Скучный учебник - это убитое поколение (часть 3, фрагменты статьи киевского учителя физики Анатолия Шапиро, 1995)
Мы обучаем науке в отрыве от времени, не воспринимая ее ни как борьбу гипотез, ни как историческое явление. Мы хотим начётнически перечислить побольше, вместо того чтобы научить пользоваться главным. Что уж говорить об отражении современного научного миропонимания! Ни об одном лауреате Нобелевской премии за последние 30 лет в учебнике не сказано ни слова. Наши учебники - это не отражение какого бы то ни было научного мышления, а испорченные книги прошлого [XIX - БГ] века с хаотическими вкраплениями более поздних сведений.
Перелицовка. Я долгие годы собирал разные учебники по физике. […] Большинство из них похожи, как близкие родственники. Они настолько одинаковы по построению, по откровенно перенесенным из одного в другой иллюстрациям, по описаниям невозможных опытов… Многие действующие учебники - это перелицованные старые. Причём перелицованные так, что старый стержень, старая красивая идея ушла - ее не заметили. А нового стержня, вокруг которого вьётся нить познания, нет. Года через два эти произведения выбрасываются и в очередной раз переписываются.
Авторство. Такое впечатление, что учебники сочиняют люди, которые - не учёные как учёные, не учителя как учителя, а специалисты по переписыванию учебников. У них такая работа - в срок переписать. […] Классические учебники имели АВТОРА. В них не было псевдонаучного стиля, они были написаны на языке, понятном читателям. Их можно было петь. Там были образные примеры, которые завораживали. Там было уважение к знанию. […]
Эрзац-учебник. А на фоне этого огромное количество суррогатных пособий, карманных справочников… Издательские усилия, ушедшие на бездну пособий, давно могли бы решить проблему настоящих учебников. В газетах [полно оьъявлений репетиторов]. Нет числа шарлатанским издательствам, паразитирующим на лжи, которую сама школа и породила: она готовит к поступлению в вуз. Не к учебе в вузе, а к поступлению. А в вузе оказывается, что студенты умели только поступать, а не учиться.
Это очень созвучно идее экзаменов. Ни в одной науке не говорят: «Запомни!» Нам же все годы учебы в школе экзамен представляется не испытанием, не столкновением с новой нерешённой проблемой, а воспроизводством того, что ученик уже выучил.
Наверное, нужно понять, что если нет ни хорошего учителя, ни хорошего учебника, имеет смысл не изучать предмет вообще. […]
Романтический учебник. Вот такой пример. Американский учебник химии. Добротный учебник. Написали его хорошие учёные, хорошие методисты. Идею его создания вынашивали долго. На первой странице помещена фотография семьи с явными признаками болезни Паркинсона и затем - фотография той же семьи через 10 лет: новое поколение семьи этой болезнью уже не страдает. Они пользовались препаратами, изобретёнными в таком-то году такими-то учёными на такой-то фирме. А теперь подумайте, стоит ли развивать эту науку, химию?
В наших типовых учебниках такое невозможно представить. На первых страницах - рассказ, что такое эта наука. Потом - какие учёные ее делали. Потом простейшее - строение червяка. Мы не мыслим, что может быть как-то иначе. Если перед нами нечто увлекательно написанное, мы тут же заявляем: это не научная книжка […] Почему дети любят читать научно-популярную литературу и ненавидят учебники? […] Она обращена к читателю, написана со знанием дела, создана в результате большого труда. Для учебников следующей эпохи традиции этих книг не менее важны, чем классические. […]
Учебник неотделим от методов преподавания. Я много раз видел дидактические материалы к учебникам - мне было скучно. Переписанные параграфы, расположенные в 2 столбика. Все откровенно сводится к тому, что учитель произносит монологи. «Здравствуйте, дети, вчера мы выучили это, а сегодня выучим то..»
Мы обучаем науке в отрыве от времени, не воспринимая ее ни как борьбу гипотез, ни как историческое явление. Мы хотим начётнически перечислить побольше, вместо того чтобы научить пользоваться главным. Что уж говорить об отражении современного научного миропонимания! Ни об одном лауреате Нобелевской премии за последние 30 лет в учебнике не сказано ни слова. Наши учебники - это не отражение какого бы то ни было научного мышления, а испорченные книги прошлого [XIX - БГ] века с хаотическими вкраплениями более поздних сведений.
Перелицовка. Я долгие годы собирал разные учебники по физике. […] Большинство из них похожи, как близкие родственники. Они настолько одинаковы по построению, по откровенно перенесенным из одного в другой иллюстрациям, по описаниям невозможных опытов… Многие действующие учебники - это перелицованные старые. Причём перелицованные так, что старый стержень, старая красивая идея ушла - ее не заметили. А нового стержня, вокруг которого вьётся нить познания, нет. Года через два эти произведения выбрасываются и в очередной раз переписываются.
Авторство. Такое впечатление, что учебники сочиняют люди, которые - не учёные как учёные, не учителя как учителя, а специалисты по переписыванию учебников. У них такая работа - в срок переписать. […] Классические учебники имели АВТОРА. В них не было псевдонаучного стиля, они были написаны на языке, понятном читателям. Их можно было петь. Там были образные примеры, которые завораживали. Там было уважение к знанию. […]
Эрзац-учебник. А на фоне этого огромное количество суррогатных пособий, карманных справочников… Издательские усилия, ушедшие на бездну пособий, давно могли бы решить проблему настоящих учебников. В газетах [полно оьъявлений репетиторов]. Нет числа шарлатанским издательствам, паразитирующим на лжи, которую сама школа и породила: она готовит к поступлению в вуз. Не к учебе в вузе, а к поступлению. А в вузе оказывается, что студенты умели только поступать, а не учиться.
Это очень созвучно идее экзаменов. Ни в одной науке не говорят: «Запомни!» Нам же все годы учебы в школе экзамен представляется не испытанием, не столкновением с новой нерешённой проблемой, а воспроизводством того, что ученик уже выучил.
Наверное, нужно понять, что если нет ни хорошего учителя, ни хорошего учебника, имеет смысл не изучать предмет вообще. […]
Романтический учебник. Вот такой пример. Американский учебник химии. Добротный учебник. Написали его хорошие учёные, хорошие методисты. Идею его создания вынашивали долго. На первой странице помещена фотография семьи с явными признаками болезни Паркинсона и затем - фотография той же семьи через 10 лет: новое поколение семьи этой болезнью уже не страдает. Они пользовались препаратами, изобретёнными в таком-то году такими-то учёными на такой-то фирме. А теперь подумайте, стоит ли развивать эту науку, химию?
В наших типовых учебниках такое невозможно представить. На первых страницах - рассказ, что такое эта наука. Потом - какие учёные ее делали. Потом простейшее - строение червяка. Мы не мыслим, что может быть как-то иначе. Если перед нами нечто увлекательно написанное, мы тут же заявляем: это не научная книжка […] Почему дети любят читать научно-популярную литературу и ненавидят учебники? […] Она обращена к читателю, написана со знанием дела, создана в результате большого труда. Для учебников следующей эпохи традиции этих книг не менее важны, чем классические. […]
Учебник неотделим от методов преподавания. Я много раз видел дидактические материалы к учебникам - мне было скучно. Переписанные параграфы, расположенные в 2 столбика. Все откровенно сводится к тому, что учитель произносит монологи. «Здравствуйте, дети, вчера мы выучили это, а сегодня выучим то..»
Мир - это война. Война - это мир. ОВД-Инфо пропагандирует терроризм и экстремизм. Здравствуй, Оруэлл!
В книге замечательного поэта, переводчика и филолога Григория Кружкова «Привидение, которое хрустело печеньем, и другие сказки-рассказки» (М.: Октопус, 2017; отлично издана с рисунками Георгия Мурышкина) обнаружилась вот какая сказка. Есть она и на сайте Кружкова:
Главный закон природы
Полицейская сказка
Жил-был Полицейский. Однажды он отправился ловить рыбу, но забыл взять зонтик. И вдруг пошел дождь. Но Полицейский не растерялся. Он арестовал дождик, доставил его в полицейский участок, а сам снова пошел ловить рыбу. Но когда он добрался до озера, оказалось, что он забыл дома удочку. Ничего страшного, подумал Полицейский. Он немедленно арестовал две-три крупные рыбешки и стал развозить костер, чтобы сварить из них уху.
А в это время в полицейском участке дождик, который поместили в камеру с толстыми прутьями, успел наделать дел. Он залил пол огромной лужей, которая подтекла под кабинет самого Полицейского Начальника. Начальник вышел и стал строго распекать своих подчиненных: «Что за безобразие? Откуда дождик? Как сюда попал? Ах, он шел в неположенном месте? Подумаешь, преступление! Оштрафовать и немедленно выгнать!» Дождик вывели из камеры, оштрафовали на пять капель и отпустили на все четыре стороны.
Но злопамятный дождик из всех четырех сторон выбрал именно ту, куда пошел Полицейский. Он быстренько разыскал его на берегу озера и не только загасил костер, но и вымочил его самого до нитки. Полицейский хотел было снова арестовать дождик, но тот помахал у него перед носом квитанцией об уплате штрафа: мол, это вы видали? Не имеете права арестовывать за одно преступление дважды!
Полицейский рассвирепел. Тем более, что от сырости у него начался насморк и чих. Он арестовал свой собственный нос за чихание при отягчающих обстоятельствах и повез его в полицейский участок для допроса. Но по дороге шина автомобиля наехала на гвоздь и спустила. Полицейский сразу арестовал гвоздь, а заодно и шину – за недоносительство. Видно, он просто спутал недоносительство с недовозительством – ведь шина не довезла его до города.
И тут уже он стал арестовывать всё подряд. Он арестовал дорогу, все деревья, росшие вдоль дороги, луг и коров на лугу, жуков на дереве и чаек в небе. Он арестовал даже запах травы, ветер и облака. Он хотел арестовать и солнце, но солнце, догадываясь о намерениях Полицейского, долгое время скрывалось за облаками. Наконец из любопытства оно выглянуло – и тут же было арестовано, как и весь остальной мир.
Стало темно и тихо.
