Кажется, что в основе Закона лежат две проблемы: непонимание того, где именно будут накапливаться выгоды от ИИ, и нежелание позволить, чтобы выгоды и потери распределялись среди свободных участников рынка.

Как мы обсуждали в нашей статье на прошлой неделе, наибольшие выгоды от ИИ будут сосредоточены в основном в сфере более сложной интеллектуальной работы. Это такие виды ИИ, которые могут работать автономно и взаимодействовать с миром — например, добавляя миллионы удалённых работников в виде агентов ИИ.

Именно такие виды ИИ подвергаются наибольшим ограничениям в законе. В качестве эвристики можно сказать, что если ИИ может принимать решение, которое повлияет на кого-то в мире, он будет считаться высокорисковым и, следовательно, подпадёт под обременительные требования. Если ИИ крупный (обученный с использованием более 10^25 операций с плавающей запятой, что примерно соответствует современным моделям), он также считается универсальной моделью, представляющей системный риск.

Модели, которые остаются незатронутыми, выполняют очень рутинные задачи — например, фильтрацию спама или форматирование текста. Действительно, модели ИИ допускаются в высокорисковых активностях, если они «предназначены для улучшения языка в уже подготовленных документах, например, в отношении профессионального тона, академического стиля или для согласования текста с определённым брендовым сообщением».

Таким образом, Закон об ИИ разработан так, чтобы мы могли легко извлекать незначительные выгоды от автоматизации самой простой работы, но не получать многие из более существенных выгод, которые могут возникнуть благодаря полноценным агентам ИИ, взаимодействующим с окружающим миром.

Все европейские общества имели высокий уровень рождаемости в 1700 году, однако он уравновешивался высокой смертностью, так что темпы прироста населения оставались умеренными. Средний темп роста населения в Европе в 1700–1750 годах составлял 3,1 процента, варьируясь от 0,3 процента в Нидерландах до 8,9 процента в России (Ливи Бакки, 2000, таблица 2.1). Например, на рисунке 2.1 показаны два показателя рождаемости для Англии за период с 1540 по 2000 год. Первый из них — это коэффициент валового воспроизводства (GRR), который отражает среднее количество дочерей, рожденных одной женщиной, прожившей полный репродуктивный период, в каждом десятилетии. Такая женщина родила бы почти пятерых детей (дочерей и сыновей) с 1540-х до 1890-х годов. Поскольку в Англии 10–15 процентов женщин в каждом поколении оставались безбрачными, для замужних женщин среднее число рождений приближалось к шести.

Демографический переход к современным показателям рождаемости начался лишь в 1870-х годах в Англии, как и в большинстве стран Европы, но затем прогрессировал быстро. К 2000 году английские женщины в среднем рожали менее двух детей. Опыт Англии был схож по времени с рядом западноевропейских экономик.

Вторым показателем рождаемости является коэффициент чистого воспроизводства (NRR), который отражает среднее количество дочерей, которых родила бы за свою жизнь средняя женщина, рожденная в каждом десятилетии. Если NRR равен единице, то каждая женщина в среднем полностью замещает себя на протяжении своей жизни. Коэффициенты чистого воспроизводства снижались гораздо меньше между доиндустриальной и современной эпохами.

Связь между экономическим ростом и формальным образованием стала сильнее позднее в девятнадцатом веке (Easterlin, 1981; Sandberg, 1979). По мере того как экономики росли, становились более богатыми и менее сельскими, наука и инженерия приобретали всё большее значение. Вместе с тем усложнялись бюрократические системы в промышленности и государственном управлении, что увеличивало потребность в клерках, бухгалтерах и менеджерах. Навыки всех типов — как формальное образование, так и ремесленные умения и услуги — стали более востребованными.

Однако объясняет ли рост значения человеческого капитала, каким бы образом он ни создавался, снижение рождаемости? Повышенный спрос на образование мог бы сократить рождаемость, увеличив относительную ценность качественных (образованных) детей, и, таким образом, привести к замене количества на качество. Тем не менее, имеются убедительные данные, что такая прямая связь между современной низкой рождаемостью и высоким уровнем образования не действовала. Как показано на Рисунке 2.9, это предполагало бы рост премии на рынке труда за навыки после 1870 года. Существуют лишь ограниченные данные по премии за формальное образование за этот длительный период, но те, что имеются для Англии, указывают на её снижение (Williamson, 1982). Для Англии и других стран Европы существует достаточно данных о премии за ремесленные навыки, и снова в этот период премия снижалась (Clark, 2007a). Таким образом, данные рынка труда свидетельствуют о том, что рост предложения образования и навыков был даже больше, чем рост спроса. Родители в Европе конца XIX века стремились обеспечивать своих детей всё более высоким уровнем образования, несмотря на отсутствие значительного увеличения премии за образование.

