#осеннее_ночное_радио сегодня передаёт немного Перголези — в качестве дыхательного упражнения, как я это называла обычно в прежние времена. Lieto Così Talvolta, ария Фарнаспа из первого действия "Адриана в Сирии".

Великая и ужасная Симона Кермес тут — сладчайшая из сирен, восхитительные Le Musiche Nove, за пультом Клаудио Озеле.

Вот литературный герой. Эксцентричен, ни на кого не похож, особых социальных связей не поддерживает, разве что дружит с хорошим и честным молодым человеком. И ещё была в его жизни женщина сложной судьбы, но он поспособствовал её браку с другим. Карает преступников, склонен к представлениям с переодеваниями и гримом, наделён артистическим складом ума, окружающий мир знает причудливо и избирательно. Характер нордический В быту небрежен. Курит трубку.

— Шерлок Холмс, Шерлок Холмс!.. — радостно кричат все.

Ан, Карлсон.

Христофор (Кристофер) Бэрроу, "Грамота её королевского величества к шаху Тахмаспу, великому Суфию Персии, посланная с Артуром Эдуардсом, Уилльямом Тэрнбуллем, Матвеем Тейльбойсом и Петром Гаррардом, назначенными агентами Московской компаний во время шестого путешествия в Персию, начавшегося в 1579 г.":

"Выехав оттуда, они прибыли в Увек, расположенный на крымской стороне (на западном берегу Волги), 5 октября около 5 часов утра. Это место считается на полдороге между Казанью и Астраханью. Там растёт большое количество солодкового корня; земля очень плодородна. Находят там яблони и вишневые деревья. Широта Увека 51° 30'. На этом месте стоял прекрасный каменный замок, по имени Увек; к нему примыкал город, который русские называли Содомом. Город этот вместе с частью замка был поглощен землей по божьему правосудию за беззаконие обитавших в нем людей. До сего времени можно ещё видеть часть развалин замка и могилы, в которых как будто были похоронены знатные люди, ибо на одной из могил можно еще рассмотреть изображение коня с сидящим на нем всадником, с луком в руке и со стрелами, привязанными к его боку. Был также там на одном камне обломок герба с высеченными на нем письменами; часть их истреблена непогодой, а часть остается в полуразрушенном виде. Однако очертания букв ещё сохранились, и мы сочли их армянскими. Мы нашли высеченные письмена и на другой ещё могиле".

Яблони, вишни и поглощённый землёй за беззаконие жителей город Содом — за десять лет до основания Саратова на том же месте.

И почему я, как говорится, не удивлён.

#осеннее_ночное_радио нынче снова обращается к Генделю — много не бывает.

Леа Дезандр и её ангелы-хранители, Guardian Angels, Oh Protect Me из "Триумфа Времени и Правды", Jupiter Ensemble Томаса Данфорда, сам он с лютней, как всегда.

Между тем, у нас с любимой Калиниградской областной научной библиотекой новый сезон.

Пора, пора вводить тэг #кстатиоптичках, потому что я явно не перестану писать об удивительных приключениях названий птиц. Были уже кукушка, ястреб и сорока, а нынче будет орёл.

Русское "орёл" происходит от протославянского *orьlъ, восходящего к реконструированной индоевропейской основе *h₃érō — как и протобалтийское *arélis, и протогерманское *arô, и, собственно, греческое őρνεον, и означают они все "большая птица, орёл". Логично, орёл — самая большая птица в Евразии, по-гречески "орёл", орнеон, и "птица", орнис, вообще однокоренные. Как в известном анекдоте: "Птица. — Орёл? — Нет. — А кто?".

В древневерхненемецком эта общая для индоевропейских языков основа даёт Aar, от которого происходит нынешнее немецкое Adler (путём слияния edel, "благородный" и Aar, собственно "орёл", в раннем средневековье, когда Aar начинает означать всех хищных птиц, которых используют как ловчих, и требуется уточнение; "Благородный? — Нет. — А какой?"), голландское arend, норвежское и датское ørn, шведское örn и т.д. Но тут в чат врываются романские языки.

