Про сталинское антиамериканское кино и то, что его окружало
"«Русский вопрос» Михаила Ромма был одним из дюжины фильмов, в которых явно критиковалась Америка и все за, что она выступала в начале Холодной войны. Другие известные картины - «Встреча на Эльбе» (Григорий Александров, 1949), «Суд чести» (Абрам Роом, 1949), «Заговор обреченных» (Михаил Калатозов, 1950). ), «Секретная миссия» (Ромм, 1950), «У тебя есть родина» (Александр Файнциммер, 1959 г.), «Над Неманом рассвет»; (Файнциммер, 1952 г.) и «Серебристая пыль» (Ромм, 1953).
Даже если кажется, что таких фильмов было не очень много, они были довольно заметными, учитывая, что с 1946 по 1953 год было выпущено только 124 художественных фильма, а с 1946 по 1959 год 45,6% злодеев и антигероев в советских фильмах были американцами или британцами. Музыку для этих картин написали всемирно известные советские композиторы, такие как Дмитрий Шостакович, написавший партитуру для Встречи на Эльбе, и Арам Хачатурян, написавший для Русского вопроса. Согласно плану Агитпропа антиамериканских фильмов было запланировано гораздо больше, но не все из них были запущены в производство. Так вышло с фильмом "Курс доллара", который был заброшен в 1948 году, по-видимому, из-за того, что он был больше не актуален (сценарий строился вокруг гражданской войны в Греции, которая закончилась в 1948 году).
Руководители Агитпропа продолжали укреплять и обновлять связь антиамериканизма с патриотизмом, дисциплинируя художников и критиков. В декабре 1948 года Александр Фадеев, генеральный секретарь Союза писателей СССР, выступил с речью об «антипатриотических драматургах»; в начале 1949 года пресса публично осудила артистов, которых обвиняли в антипатриотической работе в театре, а затем, весной 1949 года, отдел агитации и пропаганды ЦК принял ряд мер по усилению антиамериканской пропаганды — в частности, артистов и писателей призвали выпускать больше антиамериканских пьес, книг, варьете и цирковых пародий. От Николая Погодина требовали написать о «деятельности американских поджигателей войны», Николая Вирта «об американской разведывательной деятельности», а Анатолия Сурова «о финансовых магнатах Уолл-стрит». Константин Симонов, Борис Лавренев, Лев Шейнин и Аркадий Первенцев должны были написать пьесу «Разоблачение современной Америки».
В плане указывалось, что в дополнение к антиамериканским пьесам, уже поставленным в театрах, тринадцать новых должны были быть поставлены в крупных городах, таких как Москва, Ленинград и Горький, в то время как другие должны были быть запущены в производство в ста театрах в провинции. Среди этих пьес - «Заговор обреченных» Николая Вирта, поставленная в крупных театрах по всей стране (а позже экранизированная), и детская пьеса Сергея Михалкова «Я хочу домой», которую поставили в двадцати пяти театрах молодежи в провинции, в дополнение к показу в Центральном детском театре в Москве и Ленинградском театре юных зрителей".
"«Русский вопрос» Михаила Ромма был одним из дюжины фильмов, в которых явно критиковалась Америка и все за, что она выступала в начале Холодной войны. Другие известные картины - «Встреча на Эльбе» (Григорий Александров, 1949), «Суд чести» (Абрам Роом, 1949), «Заговор обреченных» (Михаил Калатозов, 1950). ), «Секретная миссия» (Ромм, 1950), «У тебя есть родина» (Александр Файнциммер, 1959 г.), «Над Неманом рассвет»; (Файнциммер, 1952 г.) и «Серебристая пыль» (Ромм, 1953).
Даже если кажется, что таких фильмов было не очень много, они были довольно заметными, учитывая, что с 1946 по 1953 год было выпущено только 124 художественных фильма, а с 1946 по 1959 год 45,6% злодеев и антигероев в советских фильмах были американцами или британцами. Музыку для этих картин написали всемирно известные советские композиторы, такие как Дмитрий Шостакович, написавший партитуру для Встречи на Эльбе, и Арам Хачатурян, написавший для Русского вопроса. Согласно плану Агитпропа антиамериканских фильмов было запланировано гораздо больше, но не все из них были запущены в производство. Так вышло с фильмом "Курс доллара", который был заброшен в 1948 году, по-видимому, из-за того, что он был больше не актуален (сценарий строился вокруг гражданской войны в Греции, которая закончилась в 1948 году).
