Первосцены психоанализа

В конце своей статьи «Два клинических измерения: симптом и фантазм» Миллер отождествляет фундаментальный фантазм с Urverdrängung или первичным вытеснением. В свою очередь, Женевьева Морель в работе «Фундаментальный фантазм и симптом как патология закона» отождествляет фундаментальный фантазм с Urphantasien или первофантазией. Возникает конфликт интерпретаций, который требует прояснения того, чем являются Urverdrängung, Urphantasien и фундаментальный фантазм.

Впрочем, на этом фрейдовские Ur’ы не заканчиваются, поскольку рядом с Urphantasien мы найдём ещё и Urszene — первосцену, под полами которой внезапно может обнаружиться ужас, невозможное заядлого лаканиста — archaische Erbschaft или архаическое наследие.

Прав ли в итоге Миллер? Что такое первофантазия? Первосцена? Как перенёс эти запредельные понятия в своё учение Лакан? Каково отношение фундаментального фантазма к синтому? Как вообще все эти многочисленные конструкции соотносятся друг с другом?

Попытаюсь ответить на эти вопросы в серии постов, посвящённых фундаментальным понятиям, которые не были достаточно чётко проговорены. Начнём с первичного вытеснения.

Первичное вытеснение

В самом основательном изложении Фрейд говорит о первичном вытеснении в работе «Вытеснение» (1915): «Итак, у нас есть основание предполагать наличие первичного вытеснения, первой фазы вытеснения, которая заключается в том, что психическая репрезентация влечения (представление) лишается доступа к сознанию. Этим создается фиксация; соответствующая репрезентация отныне остаётся неизменной, и с нею связано влечение».

Интерпретацию этого запутанного фрагмента пока что оставим и лишь скажем о том, что далее по тексту он также пишет о вторичном вытеснении, которое является вытеснением «психических дериватов вытесненной репрезентации», или, другими словами, вытеснением представлений, ассоциирующихся с изначально вытесняемым представлением.

В «Бессознательном» (1915) Фрейд упоминает первичное вытеснение лишь однажды — при введении понятия «контркатексис», говоря о нём как о единственном механизме первичного вытеснения.

Выражаясь иначе, первичное вытеснение характеризуется тем, что на него постоянно необходимо тратить дополнительное усилие-либидо для поддержания его вытесняющей функции. Из этого, уже вместо Фрейда, можно сделать вывод, что Urverdrängung — это некий первоначальный фильтр, который потенциально соотносится с абсолютно любым появившимся представлением.

Отталкиваясь от принципа удовольствия первичное вытеснение отвечает за допущение или недопущение перехода представления из инстанции бсз к инстанции сз (или, вернее, к инстанции псз (предсознание), но об этом Фрейд пишет позже).

Наконец, последнее место, когда Фрейд напрямую упоминает первичное вытеснение, — это «Торможение, симптом, тревога», где, будучи полон сомнений, он говорит о нём в контексте Сверх-Я, которое, возможно, имеет отношение к разграничению первичного и вторичного вытеснения, вместе с тем выдвигая предположение, что «количественные моменты, такие, как чрезмерная сила возбуждения и прорыв защиты от раздражителей, являются ближайшими причинами первичных вытеснений».

В своём словаре Лапланш и Понталис несколько раз упоминают первичное вытеснение. Они пишут о том, что в «Вытеснении» производится разграничение этого механизма на несколько этапов: «Первый этап – это "первичное вытеснение": оно относится не к влечению как таковому, но лишь к представляющим его знакам, которые недоступны сознанию и служат опорой влечений. Так создается первое бессознательное ядро как полюс притяжения вытесненных элементов».

В другом месте они отмечают, что Фрейд «трактовал представления-репрезентаторы не только как "содержания" бессознательного, но и как самую основу его организации. Фактически фиксация влечения на отдельном репрезентаторе и становление бессознательного происходят в едином процессе первичного вытеснения».