Итальянское aquila, испанское и португальское águila, французское aigle, в английском давшее eagle, потеснившее исконное древнеанглийское earn, естественно, восходят к латинскому aquila, а дальше начинается любезная сердцу любого лексиколога кадриль. Куда орёл велик и страшен улетел в латыни от индоевропейских корней? "Этимология неясна, — делают умное лицо учёные, — но предположительно aquila родственно aquilus, "тёмный, мрачный", поскольку у орла тёмное оперение". Очень хорошо, но aquilus у них происходит от Aquilō, Аквилон, северный ветер, а тот, в свою очередь, от aqua, вода; Михиль Де Ваан в своём словаре вообще предлагает обратную версию: aquilus от aquila, цвет от орла, и все они — от aqua, вода. То есть, если применить бритву Оккама и сократить бессмысленные последовательные связи, латинский орёл связан с водой.

И это совершенно понятно, потому что для жителей морского побережья, не высокогорья и не степей, орёл — это по определению орлан-белохвост, Haliaeetus albicilla. Собственно, Haliaeetus в названии вида и есть "морской орёл", от греческого 'αλίη, "морской" и ἀετός, как и őρνεον, "орёл"; восходит ἀετός к индоевропейскому *h₂éwis, в латинском ставшему avis, и значит, вы удивитесь, "птица". По-английски орлан-белохвост так и называется, sea eagle — а ещё erne или ern, то самое древнеанглийское "орёл", уступившее заимствованному из французского eagle.

Птица — это орёл, а орёл — это тот, который в море. Язык, как водится, сохраняет всё поле значения, не только словарное.

Орлана-белохвоста вам, задумавшегося.

Вдогонку, вынос из комментов.

Индоевропейское *h₃érō, "орёл", не имеет никакого отношения к греческому ἥρως, "герой"; начальное h₃ — не полнозвучие, но призвук, аспирация. То есть, вспоминаем классику, хороший мужик, но не орёл.

А вот в древненорвежском и древнеисландском помимо ari, "орёл", существует ещё и агентивный суффикс -ari. Он не германского происхождения, скорее всего, заимствован из латинского, ассимилированное -arius; отсюда нотариус, архивариус, или конвенционализированные ретиарий, парламентарий и т.д.

Но то, что ari означает "орёл", из древнескандинавской головы при этом отнюдь не стирается и даёт редкую возможность играть словами, нанизывая поэтические образы. К примеру, allsvaldr или allsvaldandi, означающее "всемогущество, всевластие", при добавлении суффикса -ari превращается во "всемогущего, обладающего всей полнотой власти" — так называют и Бога, и верховного правителя. И от того, что оба они у викингов "орлы всевластия", никуда не денешься.

В актёрской речевой разминке "король-орёл", повторить перед выходом сорок раз, куда больше смысла, чем может показаться на первый взгляд.

#кстатиоптичках

#кстатиоптичках поняла, что разъяснение шекспировской совы я сюда не переносила, так пусть будет.

Бесценная фотография.

#осеннее_ночное_радио рассказывает тебе мир и тебя самого в нём — точнее и полнее, чем сам ты, дурак, сумел бы. Как шелестят по сырому машины, как тихо между ними, как липовые листья перебрасываются фонарным светом, как в голове качается, вращается, мерцает то, чем полон этот оживший воздух, до самой вон той невидимой в пасмурь звезды, к которой ты крепишься на прочной нити, шагая не совсем по асфальту.

Бог тихонечко отменил гравитацию на три квартала, на три минуты, никому не говори.

Largo из пятого фортепьянного концерта Баха, BWV 1056, Мария Жоао Пиреш, счастье моё, Orchestre de Paris, за пультом Риккардо Шайи.

Кто скучал по мне говорящей — Калининградское телевидение поймало на выходе из самолёта, увело на лужайку и записало разговор.

#осеннее_ночное_радио прощается с вами до будущей осени и оставляет вас с Folia из "Крестьянской кантаты" Баха. Обожаемый Леонардо Гарсия Аларкон и дивная Селин Шин — как раз к ночи Самайна, когда идти на музыку вернее всего.

Всем, кто хотел сказок — сказок.
Калининградская областная научная библиотека выложила запись беседы о чудесных помощниках.

Я на выходе из суровой мигрени, поэтому забыла Конька-Горбунка (!) — но поговорила про него отдельно, отвечая на вопросы.

12 ноября, на Зиновия Синичника, синица именинница, #кстатиоптичках

Разберём же очередной урожай моих любимых семантических полей.

По-русски "синица в руках" — нечто пусть небольшое, но гарантированно твоё; уж точно лучше журавля в небе, пустых бесплодных мечтаний.

