Поэты рождаются в уютных поместьях и березовых рощах.
Умирают в дуэлях и чугунных камерах наполненных газом.
А я вырос там,
Где пиво теплее и порно жестче.
Где юность гниёт между недописанным дипломом и старым ПАЗом,
В котором утром, теснее чем в детском гробу
И люди считают копейки с мечтами о вечном.
Я выбрал отчаянье. Выбрал тоску и борьбу.
И мне с этим жить, как со страшным увечьем.
Поэты рождаются в белых рубашках с бокалами пива,
Ломают систему нелепыми рифмами и ирокезом.
А я вырос там,
Где время не лечит и боль нестерпима,
Где каждый рассвет оставляет на сердце порезы.
Герой здесь не нужен. Не корчи, браток, Джона Рэмбо.
Пей тёплый портвейн, сбрось вещи с себя и танцуй.
Я буду лежать с пробитой кольчугой под небом
Похожим по цвету на первый мой поцелуй.
Поэты рождаются с планом на вечное завтра.
Толпой керуаков летят из родного гнезда.
А я заучил три строки, как дешевую мантру:
"Нет денег.
Нет счастья.
И нам всем пизда."
2016
Умирают в дуэлях и чугунных камерах наполненных газом.
А я вырос там,
Где пиво теплее и порно жестче.
Где юность гниёт между недописанным дипломом и старым ПАЗом,
В котором утром, теснее чем в детском гробу
И люди считают копейки с мечтами о вечном.
Я выбрал отчаянье. Выбрал тоску и борьбу.
И мне с этим жить, как со страшным увечьем.
Поэты рождаются в белых рубашках с бокалами пива,
Ломают систему нелепыми рифмами и ирокезом.
А я вырос там,
Где время не лечит и боль нестерпима,
Где каждый рассвет оставляет на сердце порезы.
Герой здесь не нужен. Не корчи, браток, Джона Рэмбо.
Пей тёплый портвейн, сбрось вещи с себя и танцуй.
Я буду лежать с пробитой кольчугой под небом
Похожим по цвету на первый мой поцелуй.
Поэты рождаются с планом на вечное завтра.
Толпой керуаков летят из родного гнезда.
А я заучил три строки, как дешевую мантру:
"Нет денег.
Нет счастья.
И нам всем пизда."
2016
Я внутри совершенно пустой,
Даже сердце как будто не бьётся.
Только память о жизни простой —
— Как на дне векового колодца.
Так, наверное, новый мертвец,
В первый раз выходя из могилы,
Всё не верит, что жизни конец,
Смотрит в небо и пробует силы.
Юрий Мандельштам
Даже сердце как будто не бьётся.
Только память о жизни простой —
— Как на дне векового колодца.
Так, наверное, новый мертвец,
В первый раз выходя из могилы,
Всё не верит, что жизни конец,
Смотрит в небо и пробует силы.
Юрий Мандельштам
Мужчина проверял посылки в озоне, прочитал название книжки и спросил, что значит «метанойя». Я не смог объяснить.
Я радуюсь прохожим с собаками.
Радуюсь, когда люди целуются.
Иногда музыка заставляет плакать.
Особенно нелепо, когда на улице.
Гордо иду, держу слезы в глазах.
Но в сердце ворчу недовольно:
Почему перед треком никто не сказал,
Что будет немного больно.
Слезы текут в узор звукоряда,
Начнется припев – и станет болезней.
Я радуюсь людям в красивых нарядах,
И тем, кто, как я, рыдает под песни.
2025
Радуюсь, когда люди целуются.
Иногда музыка заставляет плакать.
Особенно нелепо, когда на улице.
Гордо иду, держу слезы в глазах.
Но в сердце ворчу недовольно:
Почему перед треком никто не сказал,
Что будет немного больно.
Слезы текут в узор звукоряда,
Начнется припев – и станет болезней.
Я радуюсь людям в красивых нарядах,
И тем, кто, как я, рыдает под песни.
