Сэр Эдвин Ландсир не только изваял бронзовых львов для подножья колонны Нельсона, но ещё и написал вот такого сладкого гладкого Шекспира. Всё, что нужно знать о викторианском взгляде.

Эдвин Ландсир, "Сон в летнюю ночь", 1848-50.

Просто Саратов сегодня — и его небо.

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 2022, от начала же ковида третий.
Удивительно, как повторяется начало века из столетия в столетие: война, болезнь, болезнь, война.

Впрочем, — сказал дракон трёх с половиной тысяч лет от роду — когда старосветское человечество не воевало и не мёрло в эпидемиях. А говорили: новое время, новейшейшее, contemporary.

Ну-ну.

Лучшая русская фэнтези — это, конечно, "Конёк-горбунок", а не всякие ряженые в лапти-косоворотки окающие эльфы и варлоки.

Вот в частности, вы задумывались о том, кто такая Царь-девица? Нет, с тёзкой из русских сказок — амазонкой-богатыршей, матерью-землёй, на которой яблоки растут и т.д. — у неё крайне мало общего. Если под могучей хозяйкой молодильных яблок мосты гнутся и земля дрожит, то у Ершова Царь-девица — чистая балерина: и ножки у неё тонкие, и ручки, и стан, и сама она лёгкая. При этом владеет секретом вечной молодости, родилась от Месяца и сестра Солнца; и да, Месяц ей мать, а Солнце брат.

Стоп, начинается путаница.
Не с братом Солнцем, тут как раз всё в порядке, солнце во многих мифологических традициях мужчина. А вот с Месяцем сложнее; "скажи моей родной", говорит Царь-девица про Месяц, но это Месяц Месяцович, и он явный мужской персонаж: "молвил Месяц Месяцович", "вскрикнул Месяц Месяцович" и т.д. Лунные божества бывают и мужскими, и женскими: Хонсу, Мани — Селена, Диана и т.д. Но вот такая двуполость, способность быть и мужчиной, и женщиной, свойственна разве что ацтекскому Метцли, а мы же не думаем, что восемнадцатилетний студент Пётр Ершов хорошо знал мифологию доколумбовой Мезоамерики?

Зато именно такое представление о луне мы встречаем у оккультистов второй половины XIX века, например, у госпожи Блаватской, которая в "Тайной доктрине", строгая шумеров, египтян, греков и ацтеков в нарядный винегрет, провозглашает луну Царём и Царицей — а ещё говорит, что у неё три головы на одной шее. Скажем в скобках, что весь этот достойный издательства "Мануций" фестиваль — лучший пример того, как можно играть умом, играть, заиграться да сойти с него ненароком; и ради самосохранения полезнее считать оккультистов ловкими мошенниками, не то ведь сочувствовать придётся; а не хочется.

Непрост, ох, непрост был Пётр Павлович Ершов в свои восемнадцать.

На всякий случай, а то не люблю вводить людей в заблуждение, даже невольно.

Если вы не видите разницы между весёлым гоном и научной статьёй, вам лучше меня не читать. Я серьёзна только по поводу Шекспира, при южном ветре — держите меня семеро.

Так о Царь-девице.
Если искать параллели в мифологиях, то дочь Луны и сестра Солнца — это Инанна, она же Иштар, планета Венера (правда, Нанна, её отец, луна не двуполая, просто мужское божество); или, прими мы гипотезу, что титанида Тейя, дочь Урана и Геи, была первым лунным божеством, то дочери её от Гипериона, сёстры Гелиоса, это Эос и Селена, заря и луна. Всё такое вкусное, будь я эзотериком, смешала бы и ела ложкой.

Но дело даже не в этом, хотя именно мифологические аллюзии объясняют, почему на наших иллюстрациях Царь-девице почти всегда придают условно-восточный колорит... ну, или, вооружившись известной бритвой, объясним это тем, что у иллюстраторов в головах прежде ума сидит Шамаханская царица. Дело, повторю, не в этом — дело в кольце. Помните, Царь-девица ставит условие: добудьте мне со дна океана мой перстень, иначе замуж не пойду? Кольцо, кстати, есть у Инанны, это её символ, такое, с хвостиком, лентой или косой, до смешного похожее на то, что сейчас активно рекламируют в сети как, прастихоспади, "кольцо, чтобы красиво держать бокал".

