Вчера, 12 января, исполнилось 89 лет Раймонду Волдемаровичу Паулсу, одному из могикан латвийского джаза, крупнейшему хитмейкеру СССР, еще в конце 1960-х зарабатывавшему пару тысяч рублей на авторских, композитору, который умел делать и фасонный кул-джаз, и эпические torch songs, и фриковской синтипоп, и при этом сохранял простую сермяжную непафосность и ироничное отношение к собственному делу и мастерству. Про легендарный международный блокбастер «Миллион алых роз» Паулс, например, говорил: «Там два аккорда и три ноты — а больше ничего и не надо». Я когда-то сделал для тг-канала «Волна Рига» плейлист из джазовых вещей Паулса, а в планах было еще составить такие же по его киномузыке и поп-хитам. Увы, запала не хватило, но в «попсовом» точно была бы эта песня. Мне особенно нравится, что в этом видео и сам Раймонд Волдемарович немного дает робота 🤖

Историй о том, как ребенок не смог выбраться из тени великого отца и зачах, мы знаем множество. Обратные примеры встречаются гораздо реже, и композитор Максим Дунаевский, сын классика советской песни Исаака Дунаевского, — одно из таких исключений. Его судьба тем более примечательна, если вспомнить, что он появился на свет не в официальном браке, а после смерти отца ему пришлось доказывать право на родство.
Максим Дунаевский не только доказал это тогда, но и продолжал доказывать всю свою жизнь — не столько окружающим, сколько, кажется, самому себе. Он взялся за дело отца и стал композитором в легком жанре, сочиняя музыку для театра, кино, мюзиклов и эстрады. В чем-то он сравнялся с папой: стал автором десятков песен, ушедших в народ (из «Летучего корабля», «Карнавала», «Трех мушкетеров» и т.д.), и руководил ключевыми музыкальными институциями. А в чем-то даже превзошел — прожил дольше и у него было больше жен, подсчетом которых СМИ с энтузиазмом занимаются всякий раз, когда о нем заходит речь... ➡️

Сегодня, 15-го января, Максим Исаакович отмечает 80-летие. Среди множества его работ надо вспомнить одну, пожалуй, самую любимую с детства — музыку к фильму Леонида Квинихидзе «Мэри Поппинс, до свидания». Как известно, песни для этого проекта были настолько важны для режиссера, что он заменил исполнительницу главной роли Анастасию Вертинскую, которой они не понравились, на тогдашнюю жену композитора Наталью Андрейченко.
В своих мемуарах Андрейченко вспоминала работу над «Мэри Поппинс» весьма восторженно, даже экзальтированно:

“Максим работал всегда исключительно ночью. Талант его блистал и мерцал. Это было такое удивительное путешествие в сказку. Ночью я спать не могла, потому что в 2 часа начинала раздаваться музыка такой красоты, что казалось, она льется с неба… Наша любовь была сильна. И в эти вдохновенные моменты объединения наших умов, душ и тел создавалось ощущение, что нас соединяет радуга».

Радуга не радуга, но что-то дофаминовое в «Ветре перемен» точно было и есть. Чувствуется до сих пор.

В комментариях к предыдущему посту зашла речь о Науме Олеве, поэте и авторе текстов к песням из «Мэри Поппинс», без которых этого замечательного мюзикла бы не было. Вообще, поэтов-песенников и их роль в отечественной поп-музыке принято как-то отставлять в сторону (если это не Юрий Энтин с Ильей Резником и не Леонид Дербенев с Михаилом Таничем) и это, разумеется, несправедливо. По этому поводу хотелось бы устранить еще одну несправедливость — в нашем подкасте с Марией Степановой про "стыдные удовольствия" я сказал, что автор текста песни "7000 над землей" это Валерий Сюткин. Так мне запомнилось. Но это не совсем так, Сюткин — соавтор, а второй (а думается, что на самом деле, первый) автор этого текста — Сергей Патрушев, поэт, который писал песни «Автографу» с «Браво» и Ветлицкой с Булановой, один из самых загадочных акторов российской поп-музыки 90-х (почитайте статью о нем на вики или вот, например, здесь). Сергей Гурьев называл его «единственным интеллигентом, работающим в российской поп-поэзии без катастрофической деформации своего творческого мироощущения». Патрушев кончил жизнь трагически — истинный поэт.