- Ага! Попались, голубчики! – воскликнул Полицейский. – У меня не пошалишь! Я – самый главный, я – самый сильный!
И вдруг он почувствовал, что очень устал. Сон – начальник всех Полицейских и всех Полицейских Начальников – арестовал его на месте. Он лег, подложил под голову кобуру и уснул – прямо на краю дороги.
Когда он проснулся, коровы снова щипали траву, ветер дул, солнце сияло, и крупная божья коровка ползала по кокарде его полицейской фуражки… Полицейский смотрел вокруг недоумевая. Что-то непредвиденное произошло, пока он спал…
Мир сбежал из-под ареста!
И вдруг он понял, что это и есть Главный Закон Природы. И называется он – Утро.
Главный закон природы
Полицейская сказка
Жил-был Полицейский. Однажды он отправился ловить рыбу, но забыл взять зонтик. И вдруг пошел дождь. Но Полицейский не растерялся. Он арестовал дождик, доставил его в полицейский участок, а сам снова пошел ловить рыбу. Но когда он добрался до озера, оказалось, что он забыл дома удочку. Ничего страшного, подумал Полицейский. Он немедленно арестовал две-три крупные рыбешки и стал развозить костер, чтобы сварить из них уху.
А в это время в полицейском участке дождик, который поместили в камеру с толстыми прутьями, успел наделать дел. Он залил пол огромной лужей, которая подтекла под кабинет самого Полицейского Начальника. Начальник вышел и стал строго распекать своих подчиненных: «Что за безобразие? Откуда дождик? Как сюда попал? Ах, он шел в неположенном месте? Подумаешь, преступление! Оштрафовать и немедленно выгнать!» Дождик вывели из камеры, оштрафовали на пять капель и отпустили на все четыре стороны.
Но злопамятный дождик из всех четырех сторон выбрал именно ту, куда пошел Полицейский. Он быстренько разыскал его на берегу озера и не только загасил костер, но и вымочил его самого до нитки. Полицейский хотел было снова арестовать дождик, но тот помахал у него перед носом квитанцией об уплате штрафа: мол, это вы видали? Не имеете права арестовывать за одно преступление дважды!
Полицейский рассвирепел. Тем более, что от сырости у него начался насморк и чих. Он арестовал свой собственный нос за чихание при отягчающих обстоятельствах и повез его в полицейский участок для допроса. Но по дороге шина автомобиля наехала на гвоздь и спустила. Полицейский сразу арестовал гвоздь, а заодно и шину – за недоносительство. Видно, он просто спутал недоносительство с недовозительством – ведь шина не довезла его до города.
И тут уже он стал арестовывать всё подряд. Он арестовал дорогу, все деревья, росшие вдоль дороги, луг и коров на лугу, жуков на дереве и чаек в небе. Он арестовал даже запах травы, ветер и облака. Он хотел арестовать и солнце, но солнце, догадываясь о намерениях Полицейского, долгое время скрывалось за облаками. Наконец из любопытства оно выглянуло – и тут же было арестовано, как и весь остальной мир.
Стало темно и тихо.
- Ага! Попались, голубчики! – воскликнул Полицейский. – У меня не пошалишь! Я – самый главный, я – самый сильный!
И вдруг он почувствовал, что очень устал. Сон – начальник всех Полицейских и всех Полицейских Начальников – арестовал его на месте. Он лег, подложил под голову кобуру и уснул – прямо на краю дороги.
Когда он проснулся, коровы снова щипали траву, ветер дул, солнце сияло, и крупная божья коровка ползала по кокарде его полицейской фуражки… Полицейский смотрел вокруг недоумевая. Что-то непредвиденное произошло, пока он спал…
Мир сбежал из-под ареста!
И вдруг он понял, что это и есть Главный Закон Природы. И называется он – Утро.
Forwarded from Страна и мир
💬 Как сделать науку популярной? И как сохранить психическое здоровье, когда твоя страна подвержена историческому регрессу?
Комментарий Екатерины Шульман (политолог, доцент кафедры политических и правовых учений факультета политических наук «Шанинки» — Московской высшей школы социальных и экономических наук) на обсуждении книги Стивена Пинкера «Просвещение продолжается»
Как сделать науку популярной? Значительную роль здесь играют всеобщая грамотность и новые технологии распространения информации. К примеру, во все предыдущие века вспышки заразных заболеваний вызывали у человечества всплеск иррациональности. А сегодня даже поведение, которое мы в ситуации пандемии считаем иррациональным (отрицание пользы вакцин или санитарных ограничений), паразитирует на научном мышлении и пользуется наукообразным языком. Практически никто не проповедует магические способы лечения; не появилось религиозных лидеров, обещающих излечение путем чтения молитв, поста или самопожертвования. Погромов и коллективных самоубийств тоже что-то не видно. Вместо этого мы слышим от людей, отрицающих Covid-19, утверждения о намеренной разработке вируса как биологического оружия, о недостаточной проверенности или надежности вакцин, о том, что маски не помогают, а надо всем переболеть и приобрести коллективный иммунитет. Это может быть верным или неверным, но это не иррациональные и не мистические объяснения: конспирологическое утверждение, постулируя альтернативный тип причинности, отсылает к рациональности, хотя само рациональным может не являться. Это мышление секулярного, нерелигиозного социума.
Всеобщее образование, как минимум среднее, дало нам широкое распространение языка рациональности, языка науки. Все больше людей знают, например, что такое процент. Большинство людей оперируют этой концепцией и используют ее в повседневной жизни, как будто они с ней родились. Между тем, это довольно сложное математическое понятие. Все меньше людей полагает, что, когда гремит гром — это пророк Илья на колеснице по небу несется и т.д.
Еще одно показательное явление — взрывной рост на рынке образовательных услуг. Часть этого рынка заполнена шарлатанами, часть курсов неизвестно чему посвящена, часть — малопонятный «коучинг личностного роста», но посмотрите, каков спрос! Посмотрите, как люди хотят учиться хоть чему-то: от выпечки пирогов до написания кода.
Поэтому нам нужно больше беспокоиться о том, чтобы людей, пропагандирующих лженауку, и обманщиков, которые неизбежно будут всегда, становилось меньше. Для этого было бы здорово внушать образованным людям, что у них есть некоторый долг перед обществом: рассказывать о том, что знаешь. Действительно, коммуникативная функция становится центральной и в экономическом обороте, и в гражданской жизни. И мы должны быть заинтересованы, — как люди, желающие блага своей стране и человечеству в целом, — чтобы распространялись коммуникативные навыки. Необходимо, чтобы «факел просвещения» несли максимально высоко и по возможности повсеместно.
Что делать тем, кто живет на территории, переживающей ярко выраженный исторический регресс? Есть одна базовая вещь, которую нужно держать в голове: не забывайте о том, что такое нормальная человеческая жизнь. Самое страшное, что может случиться — это ваше сомнение относительно того, что такое норма. Если впустить этого червя в свой мозг, он вас сожрет. До момента возвращения своего социума на дорогу прогресса вы доживете нравственным инвалидом и не сможете воспользоваться теми благами, которые обещает нам будущее. Помните, что такое правда и неправда, где верх и где низ, где лево и право. В этом смысле книга Стивена Пинкера «Просвещение продолжается: в защиту разума, науки, гуманизма и прогресса» поможет удерживать эти координаты.
Присоединиться к тому, что кажется всеподавляющей силой, очень легко. Это человеческий инстинкт. Противостоять такой силе хотя бы внутри собственной головы бывает очень сложно. Но это необходимо для того, чтобы не остаться с «поломанной головой», чего всем хотелось бы пожелать избежать.▪️
Комментарий Екатерины Шульман (политолог, доцент кафедры политических и правовых учений факультета политических наук «Шанинки» — Московской высшей школы социальных и экономических наук) на обсуждении книги Стивена Пинкера «Просвещение продолжается»
Как сделать науку популярной? Значительную роль здесь играют всеобщая грамотность и новые технологии распространения информации. К примеру, во все предыдущие века вспышки заразных заболеваний вызывали у человечества всплеск иррациональности. А сегодня даже поведение, которое мы в ситуации пандемии считаем иррациональным (отрицание пользы вакцин или санитарных ограничений), паразитирует на научном мышлении и пользуется наукообразным языком. Практически никто не проповедует магические способы лечения; не появилось религиозных лидеров, обещающих излечение путем чтения молитв, поста или самопожертвования. Погромов и коллективных самоубийств тоже что-то не видно. Вместо этого мы слышим от людей, отрицающих Covid-19, утверждения о намеренной разработке вируса как биологического оружия, о недостаточной проверенности или надежности вакцин, о том, что маски не помогают, а надо всем переболеть и приобрести коллективный иммунитет. Это может быть верным или неверным, но это не иррациональные и не мистические объяснения: конспирологическое утверждение, постулируя альтернативный тип причинности, отсылает к рациональности, хотя само рациональным может не являться. Это мышление секулярного, нерелигиозного социума.
Всеобщее образование, как минимум среднее, дало нам широкое распространение языка рациональности, языка науки. Все больше людей знают, например, что такое процент. Большинство людей оперируют этой концепцией и используют ее в повседневной жизни, как будто они с ней родились. Между тем, это довольно сложное математическое понятие. Все меньше людей полагает, что, когда гремит гром — это пророк Илья на колеснице по небу несется и т.д.
Еще одно показательное явление — взрывной рост на рынке образовательных услуг. Часть этого рынка заполнена шарлатанами, часть курсов неизвестно чему посвящена, часть — малопонятный «коучинг личностного роста», но посмотрите, каков спрос! Посмотрите, как люди хотят учиться хоть чему-то: от выпечки пирогов до написания кода.
Поэтому нам нужно больше беспокоиться о том, чтобы людей, пропагандирующих лженауку, и обманщиков, которые неизбежно будут всегда, становилось меньше. Для этого было бы здорово внушать образованным людям, что у них есть некоторый долг перед обществом: рассказывать о том, что знаешь. Действительно, коммуникативная функция становится центральной и в экономическом обороте, и в гражданской жизни. И мы должны быть заинтересованы, — как люди, желающие блага своей стране и человечеству в целом, — чтобы распространялись коммуникативные навыки. Необходимо, чтобы «факел просвещения» несли максимально высоко и по возможности повсеместно.