А по-немецки eine Meise haben, "иметь синицу", есть наиболее употребляемый, хотя и частный, случай идиомы einen Vogel haben, "птицу иметь" — "быть не в себе", "быть с приветом", "кукухой отъехавшим".

О кукушке как универсальном образе безумия в Старом Свете я даже писала пару лет назад, но сейчас меня больше занимает межъязыковая смысловая интерференция. На лекциях сказочного цикла я всё повторяю как заклинание: "Не достраиваем, не спекулируем, не пытаемся навязать традиции готовые концепции в отсутствие достаточного материала". До белых глаз не люблю я это "в мифологии древних славян уж означал отвагу в бою", особенно расцветшее в этих ваших энторнетах.

И однако же не могу не заметить, что в русской традиции синица устойчиво, хотя и необъяснимо, связана с морем. "За морем синица непышно жила", "хвалилась синица море поджечь" и т.д. Море, понятно, выступает в фольклоре всегда как граница миров, маркирует другой мир, явственно примыкающий к нашему. "Заморское" — считай, иномирное, не-человеческое, чудесное, то ли мёртвым принадлежащее, то ли тем, кто и не жил никогда по-людски, существам иной природы.

Синица — оттуда.
Она невелика и шустра, как мышь, titmouse зовут её по-английски, а мышь всегда танцует и поёт во славу богов, это дело известное. Птица, в названии которой так обманчиво слышится морская и небесная синева, тоже как-то с ними связана. Зовут её так, как указывают этимологи, не за цвет, но за звук: "зинь", она зинзивер, она по-чешски sýkora, от той же основы, от которой в русском слово "сыч", связана она с резким звуком, криком, писком.

— Дзынь! — говорит синица — и вспархивает на высокую ветку, откуда ей тебя виднее, и судьбу твою, и то, что после.

Синичка в руках, синицы на ветке липы над головой Сигурда, которых он начинает понимать, жаря сердце дракона на вертеле и мимодумно сунув обожжённый палец в рот, — древнеисландское igður, которым названы птички-вещуньи, это всё-таки скорее "синицы", как в переводе Корсуна, чем nuthatches, "поползни", англоязычной традиции — синица, выносящая упорядоченный протестантский мозг.

Дзынь!

Неленивый человек прошёлся по записям до лета, расставив зевающие рожицы и дислайки. И Бах под горячую руку попал, и Телеман, и Гендель.

Вот уж воистину, я три дня гналась за вами, чтобы сказать, как вы мне безразличны.

Наводила в хозяйстве порядок, завела отдельную полочку, куда буду складывать записи лекций и комментированных чтений, которых больше нет нигде. Доступ на полочку условно-платный, больше для самомотивации, а то я ещё три года буду собираться обещанное про "Антония и Клеопатру" дочитать.

В общем, заглядывайте. Там уже есть кое-что с красивыми картинками.

Про наведение порядка в хозяйстве была не шутка, я заодно собираю ссылки на свои лекции, которые писали и выкладывали организаторы.

Этот список будет в открытом доступе там же, на Бусти, теперь можно не искать по интернету, где что лежит.

Если заходите через приложение, открывайте раздел Об авторе, всё там.

Роман Ивлина Во, в русском переводе называющийся "Мерзкая плоть", в оригинале, как известно, носит заглавие "Vile Bodies", которое возводят к латинскому Fiat experimentum in corpore vili — Да будет опыт произведён на ничтожном теле (имеется в виду труп или подопытное животное). Это традиционный медицинский девиз, расхожая фраза, в английской литературе встречается часто.

У Босуэлла в "Жизни доктора Джонсона", например:
He was much pleased with the following repartee. 'Fiat experimentum in corpore vili', said a physician to his colleague in speaking of a poor man that understood Latin and who was brought into an hospital. 'Corpus non tarn vile est', says the patient, 'pro quo Christus ipse non dedignatus est mori'.

У Де Куинси в "Признаниях":
Fiat experimentum in corpore vili is a just rule where there is any reasonable presumption of benefit to arise on a large scale. What the benefit may be will admit of a doubt, but there can be none as to the value of the body; for a more worthless body than his own the author is free to confess cannot be.

У Кэррола, наконец, в "Сильви и Бруно":
Well, it’ll be a kind of experiment,’ he said. Fiat experimentum in corpore vili!’ he added, with a graceful bow of mock politeness towards the unfortunate victim.