Я как-то пропустил, что 20-го января был день рождения у композитора Владимира Дашкевича. И все, кажется, пропустили. Ему исполнилось 91, юбилей был в прошлом году. Меж тем, Дашкевич — глыба и мощь, совершеннейший аксакал советской киномузыки. Вы, безусловно, знаете его музыку из “Шерлока Холмса и доктора Ватсона”, “Бумбараша” и “Зимней вишни” — это, пожалуй, его крупнейшие хиты, а я бы добавил еще в топ 5 — мюзикл “Пеппи Длинныйчулок”, выходивший пластинкой на “Мелодии”, и музыку к серии мультфильмов про Дракошу по сказкам Дональда Биссета. И тут мы подбираемся к самому существенному: Владимир Дашкевич — автор, пожалуй, самой знаменитой “сказочной” мелодии в СССР, она была на заставке у культовой телепрограммы “В гостях у сказки”, на которой выросло несколько поколений советских детей, то есть это вещь абсолютно хонтологическая. И я помню, что она звучала в фильме “Там на неведомых дорожках”, но только недавно я услышал ее оригинальную версию из фильма “Капля в море” (1974). Вот это она!

Борис Барабанов и платформа VotVot запустили подкаст “Чей Цой?” — не о биографии лидера “Кино”, а о судьбе песен Цоя после его смерти и о бытовании их в нынешней реальности как бизнес-актива и как инструмента пропаганды. Тема хорошая. Подход к ней у Бориса системный и фундированный. Первую серию про кейс “Кукушки”, самой популярной песни Цоя, если судить по количеству каверов, я послушал с большим интересом. Борис отталкивается от прецедента исполнения Полиной Гагариной “Кукушки”, записанной в 2015-м для российско-украинского фильма “Битва за Севастополь”, на митинге «Zа мир без нацизма” в марте 2022-го и параллельно рассказывает историю возникновения песни и “Черного альбома”, и про то, как Айзеншпис работал с “Кино”, и о том, как шла борьба за авторские права на песни Цоя, о том, как появлялись трибьют-проекты “Кино”, о скандалах, связанных с “Кукушкой”, и о трех (!!!) цоевских “Кукушках” в реестре Российского Авторского Общества.
Главный вывод, который я сделал из подкаста: по гражданскому кодексу РФ наследники авторских прав не могут воспрепятствовать использованию принадлежащих им объектов интеллектуальной собственности, если они используются “в государственных или общественных интересах”. В этом случае их никто и спрашивать не будет: их согласие не требуется, как бы они к этому ни относились. Это не только песен Цоя касается.

Перед Новым годом Олег Кармунин из “Русского шаффла” обращался ко мне за консультацией про “советский лаунж” для своего ликбез-видео. Не помню, упомянул ли я тогда ансамбль “Рококо”, а он стоит упоминания, поскольку коллектив системно и методично работал в этом направлении. Ансамбль был создан в 1965-м году композитором Анатолием Быкановым, преподавателем композиции, а потом и директором ЦМШ, с удовольствием писавшим легкую музыку для кино, мультфильмов и телепрограмм (Он, кстати, автор одной из моих любимых сказок-мюзиклов, изданных в СССР — «О попе и его работнике Балде” с Олегом Анофриевым).
“Рококо” был собран из музыкантов Большого симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио, то есть классных профессионалов, и звучала его музыка, в основном, на заставках и в межпрограммке теле- и радиопередач. Пьесы для “Рококо” писал не только Быканов: с ансамблем работало немало композиторов (В. Купревич, И. Якушенко, К. Баташов, Е. Ботяров, А. Заргорян, В. Дьяченко, В. Свешников, Г. Цицишвили, Л. Гарин и другие). Словом, жанра “лаунж” и “easy listening” в СССР на словах не существовало, а музыка была — и ее было немало.
В конце 2000-х, на волне возрождения интереса к лаунжу и ретромузыке, “Мелодия” собрала записи “Рококо”, разбросанные по семидюймовкам, в один сборник “Старый антиквар” и, мне кажется, это самое полное собрание музыки оригинального ансамбля, существовавшего больше 20 лет. “Старый антиквар” доступен в стримингах — послушайте, если хотите скрасить утро/вечер тяжелого дня.