Что делать тем, кто живет на территории, переживающей ярко выраженный исторический регресс? Есть одна базовая вещь, которую нужно держать в голове: не забывайте о том, что такое нормальная человеческая жизнь. Самое страшное, что может случиться — это ваше сомнение относительно того, что такое норма. Если впустить этого червя в свой мозг, он вас сожрет. До момента возвращения своего социума на дорогу прогресса вы доживете нравственным инвалидом и не сможете воспользоваться теми благами, которые обещает нам будущее. Помните, что такое правда и неправда, где верх и где низ, где лево и право. В этом смысле книга Стивена Пинкера «Просвещение продолжается: в защиту разума, науки, гуманизма и прогресса» поможет удерживать эти координаты.
Присоединиться к тому, что кажется всеподавляющей силой, очень легко. Это человеческий инстинкт. Противостоять такой силе хотя бы внутри собственной головы бывает очень сложно. Но это необходимо для того, чтобы не остаться с «поломанной головой», чего всем хотелось бы пожелать избежать.▪️
Новости 27-28 декабря как зеркало 2021 года. Думаю, всем понятно, как они связаны:
1. Верховный суд России решил ликвидировать Межлународный Мемориал.
2. Россия вошла в топ-5 самых несчастных стран мира. Ниже индекс счастья только в Ираке, Гане, Афганистане и Гонконге. https://ift.tt/3z4mkyE
3. Россия может использовать вооруженные силы для защиты своих граждан за рубежом. https://www.rbc.ru/politics/28/12/2021/61cab75f9a79477607da9546
4. Флейтиста группы «Аквариум» Брайана Финнегана не впустили в Россию.
5. Администрация президента действительно ведет подготовку к выборам 2024 года, заявил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.
6. МИД и Минобороны РФ считают, что Запад хочет разжечь на Украине «маленькую войну». https://www.kommersant.ru/doc/5153396
7. Росстат меняет методику подсчёта инфляции после требования Путина снизить ее до 4% (методику подсчёта доходов меняли уже несколько раз за последние годы). https://ift.tt/3qnYzh6
1. Верховный суд России решил ликвидировать Межлународный Мемориал.
2. Россия вошла в топ-5 самых несчастных стран мира. Ниже индекс счастья только в Ираке, Гане, Афганистане и Гонконге. https://ift.tt/3z4mkyE
3. Россия может использовать вооруженные силы для защиты своих граждан за рубежом. https://www.rbc.ru/politics/28/12/2021/61cab75f9a79477607da9546
4. Флейтиста группы «Аквариум» Брайана Финнегана не впустили в Россию.
5. Администрация президента действительно ведет подготовку к выборам 2024 года, заявил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.
6. МИД и Минобороны РФ считают, что Запад хочет разжечь на Украине «маленькую войну». https://www.kommersant.ru/doc/5153396
7. Росстат меняет методику подсчёта инфляции после требования Путина снизить ее до 4% (методику подсчёта доходов меняли уже несколько раз за последние годы). https://ift.tt/3qnYzh6
finanz.ru
Россия вошла в топ-5 самых несчастных стран мира
Ниже индекс счастья только в Ираке, Гане, Афганистане и Гонконге.
О памяти места
В какой-то кофейне взял журнал «Русский пионер»: оказывается этот памятник времён сурковской «суверенной демократии» ещё существует, - уже 106-й, профинансированный Сбербанком номер. Интересного там не особо много, но вот обнаружился в нем рассказ инвестбанкира Марка Гарбера о том, как он после 9 класса московской английской спецшколы в начале 1970-х проходил практику на юге. Студентов тогда отправляли на сентябрьский сбор картошки, а старшеклассников нередко - на июньский сбор черешни.
Собирали черешню, сбивали ящики, «эффективность наша была много выше местных работников, а зарплата много ниже». За вычетом стоимости жилья и еды труд школьников был почти бесплатным. Государству показывалось, что работали сотрудники совхоза, и заработок начислялся им.
Особо блатной категорией были грузчики - особенно те, что ездили с машиной на погрузку в аэропорт. Совхозная бухгалтерия напоминала игру в трехмерные шахматы с сложными правилами. «Очевидно было одно: все работает во благо ограниченного числа совхозных руководителей, состоявших в тесных отношениях с местным партийным аппаратом. Практика, как и обещали учителя, оказалась «школой жизни», только не в том смысле: многим она впервые открыла глаза на реальность.
Технология воровства была простой: грузовик забирал ящики с черешней из сада. Перед этим его взвешивали - так определялся вес продукции. «Хитрость состояла в том, чтобы после загрузки в саду до весов остановиться на дороге, сгрузить десяток-другой ящиков и взвешиваться без них». Эта процедура называлась «важением», и местные интересовались: «Черешня важенная?» Очевидно, сгруженные ящики шли «налево». На пути в аэропорт ящики забирались [местной мафией] и продавались перекупщикам. Четырём девятиклассникам, соучастникам хищения, полагалась доля - два ящика, которые обменивались на 2-3 бутылки портвейна.
Мальчикам даже доверили заносить новый холодильник в дом директора совхоза. «По тем временам это был дворец с покрытыми лаком паркетными полами, бесконечными сервантами, модными стенками, коврами и обилием хрусталя. Видимо, показывать эту роскошь местным было неправильно, а мы все равно скоро должны были уехать. Да и что мы могли рассказать и кому?»
Остаётся сказать, что совхоз назывался «Кущевский». Если вдруг кому это название ничего не говорит, то почитайте раз, два, три, четыре, пять - о том, что происходило там 30-50 лет спустя. Поразительная память места.
В какой-то кофейне взял журнал «Русский пионер»: оказывается этот памятник времён сурковской «суверенной демократии» ещё существует, - уже 106-й, профинансированный Сбербанком номер. Интересного там не особо много, но вот обнаружился в нем рассказ инвестбанкира Марка Гарбера о том, как он после 9 класса московской английской спецшколы в начале 1970-х проходил практику на юге. Студентов тогда отправляли на сентябрьский сбор картошки, а старшеклассников нередко - на июньский сбор черешни.
Собирали черешню, сбивали ящики, «эффективность наша была много выше местных работников, а зарплата много ниже». За вычетом стоимости жилья и еды труд школьников был почти бесплатным. Государству показывалось, что работали сотрудники совхоза, и заработок начислялся им.
Особо блатной категорией были грузчики - особенно те, что ездили с машиной на погрузку в аэропорт. Совхозная бухгалтерия напоминала игру в трехмерные шахматы с сложными правилами. «Очевидно было одно: все работает во благо ограниченного числа совхозных руководителей, состоявших в тесных отношениях с местным партийным аппаратом. Практика, как и обещали учителя, оказалась «школой жизни», только не в том смысле: многим она впервые открыла глаза на реальность.
Технология воровства была простой: грузовик забирал ящики с черешней из сада. Перед этим его взвешивали - так определялся вес продукции. «Хитрость состояла в том, чтобы после загрузки в саду до весов остановиться на дороге, сгрузить десяток-другой ящиков и взвешиваться без них». Эта процедура называлась «важением», и местные интересовались: «Черешня важенная?» Очевидно, сгруженные ящики шли «налево». На пути в аэропорт ящики забирались [местной мафией] и продавались перекупщикам. Четырём девятиклассникам, соучастникам хищения, полагалась доля - два ящика, которые обменивались на 2-3 бутылки портвейна.
Мальчикам даже доверили заносить новый холодильник в дом директора совхоза. «По тем временам это был дворец с покрытыми лаком паркетными полами, бесконечными сервантами, модными стенками, коврами и обилием хрусталя. Видимо, показывать эту роскошь местным было неправильно, а мы все равно скоро должны были уехать. Да и что мы могли рассказать и кому?»
Остаётся сказать, что совхоз назывался «Кущевский». Если вдруг кому это название ничего не говорит, то почитайте раз, два, три, четыре, пять - о том, что происходило там 30-50 лет спустя. Поразительная память места.
В @Econsonline - подборка из интересных исследований и книжек, вышедших на английском в 2021. Среди рекомендаций:
⁃ Рубен Ениколопов об исследовании Евгения Яковлева и др. о том, как убивает протекционизм - ценовые ограничения на российском фармрынке. Регулирование цен на «жизненно важные препараты» привело к росту смертности на 40% от заболеваний, от которых они лечат. Ещё Рубен рассказал о работах, показывающих вред от соцсетей для психологического благополучия.
⁃ У Фелиппе Агийона вышла книжка о конкуренции и инновациях.
⁃ Даниил Шестаков (EconGrowth Channel - @growthecon): Несколько работ о коммуникации центробанков.
⁃ Первый учебник по экономике суверенного дефолта.
⁃ Евсей Гурвич о работе из дома и о том, как ковид протестировал качество работы правительств.
⁃ Я рассказал, как Саез и Зукман взбудоражили политиков идеей налога на неполученный capital gain для американских миллиардеров и на акции глобальных корпораций.
⁃ И о работе Фисмана и Гуриева о том, как участие в коррупции сказывается на прибыли фирм.
⁃ Олег Ицхоки о макроэкономике с гетерогенными домашними хозяйствами и макроэкономике, анализирующей микроданные.
https://econs.online/articles/ekonomika/samye-vazhnye-ekonomicheskie-issledovaniya-i-otkrytiya-2021-goda/
⁃ Рубен Ениколопов об исследовании Евгения Яковлева и др. о том, как убивает протекционизм - ценовые ограничения на российском фармрынке. Регулирование цен на «жизненно важные препараты» привело к росту смертности на 40% от заболеваний, от которых они лечат. Ещё Рубен рассказал о работах, показывающих вред от соцсетей для психологического благополучия.
⁃ У Фелиппе Агийона вышла книжка о конкуренции и инновациях.
⁃ Даниил Шестаков (EconGrowth Channel - @growthecon): Несколько работ о коммуникации центробанков.
⁃ Первый учебник по экономике суверенного дефолта.
⁃ Евсей Гурвич о работе из дома и о том, как ковид протестировал качество работы правительств.
⁃ Я рассказал, как Саез и Зукман взбудоражили политиков идеей налога на неполученный capital gain для американских миллиардеров и на акции глобальных корпораций.