Несмотря на всю соблазнительность мысли о «ядре бессознательного», подчеркнём, что сам Фрейд ни о каком ядре бессознательного не пишет. Более того, это ядро не является чем-то постоянным и неприкосновенным — до него вполне возможно дотянуться: «совершенно неверно, что вытеснение не допускает в сознание все дериваты первично вытесненного. Если они достаточно отдалены от вытесненной репрезентации, будь то вследствие включения искажений или из-за множества вставленных промежуточных звеньев, доступ в сознание оказывается для них совершенно свободным».

Собственно, сама техника психоанализа как раз и занимается тем, что пытается добраться до этого ядра, обходя как первичное, так и вторичное вытеснение посредством свободных ассоциаций.

Кратко подводя итоги, скажем о том, что первичное вытеснение представляет собой одну из фаз механизма вытеснения, которое при желании можно усилить, отождествив его функцию с формированием ядра бессознательного. В свою очередь, это определение устанавливает связь первичного вытеснения со Сверх-Я, одновременно не исключая и избыточность внешних раздражителей как переменных, влияющих на его работу.

Что там у Лакана?

Лакан также не проходит стороной первичное вытеснение, но упоминает его нечасто. В целом наиболее выразительным является высказывание из XIV семинара — «Логика фантазма», где он говорит о том, что первичное вытеснение — не без связи с реальным: «Urverdrängung, или первичное вытеснение — является следующим: это то, что репрезентирует означающее другому означающему. Оно ни на чём не держится, оно абсолютно ничего в себе не содержит, оно приспосабливается к абсолютному отсутствию дазайна».

Далее в этом же семинаре он говорит об Urverdrängung в контексте потери и повторении — как о попытке это потерянное в повторении найти.

Хотя Лакан нигде чётко не проговаривает свою мысль, можно предположить, что Urverdrängung играет для него непосредственную роль в отношении с объектом а, выполняя функцию того, что этот объект репрезентирует своим настойчивым повторением в отсутствии. Urverdrängung вероятно можно рассматривать как некое условие, которое должно уберечь субъекта от столкновения с «отсутствием дазайна», сближаясь по своим свойствам с фантазмом и Именем Отца.

Если для Фрейда первичное вытеснение является необходимым механизмом внутри сложной динамики столкновения субъекта с неудовольствием, выраженным в представлении, формируя некоторое ядро бессознательных представлений и влечений, то внутри лакановского учения Urverdrängung обретает структуралистский и онтологический оттенок, подчёркивающий связь субъекта с языком, предупреждая его о столкновении с объектом а.

Если вы не преподаёте в таких помещениях, то о каком фюзисе и поэзисе вообще может идти речь.

Вышла запоздалая статья, написанная мной около года назад. Основная цель — указать на неоднозначность такого явления, как безопасность, на основе работ Фуко, Эспозито (в контексте иммунитета) и, конечно же, случая Маленького Ганса.

P.S. Картинка должна была изображать «танцующего с книгой Михаила Утопиана», но, похоже, даже ИИ не способен представить себе меня танцующим.

Небольшая, но ожидаемая новость из области ИИ

В новых исследованиях ИИ выяснилось, что у моделей искусственного интеллекта (точнее больших языковых моделей) обнаруживается способность улавливать «подсознательные» (subliminal как пишется в статье) шаблоны в обучающих данных, созданных другим ИИ, что может сделать их поведение непредсказуемым.

При этом «подсознательные сигналы» совершенно неразличимы для человека, и исследователи пока не могут определить, что именно заставляет поведение ИИ-моделей выходить за рамки допустимого.

Если вкратце, то модель «учитель» (в данном случае GPT-4.1 от OpenAI) может передавать модели «ученику» как позитивные данные (любовь к фруктам), так и негативные данные (к примеру, призыв убить кого-то), даже несмотря на имеющуюся фильтрацию данных. Собственно, сами исследователи предполагают, что это «подсознательное обучение» может является неотъемлемым свойством, присущим нейронным сетям:

«Наши эксперименты показывают, что фильтрация может быть недостаточной для предотвращения такой передачи, даже в принципе, поскольку соответствующие сигналы, по-видимому, закодированы в виде тонких статистических закономерностей, а не явного содержания [explicit content]».

