За пару часов одолел новинку — роман(чик) Жан-Жака Шуля «Явление призраков».
Завязка прозаична: к автору — бумагамараке, лауреату Гонкуровской премии, супругу Ингрид Кавен, приятелю Жана Эсташа и Ив Сен-Лорана — в пивнухе подкатывает Рауль Руис. С предложением сняться в ремейке «Рук Орлака», шедевра немецкого экспрессионизма. Из глубины зала предательски подмигивают Джон Малкович и Уиллем Дефо. Никаких съёмок, конечно, не предвидится: Шуль со всей интенсивностью буржуазного прозаика пускается в рефлексию. Положено ли ему, хромоножке, гарцевать перед объективом? Склонен ли хирург, увидевший в рентгене его тазобедренного сустава работу Фрэнсиса Бэкона, к преувеличениям? А низкорослый китаец, владелец местячкового ресторана и глумливый собеседник — игра ума?
Тексты, организованные как поток сознания, уже обрыдли, и Шуль смещает акцент с плотности каждого конкретного воспоминания на цезуры. Абзацы распадаются, мысли снуют на шизофренической скорости, истории обрываются за шаг до развязки. Словом, мужчина в летах, обуржуазившийся до работы с Gallimard, подпитывает тщеславие мартини и кабинетными попытками курить сигарету по-фассбиндеровски (тремя пальцами, в кулак). Талант позволяет ему беречь самоиронию: искать титанов среди хромых (и мечтать сыграть на сцене Ричарда 3-го), презирать свой ненаписанный роман, в котором мальчик никак не встретит девочку, мнить вершиной собственной жизни ночную прогулку по Риму под руку с Джимом Джармушем. Деталей — изобилие, и каждая отстаивает свою самостоятельность, не желая «склеиваться» с соседней. Цитаты из Пруста, Батая и Шекспира даны словно для проформы; столь плотен поток мыслей Шуля, что большим писателям с их масштабом решительно не влезть.
Если вам близка автофикциональная ритмизованная проза (не без умствований), вне всяких сюжетных конвенций, обличающая самое себя в процессе — велкоме.
Завязка прозаична: к автору — бумагамараке, лауреату Гонкуровской премии, супругу Ингрид Кавен, приятелю Жана Эсташа и Ив Сен-Лорана — в пивнухе подкатывает Рауль Руис. С предложением сняться в ремейке «Рук Орлака», шедевра немецкого экспрессионизма. Из глубины зала предательски подмигивают Джон Малкович и Уиллем Дефо. Никаких съёмок, конечно, не предвидится: Шуль со всей интенсивностью буржуазного прозаика пускается в рефлексию. Положено ли ему, хромоножке, гарцевать перед объективом? Склонен ли хирург, увидевший в рентгене его тазобедренного сустава работу Фрэнсиса Бэкона, к преувеличениям? А низкорослый китаец, владелец местячкового ресторана и глумливый собеседник — игра ума?
Тексты, организованные как поток сознания, уже обрыдли, и Шуль смещает акцент с плотности каждого конкретного воспоминания на цезуры. Абзацы распадаются, мысли снуют на шизофренической скорости, истории обрываются за шаг до развязки. Словом, мужчина в летах, обуржуазившийся до работы с Gallimard, подпитывает тщеславие мартини и кабинетными попытками курить сигарету по-фассбиндеровски (тремя пальцами, в кулак). Талант позволяет ему беречь самоиронию: искать титанов среди хромых (и мечтать сыграть на сцене Ричарда 3-го), презирать свой ненаписанный роман, в котором мальчик никак не встретит девочку, мнить вершиной собственной жизни ночную прогулку по Риму под руку с Джимом Джармушем. Деталей — изобилие, и каждая отстаивает свою самостоятельность, не желая «склеиваться» с соседней. Цитаты из Пруста, Батая и Шекспира даны словно для проформы; столь плотен поток мыслей Шуля, что большим писателям с их масштабом решительно не влезть.
Если вам близка автофикциональная ритмизованная проза (не без умствований), вне всяких сюжетных конвенций, обличающая самое себя в процессе — велкоме.
🔥7💯3⚡2🙈2🎄1
Выгуливая впечатления по выставке «Все Бенуа — Всё Бенуа» в Манеже, опять столкнулся с любимым героем третьей степени: Арапом из «Петрушки».