Рост предложения навыков в европейских экономиках изначально достигался без сокращения количества детей. Рисунок 2.10 показывает связь между брачной рождаемостью в 1870 и 1930 годах и уровнем школьного образования в 1870 году. В 1870 году корреляция между брачной рождаемостью и текущей школьной посещаемостью была ещё слабо положительной. Корреляция между рождаемостью в 1930 году и уровнем образования в 1930 году (не показана на Рисунке 2.10) была лишь слабо отрицательной, отчасти потому, что к этому времени уровень охвата образованием в Европе выровнялся, как показано в Таблице 2.6.

Однако, как показывает Рисунок 2.10, корреляция между брачной рождаемостью в 1930 году и школьной посещаемостью в 1870 году была сильно отрицательной. Это означает, что образование повлияло на рождаемость не за счёт увеличения стоимости воспитания текущего поколения детей, в этом случае эффект был бы немедленным, а через изменение ценностей следующего поколения родителей.

В 1870-х годах уровень рождаемости начал снижаться в большинстве стран Западной Европы, сокращая разрыв между показателями рождаемости и смертности. Южная и Восточная Европа присоединились к этому движению несколькими десятилетиями позже, хотя в некоторых регионах высокий уровень рождаемости сохранялся до конца Второй мировой войны. Разрыв между рождением и смертью был полностью преодолен лишь в двадцатом веке. Однако тенденция к уменьшению семей началась задолго до 1870 года в нескольких местах. Контроль рождаемости отмечен среди некоторых элитных групп в начале XVIII века, а для Франции поворотным моментом стали 1780-е годы, что привело к её уникально низким темпам роста населения в XIX веке.

Рисунок 2.7 был создан Европейским проектом по фертильности, который использовал данные переписей и регистраций для оценки рождаемости по провинциям Европы (Coale and Watkins, 1986). На этой карте провинции заштрихованы по десятилетию, в котором индекс рождаемости снизился как минимум на 10 процентов. Раннее снижение рождаемости во Франции заметно выделяется. Показатели рождаемости начали снижаться до 1830 года почти во всех регионах Франции, кроме северо-запада. В отличие от этого, снижение рождаемости в Англии и Бельгии, самых индустриальных странах Европы, началось более чем на пятьдесят лет позже. Некоторые регионы Венгрии, фактически, начали менять тенденции раньше, чем некоторые промышленные провинции на западе. К 1900 году большинство регионов Западной и Центральной Европы присоединились к снижению рождаемости, и лишь несколько районов в Испании и Италии отложили этот процесс до 1930-х годов.

—

Христианская доктрина, особенно в Католической церкви, содержит сильные про-наталистские элементы, и даже Мальтус отвергал возможность контроля рождаемости в браке. Идеи Просвещения о разуме и роли человечества в природе, а также противостояние религиозным властям, сделали контроль рождаемости в браке этически и социально приемлемым. В подтверждение этой точки зрения Лестег показал сильную связь между секулярными настроениями и снижением рождаемости. В Бельгии рождаемость начала снижаться раньше в районах, которые голосовали за либеральные или социалистические партии, а не за партии, связанные с Католической церковью. Хотя эти регионы номинально были католическими, они также демонстрировали независимость от церковных догматов, нарушая запреты на брак в пост и адвент (Lesthaeghe, 1991). Во Франции XIX века снижение рождаемости происходило позже в тех местах, где священники отказались присягать на верность революционной конституции в 1791 году (Lesthaeghe, 1992).

Если новые религиозные идеи сыграли роль в снижении рождаемости, то они составили лишь один из факторов. Лестег и Уилсон (1986) утверждают, что как религия, так и способы производства повлияли на сроки сокращения рождаемости. Ограничение размеров семьи происходило медленнее там, где производство было организовано в трудоёмких семейных хозяйствах, таких как семейные фермы и протопромышленные мастерские, где родители сохраняли больший контроль над работой своих детей. Экономическое развитие также способствовало переходу к малым семьям, но связь между доходом и рождаемостью претерпела существенные изменения.

Жесткие денежно-кредитные условия не сломили роста рынка корпоративных облигаций, который увеличился на 12% с...