​​«Девушка по вызову»-3 пока беда. точнее, как: продюсеров трудно упрекнуть в желании эксплуатировать успешную формулу первого сезона. во втором сделали два независимых нарратива и развили неглубокую, но верную мысль, что секс — это власть. в этом сделали протагонистку нейробиологом, для которой работа в эскорте — полевое исследование. пространства все такие же ледяные, наряды липнут к телу, мужчины напротив — скорее жалкие, чем угрожающие, но что-то во всем этом катастрофически не так. может быть, дело в Джулии Голден Теллес, которая словно продолжает играть Уитни Соллоуэй, выбравшую за пределами собственного сериала неожиданную стезю? в тоскливых ракурсах немецкой постановщицы Ани Марквардт и ее же пресных диалогах? если так пойдет и дальше, к 10 эпизоду сериал придется смотреть затылком — как добровольцы, делящиеся с противным IT-стартапом своими немудреными фантазиями.

​​вампиры не отражаются в зеркале, бывшие разведчики — в амазоновской системе X-Ray: без особенных причин и с неожиданным удовольствием пересмотрел «Ночного администратора» и, добравшись до камео Джона Ле Карре (как вспоминал Хиддлстон, отклонившегося в этой сцене от сценария), не нашел писателя в списке действующих лиц; красиво.

​​с 84 днем рождения, загадочный мужчина на аватарке этого канала. невероятно. конечно, — и хороший повод поговорить о том, нормально ли быть луддитом.

класс — ну и занятно, насколько верны своим десяткам оказались ВГС и ПВО: первый сегодня сочиняет трансгрессивную политическую сатиру, второй — сентиментальные мистические трактаты, помнящие о своем родстве с высоким модернизмом. от себя же добавим, что Уоллес попал в пелевинский топ авансом — в смысле, Виктор Олегович, как и все смертные люди, тупо не дочитал «Шутку». по крайней мере, это следует из интервью журналу BOMB (2002 год): I liked some stories by David Foster Wallace and plan to siege his Infinite Jest one infinite day.

зато с деньгами все точно замечательно.

В 1998 году «Коммерсантъ» попросил Сорокина и Пелевина выбрать по десять лучших книг уходившего века.

Списки до зевоты предсказуемые (Джойс и Платонов у Сорокина, Кастанеда и Пелевин у Пелевина, Набоков у обоих, ну кто бы мог подумать), но есть и милое.

В списке Пелевина за прустовским «По направлению к Германту» (sic!) следует «Бесконечный жест» Джозефа Уоллеса. Кто такой Джозеф Уоллес и что за жест он всем нам показывает, вы догадайтесь сами.

и надо подписываться на канал

а вот и второй набоковский семинар, про который мы писали выше: 22 мая в 12:00 вместе с Брайаном Бойдом, Аньес Адель-Руа (вице-президент французского Набоковского общества — что бы эти дивные слова ни значили), Лизой Биргер, Верой Полищук и другими обсуждаем круги по воде, которые вот уже 70 лет расходятся от «Лолиты». рабочий язык беседы английский, так что у меня уже заготовлена объяснительная записка на случай провала: «А теперь, — сказал он, — я хочу рассказать вам историю о том, как Пнин поднялся на сцену, чтобы выступить в Кремонском Женском Клуб

ПРЕДЕЛЫ МЕТОДА

с удовольствием и тревогой прочитал «Другую материю» Аллы Горбуновой. с удовольствием — потому что это та же прозрачная, лучистая и (почему-то кажется, что это важно) смешная проза, которую мы успели полюбить. с тревогой — потому что метод писательницы кажется исчерпанным, и мне бы страшно не хотелось, чтобы ее исключительная, действительно, материя начала лосниться — ждем, то есть, от автора новых ходов.

​​cамый запоминающий момент вчерашнего семинара связан с тремя французскими набоковедками, которые показали два фрагмента из «Апострофов« — передачи о книгах и писателях, которую пятнадцать лет вел Бернар Пиво.

