«Один фильм коммунистам, один — себе» — вот им самим озвученная формула, позволившая десятилетиями оставаться на плаву. Приливы — иконические жанровые кунштюки в духе любимого Куросавы, исповедальные баллады по заветам дорогого Тарковского, поэтичные притчи на манер родного Параджанова. Отливы — натужные неигровые очерки о Ленине, фильм-опера с любимой артисткой руководителя Узбекистана и обвинения в искажении народной культуры. Буйный штиль вынес-таки Хамраева, и без того встроенного в мировой кинопроцесс, за пределы родины. Там будут дружба с Антониони, «мыльное» российское телевидение, призы на ведущих фестивалях и постоянное, сопровождающее его с самого начала творческого пути, «мерцание». Между полюсами. Между Старым и Новым, между Прозой и Поэзией, между Востоком и Западом.

Хамраев — носитель динамичного, даже дерганого почерка. Критики то обвиняли его в эпигонстве, то хвалили за компиляторский талант. На дистанции более чем в 20 фильмов режиссер заходил и на заповедную территорию артхауса, и в мутное болото трансцендентального стиля. Хамраев не скрывает, что каждый его фильм вдохновлен тем или иным шедевром коллег-классиков, а внимательный зритель угадывает зримые и скрытые рифмы. От Куросавы до Хамдамова (то и дело работающего с режиссером как художник-постановщик), от Алексея Германа до Питера Уира, от Антониони до Тарковского.

Сегодня годовщина моей смерти. Тридцать первого января 1944 года я был привезён в Кремль. Там меня разрубили на куски, и окровавленные части моей души разбросали на позор и отдали на поругание на всех сборищах. Всё, что было злого, недоброго, мстительного, всё топтало и поганило меня. Я держался год и пал. Моё сердце не выдержало тяжести неправды и зла. Я родился и жил для добра и любви. Меня убили ненависть и зло великих как раз в момент их малости.