То есть, всё бы хорошо, "Ничтожные тела", но vile body — прямая цитата из Послания к филиппийцам апостола Павла в Библии короля Иакова: "Who shall change our vile body, that it may be fashioned like unto his glorious body" (3:21).

И вот тут мы упираемся в бессильное "прим. перев.", потому что в синодальном переводе схватиться, как водится, не за что: "Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его". Не называть же роман "Уничиженные тела", у Во не об умалении и не о принижении речь.

Есть ещё церковнославянский текст. И там искомое звучит так: "Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы его".

Существуют варианты, где тело "жалкое" или "слабое", и это ближе к смыслу заглавия у Во. Но как замечательно, пусть и неточно, звучит — "Тела смирения нашего"!

Почти шекспировское Winter of our discontent, не найдя эквивалента которому в имеющихся переводах, — у Дружинина "зима междоусобий наших", у Радловой просто "злая зима", у Донского "зима наших смут", у Лейтина "зима распрей" и т.д. — Волжина и Калашникова озаглавили роман Стейнбека по-русски уже каноническим "Зима тревоги нашей".

Ходит, впрочем, легенда, что это цитата из перевода Лозинского, но Михаил Леонидович "Ричарда III" не переводил, увы.

Вечная печаль с этими заглавиями-цитатами.

Раз уж заговорили о том, что нельзя механически подставить на место цитаты из Библии Короля Иакова в оригинале параллельный текст из церковнославянского или синодального перевода, вспомню ещё одну историю. Я её рассказывала в своё время, но давно было дело, а главное — она о той самой принципиальной непереводимости, которую иной раз приходится ограждать полосатой ленточкой "прим. перев.", потому что больше с ней ничего не сделаешь.

Одна из сюжетных линий в романе, который я делала для некоторого разорившегося издательства, строилась вокруг вымышленного художника-символиста и его музея. Художник был явно списан с Кнопфа, для красоты слегка позолоченного Климтом (на которого Кнопф отчасти повлиял, так что грех против истории искусства небольшой). То бишь, томные фемины с волосами в культурном контексте, вернее, чаще всего одна, прерафаэлитская рыжая с тяжёлым скульптурным лицом, актриса, при живом муже ставшая любовницей этого самого художника и не его одного; пряный душок скандала, что же может быть лучше. И, как многие мастера рубежа XIX-XX веков, вымышленный художник помогал себе фотографией: наряжал актрису свою то Саломеей, то ещё какой belle dame sans merci, обставлял бутафорией, запечатлевал и потом с фотографии позу и драпировки воспроизводил. Оттого на чердаке его дома, превращённого ко времени действия романа в музей, остались сундуки с костюмами и реквизитом, один из которых рассказчик и музейщик разбирают при нас.

Музейщик вынимает из сундука серьгу красного стекла, с подвеску от люстры размером, в них художник писал свою музу в виде вагнеровской фам фаталь Кундри (не путать с эшенбаховской, настоящей), всю в стрррастном крррасном, и насмешливо произносит:

— Who can find a virtuous woman? for her price is far above rubies.

То бишь, кто отыщет жену добродетельную, ведь цена ей куда выше, чем рубинам.

Понятно, что библейская цитата. Иду проверять, она и есть, Притчи 31:10 в Библии короля Иакова. Вот только по-русски в синодальном переводе — "жемчуга". Потому что מִפְּנִינִ֣ים оригинала в позднейшее время, как и в современном иврите означает именно "жемчуга". Но к чему это слово применялось во времена создания текста, сказать сложно. К какому-то драгоценному камню, "румянее" которого были тела "князей Сиона" в Плаче Иеремии, в нашем переводе "краше коралла". Цвет не тот.

Хитрые переводчики Септуагинты и Вульгаты выкрутились и написали просто "камней драгоценных". Но в Библии короля Иакова рубины, и на эти рубины завязано в романе, который я перевожу, всё: и красная стекляшка вместо драгоценного камня, и дама сомнительного поведения вместо добродетельной жены.

Писать "рубины" и делать сноску, а как ещё. "Камни драгоценные" греческой и латинской Библии по-русски разрушают библейскую цитату, а "жемчуга" библейского текста на русском разрушают смысл оригинала. Говори ты языками ангельскими и человеческими, не имея контекста в языке перевода, всегда оказываешься на костылях.