Отчего вдруг перстень Царь-девицы лежит на дне морском? А оттого, что мы воткнулись в очередной мифологический мотив, из древнейших: мотив проклятого сокровища, эмблемой которого, как правило, выступает кольцо (у Беовульфа чаша, но сути это не меняет). Здесь слышны крики из зала: "Толкин! Толкин!" — но нет, ещё древнее. Связывай кольца красные, Сигурд, долго печалиться конунг не должен. Напомню, что главное среди сокровищ, которые Сигурд получил, убив дракона-оборотня Фафнира — кольцо, которое отец змея Хрейдмар выпросил у Локи как часть виры за другого отпрыска-оборотня, выдру Отра, а Локи, в свою очередь, отобрал у карлика Андвари, который невовремя решил поплавать в виде щуки. Разумеется, Андвари кольцо проклял, и оно убило всех своих хозяев. Континентальные германцы рассказывают эту историю чуть иначе, у них клад Андвари смешивается с сокровищами нибелунгов, точно так же гибнут все, потом приходит Вагнер и всё портит.

Но у всех проклятое кольцо начинает и заканчивает свой путь в воде. Heiajaheia, Heiajaheia! Wallalallalala leiajahei! И лежит на дне морском, ёрш его знает где.

Вам ещё не боязно за Ивана?

Выложила свою любимую... сказку?.. новеллу?.. на новое место, пусть побудет. Написала её в своё время за несколько часов, закончила взмокшая и невменяемая, и муж мой Кот повёл меня отпиваться пивом — как раз в Вальпургиеву ночь.

Сергей Валентинович умер.
Лучший, самый любимый. Это он мечтал Меркуцио сыграть лет сорок назад — и был бы блистателен, как блистательны были его Оселок, Шейлок и все, все, всегда.

В честь сегодняшнего праздника — а это для меня праздник, всегда был — собрала свои старые записи в одну.

Сделала оглавление по своим текстам на АТ, будет висеть прибитым постом и дополняться.

Из жестяного ящика мистера Холмса

Происшествие с русской старухой
Подробный отчёт о колченогом Риколетти и его ужасной жене

И разное другое

Жёлтые цветы (про молодую мисс Марпл)
Вишня без косточки (про Пуаро)

...железнодорожной воды
Лягушка
Патока и чернила
Этюд в мажорных тонах
Щенок бульдога

Обложка для "Историй из Тэнглвуда", пересказа греческих мифов Натаниэлем Готорном. Вирджиния Франсес Стеррет, 1921.

Тут прошла по телеге волна сообщений, что нынче день рождения доктора Ватсона. Не могу, как говорится, ни подтвердить, ни опровергнуть: сэр Артур нигде не упоминает не только даты, но и годы рождения своих героев. Большинство шерлокианцев сходятся на том, что Холмс родился в 1854 (6 января — результат темурических упражнений с текстами канона, это та самая Двенадцатая ночь, плюс "похмельная теория", о которой дальше), а Ватсон на год-другой его старше, т.е., появился на свет в 1852 или 1853.

Что до дня — их несколько: сегодня, 7 июля (мне это не по душе, потому что в этот день умер Конан Дойл); 7 августа (эту дату в одной из ранних работ предлагает столп холмсоведения Уильям Бэринг-Гулд; правда, потом на ней не настаивает) и 31 марта, о ней отдельно. Эта дата предложена Брэдом Кифовером в 2000 году — на том основании, что 1 апреля 1883 года, в день начала "Пёстрой ленты", Холмс будит доктора в 7.15 утра, хотя, согласно мисс Стоунер, рассвело уже час с лишним назад, то есть, порядочному викторианскому джентльмену пора бы давно быть на ногах. Отчего же он спит? Да всё просто, перебрал накануне по случаю своего дня рождения. Та же история с Холмсом, его день рожденья назначили на 6 января из-за того, что в начале "Долины страха", 7 января, Холмс раздражителен и держится за голову — разумеется, у него похмелье, разумеется, из-за празднования дня рождения накануне! "Похмельная теория" в чём-то трогательна, — будто джентльмены не могут бухнуть по другому поводу или вовсе без! — но что до сна в неурочные 7.15, мы от самого доктора знаем, что встаёт он поздно, всегда.

То есть, мы не знаем, когда у доктора Ватсона день рожденья; можем праздновать на Антона и на Онуфрия. Зато мы точно знаем, что в черновиках сэр Артур звал героя Ормондом Сэкером.
Отвёл Господь.

