«Право попасть на приготовленные заботливыми хозяевами места завоевывалось в серьезных боях на подступах к стадионным кассам, ужесточавшихся по мере приближения к ним. Конкурс на одно сидячее или стоячее место — как в престижных вузах. Прошедшим отбор предстояло решать не менее сложную задачу — как пройти на забронированное место.

В день кассовых матчей все дороги вели к стадиону «Динамо». Движение на трассах, включая улицу Горького, принимало односторонний характер. Тесно прижавшись друг к другу, продвигалась черепашьим шагом вереница беспрерывно и бесполезно гудящих автомобилей. Троллейбусы и трамваи, похожие на виноградные гроздья, на отдельных участках развивали скорость чуть большую. Автобусы, наиболее маневренный вид наземного транспорта, нарушая привычный маршрут, двигались к цели переулками и закоулками.
Чудил в такие дни и метрополитен. Ближе к часу X пассажиров предупреждали: «Поезд на станции «Динамо» не останавливается». Не имело смысла: площадь, примыкающая к ограде стадиона, была основательно утрамбована людьми, выйти наружу невозможно. Высаживались на «Белорусской», вливались в общий поток «демонстрантов» и преодолевали остаток дистанции самым надежным способом — на своих двоих.

Среди десятков тысяч счастливчиков — сотни, а то и тысячи безбилетников. Безнадежные оптимисты, они мужественно преодолевали все тяготы пути, уже на дальних подступах к стадиону с нотками отчаяния и слабой надеждой оглашая окрестности сигналом SOS: «Нет ли лишнего билетика?!» Такие вопросы в подавляющем большинстве оставались безответными.

Увеличение милицейских нарядов — верный признак близости цели. В дни Большого футбола в помощь пешим стражам порядка отряжали всадников. Появление конной милиции — показатель важности матча. Если над морем людским возвышались фигуры кавалеристов, значит игра «пятизведочная».

«Бывший секретарь Ц.К. комсомола Салтанов опубликовал собранные им факты злоупотреблений дисциплинарной властью в школах.
Вот вам 17 школа Ленинского района Москвы. В январе 1936 года педагоги исключили и отправили в милицию ученика 4 класса Мильгунова Георгия «за то, что он на уроке пения запел басом».
Вот 29 школа Октябрьского района Москвы. Педагоги доставили в милицию ученика Якушина Николая за то, что он не хочет учиться в третьем классе.
За последние три месяца в Москве было, как известно Салтанову, свыше 15 случаев доставки школьников педагогами в милицию для расправы, — со столь же вздорными мотивировками.
Вот 3-ья школа Октябрьского района Москвы. Здесь педагоги отправили сразу в милицию «для принятия мер воздействия» 22 ученика. Милиция разобрала дело и выяснила, что часть доставленных никогда ни в чем плохом не была замечена. На запрос милиции по этому поводу, из школы получился ответ, что некоторые из числа 22-х учеников, доставленных для воздействия, «попали в список по ошибке».
И это в Москве. В провинции, по словам Солтанова, дела творятся еще более гнусные.
«Приведу пример. В средней школе города Чапаева, Куйбышевского (Самарского) края, группа учеников восьмого класса образовала кружок под названием «Уран» и «Марс». Программа кружка: оказывать взаимную помощь друг другу, не иметь ни одного «неуда», бороться с недостатками, относиться с уважением к учителям». Все участники кружка исключены из школы, хотя они — лучшие ученики. Исключены только потому.. что директор школы признал этот кружок нелегальным».

«— Сначала, товарищ, пойдите в баню, а потом зайдете ко мне в амбулаторию.
— А нельзя ли наоборот, доктор: меня же после вашей амбулатории все равно из дому в баню пошлют».

«И вот вся полезная площадь центральной арены заполнена до последнего сантиметра. Пока футболисты разминаются, успеем обозреть обитателей трибун, обретших наконец устойчивое, статичное положение. Картина пестрая: женщины и мужчины, старики и дети, директора предприятий и рабочие, военные и цивильные, ученые и школьники, члены профсоюза (их большинство), комсомольцы и неохваченные, коммунисты и сочувствующие.

Наряды разнообразные, в зависимости от времени года, социального происхождения, рода деятельности и материального положения. Интеллигенция при параде — в тщательно выглаженных костюмах, сорочках с галстуком, шляпах, преимущественно в очках. Милые дамы демонстрировали, как в театре, новейшие моды — шляпки причудливых фасонов, крепдешиновые и креп-жоржетовые платья. Плотные под ними ватные подплечики придавали атлетичность нежным, покатым очертаниям. Платья надежно прикрывали коленки и все, что выше. Из-под них стыдливо выглядывала видимая часть стройных ножек в фильдеперсовых чулочках, замурованная у основания в лакированные туфельки на каблучках.

Вся эта красота неописуемая подвергалась риску быть изрядно помятой по дороге из дома к стадиону и тщательно постиранной на трибунах.
Водная стихия вмиг рассеивала людей с московских улиц. На территории стадиона она теряла над ними власть. Ее игнорировали, ни во что не ставили. Наиболее предусмотрительные нехотя, неторопливо раскрывали зонтики, остальные продолжали следить за гипнотизирующим зрелищем, и никакие природные катаклизмы не способны были сдвинуть их с места.

В советской стране демократия и свобода слова существовали в тексте Конституции и на стадионах. Здесь в течение полутора часов все равны, открыто выражали свое мнение, вступали в дискуссии: академик со школьником, генерал с солдатом, начальник с подчиненным…

Степенные, солидные мужи с началом игры преображались, вели себя, как мальчишки: срывались с места, размахивали руками, обнимались с незнакомыми единомышленниками, обменивались ядовитыми репликами с оппонентами, издавали истошные вопли. Сорвав голос, закладывали два пальца в рот и пронзительным свистом выражали свое отношение к происходящему на поле, в основном к сомнительным решениям судьи.

Кадры кинохроники запечатлели на трибунах людей известных, популярных — киноактеров Игоря Ильинского, Тамару Макарову, композитора Дмитрия Шостаковича… располагались они не в VIP-ложах (тогда и слова такого не знали), а в гуще народной. Как вели себя? По-разному. Корреспонденту «Труда» В.Маграму удалось понаблюдать за Шостаковичем: «На одном из матчей мы сидели на стадионе недалеко от Дмитрия Шостаковича. Композитор был бледен, прядь волос спадала на лоб, очки запотели, руки судорожно впивались в колени. Взгляд его был устремлен далеко вниз...».
Туда же смотрели десятки тысяч глаз».

«— Ты где был?
— В Облльноконоплеводтрактороцентре.
— Так и есть. До того назюзюкался, что по-человечески разучился говорить».