​​сосал бы все это густое: надо полагать, последним в стране посмотрел «Вампиров средней полосы», про которых — одна быстроногая мысль. легко присоединиться к восторгам по поводу Юрия Стоянова — в ушанке, с когтями, изъясняющегося заковыристыми прибаутками; заметный, но слишком, что ли, смачный перфоманс — это как постоянно навешивать на двухметрового верзилу и радоваться, что он оказывается расторопнее всех в штрафной. предлагаю присмотреться к Татьяне Догилевой, которая играет более-менее государство — зловещее, умирающее, упертое и все-таки договороспособное — на свой, конечно, безжалостный лад.

дорогой, любимый сериал Master of None — а вот обязательно было в душу плевать?

«Как-то наутро пошли за пивом с полиэтиленовыми пакетами, его прямо в них наливали. Мороз градусов тридцать и дикая очередь у ларька. Народец там копошился совсем уж глубинный. В частности, стоял персонаж чуть не в халате на голое тело, поросший струпьями, какие-то сосульки у него из носа торчали, ну такой совсем из фильмов ужасов. В какой-то момент он изрек: „Кто мы, герои? Нет, мы поганые люди“. Очень этот лозунг Егору понравился».

написал кое-что о книге Максима Семеляка про Егора Летова, а в сторону подумалось следующее — бесконечно старомодное. многие мои любимые авторы из «Афиши» со временем сочинили книги и тем самым как будто довоплотились: выдающиеся критики стали выдающимися писателями или яркими историками культуры; многие — но пока не все. и если МС и говорит от лица какого-то множества, то, по-моему, за ним стоит как раз то поколение, для которого решающее значение имели изящность слога и неожиданность интеллектуальных ходов — и которое носило в себе какую-то частную обсессию, будь то Проханова или «Соломенных енотов». «Ураган», помимо прочего, обращается к тем из своих, кто еще не решился, — напишите вы уже наконец про Джеймса Грэя и про Юрия Трифонова. а мы почитаем.

надежный источник

помимо прочего — понравилось, как Николас Виндинг Рефн ненароком экранизировал рассказ Эрнеста Хемингуэя «Убийцы»

послушал лекцию Сергея Гандлевского о набоковской поэзии и лишний раз убедился, что любим мы ВН совсем не за это. при этом негласное, отнюдь не всеми разделяемое представление, что созданные им по-английски вещи, как правило, смелее, точнее и попросту лучше русских (отчего последние при всем их блеске и кажутся разбегом перед невероятным прыжком) справедливо, по-моему, и здесь. «Комнату» я тут как-то цитировал; это — Restoration.

To think that any fool may tear
by chance the web of when and where.
O window in the dark! To think
that every brain is on the brink
of nameless bliss no brain can bear,

unless there be no great surprise —
as when you learn to levitate
and, hardly trying, realise
— alone, in a bright room — that weight
is but your shadow, and you rise.

My little daughter wakes in tears:
She fancies that her bed is drawn
into a dimness which appears
to be the deep of all her fears
but which, in point of fact, is dawn.

I know a poet who can strip
a William Tell or Golden Pip
in one uninterrupted peel
miraculously to reveal
revolving on his fingertip,

a snowball. So I would unrobe,
turn inside out, pry open, probe
all matter, everything you see,
the skyline and its saddest tree,
the whole inexplicable globe,

to find the true, the ardent core
as doctors of old pictures do
when, rubbing out a distant door
or sooty curtain, they restore
the jewel of a bluish view.

перевод Геннадия Барабтарло — тут.

​​это нужно было умудриться: несколько лет ходить за гением устного распарса реальности и в качестве тизера большого проекта о вселенной Павла Пепперштейна выкатить 70 максимально невыразительных минут. после серии громких эпиграфов (цитируется Обрист, Кабаков, Гройс) — какое-то тоскливое хоум-видео: Виктор Пивоваров говорит «я вуайерист» и подносит к глазу лупу; ПП рисует на голой модели Гитлера; по-кешишовски длинная сцена 51-го дня рождения героя, которая примерно в духе «Мектуба» и заканчивается; имеется как бы парадоксальное, но, если присмотреться, не такое уж глубокое рассуждение о том, что люди, которые борются за свободу, не имеют к ней никакого отношения, и мемуар о том, как на чердаке Кабакова в России началась психоделическая революция. из литературных произведений упомянут «Пустотный канон», который сейчас ищи-свищи, — а мы, признаться, шли послушать предысторию «Мифогенной любви каст». на экране главного премьерного зала страны показывали фото из архива ПП и Инспекции «Медицинская герменевтика», и на этой лояльный, в целом, зритель «Пепперштейн, сюрреалити-шоу» вполне мог бы опознать себя — это меня, меня обижают.

​​Россия, которую мы потеряли: после нобелевского подкаста «Полки» прочитал давнюю статью Льва Данилкина о возможных последствиях вручения главной литературной премии мира Виктору Пелевину; дивная и, задним числом, особенно пронзительная фантазия о том, как ключевым событием российского десятилетия становится не первая Болотная и не Крым, а большой литературный праздник, — вместо которого мы получили нечитаемый роман «S.N.U.F.F.» и все остальное.