Я вырос на песнях Высоцкого. Одно из моих первых «меломанских»  впечатлений детства было как родители с друзьями гоняют на кухне «бобинник», из которого хриплый голос кричит про «это что за награда, мне бы выкатить портвейна бадью». Позднее отец купил виниловый проигрыватель и собрал почти всю мелодиевскую  серию «На концертах Высоцкого» - около 20 пластинок. Я их внимательно слушал и даже разбирал тексты (отец притащил с работы распечатку, сделанную на широкоформатном матричном принтере, кипу листов толщиной в две мои ноги). Мне больше, конечно, нравились всякие сказочно-спортивные, шуточно-сатирические песни ВС —больше «Лукоморье», чем «Кони привередливые» (а уж про «Алису в стране чудес» я и не говорю — это была моя настольная пластинка), но я старательно вчитывался и в «Охоту на волков», и в «Баньку по-черному». Так что, смею надеяться, что корпус песен Высоцкого я знаю неплохо: они и сейчас всплывают в моей памяти строфами, куплетами и даже иногда целиком.
Тем поразительней, что я продолжаю открывать для себя что-то новое в Высоцкиане. Постоянно возникают какие-то новые записи/версии. А тут относительно недавно, работая над «Фирмой», я узнал, что создатели песен из моей любимой «Алисы» — Владимир Семенович и композитор-джазмен Евгений Геворгян — до нее сделали вместе песни для криминальной драмы Станислава Говорухина «Контрабанда» про платину, которую вывозят из Одессы в коробке шоколадных конфет (1974). Ну это была такая разминка перед «Местом встречи» от той же творческой банды. Фильма этого в детстве я не видел — да и сейчас смотреть не стал (времени нет), а вот песню из него — дуэт Высоцкого и его коллеги по Театру на Таганке Нины Шацкой, «Жили-были на море…» послушал много раз. 
Песня, казалось бы, пустяковая  — стилизация под ресторанное танго, игра в низкий жанр. Владимир Семенович такие песни мог гнать километрами, да и Евгений Геворгян тоже — он считается одним из пионеров фри-джаза в СССР. Но вот этот сюжет, который озвучен в песне поэтом — о том, как мужчину, «черного лорда», спасает влюбленная женщина, «белая мадонна» — для Высоцкого был явно не пустым звуком, не просто шуткой и не только игрой. Его самого спасали «белые мадонны» и не раз, но в итоге не спасли. 

Сегодня, 25 января — день рождения Владимира Высоцкого.

Ее называли «советской Эллой», сравнивая с Эллой Фицджеральд. За низкий и теплый голос, богатый обертонами, за то, что она пела джаз и мастерски делала скэт. Об этом пишет и Василий Аксенов, который сделал Гюлли Чохели чуть ли не главной героиней своего текста «Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах» — репортажа с исторического Таллинского джаз-фестиваля 1967-го, лауреаткой которого она стала. Будущий классик русской словесности, кажется, откровенно флиртовал с грузинской певицей, выступавшей в Таллине вместе с мужем, пианистом Борисом Рычковым, и этот флирт выплеснулся в текст:
«Однажды мы обедали вместе с Гюли Чохели, и она призналась:
— Терпеть я не могу всех этих обедов, ужинов, завтраков!
— А что же вы любите, Гюли?
— Петь.
— А еще что?
— Кактусы».
Попав под влияние великой Эллы, дочь актрисы тбилисской музкомедии с 15 лет пела джаз со сцены: сначала в конспиративных клубах Тбилиси, потом в лучших джаз-оркестрах страны — у Эдди Рознера, Вадима Людвиковского, Олега Лундстрема, Константина Орбеляна и Юрия Саульского. Довелось ей выступать и с зарубежными маэстро — с оркестром Мишеля Леграна и Джеймса Ласта, ведь она пела и эстраду: исполняла песни народов мира и грузинских композиторов, босанову, шейки, йе-йе и пронзительные баллады Микаэла Таривердиева, который восхищался ее талантом. В фильме-бенефисе «Поет Гюли Чохели» (1980, режиссер Заал Какабадзе), который можно найти на ютюб, певица выдает пламенную фанк-версию «Ой цветет калина», что наша Донна Саммер, «сгорает от желания» под диско-грув на фоне кордебалета, обряженного в кимоно. Не зря композитор Андрей Петров назвал грузинскую певицу «вулканом, от которого можно ждать неожиданностей».
Дебютный диск-гигант Чохели с запозданием был выпущен фирмой «Мелодия» уже в начале брежневских 70-х, а, на самом деле, это маленький шедевр оттепельной поп-музыки: космополитичная запись, полная танцевальных ритмов, страстей, эмоций и свободы. Так ярко, живо и висцерально никто тогда больше не пел.
Сегодня, 12 февраля, Гюлли Николаевне Чохели исполнилось 90 лет.
Год назад «Мелодия» выложила в стриминги ее первый, редкий EP c трио Бориса Рычкова: «Будет музыка — навсегда».