Стравинский ему дал звериный норов, Дягилев — механическую бессодержательность. А Бенуа вот воплотил Арапа так, что я безошибочно себя угадываю: нелепая дурашка, пытающаяся преодолеть бравурность предлагаемых обстоятельств. Только излишки поведения пленительной, фарфоровой Балерины могут разбередить кукольное сердечко (и сделать удобоваримой эту предательски застывшую гримасу зла). И все равно, окажешься по итогу дьяволом, проиграешь в обаянии соломенной трогательности Петрушки-Нижинского. А хотел то, всего лишь, себе и прочим показаться крутым.
Уж насколько далек от меня сам Бенуа — аристократ духа, дите Петергофа и баловень судьбы, — настолько задевают прозорливость его эскизов, томительность его акварелей, страсть к декоративно-прикладному искусству, хрупкая любовь к отпрыскам.
P.S. А ещё там «Русалка» Маковского (ее 50 лет не выставляли, хотя я такого колоссального света почти не видел) висит напротив «Острова Мертвых» Беклина. Занимать кусок дистанции между ними — быть у Христа за пазухой.
Загляните!
Стравинский ему дал звериный норов, Дягилев — механическую бессодержательность. А Бенуа вот воплотил Арапа так, что я безошибочно себя угадываю: нелепая дурашка, пытающаяся преодолеть бравурность предлагаемых обстоятельств. Только излишки поведения пленительной, фарфоровой Балерины могут разбередить кукольное сердечко (и сделать удобоваримой эту предательски застывшую гримасу зла). И все равно, окажешься по итогу дьяволом, проиграешь в обаянии соломенной трогательности Петрушки-Нижинского. А хотел то, всего лишь, себе и прочим показаться крутым.
Уж насколько далек от меня сам Бенуа — аристократ духа, дите Петергофа и баловень судьбы, — настолько задевают прозорливость его эскизов, томительность его акварелей, страсть к декоративно-прикладному искусству, хрупкая любовь к отпрыскам.
P.S. А ещё там «Русалка» Маковского (ее 50 лет не выставляли, хотя я такого колоссального света почти не видел) висит напротив «Острова Мертвых» Беклина. Занимать кусок дистанции между ними — быть у Христа за пазухой.
Загляните!
❤8⚡4🔥4💯1
Forwarded from и тут и тамиздат
Вы ждали — мы сделали!
Моя любовь к тамиздату (как и объект моей страсти) не знает границ!
Вместе с Настей (llllllll1111llllllllll) решились на коллаборацию и мерч, посвященные нелегкой судьбе русской литератур, о запрещенных и недоступных читателю книгах, которые были опубликованы за границей.
«Russian Literature is better than sex» — именно эту фразу в 1976 году Карл и Эллендея Профферы напечатали на футболках и постерах своего издательства «Ardis».
Лимитированная (!!!) коллаборация llllllll1111llllllllll x «и тут и тамиздат»:
•шопер
•кепка (размер one size)
•футболка (размер: M, L)
•лонгслив (размер: one size)
•стикерпак
•объемный стикер
•плакат
для заказа пишите в директ инстаграма dushnillllllll1111lllllllllla
*все изделия изготавливаются на заказ
Моя любовь к тамиздату (как и объект моей страсти) не знает границ!
Вместе с Настей (llllllll1111llllllllll) решились на коллаборацию и мерч, посвященные нелегкой судьбе русской литератур, о запрещенных и недоступных читателю книгах, которые были опубликованы за границей.
«Russian Literature is better than sex» — именно эту фразу в 1976 году Карл и Эллендея Профферы напечатали на футболках и постерах своего издательства «Ardis».
Лимитированная (!!!) коллаборация llllllll1111llllllllll x «и тут и тамиздат»:
•шопер
•кепка (размер one size)
•футболка (размер: M, L)
•лонгслив (размер: one size)
•стикерпак
•объемный стикер
•плакат
для заказа пишите в директ инстаграма dushnillllllll1111lllllllllla
*все изделия изготавливаются на заказ
❤7❤🔥3👀2🔥1💯1🎄1
Питерский травелог. Белкин, Бенуа, ОБЭРИУты и мои аффирмации.