первый ролик — торжество кринжа. 1990 год. Габриэль Мацнефф, автор многочисленных книг, главный герой которых вступает в сексуальные отношения с несовершеннолетними, объясняет, почему предпочитает спутниц помоложе: они еще не утратили иллюзий, не ожесточились, да и потом, это же не на одну ночь, а полноценные, динамичные романы — пусть и начавшиеся, когда девушке было, скажем, 15. единственная, кому в студии не по себе, — писательница Дениз Бомбардье, с которой взволнованный, чувствуется, Мацнефф спорит вполне по-гумбертвски («я же не урод какой-то, а начитанный, воспитанный, добрый человек, который, может быть, делает их очень счастливыми»; роковое, все выдающее «может быть») и, уже не как нимфоман, а как писатель, прибегает к универсально-модернистскому аргументу («книга — это стиль, это интонация, это вселенная»), не настаивая, впрочем, на зазоре между собой и протагонистом, который мог бы — окажись современный слушатель простодушнее — отвести кое-какие особенно чудовищные подозрения.

на втором видео Пиво в той же насмешливой манере спрашивает у Набокова, что он думает о «порочной девочке Лолите» и ее необычайном успехе — и это неточное, но, надо полагать, расхожее определение провоцирует мощный (хоть и заранее подготовленный, как мы знаем) спич: «Lolita isn’t a perverse young girl. She’s a poor child who has been debauched and whose senses never stir under the caresses of the foul Humbert Humbert, whom she asks once, “how long did he think we were going to live in stuffy cabins, doing filthy things together...?”». при всем естественном скепсисе к писательским декларациям, когда речь заходит об их собственных сочинениях, — трудно не подивиться подивиться лаконичности и точности и такой формулы: «Outside the maniacal gaze of Humbert there is no nymphet. Lolita the nymphet exists only through the obsession that destroys Humbert. Here’s an essential aspect of a unique book that has been betrayed by a factitious popularity».

Бойд, который разбирает роман со студентами с началами 1980-х, рассказал, с чего обычно начинает первую лекцию: «Не бойтесь — Набоков на вашей стороне». позволим себе перемонтировать чужую цитату: «Ультимативного удущающего, ни на секунду не сомневающегося в своей правоте и превосходстве взгляда, в книге нет» — если внимательно и честно ее читать.

​​По сюжету Каренина — светская львица и жена будущего губернатора Санкт-Петербурга. Она заводит роман с наследником алюминиевой империи Вронским. Тем временем совестливый фермер Константин Лёвин разрывается между участием в «Умном голосовании» и изучением санскрита.

Мария Степанова уступила в финале открытого чемпионата Великобритании по литературе, но не будем долго горевать над этой развязкой; что и говорить, пошумела; скажите лучше, кто издаст на русском мощнейшего этого, судя по рецензии Бориса Кузьминского, Давида Диопа.

​​сосал бы все это густое: надо полагать, последним в стране посмотрел «Вампиров средней полосы», про которых — одна быстроногая мысль. легко присоединиться к восторгам по поводу Юрия Стоянова — в ушанке, с когтями, изъясняющегося заковыристыми прибаутками; заметный, но слишком, что ли, смачный перфоманс — это как постоянно навешивать на двухметрового верзилу и радоваться, что он оказывается расторопнее всех в штрафной. предлагаю присмотреться к Татьяне Догилевой, которая играет более-менее государство — зловещее, умирающее, упертое и все-таки договороспособное — на свой, конечно, безжалостный лад.

дорогой, любимый сериал Master of None — а вот обязательно было в душу плевать?

«Как-то наутро пошли за пивом с полиэтиленовыми пакетами, его прямо в них наливали. Мороз градусов тридцать и дикая очередь у ларька. Народец там копошился совсем уж глубинный. В частности, стоял персонаж чуть не в халате на голое тело, поросший струпьями, какие-то сосульки у него из носа торчали, ну такой совсем из фильмов ужасов. В какой-то момент он изрек: „Кто мы, герои? Нет, мы поганые люди“. Очень этот лозунг Егору понравился».

написал кое-что о книге Максима Семеляка про Егора Летова, а в сторону подумалось следующее — бесконечно старомодное. многие мои любимые авторы из «Афиши» со временем сочинили книги и тем самым как будто довоплотились: выдающиеся критики стали выдающимися писателями или яркими историками культуры; многие — но пока не все. и если МС и говорит от лица какого-то множества, то, по-моему, за ним стоит как раз то поколение, для которого решающее значение имели изящность слога и неожиданность интеллектуальных ходов — и которое носило в себе какую-то частную обсессию, будь то Проханова или «Соломенных енотов». «Ураган», помимо прочего, обращается к тем из своих, кто еще не решился, — напишите вы уже наконец про Джеймса Грэя и про Юрия Трифонова. а мы почитаем.