2025
1
Завтра бегу в озон отправлять очередную партию книжек. Но партия маленькая, поэтому хочу взять с собой еще пару штук. Если вам тоже нужен сборник, то пишите: @v_marshak
(где-то в закрепе есть подробности о формате/стоимости/страницах и тд)
(где-то в закрепе есть подробности о формате/стоимости/страницах и тд)
Онемевшей ладонью
Ты убираешь за ухо
Со щеки
Непослушную тонкую прядь.
Пусть они затолкают весь мир
В ненасытное брюхо.
Знаю точно, весну
Им у нас не отнять.
Вижу черные тучи.
Вижу блеск заплаканных глаз.
Я тебе улыбаюсь,
Но предательски губы дрожат.
И не важно,
Кто первым погибнет из нас.
Где останемся мы,
На какой стороне баррикад.
Ветер плачет,
Касаясь наших уставших плеч.
Президенты пускают слезу
Скупой куртизанки.
Ты взяла мою руку.
Нам остаётся лечь
На асфальт,
По которому скоро проедут танки.
2014
Ты убираешь за ухо
Со щеки
Непослушную тонкую прядь.
Пусть они затолкают весь мир
В ненасытное брюхо.
Знаю точно, весну
Им у нас не отнять.
Вижу черные тучи.
Вижу блеск заплаканных глаз.
Я тебе улыбаюсь,
Но предательски губы дрожат.
И не важно,
Кто первым погибнет из нас.
Где останемся мы,
На какой стороне баррикад.
Ветер плачет,
Касаясь наших уставших плеч.
Президенты пускают слезу
Скупой куртизанки.
Ты взяла мою руку.
Нам остаётся лечь
На асфальт,
По которому скоро проедут танки.
2014
В это воскресенье прочту пару стихов на вечере Серафимы.
Telegram
Ананасова.
Питер. 7 декабря, финальный концерт тура, что тут добавить?
Я вас всех очень жду.
Нужно завершить мощно. На фото я на одном из питерских концертов🫡
Специальные гости — Виталий Маршак и Алексей Виниченко!
Билеты и вся инфа тут.
Промокод VOLCHOK даст скидку.
Я вас всех очень жду.
Нужно завершить мощно. На фото я на одном из питерских концертов🫡
Специальные гости — Виталий Маршак и Алексей Виниченко!
Билеты и вся инфа тут.
Промокод VOLCHOK даст скидку.
Мне хочется сесть на пороге города
в лучах заходящего солнца
похожих на сноп света из кинокамеры
в мятых штанах
выгоревшей рубашке
сесть
и чинить игрушечный паровозик
Владимир Бурич
в лучах заходящего солнца
похожих на сноп света из кинокамеры
в мятых штанах
выгоревшей рубашке
сесть
и чинить игрушечный паровозик
Владимир Бурич
Ранние (и самые известные) работы Одилона Редона – это жуткие рисунки углем. Пауки и насекомые с человеческими лицами. Огромные глаза – грустные, страдающие, вопрошающие. Все это попытка изобразить и осмыслить ебейший ужас.
Отец Одилона Редона разбогател на работорговле, а сам художник прошел ужасы войны. Редон с детства был тревожником. Ему постоянно снились кошмары.
«Я приоткрыл дверь, ведущую к тайне. Для меня бессознательное, быть может, единственная реальность», – говорил художник.
Правда, позже Редон перешел к более ярким красам и пастели. Писал женские портреты и расписывал столовые богачей.
Отец Одилона Редона разбогател на работорговле, а сам художник прошел ужасы войны. Редон с детства был тревожником. Ему постоянно снились кошмары.
«Я приоткрыл дверь, ведущую к тайне. Для меня бессознательное, быть может, единственная реальность», – говорил художник.
Правда, позже Редон перешел к более ярким красам и пастели. Писал женские портреты и расписывал столовые богачей.