Недостающий абзац:
Почерк сам по себе преобразует пространство, и эту авангардистскую максиму продолжает рэпер Зангези, превращая камерный «Трактир Сова» на Мытнинской улице в автотюновый междусобойчик. Балуя выводок молодых людей патриотической песней «Сука Z» (словно в пандан Белкину, в фильме Бобковой предрекающему «темный "Ренессанс"»), этот юноша, фанат северянинского маньеризма, снимает клипы с командой RT и советует публиковать в соцсетях сборы на РЭБы. Андерграунд входит в консервативный поворот, в патронташе — модные синкопы, высмеивание голой вечеринки, отсылки к нацбольской [Национал-большевистская партия запрещена в России] эстетике и соседствующие друг с другом утверждения: «Советский Союз — это SWAG» и «Я респектую каждому из русских императоров». В немногочисленных интервью Зангези утверждает, что он и его объединение «Вупсень Витон Клан» избирают трэп как форму донесения своего протеста за неимением других, более актуальных и эффективных инструментов. Юноши и девушки, стягиваясь от бара к пятачку с музыкантами (сцена отсутствует, как у многих посетителей — документы для покупки спиртного), хором подпевают припевам о тревожной молодости и куплетам о ностальгии по времени, которого никто из присутствующих не застал. Всех присутствующих же, кажется, увлекает то, что и сам Зангези не до конца осознает: его оппозиция либеральному дискурсу — это вариация подросткового бунта, патриотизм или постирония?
Недостающий абзац:
Почерк сам по себе преобразует пространство, и эту авангардистскую максиму продолжает рэпер Зангези, превращая камерный «Трактир Сова» на Мытнинской улице в автотюновый междусобойчик. Балуя выводок молодых людей патриотической песней «Сука Z» (словно в пандан Белкину, в фильме Бобковой предрекающему «темный "Ренессанс"»), этот юноша, фанат северянинского маньеризма, снимает клипы с командой RT и советует публиковать в соцсетях сборы на РЭБы. Андерграунд входит в консервативный поворот, в патронташе — модные синкопы, высмеивание голой вечеринки, отсылки к нацбольской [Национал-большевистская партия запрещена в России] эстетике и соседствующие друг с другом утверждения: «Советский Союз — это SWAG» и «Я респектую каждому из русских императоров». В немногочисленных интервью Зангези утверждает, что он и его объединение «Вупсень Витон Клан» избирают трэп как форму донесения своего протеста за неимением других, более актуальных и эффективных инструментов. Юноши и девушки, стягиваясь от бара к пятачку с музыкантами (сцена отсутствует, как у многих посетителей — документы для покупки спиртного), хором подпевают припевам о тревожной молодости и куплетам о ностальгии по времени, которого никто из присутствующих не застал. Всех присутствующих же, кажется, увлекает то, что и сам Зангези не до конца осознает: его оппозиция либеральному дискурсу — это вариация подросткового бунта, патриотизм или постирония?
ИК
Войти в берега: «Анатолий Белкин. Высокая вода».
В Санкт-Петербурге показали фильм «Анатолий Белкин. Высокая вода» — документальный портрет художника-нонконформиста 1970-х‒1980-х гг., культуртрегера и мистификатора, живой городской легенды. Сергей Кулешов движется по саду расходящихся тропок, внезапно предложенных…
❤3👍3⚡1🔥1💯1🗿1
Сериал «Добро пожаловать в Дерри».
Дурно представить: напомаженный Билл Скарсгард скачет по льду, дети — два афроамериканца, еврейка, одноглазая wasp — бегут закрывать его в клетке, а дух Трампа, тем временем, веет, где хочет. С одобрения вояк, под раскаты судов Линча, всплески расизма и смерть пенитенциарной системы. Андреас Мускетти поддался едкому душку С. Кинга и убил-воскресил мальчика-кубинца (почти мексиканец, видимо, для шоураннера), чтобы тот на бегу показывал Пеннивайзу средний палец и помогал друзьям выставить оборону. Вставлял инопланетно-индейский (sic!) амулет в паз, не дающий хтони выплеснуться за стену (sic!). Вот так мультикультурный Запад бережет белых цисгендерных протестантов от автократической субстанции. Вводящей, в свою очередь, в транс юных американцев и тащащей их с собой, точно Гамельнский крысолов. Ведёт на резню — как президент, отправляющий боевые части погулять на мексиканскую границу. А еще, для клоуна нет ни прошлого, ни будущего, события развиваются везде и сразу, клоун — символ диктатуры. Раз в 27 лет обязательно наведается в глубинку этакая чума: консервативная, в образе паяца-популиста, потчуемого низменными страхами и благодушно опасающегося нац. меньшинств. Даром, что ли, порыжел Пеннивайз, прическа стала совсем уж раскидистой, а афроамериканцы сменяют индейцев, веками стороживших глянцевый уют Дерри. Ха-ха-ха, в следующем сезоне — белая MAGA на ваших красных воздушных шарах.