Если явное содержание (сновидения) понятно, то скрытое содержание является закономерным условием обоснования ИИ в языке. Остаётся лишь предполагать, к чему сама неоднозначность, недосказанность языка может привести будущие модели ИИ.

https://alignment.anthropic.com/2025/subliminal-learning/

Первосцена

«Первосцена», «первичная сцена» или «протосцена» (в переводе ВЕИПа) в отличие от «первичного вытеснения» — понятие, к которому, вероятно, обращался каждый психоаналитик. Однако обилие литературы на эту тему не отменяет некоторые странности и неочевидности, которые мне представляется важным отметить.

Прежде всего, хотя Фрейд не даёт прямого определения первосцене, через косвенные признаки можно утверждать, что первосцена — это реконструкция фантазии или реальное наблюдение (или скорее подглядывание) за коитусом родителей (которое для Фрейда стало главным травматическим событием в случае Человека-волка).

К этому можно добавить, что первосцена — это событие, которому сопутствует интерпретация насильственного акта со стороны отца в отношении матери. Событие, оставаясь загадкой, провоцирует сексуальные фантазии и возбуждение, сцена, которую ребёнок воспринимает как тайну недоступного ему наслаждения. Он не понимает смысла этих звуков, но они однозначно символизируют нечто запретное.

Здесь возникает первая странность. Несмотря на обширные упоминания первосцены в психоаналитической и не только литературе, у самого Фрейда оно практически отсутствует.

Ни в «Ребёнка бьют», ни в «Экономической проблеме мазохизма», ни даже во «Введении в психоанализ» вы не встретите этого понятия.

Единственный раз (помимо случая Человека-волка), когда Фрейд говорит о первосцене, — это письмо Флиссу от 2 мая 1897 года. Там он упоминает это понятие в контексте вытесненной сексуальности субъектов истерии, обозначая первосцены в качестве импульсов, являющихся причиной вытеснения.

Ошибки здесь нет: он пишет о первосцене во множественном числе.

Лапланш и Понталис, также не выделяют понятию «первичная сцена» отдельного раздела в своём словаре (по крайней мере в старом издании).

Слово «сцена» в контексте этиологии случаев часто встречается у Фрейда ещё до публикации «Толкования сновидений», где, кстати, он упоминает ранние детские впечатления, которые могут включать наблюдение за сексуальными отношениями родителей. Однако, несмотря на частоту употребления слова «сцена», понятие «первосцена» появляется только в случае Человека-волка.

Вместе с тем, учитывая сексуальный и травматический контекст первосцены, очевидно, что это понятие отсылает к ранней теории травмы («теории соблазнения» — согласно которой все психические травмы субъектов истерии происходят от раннего соблазнения детей со стороны взрослых). Эта теория, вопреки распространённому мнению, никогда полностью не отвергалась Фрейдом, но лишь находила новые формы возвращения — в данном случае через первосцену.

Реальность сцены

На протяжении всего текста «Из истории одного инфантильного невроза» (или «Человек-волк») Фрейд сомневается в том, является ли первосцена реальным событием или фантазией.

В некоторых местах он пишет, что первосцена обладает сомнительной достоверностью, но её можно признать реальной через косвенные воспоминания (например, сцена с Грушей, моющей пол, чья поза напомнила позу матери в первосцене). В других случаях, напротив, первосцена описывается как то, что Человек-волк, вероятно, подсмотрел у животных, перенеся это наблюдение на фантазию о родителях, что также может «оправдать меня в моем прежнем отказе от точки зрения, объясняющей "первосцену" как несомненный результат наблюдения над животными незадолго до сновидения».

В итоге Фрейд приходит к выводу, что «сцена с Грушей, роль, которую ей пришлось сыграть в анализе, и влияние ее в жизни легче и полнее всего объясняются, если считать в данном случае "первосцену" реальной, хотя в других случаях она может быть фантазией». Или, другими словами, Фрейд возвращается к тому же выводу, к которому пришёл на заре психоанализа: даже если первичная сцена является фантазией, она имеет реальные последствия на психическом уровне (как и в ранней теории травмы с её сценой соблазнения).

Здесь, казалось бы, можно было бы закончить текст на этом «безопасном» выводе (что, собственно, и делают многие комментаторы), но рассуждения Фрейда на этом не заканчиваются.