надежный источник

помимо прочего — понравилось, как Николас Виндинг Рефн ненароком экранизировал рассказ Эрнеста Хемингуэя «Убийцы»

послушал лекцию Сергея Гандлевского о набоковской поэзии и лишний раз убедился, что любим мы ВН совсем не за это. при этом негласное, отнюдь не всеми разделяемое представление, что созданные им по-английски вещи, как правило, смелее, точнее и попросту лучше русских (отчего последние при всем их блеске и кажутся разбегом перед невероятным прыжком) справедливо, по-моему, и здесь. «Комнату» я тут как-то цитировал; это — Restoration.

To think that any fool may tear
by chance the web of when and where.
O window in the dark! To think
that every brain is on the brink
of nameless bliss no brain can bear,

unless there be no great surprise —
as when you learn to levitate
and, hardly trying, realise
— alone, in a bright room — that weight
is but your shadow, and you rise.

My little daughter wakes in tears:
She fancies that her bed is drawn
into a dimness which appears
to be the deep of all her fears
but which, in point of fact, is dawn.

I know a poet who can strip
a William Tell or Golden Pip
in one uninterrupted peel
miraculously to reveal
revolving on his fingertip,

a snowball. So I would unrobe,
turn inside out, pry open, probe
all matter, everything you see,
the skyline and its saddest tree,
the whole inexplicable globe,

to find the true, the ardent core
as doctors of old pictures do
when, rubbing out a distant door
or sooty curtain, they restore
the jewel of a bluish view.

перевод Геннадия Барабтарло — тут.

​​это нужно было умудриться: несколько лет ходить за гением устного распарса реальности и в качестве тизера большого проекта о вселенной Павла Пепперштейна выкатить 70 максимально невыразительных минут. после серии громких эпиграфов (цитируется Обрист, Кабаков, Гройс) — какое-то тоскливое хоум-видео: Виктор Пивоваров говорит «я вуайерист» и подносит к глазу лупу; ПП рисует на голой модели Гитлера; по-кешишовски длинная сцена 51-го дня рождения героя, которая примерно в духе «Мектуба» и заканчивается; имеется как бы парадоксальное, но, если присмотреться, не такое уж глубокое рассуждение о том, что люди, которые борются за свободу, не имеют к ней никакого отношения, и мемуар о том, как на чердаке Кабакова в России началась психоделическая революция. из литературных произведений упомянут «Пустотный канон», который сейчас ищи-свищи, — а мы, признаться, шли послушать предысторию «Мифогенной любви каст». на экране главного премьерного зала страны показывали фото из архива ПП и Инспекции «Медицинская герменевтика», и на этой лояльный, в целом, зритель «Пепперштейн, сюрреалити-шоу» вполне мог бы опознать себя — это меня, меня обижают.

​​Россия, которую мы потеряли: после нобелевского подкаста «Полки» прочитал давнюю статью Льва Данилкина о возможных последствиях вручения главной литературной премии мира Виктору Пелевину; дивная и, задним числом, особенно пронзительная фантазия о том, как ключевым событием российского десятилетия становится не первая Болотная и не Крым, а большой литературный праздник, — вместо которого мы получили нечитаемый роман «S.N.U.F.F.» и все остальное.

​​осенью в «Новом издательстве» выйдет новая книга Александра Долинина — надо полагать, снова в жанре «комментарии к классике». тизер первой страницы — сник, с позволения сказать, пик — из фейсбука издателя; ранний подступ ААД к теме — здесь

At a moment in which basic rights are once again imperilled, Olivia Laing conducts an ambitious investigation into the body and its discontents, using the life of the renegade psychoanalyst Wilhelm Reich to chart a daring course through the long struggle for bodily freedom, from gay rights and sexual liberation to feminism and the civil rights movement.

в издательстве Picador вышла новая книга Оливии Лэнг Everybody, и, по-моему, это удачный момент для того, чтобы почитать-уже-других-писателей; ну реально — притомила.