Дурно представить: напомаженный Билл Скарсгард скачет по льду, дети — два афроамериканца, еврейка, одноглазая wasp — бегут закрывать его в клетке, а дух Трампа, тем временем, веет, где хочет. С одобрения вояк, под раскаты судов Линча, всплески расизма и смерть пенитенциарной системы. Андреас Мускетти поддался едкому душку С. Кинга и убил-воскресил мальчика-кубинца (почти мексиканец, видимо, для шоураннера), чтобы тот на бегу показывал Пеннивайзу средний палец и помогал друзьям выставить оборону. Вставлял инопланетно-индейский (sic!) амулет в паз, не дающий хтони выплеснуться за стену (sic!). Вот так мультикультурный Запад бережет белых цисгендерных протестантов от автократической субстанции. Вводящей, в свою очередь, в транс юных американцев и тащащей их с собой, точно Гамельнский крысолов. Ведёт на резню — как президент, отправляющий боевые части погулять на мексиканскую границу. А еще, для клоуна нет ни прошлого, ни будущего, события развиваются везде и сразу, клоун — символ диктатуры. Раз в 27 лет обязательно наведается в глубинку этакая чума: консервативная, в образе паяца-популиста, потчуемого низменными страхами и благодушно опасающегося нац. меньшинств. Даром, что ли, порыжел Пеннивайз, прическа стала совсем уж раскидистой, а афроамериканцы сменяют индейцев, веками стороживших глянцевый уют Дерри. Ха-ха-ха, в следующем сезоне — белая MAGA на ваших красных воздушных шарах.
❤🔥4👍3😁3🔥2💯1
Forwarded from Выбор Black Square
НАРЦИССЫ В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ
«Андерграунд — это тот же нарциссизм», — читал недавно Слава КПСС, и вслед за ним эту максиму хочется аттестовать массиву российского арт-кино этого года. Слон обжился в комнате, потускнел обличительный пафос, промо-кампании затмили художественные труды. Парии упаковали отверженность в оберточную бумагу: Роман Михайлов принес сумрачное пророчество («Путешествие на солнце и обратно») на стриминг Start (1), а Валерий Переверзев («Тени Москвы») жонглирует статусом anfant terrible со сцены московского «Октября» (2).
Почти все мэтры конвенционального авторского кино тем временем обосновались в буферной зоне. Только Бакур Бакурадзе («Лермонтов») (3), Сергей Члиянц («Ветер») (4) и Дмитрий Давыдов («Прозрачные земли») (5) не торгуют временем по скидке и выдают мощнейшие работы. Зритель фатумом глядит на поэта-гордеца с вершины кавказского Машука; луцико-саморядовское гуляй-поле обещает публике бесконечность гражданской войны; кристально белый снег, припорошивший останки русской деревни, прячет под собой потускневший почвеннический орнамент. Чем дальше от урбана, от прямой иллюстрации цайтгайста — тем извилистей узор трещины, пошедшей по современности.
Осуждать «сказочные двадцатые» (термин курсирует, нуждается в огранке) с их запретительными грамотами и карающими мечами-кладенцами повадились игровые дебюты — преимущественно утопленные в радостях и гадостях времени. Кто-то вооружается жанром: ромкомом («Сводишь с ума» Дарьи Лебедевой и «Счастлив, когда ты нет» Игоря Марченко), хоррором («Присутствие» Апполинарии Дегтяревой), семейной комедией («Три свадьбы и один побег» Кирилла Логинова и «Фейерверки днём» Нины Воловой). Иные ищут дефицитную нынче эмпатию в перипетиях собственных биографий — и забирают главные призы больших фестивалей («День рождения Сидни Люмета» Рауля Гейдарова на «Окне в Европу» и «Здесь был Юра» Сергея Малкина (6) на «Маяке»).
Особняком тут стоит пара подлинно поколенческих фильмов. Монохромные «Картины дружеских связей» Сони Райзман (7) — внешне скромный гимн миллениалов, всем своим творческим потенциалом упершихся в новую застройку застоя. Приз за лучшую режиссуру на «Маяке» фиксирует интуицию постановщицы, прячущей трагическую фигуру умолчания за каскадом шуток о киноиндустрии. Экспериментальная «Привычка нюхать пальцы» Славы Иванова (8) портретирует случайно застрявших между подростковым брейнротом и взрослой жизнью 25-30—летних. Главный герой — продавец унитазов, приколист — не сходит со сверхкрупного плана, усеивая окрестные гаражи аниме-наклейками, нюхая клей-карандаш, разбазаривая юность, но оставаясь живым и смешливым.