Очень люблю истории про пересечения параллельных миров: советской музыки и западной. Вот одна из них. Слушаю сегодня подкаст All Songs Considered станции NPR, где они вспоминают знаковые для себя песни за 25 лет работы. Заводят очередную — бах, в меня как молнией ударило. Не только потому что я прекрасно помню эту песню в 2000-каком-то (и у меня сразу нулевые понеслись перед глазами), а потому что только СЕЙЧАС меня осенило, что я же слышал это полуторасекундное вступление у одного советского композитора раньше. Много раз слышал. До того как открыл для себя группу The Go!Team. Но прежде я почему-то этого не замечал.
Попробуйте и вы угадать эту мелодию с двух нот!
PS Полагаю, что ответ в комментах быстро всплывет, так что постарайтесь туда не заглядывать раньше времени. 😎😎

Александру Сергеевичу Зацепину — 99 лет. Я немало писал о величии Зацепина (например, в “Фирме”) и повторяться не буду. Не так давно вспоминал его дивную музыку к “31 июня” в исполнении … Роберта Уайатта. А сегодня расскажу, как я впервые брал у него интервью. Это было в разгар карантина COVID. Я был в панике. Я давно хотел поговорить с Зацепиным, но переживал имею ли я теперь на это морально этическое право? Как же я приду домой к композитору в почтенном возрасте и, тем самым, подвергну его риску и опасности?
И вот выхожу я из лифта в его доме, и едва вижу Зацепина, показавшегося в дверном проеме своей квартиры — вместо «здравствуйте», начинаю, посекундно извиняясь, тараторить, что, мол, привит и буду держать почтительную дистанцию. От волнения путаюсь, бубню в маску что-то нераборчивое, но композитор меня все же понял. И, спокойно дослушав, не перебивая меня (как умалишенного), чуть улыбнулся и произнес: «Да вы так не переживайте, ковидом я уже переболел!».
Долгих лет и крепкого здоровья, маэстро!

Бонус-трек и подарок всем празднующим — еще один раритет от живого классика, Аллы Пугачевой и ансамбля Виталия Клейнота: баллада “Лунная вода” из фильма “Повар и певица” (1978), которая не попала в дебютный альбом АБП “Зеркало души”. А жаль.