⁃ И о работе Фисмана и Гуриева о том, как участие в коррупции сказывается на прибыли фирм.
⁃ Олег Ицхоки о макроэкономике с гетерогенными домашними хозяйствами и макроэкономике, анализирующей микроданные.
https://econs.online/articles/ekonomika/samye-vazhnye-ekonomicheskie-issledovaniya-i-otkrytiya-2021-goda/
Forwarded from Страна и мир
💬 Лев Рубинштейн, писатель
Что-то ведь надо же и пожелать?
«Каким вам запомнился уходящий год? - неоправданно бодрым голосом спрашивает медиа-барышня из телефона. – Каким он был для вас?»
«Ну, такое…» - неопределенно говорю я.
Нет, ну а все же?
Ну, а все же - это был год тревог – за родных, за друзей, за себя самих. Это был год дальнейшей эскалации абсурда, бушующего в общественном, в политическом, в медийном пространстве.
Это был год нескончаемых потерь.
Таков, разумеется, каждый год. Но этот, прошедший, по густоте человеческих потерь сопоставим лишь с предыдущим, а тот в свою очередь - с годами войн или с годами массового государственного террора.
Но моему поколению ведь и то, и другое известно лишь по рассказам старших, по художественной литературе, по мемуарам, по кино. Поэтому мы постоянно «вспоминали» то, чего не могли помнить сами. О похоронках, о бомбежках и бомбоубежищах, о светомаскировке, о шуме ночного мотора в гулком пустынном дворе, о резко хлопающей в ночной напряженной тишине дверце лифта, о ночных шепотах: «Это за кем?»
За кем сегодня пришла эта поганая бездушная зараза, что бы это ни значило? За кем она явится завтра?
Сейчас тоже гибнут или страдают, и не только на «ковидных» фронтах. Людей хватают, людей пытают, людей за просто так держат в тюремных камерах, таскают на допросы или являются к ним с обысками в пять часов утра. Их мучает, им ломает жизнь не вирус, их мучают другие люди, устроенные, казалось бы, несколько сложнее, чем вирусы, но точно так же, как и они, лишенные органов чувств.
Да, все так! Но все равно!
Но все равно нам что-то кажется смешным и от чего-то нам весело. Мы живые, и едва ли так уж надо этого стесняться.
Когда я узнаю о том, что кто-то у кого-то родился, кто-то излечился от тяжкой хвори, кто-то издал долгожданную книжку, кто-то показал фотографию смеющегося ребенка, кто-то продемонстрировал спящего среди подушек толстого теплотворного кота, кто-то сообщил о том, что у него или у нее с утра непонятно почему хорошее настроение и хочется петь, я думаю, что в наши времена вот это все вместе и каждое по отдельности необходимо аккуратно складывать в специальную непромокаемую и несгораемую коробочку и бережно хранить ее в укромном и надежном месте, время от времени открывая ее и любовно разглядывая эти драгоценности.
Новогодние дни с их невольно повышенной возбудимостью обладают способностью выуживать из памяти какие-то случайные эпизоды, ощущения, запахи, звуки. И не только выдергивать их из памяти, но и неизбежно наделять их не всегда свойственной им значительностью, тайными какими-то смыслами и не без некоторого основания подозревать их в причастности к миру чудес.
Что-то ведь надо же и пожелать? Вам, себе, нам всем?
Давайте пожелаем друг другу выжить. Не просто физически выжить - это, разумеется, само собой, особенно если учитывать некоторую специфическую, мягко говоря, фактуру нынешних времен.
Это само собой. Но не только. Пожелаем друг другу выжить такими, какие мы есть, то есть не теряющими ощущения внутренней свободы, способности к диалогу, к трезвому анализу, к спасительному здравому смыслу.
Можно также пожелать сохранять в меру возможности веселые и непредвзятые отношения с реальностью, учась при этом отличать реальность, даже не самую комфортабельную, от навязчивого бреда, пусть даже и соблазнительного.
Давайте понадеемся также на то, что все наши любимые останутся с нами, что все те, с кем нам всегда интересно и весело, останутся живыми, здоровыми и бодрыми, насколько это позволят обстоятельства… Ну, и на обстоятельства понадеемся тоже.
Впадая хотя и не в смертный, но все же в несомненный грех самоцитирования, позволю себе сказать, что «самое главное - это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу». Попробуем преуспеть и в этом деле тоже.
С Новым годом, мои дорогие! ▪️
Что-то ведь надо же и пожелать?
«Каким вам запомнился уходящий год? - неоправданно бодрым голосом спрашивает медиа-барышня из телефона. – Каким он был для вас?»
«Ну, такое…» - неопределенно говорю я.
Нет, ну а все же?
Ну, а все же - это был год тревог – за родных, за друзей, за себя самих. Это был год дальнейшей эскалации абсурда, бушующего в общественном, в политическом, в медийном пространстве.
Это был год нескончаемых потерь.
Таков, разумеется, каждый год. Но этот, прошедший, по густоте человеческих потерь сопоставим лишь с предыдущим, а тот в свою очередь - с годами войн или с годами массового государственного террора.
Но моему поколению ведь и то, и другое известно лишь по рассказам старших, по художественной литературе, по мемуарам, по кино. Поэтому мы постоянно «вспоминали» то, чего не могли помнить сами. О похоронках, о бомбежках и бомбоубежищах, о светомаскировке, о шуме ночного мотора в гулком пустынном дворе, о резко хлопающей в ночной напряженной тишине дверце лифта, о ночных шепотах: «Это за кем?»
За кем сегодня пришла эта поганая бездушная зараза, что бы это ни значило? За кем она явится завтра?
Сейчас тоже гибнут или страдают, и не только на «ковидных» фронтах. Людей хватают, людей пытают, людей за просто так держат в тюремных камерах, таскают на допросы или являются к ним с обысками в пять часов утра. Их мучает, им ломает жизнь не вирус, их мучают другие люди, устроенные, казалось бы, несколько сложнее, чем вирусы, но точно так же, как и они, лишенные органов чувств.
Да, все так! Но все равно!
Но все равно нам что-то кажется смешным и от чего-то нам весело. Мы живые, и едва ли так уж надо этого стесняться.
Когда я узнаю о том, что кто-то у кого-то родился, кто-то излечился от тяжкой хвори, кто-то издал долгожданную книжку, кто-то показал фотографию смеющегося ребенка, кто-то продемонстрировал спящего среди подушек толстого теплотворного кота, кто-то сообщил о том, что у него или у нее с утра непонятно почему хорошее настроение и хочется петь, я думаю, что в наши времена вот это все вместе и каждое по отдельности необходимо аккуратно складывать в специальную непромокаемую и несгораемую коробочку и бережно хранить ее в укромном и надежном месте, время от времени открывая ее и любовно разглядывая эти драгоценности.
Новогодние дни с их невольно повышенной возбудимостью обладают способностью выуживать из памяти какие-то случайные эпизоды, ощущения, запахи, звуки. И не только выдергивать их из памяти, но и неизбежно наделять их не всегда свойственной им значительностью, тайными какими-то смыслами и не без некоторого основания подозревать их в причастности к миру чудес.
Что-то ведь надо же и пожелать? Вам, себе, нам всем?
Давайте пожелаем друг другу выжить. Не просто физически выжить - это, разумеется, само собой, особенно если учитывать некоторую специфическую, мягко говоря, фактуру нынешних времен.
Это само собой. Но не только. Пожелаем друг другу выжить такими, какие мы есть, то есть не теряющими ощущения внутренней свободы, способности к диалогу, к трезвому анализу, к спасительному здравому смыслу.
Можно также пожелать сохранять в меру возможности веселые и непредвзятые отношения с реальностью, учась при этом отличать реальность, даже не самую комфортабельную, от навязчивого бреда, пусть даже и соблазнительного.
Давайте понадеемся также на то, что все наши любимые останутся с нами, что все те, с кем нам всегда интересно и весело, останутся живыми, здоровыми и бодрыми, насколько это позволят обстоятельства… Ну, и на обстоятельства понадеемся тоже.
Впадая хотя и не в смертный, но все же в несомненный грех самоцитирования, позволю себе сказать, что «самое главное - это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу». Попробуем преуспеть и в этом деле тоже.
С Новым годом, мои дорогие! ▪️
«Искусство жить в темные времена, или получиться ли заставить себя не стать негодяем», - так называлось выступление философа Ивана Микиртумова на конференции «Российские реалии». То есть как проскочить между шестеренками авторитаризма и остаться порядочным человеком. Леонид Никитинский из «Новой» поговорил с Иваном по мотивам этого доклада. Разговор о счастье тут уместен, поскольку происходящее с нами ставит вопрос о том, не станут ли некоторые пути проигрышем всей жизни, провалом и неудачей. Не лучше ли принять правила игры и искать счастье в предлагаемых обстоятельствами вариантах, нежели скрываться во внутреннюю или в настоящую эмиграцию? Несколько фрагментов (https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/30/vremia-zastoikov):
Человек устремлён к тому, чтобы жить счастливо и с приятностью, а потому, если, например, государство этому способствует, то оно есть благо, а если вредит, то зло. Для древних греков эпохи расцвета полисной демократии счастье не может быть достигнуто вне общества. В центре всего здесь добродетель — социальное проявление добра. Счастье, говорит тот же Аристотель, — это добродетельная жизнь. Счастливая жизнь обретается здесь как процесс, ты не достигаешь однажды состояния, в котором ты полностью и окончательно счастлив, ты всегда занят воспроизводством своей счастливой жизни. И на этом пути ты не можешь не взаимодействовать с другими просто потому, что человек один не выживает.
Темные времена» — как у Ханны Аренд, — они же — «времена глухие», в которых мы проживаем, — это когда мы не видим ближнего и не слышим его, хотя бы он был плотнейшим образом прижат к тебе в метро. Вся оптика и все звукоуловители направлены наверх, к власти, так как от нее зависит неизмеримо большее, нежели от ближнего. А ближний — потенциальный конкурент за ресурсы или орудие власти против тебя, или же тот, против которого орудием власти будешь ты, но, главное, ни в коем случае не союзник в деле движения к общему благу. Это состояние российский режим поддерживает и культивирует. Здесь любая позиция, дающая хоть какую-то власть, есть соблазн превратить ее просто в орудие подавления, то есть стать в той или иной мере негодяем.
