот, опубликовавший в новом номере Nabokov Online Journal рецензию на «Мою темную Ванессу», как-то резюмирует скандальное обсуждение этого романа, обнаружит и прояснит связи — настоящие и мнимые — между историями Ванессы Уай и Долорес Гейз; что наконец-то — не подведут и не обманут.

Мэттью Рот: «While Vanessa Wye’s name is clearly drawn from Nabokov, Strane’s name may have a slight, albeit speculative, connection as well. Strane means “country” in Russian, and Nabokov’s 1923 translation of The Adventures of Alice in Wonderland, by Lewis Carroll (a suspected pedophile), was noscriptd Prikliucheniia Alisy v Strane Chudes».

мой собственный небольшой текст — скорее все-таки про «Я/сновидения Набокова», но отчасти и про обсуждение «Ванессы» — тут.

а вот так выглядит книжный шкаф Кейт Элизабет Расселл. не знаю, в какой момент по моей щеке побежала слеза – когда увидел «Камеру обскура» на русском или когда рассмотрел — что же еще — «Бесчестье».

​​последние недели провел с текстами Трифонова, но только вчера обратил внимание на что-то вроде тизера «Нормы» — в «Обмене»:

Три ночи не спал, колебался и мучился, но постепенно то, о чем нельзя было и подумать, не то что сделать, превратилось в нечто незначительное, миниатюрное, хорошо упакованное, вроде облатки, которую следовало — даже необходимо для здоровья — проглотить, несмотря на гадость, содержащуюся внутри. Этой гадости никто ведь не замечает. Но все глотают облатки.

википедийный аноним утверждает, что рассказ «Аварон» из сборника «Пир» основан на биографии ЮВТ. по роману-шутеру «Сердца четырех» бегает персонаж с универсально советской фамилией Ребров; ее носил герой «Другой жизни». все это что-то значит — а может быть, не значит ничего.

​​с ума сойти, конечно — перевели знаменитую книгу Сепинуолла и Сайтца про сериал, который чаще всего пересматривали в 2020 году; перед которым мы преклоняемся. следующий шаг, естественно, «Карусель Mad Men» того же Сайтца-Зайца — но кто его сделает.

40 лет со дня смерти. никто не забыт

«Зима кончилась, я ее пережил, на улицах сырыми кучами лежит снег, его не увозят, не разгребают, он исчезает самостоятельно от теплого воздуха, и нечто подобное происходит в моей судьбе: нагромождения тают, осталась влага, я живу один в пустой квартире».

исчезновение и возвращение, боль и быт, Трифонов и Зебальд: спасибо команде «Полке» за то, что текст, которого могло не быть, — сбылся.

​​«Памяти памяти» Марии Степановой — в лонг-листе Международного Букера-2021. шорт-лист будет объявлен 22 апреля, победитель (или, как мы надеемся, -ница) — 2 июня. предыдущие соискатели из России — Людмила Улицкая (тогда, в 2009-м, победила Элис Манро) и Владимир Сорокин (в 2013-м уступил Лидии Дэвис).

свежий Данилкин в жанре спекулятивной истории: что бы стало с Юрием Гагариным, переживи он 1968 год. если совсем коротко, на воображаемой российской горе Рашмор пришлось бы высечь профиль уроженца деревни Клушино — но это не кашинский «Кубик Рубика», когда эксцентричное сочетание знакомых элементов никак, в общем, не влияет на вектор исторического развития, а полноценная Другая Россия, которой так и не суждено было воплотиться.