В последних трёх абзацах «Человека-волка» Фрейд пишет о прямой связи первосцены с филогенетической наследственностью. К примеру, он пишет о том, что у ребёнка «проявляется влияние своего рода трудноопределимого знания, чего-то похожего на подготовку к пониманию. В чем оно может состоять, — об этом у него нет никакого представления, у нас имеется только великолепная аналогия с глубоким инстинктивным знанием у животных».

Далее он продолжает: «Если бы и у человека существовало инстинктивное знание, то не было бы ничего удивительного в том, что оно преимущественно касалось бы процессов сексуальной жизни, хотя никоим образом не ограничивалось бы только ими. Это инстинктивное знание составляло бы ядро бессознательного, примитивную душевную деятельность, которая впоследствии низвергается с трона и закрывается развивающимся у человека разумом; но часто оно, быть может у всех, сохраняет способность притянуть к себе высшие душевные силы».

При этом в самом последнем абзаце Фрейд пишет, что не стоит слишком поспешно вводить унаследованные моменты душевной жизни в психоаналитическую теорию и практику, однако они допустимы, «когда психоанализ, сохраняя вполне корректную линию различных инстанций в добытом им материале, доходит до следов унаследованного после того, как он проник сквозь все наслоения индивидуально приобретенного».

В этих трёх последних абзацах текста первосцена во многом меняет своё значение и предстаёт уже как независимое от опыта субъекта активированное воспоминание. Более того, это сексуальное знание, составляющее «ядро бессознательного», является наиболее надёжным воспоминанием такого рода.

Таким образом, по Фрейду, первосцена как сексуальный фантазм, даже не будучи реальной, всё же обладает определённой реальностью, поскольку содержит в себе опыт — но не самого субъекта, а предыдущих поколений. Интересно, что субъект здесь оказывается расщеплён на уровне своей причастности к биологическому виду — расщеплён биологическим Другим.

Подобное воспоминание, доступное, согласно Платону, каждой душе (хотя и на иной онтологической основе), требует отдельного разговора, который будет продолжен в контексте понятий «первичный фантазм» и «архаическое наследие».

Был сейчас на одной замечательной конференции по травме в психоанализе. Покуда присутствовал там, умудрился травмировать свой слух дважды.

Первая травма случилась в момент, когда на сцену вышел представитель одного из воюющих ныне государств, выступившего спонсором конференции. В этом выступлении нам рассказали, что эта страна была глубоко травмирована недавними событиями, а её солдаты, проводящие свою специальную операцию против гражданских в самом неприкрытом виде, тоже страдают и им нужно посочувствовать.

Это звучит как какая-то шутка или преувеличение, но история знает сотрудничество психоаналитиков с организациями и пострашнее. Например, с APA (American Psychoanalytic Association).

Мы всё чаще встречаемся с ситуациями, когда психоаналитики ввязываются в политические конфликты, однако в данном случае примечательно то, что организаторы этой конференции выступают категорически против любых взаимодействий с правительством страны в которой находятся, а также против спецоперации, которую это правительство проводит. Однако они не видят никаких проблем в том, чтобы контактировать с государством другой страны, проводящей свою спецоперацию, приглашая её представителей, давая им первое слово.

Вторым травматическим событием для меня стало неоднократно озвученное положение, при котором выяснилось, что травма в психоанализе - это дыра.

Или, иными словами, многочисленные определения Фрейдом травмы как избытка здесь учтены не были, также как и в целом фундаментальный разрыв между Фрейдом и Лаканом в отношении этого понятия, о чём уже говорилось неоднократно ранее.

Что ж, в следующий раз хотя бы возьму флаг страны-спонсора мероприятия, чтобы чувствовать себя хоть немного причастным к событию.

Побочный продукт психоанализа

Задаваясь вопросом, каким феноменом является КПТ, Ж.-А. Миллер отвечает, что это не простое использование суггестии или некоего нового её варианта, но «ужасный побочный продукт самого психоанализа», «побочный продукт американского психоанализа», «некая новая вещь, в некотором смысле, вещь пост-аналитическая, пост-фрейдова».