Сила одного использует слабость другого — неумение сопротивляться, неспособность к солидарности, но эта сила поддаётся слабости не устоять перед соблазнами и стать орудием против ближнего, предать себя самого в лице другого — такого же как ты. Сущность негодяйства состоит в предательстве человека в себе.
Авторитаризм застоя, старый режим, в котором мы сегодня живем, идет против жизни, поэтому работа на него есть негодяйство. Тут, конечно, много градаций. Можно рассуждать так, что лучше я буду сидеть на некотором властном месте, делать что-то плохое вполсилы, сдерживать зло, иногда поступая и по совести, чем другой придет и примется негодяйствовать с размахом. Так рассуждают многие, и часто в пользу негодяйства склоняет простое малодушие, — за зарплату, возможности карьерного движения или просто, чтобы не вредить отчетности ты готов, например, отправить за решетку невиновного человека. Но всякий негодяй знает, что он негодяй, знает, что делает то, чего не нужно делать, что предаёт человека в себе и знает, что в этом нельзя признаваться.
В темные и глухие времена, когда мертвые пытаются тащить с собой живых и вся эта игра в нежить сопровождается нарастанием опасности для жизни человечества как таковой, следует заботиться о себе, культивируя непричастность к негодяйству, выстраивая вокруг себя и как получится далеко миры нормальных человеческих отношений. Следует быть бдительным к соблазнам негодяйства, не нужно стесняться помогать другим в него не впасть. Но, при этом следует и беречь себя, понимая, что жизнь однажды потребует добросовестного к себе отношения, и ты будешь в этом полезен, не нужно рисковать собой без нужды. Мы знаем, с какими мертвяками мы имеем дело, иногда при встрече лучше перейти на другую сторону улицы. И вот, ведя такую непростую жизнь, можно, иногда пытаться думать, что ты счастлив.
Человек устремлён к тому, чтобы жить счастливо и с приятностью, а потому, если, например, государство этому способствует, то оно есть благо, а если вредит, то зло. Для древних греков эпохи расцвета полисной демократии счастье не может быть достигнуто вне общества. В центре всего здесь добродетель — социальное проявление добра. Счастье, говорит тот же Аристотель, — это добродетельная жизнь. Счастливая жизнь обретается здесь как процесс, ты не достигаешь однажды состояния, в котором ты полностью и окончательно счастлив, ты всегда занят воспроизводством своей счастливой жизни. И на этом пути ты не можешь не взаимодействовать с другими просто потому, что человек один не выживает.
Темные времена» — как у Ханны Аренд, — они же — «времена глухие», в которых мы проживаем, — это когда мы не видим ближнего и не слышим его, хотя бы он был плотнейшим образом прижат к тебе в метро. Вся оптика и все звукоуловители направлены наверх, к власти, так как от нее зависит неизмеримо большее, нежели от ближнего. А ближний — потенциальный конкурент за ресурсы или орудие власти против тебя, или же тот, против которого орудием власти будешь ты, но, главное, ни в коем случае не союзник в деле движения к общему благу. Это состояние российский режим поддерживает и культивирует. Здесь любая позиция, дающая хоть какую-то власть, есть соблазн превратить ее просто в орудие подавления, то есть стать в той или иной мере негодяем.
Сила одного использует слабость другого — неумение сопротивляться, неспособность к солидарности, но эта сила поддаётся слабости не устоять перед соблазнами и стать орудием против ближнего, предать себя самого в лице другого — такого же как ты. Сущность негодяйства состоит в предательстве человека в себе.
Авторитаризм застоя, старый режим, в котором мы сегодня живем, идет против жизни, поэтому работа на него есть негодяйство. Тут, конечно, много градаций. Можно рассуждать так, что лучше я буду сидеть на некотором властном месте, делать что-то плохое вполсилы, сдерживать зло, иногда поступая и по совести, чем другой придет и примется негодяйствовать с размахом. Так рассуждают многие, и часто в пользу негодяйства склоняет простое малодушие, — за зарплату, возможности карьерного движения или просто, чтобы не вредить отчетности ты готов, например, отправить за решетку невиновного человека. Но всякий негодяй знает, что он негодяй, знает, что делает то, чего не нужно делать, что предаёт человека в себе и знает, что в этом нельзя признаваться.
В темные и глухие времена, когда мертвые пытаются тащить с собой живых и вся эта игра в нежить сопровождается нарастанием опасности для жизни человечества как таковой, следует заботиться о себе, культивируя непричастность к негодяйству, выстраивая вокруг себя и как получится далеко миры нормальных человеческих отношений. Следует быть бдительным к соблазнам негодяйства, не нужно стесняться помогать другим в него не впасть. Но, при этом следует и беречь себя, понимая, что жизнь однажды потребует добросовестного к себе отношения, и ты будешь в этом полезен, не нужно рисковать собой без нужды. Мы знаем, с какими мертвяками мы имеем дело, иногда при встрече лучше перейти на другую сторону улицы. И вот, ведя такую непростую жизнь, можно, иногда пытаться думать, что ты счастлив.
Новая газета
Время застоиков. Разговор с философом Иваном Микиртумовым о счастье — Новая газета
— Иван, на недавней конференции в Сахаровском центре* в рамках сессии, посвященной «стратегиям адаптации к жесткому тоталитаризму» вы вдруг заговорили о счастье. Скоро Новый год, часть наших друзей встретит его за решеткой — самое время поговорить о счастье.
Логика коррупции
По приглашению Анны Кулешовой, главного редактора журнала «Социодиггер», Елена Панфилова (Бюро этических дилемм, Транспаренси Интернешнл – Р) и Илья Шуманов (Транспаренси) выступили приглашенными редакторами номера, посвященного коррупции. Получился интересный номер, я тоже принял участие. Резюме нескольких текстов из него:
Попытка противодействовать коррупции исключительно государственными, силовыми методами лишь усугубила системную коррупцию, говорит Панфилова: «Вектор развития страны лишил подавляющее большинство граждан возможности быть реальными субъектами антикоррупционной политики. Любая их попытка открыть рот на предмет борьбы с коррупцией воспринимается в последние годы крайне негативно». Снижение коррупции возможно только за счет коллективных действий, отмечает Шуманов. Но для реализации таких проектов нужен хотя бы минимальный уровень доверия.
Понятие коррупции применимо не к любому обществу, отмечает социолог из НИУ ВШЭ Светлана Барсукова. В патримониальных системах принятие решения в ущерб одному участнику игры и в пользу другого не является признаком сбоя, дисфункции этой системы. В обществах, где еще не появилось рациональных, формализованных правил и требования равного отношения ко всем, таковы правила игры. В таких обществах общественное и частное еще не разделилось целиком, и то, что кажется нам коррупцией, может быть сословной или профессиональной рентой. О коррупции можно говорить лишь там, где приватное и публичное разделено.
По сравнению с 1990-ми гг. коррупция в России стала менее интенсивной, но более централизованной – вместе с изменением политической власти. Выросла конкуренция за покровительство высших начальников, отмечает Барсукова. Коррупция институционализируется, превращаясь в неформальный институт защиты прав собственности. Чиновники не вымогают взятки, а работают «в доле» с бизнесом, обеспечивая ему возможности развития. Из «рыночной» коррупция превращается в «местническую», когда с помощью коррупции решают вопросы не все, кто могут, а только «свои». Для всех остальных этот канал может быть закрыт.
«Своим» выдается карт-бланш на быстрое и гарантированное обогащение на условиях теневого участия в прибыли, пишет Барсукова. Чтобы получить госзаказ или спасти бизнес от государственного поглощения, недостаточно быть просто законопослушным бизнесменом – надо быть «на хорошем счету» у власти. А поскольку формальная защита прав собственности ненадежна, бизнес пытается заручиться поддержкой власти через коррупционные схемы. То, что мы считаем «коррупцией», может быть передачей дивидендов от совместного владения собственностью. Если в 1990-е бизнес «захватывал» государство, диктуя ему выгодные для себя решения, то начиная с 2000-х гг. уже бизнес «захвачен» государством и под угрозой репрессий делится с чиновниками доходами (в т.ч. через спонсорство, участие в нужных власти проектах и т.д).
В моей статье говорится о том, что технократический подход к борьбе с коррупцией часто не приносит к успеху, поскольку не принимает во внимание проблемы коллективного действия. Когда коррупция приняла системный характер, у коррупционеров нет стимула отказываться от коррупционных практик: каждый уверен, что даже если он начнет вести себя честно, в целом ничего не изменится. Бессмысленно быть единственным честным человеком в «гнилой игре», считают они. Коррупция – нарушение фундаментального принципа «следует относиться одинаково к тем, кто заслуживает равного» в угоду личным интересам и групповому давлению. Она основана на дискриминации и возникает из дисбаланса власти, из партикуляризма, когда отношение к людям определяется их статусом.
(окончание следует)
По приглашению Анны Кулешовой, главного редактора журнала «Социодиггер», Елена Панфилова (Бюро этических дилемм, Транспаренси Интернешнл – Р) и Илья Шуманов (Транспаренси) выступили приглашенными редакторами номера, посвященного коррупции. Получился интересный номер, я тоже принял участие. Резюме нескольких текстов из него:
Попытка противодействовать коррупции исключительно государственными, силовыми методами лишь усугубила системную коррупцию, говорит Панфилова: «Вектор развития страны лишил подавляющее большинство граждан возможности быть реальными субъектами антикоррупционной политики. Любая их попытка открыть рот на предмет борьбы с коррупцией воспринимается в последние годы крайне негативно». Снижение коррупции возможно только за счет коллективных действий, отмечает Шуманов. Но для реализации таких проектов нужен хотя бы минимальный уровень доверия.
Понятие коррупции применимо не к любому обществу, отмечает социолог из НИУ ВШЭ Светлана Барсукова. В патримониальных системах принятие решения в ущерб одному участнику игры и в пользу другого не является признаком сбоя, дисфункции этой системы. В обществах, где еще не появилось рациональных, формализованных правил и требования равного отношения ко всем, таковы правила игры. В таких обществах общественное и частное еще не разделилось целиком, и то, что кажется нам коррупцией, может быть сословной или профессиональной рентой. О коррупции можно говорить лишь там, где приватное и публичное разделено.