На Антона и на Онуфрия, как и было сказано. В честь одного из предполагаемых дней рождения доктора Ватсона даю ссылку на свою новеллу о знаменитом "щенке бульдога", bull pup, которого, по его словам, держал доктор до встречи с Холмсом — и против которого Холмс совершенно не возражал. В холмсоведении по этому поводу ломают копья много лет. Что это: фразеологизм, означающий вспыльчивый темперамент, армейский револьвер — или просто сэр Артур забыл о собаке, поскольку не собирался писать единый текст?

Я попробовала рассказать свою историю.

Гвен Джон, "Выздоравливающая". К сюжету художница постоянно возвращалась с середины 1910-х гг. Эта версия — моя любимая, из Галереи Тейт.

Из любопытства полистала фанфики про Холмса и Ватсона и так называемые "свободные продолжения". О том, что Холмс теперь всем Шерлок, как будто они с ним свиней пасли, излишне и говорить, ВВС сидит в головах прежде, а то и вместо сэра Артура; отсюда и Майкрофт изо всех щелей, и неотвязный Мориарти. Давно, ещё при выходе "Шерлока" мы шутили в жежешке, что современные сценаристы и фанфикеры куда больше привержены викторианским приличиям, чем сами викторианцы: у Холмса Мориарти был просто эпизодом в биографии, на повесть и две новеллы, и будет, утоп профессор, а нынче Холмс как честный человек обязан... жениться, выдыхает фандом. Но это не самое интересное. Самое — то, что очень часто сам Холмс или Ватсон оказывается негодяем и преступником; а мужики-то не знали.

Холмс, этот победитель кошмаров, живущих под кроватью и в тёмном коридоре, надежда и прибежище всех попавших в беду, и Ватсон — честнейший, добрый и искренний Ватсон. Как можно их расковыривать в поисках зла, в поисках того проклятого "самого дела", на котором всё, всё вокруг гнило, гадко и подло, я в голову поместить не могу. Если Холмс и Ватсон не хорошие, то какие же мы после того капитаны — насколько же вымылось из людей базовое доверие миру, если в Холмсе и Ватсоне готовы найти червоточину.

А если это всё оригинальничанья ради, то ещё печальней.

Вернулся. Нагулялся. Страшно даже подумать, сколько народу за это время утопил в водопадах, что за Шамбалу нашёл, каких дел натворил на Ближнем Востоке и у нас в Москве.

В общем, мы с мистером Холмсом снова залезли в жестяной ящик. Дело о "Тарлтонских убийствах", начинаю публиковать.

В порядке дыхательного упражнения, как всегда. На этот раз буквально.

Этого Хаммерсхёя продадут завтра на Сотбис. "Белая дверь и золотой шкаф", 1886.

Когда темно внутри и страшно, и нужно, чтобы кто-то сильный, сильнее тебя, и мудрый, много тебя мудрее, защитил, утешил, к Баху не пойдёшь: там космос, но в этот космос тебя выбрасывают без скафандра, человеческое измерение не предусмотрено. И к Моцарту не пойдёшь, ему временами так же страшно, с ним хорошо, когда тебе самому хорошо — или когда всё разладилось, поломалось, и нужно с кем-то поговорить, чтобы наладилось и починилось обратно. Да и к Пёрселлу с Вивальди не пойдёшь, за ними бы угнаться, а куда тебе, такому напуганному и небольшому, в темноте-то. За пределы же семнадцатого-восемнадцатого века особого смысла идти нет, там всем страшно и темно, все безутешны, оттого и музыку делают.

Вот и идёшь, как всегда, к Генделю. Он огромный, он такой же космически-могучий, как Бах, но в космосе Генделя не холодно, ты смотришь на него из ночного сада, где всё поёт, стрекочет, дышит и живёт, не разрывая масштабом. В последние дни я всё возвращаюсь к нему, к этой записи, где Элисон Болсом, дева с золотой трубой, и Йестин Дэвис, наверное, самый золотой и тёплый из нынешних контртеноров, — у которого в голосе ни одной режущей кромки, ни единого стеклянного осколка — беседуют тихонько о вечном источнике небесного света. И Тревор Пиннок, великий, смотрит на них как добрый бог, улыбаясь и направляя.

В порядке дыхательного упражнения — и не только.

Святой Ульрих немецкой работы из Музея Сиэттла смотрит на вот это вот всё с 60-х годов XVI века.