Не буду строить из себя знатока творчества Софии Губайдулиной, поскольку, за исключением саундтрека к «Маугли» (одному из любимых мультфильмов моего детства и, кстати, Яшиного — мы смотрели с ним этот великий мульт на прошлой неделе), я слушал её произведения НЕ часто и НЕ подробно. Однако некоторая её музыка оставила во мне глубокий след.
Я далеко не музыковед, но, в связи с печальной вестью об уходе СГ, я подумал, что, несмотря на то что она неоспоримо является одним из трёх китов советского авангарда 20-го века (вместе с Эдисоном Денисовым и Альфредом Шнитке), и на протяжении долгой и плодотворной жизни в искусстве она интересовалась экспериментами с формой, тембрами, языком, стилистикой и концепциями (всем тем, что и дОлжно делать авангардисту), её музыка не пугает сложностью и новизной. Она сложна и нова, но и при этом как будто давно знакома: она воздействует на другом, работающем вне культурных надстроек уровне — на протоуровне, на прауровне, назовите как хотите. Видимо именно это и производило и производит на такого неофита как я сильный эффект.
Возможно, это банальный вывод, но музыку СГ можно сравнить с духовным опытом, с мистическим откровением, переживаемым здесь и сейчас, причём в самых странных и, казалось бы, неуместных обстоятельствах. Она вроде бы даже называла себя “религиозным” композитором — не в смысле следования какой-то конфессии, а в том, что цель ее искусства в том, чтобы дать этот опыт прикосновения к чему-то Высшему, Надмирному, любому человеку, независимо от того верует ли он или нет. Мне кажется, таких композиторов можно пересчитать по пальцам. Вот И.С.Бах очевидно такой композитор, а кто еще? Я не знаю (от музыки Денисова и Шнитке, с которыми ее постоянно сравнивали, и даже от Арво Пярта, который казалось бы тоже копал тему сакрального, у меня не было такого чувства, только от некоторой музыки В.И.Мартынова).
Какие произведения СГ дали мне такой опыт? В первую очередь, это «Семь слов» для виолончели, баяна и струнного оркестра. Вещь одновременно изящно концептуальная: попытка переизобрести старинный жанр "Семь слов Спасителя на кресте", подключившись к традиции Шютца и Гайдна (забавно, что Христа в заголовке у СГ нет, его как бы исключили — полагаю, потому что она была сочинена еще в антиклерикальные андроповские времена), а с другой совершенно культовая — в том смысле, что она ведь как икона, будь она на доске, ее можно было бы в красный угол повесить и молиться. Когда я впервые услышал «Семь слов», это духовная кантата произвела на меня впечатление, сравнимое с шоком (хотя я тогда ничего не знал о традиции Шютца и Гайдна, я и сейчас то, несмотря на все старания Ляли не очень врубаюсь). Я помню, как пытался, как это ни смешно, заниматься под нее йогой, но безуспешно — под нее можно только рухнуть в глубокую шавасану и желательно из нее не возвращаться.
Ещё я очень люблю её единственную пьесу для синтезатора АНС, «Vivente — Non Vivente» с пластинки “Музыкальное приношение”, о которой я писал в “Фирме”. Это её единственный опыт в электронной музыке (за исключением небольших фрагментов из саундтрека к «Маугли»). И опять же по изначальной задумке, это почти научный эксперимент по симбиозу электронных тембров и живого звука (причем не всегда музыкального, смеха и вздохов, musique concrète), но гений СГ, решая эту задачку, дарует слушателю опыт причастия к чему-то сверхъестественному.
И напоследок я бы вспомнил пьесу “Misterioso” для ансамбля ударных инструментов. Наверное, после “Маугли”, это лучшая точка входа в музыку СГ для таких же оглашенных, как и я, для тех кто ищет мост, связующий (в определениях Шнитке) Ernst-musik и Unterhaltung-musik (другими словами филармонию с клубом mutabor). Если вы не боитесь войти не в ту дверь и выйти из нее на другом конце реальности, то вам сюда.

Альбом недели: Николай Громин - "Блюз для Тэда" (1991)

Фирма "Мелодия" продолжает ворошить архивы и доставать оттуда ранее не издававшиеся записи. Этому альбому выдающегося джазового гитариста Николая Громина, судя по всему, помешал увидеть свет августовский путч 1991-го, ну и все что за ним последовало. Про Громина, его вклад в советский и несоветский джаз и историю релиза я написал чуть подробнее вот здесь (там же можно найти линки на стриминги). А к уже написанному только могу добавить, что это изумительный джазовый альбом, без всяких скидок на исторический контекст и значимость. Особенно мне нравится, как Громин и компания (басист Виктор Двоскин и барабанщик Виктор Епанешников) играют "My Funny Valentine". Всегда любил эту песню в версиях Нико и Чета Бейкера, но вот у Громина - тот же уровень, как мне кажется.