По сравнению с 1990-ми гг. коррупция в России стала менее интенсивной, но более централизованной – вместе с изменением политической власти. Выросла конкуренция за покровительство высших начальников, отмечает Барсукова. Коррупция институционализируется, превращаясь в неформальный институт защиты прав собственности. Чиновники не вымогают взятки, а работают «в доле» с бизнесом, обеспечивая ему возможности развития. Из «рыночной» коррупция превращается в «местническую», когда с помощью коррупции решают вопросы не все, кто могут, а только «свои». Для всех остальных этот канал может быть закрыт.
«Своим» выдается карт-бланш на быстрое и гарантированное обогащение на условиях теневого участия в прибыли, пишет Барсукова. Чтобы получить госзаказ или спасти бизнес от государственного поглощения, недостаточно быть просто законопослушным бизнесменом – надо быть «на хорошем счету» у власти. А поскольку формальная защита прав собственности ненадежна, бизнес пытается заручиться поддержкой власти через коррупционные схемы. То, что мы считаем «коррупцией», может быть передачей дивидендов от совместного владения собственностью. Если в 1990-е бизнес «захватывал» государство, диктуя ему выгодные для себя решения, то начиная с 2000-х гг. уже бизнес «захвачен» государством и под угрозой репрессий делится с чиновниками доходами (в т.ч. через спонсорство, участие в нужных власти проектах и т.д).
В моей статье говорится о том, что технократический подход к борьбе с коррупцией часто не приносит к успеху, поскольку не принимает во внимание проблемы коллективного действия. Когда коррупция приняла системный характер, у коррупционеров нет стимула отказываться от коррупционных практик: каждый уверен, что даже если он начнет вести себя честно, в целом ничего не изменится. Бессмысленно быть единственным честным человеком в «гнилой игре», считают они. Коррупция – нарушение фундаментального принципа «следует относиться одинаково к тем, кто заслуживает равного» в угоду личным интересам и групповому давлению. Она основана на дискриминации и возникает из дисбаланса власти, из партикуляризма, когда отношение к людям определяется их статусом.
(окончание следует)
Логика коррупции (окончание)
Изменить ситуацию мешает неверие в то, что и другие откажутся от коррупционных действий, поэтому институциональная коррупция становится самоподдерживающейся. Устойчивое равновесие невозможно поменять мелкими постепенными изменениями. Коррупция заражает и тех агентов, которые призваны с нею бороться. Ситуацию меняет лишь переход к беспристрастному (вне зависимости от статуса, знакомств и денег) распределению общественных благ, к обществу с «открытым порядком доступа» по Дугласу Норту. Для этого необходимо надежное соглашение между конкурирующими акторами, которое включает формальные и неформальные институты. Его условие – высокий уровень доверия между людьми и к правовым институтам. Рычагом перемен может стать реформа госслужбы, превращающая чиновников в сервисную структуру, карьера в которой определяется меритократически.
В России этот шаг был сделан лишь наполовину, пишет директор Центра антикоррупционной политики «Яблока» Алексей Карнаухов: на низовом уровне госслужбы правила были ужесточены, бытовой коррупции стало меньше, зато коррупция высших политических элит обеспечивается на уровне закона. Закрепилась практика выбора подрядчиков решением правительства. Данные о владельцах недвижимости исключаются из реестра, если они находятся под госохраной ФСО. Госрасходы по нацпроектам непрозрачны, а компании друзей политического руководства получают право на взимание сборов с других, минуя конкурентные торги (система «Платон», маркировка «Честный знак»).
Вместо устранения причин системной коррупции мы наблюдаем ее бетонирование, отмечает Карнаухов. Как показывает опрос студентов-юристов, который проводил ЦНСИ, многие из них полагают, что в органах госвласти сложно не давать взятки, там ты «влился в систему» и негласно повязан небольшими экономическими преступлениями. Это дает сильный рычаг давления на людей (цитаты по статье Алены Вандышевой).
Сообщество «Диссернет» насчитывает более сотни ректоров и директоров филиалов университетов со списанными (а часто купленными) диссертациями. Часто такие фальшивые ученые приводят за собой в администрации университетов таких же фальшивых ученых, пишет сооснователь «Диссернета» Андрей Ростовцев. Относительно недавно, говорит он, ректор одного из столичных университетов предоставила площадку для конференции о противодействии нарушениям академической и публикационной этики. Ее собственная диссертация тоже оказалась списанной. Попытка конференции принять декларацию о недопустимости занятия такими людьми государственных постов вызвала у нее искреннее негодование. В результате доклады, посвященные нарушениям академической этики, в сборник трудов по итогам конференции не вошли.
В статье Григория Машанова, старшего юриста российской «Транспаренси», рассказывается, как власти прячут информацию от общества. От открытости публичной информации мы быстро прошли путь к сегодняшней ситуации, когда даже подлежащая официальному декларированию информация закрыта, а доверие к ней снижается. Из Росреестра пропадают высокопоставленные фигуранты громких общественных расследований. Резко сокращается число декларантов в МВД, засекречиваются госзакупки ФСБ, Минобороны, Росгвардии и Роскосмоса. Тренд к закрытию информации вернул нас в эпоху до принятия закона о противодействии коррупции 2008 года.
Изменить ситуацию мешает неверие в то, что и другие откажутся от коррупционных действий, поэтому институциональная коррупция становится самоподдерживающейся. Устойчивое равновесие невозможно поменять мелкими постепенными изменениями. Коррупция заражает и тех агентов, которые призваны с нею бороться. Ситуацию меняет лишь переход к беспристрастному (вне зависимости от статуса, знакомств и денег) распределению общественных благ, к обществу с «открытым порядком доступа» по Дугласу Норту. Для этого необходимо надежное соглашение между конкурирующими акторами, которое включает формальные и неформальные институты. Его условие – высокий уровень доверия между людьми и к правовым институтам. Рычагом перемен может стать реформа госслужбы, превращающая чиновников в сервисную структуру, карьера в которой определяется меритократически.
В России этот шаг был сделан лишь наполовину, пишет директор Центра антикоррупционной политики «Яблока» Алексей Карнаухов: на низовом уровне госслужбы правила были ужесточены, бытовой коррупции стало меньше, зато коррупция высших политических элит обеспечивается на уровне закона. Закрепилась практика выбора подрядчиков решением правительства. Данные о владельцах недвижимости исключаются из реестра, если они находятся под госохраной ФСО. Госрасходы по нацпроектам непрозрачны, а компании друзей политического руководства получают право на взимание сборов с других, минуя конкурентные торги (система «Платон», маркировка «Честный знак»).
Вместо устранения причин системной коррупции мы наблюдаем ее бетонирование, отмечает Карнаухов. Как показывает опрос студентов-юристов, который проводил ЦНСИ, многие из них полагают, что в органах госвласти сложно не давать взятки, там ты «влился в систему» и негласно повязан небольшими экономическими преступлениями. Это дает сильный рычаг давления на людей (цитаты по статье Алены Вандышевой).
Сообщество «Диссернет» насчитывает более сотни ректоров и директоров филиалов университетов со списанными (а часто купленными) диссертациями. Часто такие фальшивые ученые приводят за собой в администрации университетов таких же фальшивых ученых, пишет сооснователь «Диссернета» Андрей Ростовцев. Относительно недавно, говорит он, ректор одного из столичных университетов предоставила площадку для конференции о противодействии нарушениям академической и публикационной этики. Ее собственная диссертация тоже оказалась списанной. Попытка конференции принять декларацию о недопустимости занятия такими людьми государственных постов вызвала у нее искреннее негодование. В результате доклады, посвященные нарушениям академической этики, в сборник трудов по итогам конференции не вошли.
В статье Григория Машанова, старшего юриста российской «Транспаренси», рассказывается, как власти прячут информацию от общества. От открытости публичной информации мы быстро прошли путь к сегодняшней ситуации, когда даже подлежащая официальному декларированию информация закрыта, а доверие к ней снижается. Из Росреестра пропадают высокопоставленные фигуранты громких общественных расследований. Резко сокращается число декларантов в МВД, засекречиваются госзакупки ФСБ, Минобороны, Росгвардии и Роскосмоса. Тренд к закрытию информации вернул нас в эпоху до принятия закона о противодействии коррупции 2008 года.
Forwarded from Страна и мир
💬 Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в СПб, научный руководитель Центра исследований модернизации
Почему Россия отстала?
Если мы хотим понять причину экономического отставания России, то надо изучать в первую очередь не её, а те страны, которые ушли вперед. До какого-то времени «отставали все»: не по сравнению друг с другом, а по сравнению с современным нам состоянием экономики, политики, общественной жизни, которые сейчас наблюдается и в нашей стране, и особенно в развитых странах Запада. Запад стал таким не с самого начала. В ходе модернизации успешные страны проходили долгий путь от состояния слаборазвитости через быстрое экономическое развитие к развитию политическому и социальному.
Для понимания того, что происходит в любой стране, нужно изучить ее длительный исторический путь, посмотреть, с чего страна начинала, какие вызовы со стороны соседей она испытывала на протяжении своего пути, как на эти вызовы отвечала и что происходило дальше, в результате этого ответа.
Фернан Бродель, французский историк из школы Анналов, который много писал об экономической истории Европы, обратил внимание, что в XI веке, после долгого периода стагнации, в разных европейских регионах постепенно начинается экономический подъем. Бурная европейская урбанизация происходит в XII-XIII веках, появляется много городов. Я связываю это с тем, что в Европе примерно к X веку исчезла проблема набегов на города, которые раньше, в «темные века», осуществлялись с трех сторон: викинги с севера и северо-запада, сарацины с юга и юго-запада, мадьяры с востока. Набеги кончались уничтожением целых городов и их населения, уводом людей в плен. Если сравним ситуацию в Центральной и Западной Европе с ситуацией в русских землях, то увидим, что проблема набегов стояла у нас гораздо дольше, фактически до XVII века. Монгольское нашествие — самое тяжелое время, которое началось в XIII веке, но и после его окончания постоянно были набеги на Русь из Крыма.