Так, в интервью с А. Б. (Аароном Беком) в New York Times и Washington Post обнаруживается, что он был психоаналитиком и аналитическая практика ему наскучила. Ему надоело слушать людей, которые говорят одно и то же в течении 50 минут, он был истощен работой, цели которой казались ему столь неясными, он был опустошен. Становилось хуже не только ему самому, но и его пациентам, и чем больше он позволял им заниматься свободными ассоциациями во время сессии, тем хуже они себя чувствовали. Так А. Б., создатель когнитивной психотерапии, описал свой путь к неудовлетворенности и недовольству психоанализом.

В связи с этим интересен комментарий Ж.-А. Миллера о том, что, тем не менее, сидя в кресле, слушая и временами произнося “хм… хм…”, однажды вы сможете добиться обнаружения какой-то тайны. А то, что на каком-то этапе анализант, занимаясь свободным ассоциированием, чувствует себя хуже, - «таков общеизвестный факт практики, так как вы имеете дело с кристаллизацией симптомов».

С позиций психоанализа ясно видятся следующие характеристики КПТ, противоположные психоанализу.

1. Тексты по КПТ составлены из утверждений, соответствующих здравому смыслу, что свидетельствует о связи с предельной стандартизацией этой практики в направлении социального заказа. Тогда идея о чистой нейтральности терапевта – попытка некоторым образом скорректировать процесс в целях его регуманизации против Другого («объективность» метода и бесстрастность терапевта должны вуалировать требование нормализации).

2. Позиция КПТ основывается на определенных представлениях о языке, а именно на фундаментальном убеждении в недвусмысленности языка, или, по крайней мере, в том, что язык может использоваться однозначно, что он может быть ясен. Поэтому считается возможным наличие некоего предварительного договора между пациентом и терапевтом о том, в чём состоит проблема и как её лечить, а результат должен состоять в устранении ранее описанной проблемы. При этом совершенно очевидно, что само описание проблемы и является созданием проблемы, которую будут решать.

Для Ж.-А. Миллера модель или концепция языка в КПТ идентична руководству пользователя для техники с недвусмысленными инструкциями о том, как включить, использовать и выключить устройство.

3. Сам процесс описания проблемы по сути является созданием фобического объекта (изготавливается композиция означающих, как-то связанных со страданием, симптомом и наслаждением субъекта). Фобия становится общей моделью всех проблем в КПТ: невыносимое может быть преобразовано в страх и дистанцировано.

4. Универсальной моделью КПТ является избегание: что-то может быть триггером запуска определенных последствий, значит надо поработать над этим механизмом и изменить его.

Это пример самодостаточной теории, опирающейся на идею о недвусмысленном описании чего-либо. Однако практика психоанализа каждый день показывает и подтверждает, что сама концепция реальности каждого субъекта / пациента изменяется в течение лечения, поэтому «описание проблемы» не может оставаться неизменным не то что на «выходе» из терапии, но даже в результате каждой встречи.

Позиция в отношении Другого, осуществляющего заказ и контроль за психотерапией, - это вопрос этической реакции каждого в отдельности и общества в целом. Примут ли люди такой уровень государственного контроля и регулирования, желают ли, чтобы их воспринимали как машин или решат отказаться от этого. Если же произойдет так, что высшим состоянием человечества будут считать машину, то на уровне культуры психоанализ вряд ли сможет как-то на это повлиять.

В не столь далекие времена (в 50-х годах Лакану это было очень ясно) религия, будучи и понимая себя как пристанище человеческой души, осуществляла гуманистический отказ от механистических представлений о человеке. Однако в современной демократии церковь отдала мир науке и количественному анализу, встав на путь дегуманизации.

Так психоанализ потерял своего единственного союзника против науки и механизации человека.

По материалам
- семинара «Этика психоанализа и диалектика желания» проекта «Лаканод»
- Miller J.-A. La réponse de la psychanalyse à la thérapie cognitivo-comportementale, 2005.
📌 Курс изучения основ структурного психоанализа

Иллюстрация - freepik. com +

#этика_психоанализа