​​осенью в «Новом издательстве» выйдет новая книга Александра Долинина — надо полагать, снова в жанре «комментарии к классике». тизер первой страницы — сник, с позволения сказать, пик — из фейсбука издателя; ранний подступ ААД к теме — здесь

At a moment in which basic rights are once again imperilled, Olivia Laing conducts an ambitious investigation into the body and its discontents, using the life of the renegade psychoanalyst Wilhelm Reich to chart a daring course through the long struggle for bodily freedom, from gay rights and sexual liberation to feminism and the civil rights movement.

в издательстве Picador вышла новая книга Оливии Лэнг Everybody, и, по-моему, это удачный момент для того, чтобы почитать-уже-других-писателей; ну реально — притомила.

​​хайлайты Набоковских чтений-2021 — за организацию которых надо сказать спасибо Полине Бояркиной — по версии меня:

28 июня, 19:00: Валерий Шубинский читает лекцию о жизни и творчестве главного героя

1 июля, с 16:00: Доклад Михаила Вайскопфа о генезисе «Приглашения на казнь», Елены Толстой — о Набокове-читателе Андрея Белого, Лады Пановой — о двойной бухгалтерии «Дара»

2 июля, с 16:00: Доклад Валерия Тимофеева о Набокове и Алене Роб-Грийе и Эрика Вайскотта — о романах ВН, которые нельзя прочесть (или все же «нечитаемых»? в любом случае, мы «Аду» защищать не бросим)

2 июля, 20:00: Круглый стол «Набоков и неопределенность» с участием автора одноименной книги Присциллы Мейер, Александра Долинина, Михаила Мейлаха и Веры Полищук. работа мне совершенно не понравилась, но тема богатая

3 июля, 17:00: Евгений Белобудровский — «Набоков. 1970-е годы. Воспоминание» (что бы все это ни значило).

ну и в чем он неправ

​​если зайти сейчас в раздел «Скоро» на сайте издательства Corpus, можно увидеть кое-что вполне шокирующее: оказывается, в июле запускается серия «Весь Набоков», в рамках которой выйдут книги мастера, включая неопубликованные тексты. это не банальная републикация того, что издала в 2000-2010-е «Азбука», — ожидаем самый полных версий, истребления ошибок, а также примечаний. редактор серии — Андрей Бабиков; в его же переводе в начале 2022 года выйдет «Ада, или Отрада»; в ближайшие годы планируются новые переводы и других английских книг Набокова. будем внимательно следить за судьбой проекта: это еще не ПСС, но очень важный шаг на пути к тому, чтобы создать сколько возможно полное представление об одной грандиозной литературной карьере.

смешанные, по меньшей мере, чувства от трейлера полнометражного приквела «Сопрано». Майкл Гандольфини, уже видно, большая кастинговая удача: габитус, взгляд, мимика — отцовские. пристойный телевизионный режиссер Тейлор — не столько самостоятельная творческая единица, сколько умные пальцы при гениальном сценаристе; так и должно быть. вместе с тем по ролику складывается впечатление, что перед нами еще одно помпезное гангстерское кино — все то, что сериал Дэвида Чейза иронически деконструировал. в общем, игнорировать странно, но заранее как-то тревожно: хочется посмотреть еще несколько узорчатых снов, а не общие места почившего (будем считать, что последним выстрелил «Ирландец») жанра.

топ-уровень в литературе — это не когда автор обманывает читателя, а когда персонаж — своего создателя.

во второй главе «Поправок» Чип, только что потерпевший крах как преподаватель критической теории (лучшая ученица прямо спросила его, почему нельзя быть просто счастливым, богатым и довольным собой человеком, а не желчным интерпретатором поп-культурных знаков и символов), в одиночестве смотрит французский порнофильм Cent Ans de Cinéma Erotique, поедая подаренное студенткой печенье.

утро — самое страшное время дня для любого франзеновского протагониста: герой (обыкновенно мужчина) испытывает стыд и отчаянно борется со всем, что имеет отношение ко вчерашнему «падению»:

«Cent Ans de Cinéma Erotique он искупал в помоях, сделав, как говорится, «непожароопасным». (Так он поступал с сигаретами и немало пачек перевел, пока избавился от вредной привычки.)»

следующие несколько страниц показывают нам Чипа-победителя. он азартно проверяет рефераты и вроде бы безупречно ведет с влюбленной в него студенткой, уверенно отстраняясь от ее ласк. но потом, вернувшись домой, герой испытал сильную тоску и «вытащил Cent Ans de Cinéma Erotique из шкафа, куда именно на такой случай спрятал кассету после "купания" в раковине».

что произошло? внутри толстовского по-своему типу нарратива Франзен (доселе — автор-бог, безжалостно сканировавший прошлое Чипа, не пропуская ни одной позорной детали) позволил герою как бы втайне от себя совершить важное для сюжета действие; отвел глаза, спрятал сцену за склейкой. во фразе «на такой случай» время персонажа догояняет собственное время романа, и читатель слышит странный щелчок — не в последний раз в этой, прямо скажем, несовершенной, но очень мощной книге.