Со времен Карамзина и Костомарова монгольское нашествие интерпретируется странно: считается, что мы стали рабами, рабский менталитет проник в наше сознание на века, и теперь его никак не вытравить. Но нет никакого подтверждения тому, что рабский менталитет существует, и тем более, что он передается через поколения. Дело в другом: невозможно нормально развивать экономику, если постоянно происходят набеги, если чужаки сжигают твой город, уничтожают созданные богатства и уводят пленников. Северо-западные русские города, которые не подверглись нашествию, находились в гораздо лучшем положении и лучше развивались. Торговали в средние века в основном Новгород и Псков, это были самые экономически развитые наши города, торговавшие с немецкими городами Ганзы. Они не страдали от нашествия, и у них была возможность развиваться экономически.
Кроме незащищенности от набегов, на развитие России сильно влияла периферийность нашего положения относительно Европы. В первой главе моей книги приводятся факты, свидетельствующие, как набеги замедляли развитие экономики. В частности, я полемизирую с довольно распространенной концепцией Льва Гумилева, которая сводилась к тому, что от монгольского нашествия Русь только выигрывала. Современное состояние науки не сочетается с гумилевскими представлениями.▪️
Импортировала ли Россия в ходе монголо-татарского ига административные особенности и черты, впоследствии ставшие институтами авторитарной власти? Как набеги помешали сформироваться правам собственности? Смотрите об этом в полной версии выступления Дмитрия Травина на презентации его новой книги “Почему Россия отстала”, организованной Сахаровским центром 25 ноября 2021.
Также предлагаем вам посмотреть видео с презентации книги Владимира Гельмана, Дмитрия Травина и др. «Российский путь: идеи, интересы, институты, иллюзии».
Почему Россия отстала?
Если мы хотим понять причину экономического отставания России, то надо изучать в первую очередь не её, а те страны, которые ушли вперед. До какого-то времени «отставали все»: не по сравнению друг с другом, а по сравнению с современным нам состоянием экономики, политики, общественной жизни, которые сейчас наблюдается и в нашей стране, и особенно в развитых странах Запада. Запад стал таким не с самого начала. В ходе модернизации успешные страны проходили долгий путь от состояния слаборазвитости через быстрое экономическое развитие к развитию политическому и социальному.
Для понимания того, что происходит в любой стране, нужно изучить ее длительный исторический путь, посмотреть, с чего страна начинала, какие вызовы со стороны соседей она испытывала на протяжении своего пути, как на эти вызовы отвечала и что происходило дальше, в результате этого ответа.
Фернан Бродель, французский историк из школы Анналов, который много писал об экономической истории Европы, обратил внимание, что в XI веке, после долгого периода стагнации, в разных европейских регионах постепенно начинается экономический подъем. Бурная европейская урбанизация происходит в XII-XIII веках, появляется много городов. Я связываю это с тем, что в Европе примерно к X веку исчезла проблема набегов на города, которые раньше, в «темные века», осуществлялись с трех сторон: викинги с севера и северо-запада, сарацины с юга и юго-запада, мадьяры с востока. Набеги кончались уничтожением целых городов и их населения, уводом людей в плен. Если сравним ситуацию в Центральной и Западной Европе с ситуацией в русских землях, то увидим, что проблема набегов стояла у нас гораздо дольше, фактически до XVII века. Монгольское нашествие — самое тяжелое время, которое началось в XIII веке, но и после его окончания постоянно были набеги на Русь из Крыма.
Со времен Карамзина и Костомарова монгольское нашествие интерпретируется странно: считается, что мы стали рабами, рабский менталитет проник в наше сознание на века, и теперь его никак не вытравить. Но нет никакого подтверждения тому, что рабский менталитет существует, и тем более, что он передается через поколения. Дело в другом: невозможно нормально развивать экономику, если постоянно происходят набеги, если чужаки сжигают твой город, уничтожают созданные богатства и уводят пленников. Северо-западные русские города, которые не подверглись нашествию, находились в гораздо лучшем положении и лучше развивались. Торговали в средние века в основном Новгород и Псков, это были самые экономически развитые наши города, торговавшие с немецкими городами Ганзы. Они не страдали от нашествия, и у них была возможность развиваться экономически.
Кроме незащищенности от набегов, на развитие России сильно влияла периферийность нашего положения относительно Европы. В первой главе моей книги приводятся факты, свидетельствующие, как набеги замедляли развитие экономики. В частности, я полемизирую с довольно распространенной концепцией Льва Гумилева, которая сводилась к тому, что от монгольского нашествия Русь только выигрывала. Современное состояние науки не сочетается с гумилевскими представлениями.▪️
Импортировала ли Россия в ходе монголо-татарского ига административные особенности и черты, впоследствии ставшие институтами авторитарной власти? Как набеги помешали сформироваться правам собственности? Смотрите об этом в полной версии выступления Дмитрия Травина на презентации его новой книги “Почему Россия отстала”, организованной Сахаровским центром 25 ноября 2021.
Также предлагаем вам посмотреть видео с презентации книги Владимира Гельмана, Дмитрия Травина и др. «Российский путь: идеи, интересы, институты, иллюзии».
Forwarded from Екатерина Шульман (Ekaterina Schulmann)
Демография - царица социальных наук.
Пандемия страха и повседневность властного контроля. Валерий Подорога и Сюзан Бакморс о тоталитаризме
Наткнулся в бумагах на дискуссию о тоталитаризме, в которой участвовали философы Валерий Подорога и Susan Buck-Morss (Cornell University). Проходила она, видимо, в 1989-м, стенограмма вышла в журнале «Знание-сила», 2/1990. Остальные выступления не особо интересны, а вот фрагменты этих двух.
«Если ты не виновен сейчас, то будешь виновен завтра».
Подорога: Гитлеровская и сталинская машины власти создавались и функционировали совершенно различным образом. Первая была ориентирована на избавление немецкой нации от вины (Версальский договор). Патетическая масса, послушная гитлеровскому режиму, возникает на фоне отказа от чувства национальной вины, причем задается такое представление о территориальной, этнической и биологической целостности нации, достижение которой возможно лишь на путях тотальной милитаризации общественной жизни. Нация, захваченная единым милитаризованным движением, и есть та нация, которая стремится к освобождению от вины. Быть в непрерывном движении войны – вот стратегическая цель немецкого рейха.
[…] Все чудовищные эксцессы массового уничтожения в нацистских лагерях, гитлеровский террор был строго локализован и направлен своим острием во вненациональные пространства. Если говорить в психиатрических терминах, то вина нации была умело смещена на другие национальные объединения и общности (евреи, славяне, цыгане и тд).
Террор же, который использовался в рамках становления сталинской тоталитарной системы, был террором диффузным, он был направлен на борьбу с внутренними врагами, чьи образы в каждую из волн террора менялись, поглощая часть населения. «Моральная сила» этого террора покоилась на развитии чувства вины. Машина сталинского террора требовала от всего общества только одного: признания виновности, «вечной вины перед властью». Если ты не виновен сейчас, то будешь виновен завтра. Сталинский террор был направлен на внушение потенциальной виновности.
Абсурд тотального террора (может быть, в этом причина его эффективности) заключался в том, что личная виновность навязывалась насильственно, под пыткой, но зато общепризнанной оказывалась потенциальная виновность. «Я не виноват, но другой же ведь действительно может быть виновен! Не поэтому ли я арестован?» Здесь возникает знакомое нам «смещение». Всегда существует некий третий (шпион, диверсант, бандит, троцкист, изменник и тп), из-за которого приходится страдать «честным и преданным людям».
Итак, вина смещается на великого анонима, а чувство страха непрерывно растет. Конец 1930-х годов это целая пандемия страха. Личное непризнание вины или ее вынужденное признание есть очевиднейшая предпосылка для возникновения вируса страха, - вероятно, одного из активнейших социальных ферментов, превращающих людей самых разных в одинаково молчаливых и податливых.
[…] Сталин – человек письма» […] «Сталинский режим осуществляет свою коммуникативную стратегию, признавая власть в качестве некоего святого текста, который записан до всякой произнесенной о власти речи, своего рода прототекст власти, окутанный мистическим таинством и первопосвящением». Сам отбор и формирование массы идут здесь через процедуры правильного чтения текстов власти. Но именно из-за того, что правильно прочитать невозможно, всякий, кто пытается это делать, подвергается опасности быть обвиненным в искажении «буквы» или «духа» текста.
[…] Сакрализация текста власти идет через сакрализацию лика вождя как уникального знака абсолютной власти. В стандартном изображении сталинской эпохи – сталинский профиль, красный томик Конституции СССР и географическая карта – задан всеобщий коммуникативный код самой власти. Лик вождя выступает в качестве уникального посредника между законом «территории» и «письма». […] Чем больше ужесточаются правила чтения текста, тем меньше возможностей осуществить сам акт чтения, который постепенно сменяется умилением перед святым шрифтом и ликом вождя.
(окончание следует)
Наткнулся в бумагах на дискуссию о тоталитаризме, в которой участвовали философы Валерий Подорога и Susan Buck-Morss (Cornell University). Проходила она, видимо, в 1989-м, стенограмма вышла в журнале «Знание-сила», 2/1990. Остальные выступления не особо интересны, а вот фрагменты этих двух.
«Если ты не виновен сейчас, то будешь виновен завтра».
Подорога: Гитлеровская и сталинская машины власти создавались и функционировали совершенно различным образом. Первая была ориентирована на избавление немецкой нации от вины (Версальский договор). Патетическая масса, послушная гитлеровскому режиму, возникает на фоне отказа от чувства национальной вины, причем задается такое представление о территориальной, этнической и биологической целостности нации, достижение которой возможно лишь на путях тотальной милитаризации общественной жизни. Нация, захваченная единым милитаризованным движением, и есть та нация, которая стремится к освобождению от вины. Быть в непрерывном движении войны – вот стратегическая цель немецкого рейха.
[…] Все чудовищные эксцессы массового уничтожения в нацистских лагерях, гитлеровский террор был строго локализован и направлен своим острием во вненациональные пространства. Если говорить в психиатрических терминах, то вина нации была умело смещена на другие национальные объединения и общности (евреи, славяне, цыгане и тд).