На фестивале «Новое движение» картине и ее авторам вручили главный приз и миллион рублей от Новгородской области. Слава Иванов, снимавший этот безбюджетный фильм на квартире друга между рабочими неделями, сходил со сцены со словом «Антихайп» на устах. И пусть «Белый слон» не додал номинаций, зато фильм окупился в миллион раз; и пусть «Пророк» Феликса Умарова объявят дебютом года, зато кадры «Привычки…» мелькают в эфире телеканала «Культура». Как когда-то автор цитаты об андерграунде и нарциссизме.
Сергей Кулешов (@KuleshovDefect) для рубрики #критика
«Андерграунд — это тот же нарциссизм», — читал недавно Слава КПСС, и вслед за ним эту максиму хочется аттестовать массиву российского арт-кино этого года. Слон обжился в комнате, потускнел обличительный пафос, промо-кампании затмили художественные труды. Парии упаковали отверженность в оберточную бумагу: Роман Михайлов принес сумрачное пророчество («Путешествие на солнце и обратно») на стриминг Start (1), а Валерий Переверзев («Тени Москвы») жонглирует статусом anfant terrible со сцены московского «Октября» (2).
Почти все мэтры конвенционального авторского кино тем временем обосновались в буферной зоне. Только Бакур Бакурадзе («Лермонтов») (3), Сергей Члиянц («Ветер») (4) и Дмитрий Давыдов («Прозрачные земли») (5) не торгуют временем по скидке и выдают мощнейшие работы. Зритель фатумом глядит на поэта-гордеца с вершины кавказского Машука; луцико-саморядовское гуляй-поле обещает публике бесконечность гражданской войны; кристально белый снег, припорошивший останки русской деревни, прячет под собой потускневший почвеннический орнамент. Чем дальше от урбана, от прямой иллюстрации цайтгайста — тем извилистей узор трещины, пошедшей по современности.
Осуждать «сказочные двадцатые» (термин курсирует, нуждается в огранке) с их запретительными грамотами и карающими мечами-кладенцами повадились игровые дебюты — преимущественно утопленные в радостях и гадостях времени. Кто-то вооружается жанром: ромкомом («Сводишь с ума» Дарьи Лебедевой и «Счастлив, когда ты нет» Игоря Марченко), хоррором («Присутствие» Апполинарии Дегтяревой), семейной комедией («Три свадьбы и один побег» Кирилла Логинова и «Фейерверки днём» Нины Воловой). Иные ищут дефицитную нынче эмпатию в перипетиях собственных биографий — и забирают главные призы больших фестивалей («День рождения Сидни Люмета» Рауля Гейдарова на «Окне в Европу» и «Здесь был Юра» Сергея Малкина (6) на «Маяке»).
Особняком тут стоит пара подлинно поколенческих фильмов. Монохромные «Картины дружеских связей» Сони Райзман (7) — внешне скромный гимн миллениалов, всем своим творческим потенциалом упершихся в новую застройку застоя. Приз за лучшую режиссуру на «Маяке» фиксирует интуицию постановщицы, прячущей трагическую фигуру умолчания за каскадом шуток о киноиндустрии. Экспериментальная «Привычка нюхать пальцы» Славы Иванова (8) портретирует случайно застрявших между подростковым брейнротом и взрослой жизнью 25-30—летних. Главный герой — продавец унитазов, приколист — не сходит со сверхкрупного плана, усеивая окрестные гаражи аниме-наклейками, нюхая клей-карандаш, разбазаривая юность, но оставаясь живым и смешливым.
На фестивале «Новое движение» картине и ее авторам вручили главный приз и миллион рублей от Новгородской области. Слава Иванов, снимавший этот безбюджетный фильм на квартире друга между рабочими неделями, сходил со сцены со словом «Антихайп» на устах. И пусть «Белый слон» не додал номинаций, зато фильм окупился в миллион раз; и пусть «Пророк» Феликса Умарова объявят дебютом года, зато кадры «Привычки…» мелькают в эфире телеканала «Культура». Как когда-то автор цитаты об андерграунде и нарциссизме.
Сергей Кулешов (@KuleshovDefect) для рубрики #критика
❤🔥12🔥8☃3💯3👍1
Выбор Black Square
НАРЦИССЫ В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ «Андерграунд — это тот же нарциссизм», — читал недавно Слава КПСС, и вслед за ним эту максиму хочется аттестовать массиву российского арт-кино этого года. Слон обжился в комнате, потускнел обличительный пафос, промо-кампании затмили…
Итоги года номер раз.
❤5🎄3☃2🎅1