​​«Для меня Горький — такой гибрид Просперо из шекспировской "Бури" и Кончиса из "Волхва", я легко могу представить, что этот "синьор Алессио" — не просто "писатель-реалист", а маг и манипулятор, что все, что с ним самим, с его гостями и с его миром произошло — это он сам устроил, нарочно».

естественная остановка после подкаста «Полки» про главного «экшен-героя» русской литературы — трехлетней давности разговор Льва Данилкина и Павла Басинского о Горьком-медиаторе между властью и интеллигенцией и привлекательности «Матери».

есть у меня и два комментария к списку того, что у МГ особенно хорошо сохранилось сто лет спустя: да, грандиозные мемуары о Толстом (Набоков в письме Уилсону поставил им «пять с минусом» — редкая для него щедрость); с подачи покойного Н.А. Богомолова довелось прочесть горьковские рассказы 1920-х годов (в первую очередь, «Карамору» и «Голубую жизнь»), и это тоже очень хорошая, больная, параноидальная проза, прямой эфир из того же подполья, в котором жили персонажи Достоевского; умел, конечно.

​​Lost Highway, ну а, может, лучше Kashira Highway. грандиозный отчет о выходе в русский психоделический космос теперь доступен и для англоязычных читателей; автор иллюстраций — Павел Пепперштейн; требуйте в любимом московском книжном.

высокооплачиваемые американские сценаристы прознали, что «Нос», «на самом деле», не про нос, и давай неймдроппить. а «Белый лотос», в свою очередь, напоминает нам, что желчь по отношению к героям — плохое сюжетное топливо, а шарж, сведение персонажа к одной какой-то черте, — самая низкая, самая плоская форма литературы.

​​«Все сюжетные линии завершаются в конце книги с полной определенностью, но зато к финалу резко падает определенность в значении таких слов, как "любовь", "справедливость", "вина", "прощение", — точнее, падает уверенность читателя в том, что он точно понимает их значение. По ходу книги персонажи Патриции Хайсмит успевают внести свою зыбкость в самые, казалось бы, незыблемые слова; именно это ставит Хайсмит в ряд больших писателей и заставляет ее перечитывать».

из каких-то не вполне понятных мне самому видов перечитал недавнюю русскую хайсмитиану — в том числе рецензию Григория Дашевского на «Два лика января», опубликованную в 2012 году в «Коммерсанте». этот короткий текст — не манифест в том смысле, в каком им является знаменитое эссе Дашевского о «Благотворительницах» и экстремальной литературе; все тут максимально экономными средствами ведет к процитированному финальному абзацу, поднимающему обзор еще-одной-книжной-новинки на принципиально другую, зябкую высоту. не меньше последних строк в этой рецензии впечатляет, как походя, словно само собой разумеющееся, «Талантливый мистер Рипли» Энтони Мингеллы назван «неудачным фильмом»: сейчас более-менее очевидно, что это один из мастерписов «лучшего года в истории кино» — правда, совсем не в том смысле, в каком про него на днях написали.

​​«Несмотря на совершенное презрение свое к автору, Сергей Иванович с совершенным уважением приступил к чтению статьи. Статья была ужасна.

Очевидно, нарочно фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И все это было так остроумно, что Сергей Иванович сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то было ужасно».

крякнул — как, должно быть, еще тысячи читателей, — узнав, что в новой экранизации «Анны Карениной» сыграет Александр Цыпкин, но немного подумав, готов денонсировать свою иронию. Сергей Кознышев — один из самых велеречивых персонажей романа; знаменитый на всю страну философ, отзывающийся на всякую новую тему; нелюбимый Толстым тип публичного интеллектуала, который сегодня не вылезал бы из фейсбука и распространял вокруг себя нестерпимо громкий звон. в этом смысле Цыпкин — идеальное кастинговое решение: одновременно лестное (не уверен, что он бы сдюжил тему «Опыт обзора основ и форм государственности в Европе и в России») и безжалостное — тем любопытнее, что писатель согласился сыграть ультимативного душнилу. впрочем, никто не гарантирует, что авторы адаптации сохранят смысловые акценты первоисточника.

про соцсети приходилось читать, писать и думать, что это мощнейший из созданных человеком усилитель негативных эмоций — ускоритель паники, разжигатель ненависти, — и только раз в год у тебя выдается возможность гарантированно почувствовать себя в центре теплого, ласкового торнадо: твои друзья получили уведомление о том, что сегодня твой день рождения, и есть примерно полтора дня, когда кажется, что весь мир смотрит в одну сторону. тем острее воспринимается всякое внеурочное внимание, неспрогнозированный, но, очевидно, поощряемый системой поток нежности, который забирает тебя, стоит объявить о чем-то большом и важном — например, о дитяте. можно цинично сказать, что синему монстру все равно чем питаться, и добросердечные, для разнообразия, чувства для него — что-то вроде деликатеса, но мне нравится видеть в этом абрис потенциального конфликта: одно и то же окошко в телефоне не может опустошать тебя и наполнять, и, может быть, однажды любви в нем станет много, слишком много, аварийно много, и мы услышим освобождающий хлопок.