Террор же, который использовался в рамках становления сталинской тоталитарной системы, был террором диффузным, он был направлен на борьбу с внутренними врагами, чьи образы в каждую из волн террора менялись, поглощая часть населения. «Моральная сила» этого террора покоилась на развитии чувства вины. Машина сталинского террора требовала от всего общества только одного: признания виновности, «вечной вины перед властью». Если ты не виновен сейчас, то будешь виновен завтра. Сталинский террор был направлен на внушение потенциальной виновности.
Абсурд тотального террора (может быть, в этом причина его эффективности) заключался в том, что личная виновность навязывалась насильственно, под пыткой, но зато общепризнанной оказывалась потенциальная виновность. «Я не виноват, но другой же ведь действительно может быть виновен! Не поэтому ли я арестован?» Здесь возникает знакомое нам «смещение». Всегда существует некий третий (шпион, диверсант, бандит, троцкист, изменник и тп), из-за которого приходится страдать «честным и преданным людям».
Итак, вина смещается на великого анонима, а чувство страха непрерывно растет. Конец 1930-х годов это целая пандемия страха. Личное непризнание вины или ее вынужденное признание есть очевиднейшая предпосылка для возникновения вируса страха, - вероятно, одного из активнейших социальных ферментов, превращающих людей самых разных в одинаково молчаливых и податливых.
[…] Сталин – человек письма» […] «Сталинский режим осуществляет свою коммуникативную стратегию, признавая власть в качестве некоего святого текста, который записан до всякой произнесенной о власти речи, своего рода прототекст власти, окутанный мистическим таинством и первопосвящением». Сам отбор и формирование массы идут здесь через процедуры правильного чтения текстов власти. Но именно из-за того, что правильно прочитать невозможно, всякий, кто пытается это делать, подвергается опасности быть обвиненным в искажении «буквы» или «духа» текста.
[…] Сакрализация текста власти идет через сакрализацию лика вождя как уникального знака абсолютной власти. В стандартном изображении сталинской эпохи – сталинский профиль, красный томик Конституции СССР и географическая карта – задан всеобщий коммуникативный код самой власти. Лик вождя выступает в качестве уникального посредника между законом «территории» и «письма». […] Чем больше ужесточаются правила чтения текста, тем меньше возможностей осуществить сам акт чтения, который постепенно сменяется умилением перед святым шрифтом и ликом вождя.
(окончание следует)
(окончание)
Отсюда мы находим пути к пониманию двух реальностей сталинской эпохи: одна исчезающая, предел ее невидимого существования – ГУЛАГ, другая же, компенсирующая исчезновение первой, дается в лучезарном представлении великих декораций, которые являются дубликатами лика вождя. Во имя этой второй, декоративной, фасадно-лицевой, прямолинейной реальности идет террористический отбор и совершенствование все новых и новых воображаемых тел – манекенов власти (скульптурных, архитектурных, театральных, литературных, кинематографических, парадных, военных и тп). К 1950-м годам этот сталинский «диснейленд» (ВДНХ) достигает своего высшего развития. Все эти тела-манекены и все эти «милые сюжеты» и пространства, в которых они себя выставляют, образуют собой питательную среду для патетической веры в дух массового действия. Но если мы сбросим с себя это «очарование», то мы не увидим ничего, кроме текста власти, пожирающего реальность нашего повседневного существования. Нет выбора: или исчезнуть, уйти в невидимую страну ГУЛАГ, или стать одной из мертвых букв сталинского текста, стать телом-манекеном.
«Главное – они подчинились власти»
Бакморс: Что нам может сейчас помочь приблизиться к пониманию феномена Сталина и его появления? Я могу только назвать одну из возможностей, не претендуя на полноту ответа. Мне кажется, существует некая повседневная практика власти, которая воспроизводится и сейчас. Например, два дня назад у нас в гостинице отключили горячую воду. Без горячей воды может обойтись любой. Дело в другом. Мы не знали, когда это произойдет, не знали, что это вообще произойдет, мы не знали, кто это сделал и на какое время это рассчитано. Это – практика власти. Власть держит в руках наши повседневные нужды и постоянно манипулирует ими. Власть постоянно вмешивается в сферу ваших необходимых потребностей, причем на всех уровнях.
Проблема не в том, что вы не можете купить какой-то товар. Проблема в том, что вы не знаете, можно ли его приобрести в принципе. Например, на прошлой неделе продавался сыр, и вдруг они исчез. И никто вам не говорит, когда вы вновь сможете его приобрести. А каким образом люди на это реагируют? Как они могут сохранять чувство собственного достоинства? Они пытаются подняться над этим. Они между собой над этим смеются, ухмыляются. У них есть какие-то стратегии сопротивления – очень привлекательные, с точки зрения западного человека. Но ведь это не главное. Главное – они подчинились власти. Происходит это 20 раз за день. Каждую неделю. И так – в течение многих лет. Для меня это гораздо важнее, чем вопрос о том, являются ли эти нынешние люди наследниками племён, вышедших из леса тысячи лет назад. Существует механизм, воспроизводящий структуру личности, которая остается подчиненной существующему режиму.
Конечно, играет свою роль дефицит, конечно, важны экономические преобразования. Но это постоянное вторжение власти в сферу ваших телесных потребностей и в зону между вашими телесными потребностями и их осуществлением – это дополнительное политическое принуждение. С моей точки зрения, это радикальным образом не отличается от тех структур, которые существовали при Сталине.
===========
Позже Buck-Morss напишет книгу «Dreamworld and Catastrophe». Подорога тоже будет возвращаться к анализу тоталитаризма во многих работах «Власть: голос и письмо», «Евнух души», «Бессознательное власти», «Знаки власти», «Россия. XX век. Власть», «Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло» , «Апология политического» и др.
Отсюда мы находим пути к пониманию двух реальностей сталинской эпохи: одна исчезающая, предел ее невидимого существования – ГУЛАГ, другая же, компенсирующая исчезновение первой, дается в лучезарном представлении великих декораций, которые являются дубликатами лика вождя. Во имя этой второй, декоративной, фасадно-лицевой, прямолинейной реальности идет террористический отбор и совершенствование все новых и новых воображаемых тел – манекенов власти (скульптурных, архитектурных, театральных, литературных, кинематографических, парадных, военных и тп). К 1950-м годам этот сталинский «диснейленд» (ВДНХ) достигает своего высшего развития. Все эти тела-манекены и все эти «милые сюжеты» и пространства, в которых они себя выставляют, образуют собой питательную среду для патетической веры в дух массового действия. Но если мы сбросим с себя это «очарование», то мы не увидим ничего, кроме текста власти, пожирающего реальность нашего повседневного существования. Нет выбора: или исчезнуть, уйти в невидимую страну ГУЛАГ, или стать одной из мертвых букв сталинского текста, стать телом-манекеном.
«Главное – они подчинились власти»
Бакморс: Что нам может сейчас помочь приблизиться к пониманию феномена Сталина и его появления? Я могу только назвать одну из возможностей, не претендуя на полноту ответа. Мне кажется, существует некая повседневная практика власти, которая воспроизводится и сейчас. Например, два дня назад у нас в гостинице отключили горячую воду. Без горячей воды может обойтись любой. Дело в другом. Мы не знали, когда это произойдет, не знали, что это вообще произойдет, мы не знали, кто это сделал и на какое время это рассчитано. Это – практика власти. Власть держит в руках наши повседневные нужды и постоянно манипулирует ими. Власть постоянно вмешивается в сферу ваших необходимых потребностей, причем на всех уровнях.
Проблема не в том, что вы не можете купить какой-то товар. Проблема в том, что вы не знаете, можно ли его приобрести в принципе. Например, на прошлой неделе продавался сыр, и вдруг они исчез. И никто вам не говорит, когда вы вновь сможете его приобрести. А каким образом люди на это реагируют? Как они могут сохранять чувство собственного достоинства? Они пытаются подняться над этим. Они между собой над этим смеются, ухмыляются. У них есть какие-то стратегии сопротивления – очень привлекательные, с точки зрения западного человека. Но ведь это не главное. Главное – они подчинились власти. Происходит это 20 раз за день. Каждую неделю. И так – в течение многих лет. Для меня это гораздо важнее, чем вопрос о том, являются ли эти нынешние люди наследниками племён, вышедших из леса тысячи лет назад. Существует механизм, воспроизводящий структуру личности, которая остается подчиненной существующему режиму.
Конечно, играет свою роль дефицит, конечно, важны экономические преобразования. Но это постоянное вторжение власти в сферу ваших телесных потребностей и в зону между вашими телесными потребностями и их осуществлением – это дополнительное политическое принуждение. С моей точки зрения, это радикальным образом не отличается от тех структур, которые существовали при Сталине.
===========
Позже Buck-Morss напишет книгу «Dreamworld and Catastrophe». Подорога тоже будет возвращаться к анализу тоталитаризма во многих работах «Власть: голос и письмо», «Евнух души», «Бессознательное власти», «Знаки власти», «Россия. XX век. Власть», «Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло» , «Апология политического» и др.
Forwarded from Agentura.ru
ФСБ против зарубежных книг и журналов
Органы госбезопасности всегда занимались цензурой, хотя в стране были и есть специально созданные для этой цели ведомства.
Госбезопасность участвовала в войне с книгами как прямо, изымая и запрещая литературу, так и косвенно – через давление на авторов и издания. ФСБ ничуть не отстает от своих предшественников.
https://agentura.ru/investigations/fsb-protiv-zarubezhnyh-knig-i-zhurnalov/
Органы госбезопасности всегда занимались цензурой, хотя в стране были и есть специально созданные для этой цели ведомства.
Госбезопасность участвовала в войне с книгами как прямо, изымая и запрещая литературу, так и косвенно – через давление на авторов и издания. ФСБ ничуть не отстает от своих предшественников.
https://agentura.ru/investigations/fsb-protiv-zarubezhnyh-knig-i-zhurnalov/
agentura.ru
ФСБ против зарубежных книг и журналов
Органы госбезопасности всегда занимались цензурой, хотя в стране были и есть специально созданные для этой цели ведомства.…