Руководители Агитпропа продолжали укреплять и обновлять связь антиамериканизма с патриотизмом, дисциплинируя художников и критиков. В декабре 1948 года Александр Фадеев, генеральный секретарь Союза писателей СССР, выступил с речью об «антипатриотических драматургах»; в начале 1949 года пресса публично осудила артистов, которых обвиняли в антипатриотической работе в театре, а затем, весной 1949 года, отдел агитации и пропаганды ЦК принял ряд мер по усилению антиамериканской пропаганды — в частности, артистов и писателей призвали выпускать больше антиамериканских пьес, книг, варьете и цирковых пародий. От Николая Погодина требовали написать о «деятельности американских поджигателей войны», Николая Вирта «об американской разведывательной деятельности», а Анатолия Сурова «о финансовых магнатах Уолл-стрит». Константин Симонов, Борис Лавренев, Лев Шейнин и Аркадий Первенцев должны были написать пьесу «Разоблачение современной Америки».
В плане указывалось, что в дополнение к антиамериканским пьесам, уже поставленным в театрах, тринадцать новых должны были быть поставлены в крупных городах, таких как Москва, Ленинград и Горький, в то время как другие должны были быть запущены в производство в ста театрах в провинции. Среди этих пьес - «Заговор обреченных» Николая Вирта, поставленная в крупных театрах по всей стране (а позже экранизированная), и детская пьеса Сергея Михалкова «Я хочу домой», которую поставили в двадцати пяти театрах молодежи в провинции, в дополнение к показу в Центральном детском театре в Москве и Ленинградском театре юных зрителей".
Про причины коррупции в авторитарных режимах
Артур Грейзер был нацистом. Был гауляйтером Данцига. Крупной и заметной фигурой нацистского режима, который многим его современникам казался "образцовым нацистом".
"Карл Буркхардт, последний верховный комиссар Лиги Наций в Данциге, где с 1934 по 1939 год Грейзер занимал должность президента Сената, считал Грейзера «мягким по своей природе человеком» . Эрнст Цим, консервативный политик из Данцига, вспоминал его «воинскую натуру». Дафф Купер, консервативный британский политик, назвал его «исполнительным». Посол Польши в Берлине Юзеф Липски считал его «уравновешенным человеком». Энтони Иден помнил «наглого» Грейзера. Юлий Хоппенрат, нацист из Данцига, считал его «вдумчивым, целеустремленным и безжалостным» .Прокурор на процессе Грайзера, Мечислав Северский, утверждал, что Грайзер был «неэмоциональным, у него было эмоций». Его экономка считала, что ее начальник «был настолько тщеславен, настолько влюблен в себя, как будто над ним ничего не было - считал себя почти богом». А оппозиционный политик в Данциге Ханс Леонхардт думал, что «Грейзер был не столько бесполезным политическим фанатиком, сколько наемником"
<...>
Управляя Вартегау, Грейзер пытался представлять себя как сильного гауляйтера. Он был довольно успешен в этом. Например, весной 1943 года Грейзер и Фриц Брахт, гауляйтер Верхней Силезии, встретились в Катовице. Согласно отчету Брахта, атмосфера была "выдержана в духе встреч древних германских королей". Своей "личностью и речью", отмечалось в отчете, Грейзер "чрезвычайно сильно влиял на своих слушателей и производил на них впечатление. Он казался сильным лидером".
<...>
"Грейзер стремился вести такой образ жизни, который, по его мнению, подходил нацистскому руководителю крупнейшей аннексированной восточной территории. Как и другие нацистские лидеры, он вел щедрый образ жизни не только для того, чтобы наслаждаться богатством, но и для демонстрации своего личного статуса внутри нацистской иерархии. В отсутствие выборов или других форм легитимации, богатство стало важной мерой успеха нацистского режима.
Грейзер украсил свой кабинет ценной мебелью из коллекций Познаньского замка. Он занимал роскошные частные апартаменты. Первоначально он занял официальную квартиру польского губернатора Познани. Эта квартира была прекрасно обставлена. Одна лишь ванная комната была размером с гостиную. Но осенью 1939 года он начал жить в доме в элегантном районе Познани, на Тильзит-штрассе. Двухэтажная вилла, первоначально конфискованная у еврея или польского промышленника, оставалась городской резиденцией Грейзера на протяжении всех его лет в Познани.
Грейзер также нашел для себя официальную загородную резиденцию в Вартегау. Весной 1940 года он поселился на берегу озера, на земле, которая раньше принадлежала польскому государству, расположенной примерно в двенадцати милях от Познани. Возможно, подражая Каринхалле Геринга, Грейзер переименовал озеро в честь своей жены Марии — в Мариензее. Первоначально он планировал построить относительно простой загородный дом. Альберт Шпеер, однако, настаивал на более «внушительном» здании, которое отражало бы статус Грейзера как губернатора большой провинции. Шпеер выбрал потсдамских архитекторов Отто фон Эсторфа и Герхарда Винклера для руководства проектом и лично одобрил планы строительства. Простой дом Грейзера превратился в величественный особняк, который должен был символизиировать немецкое превосходство на Востоке. Вилла на Мариензее стоил более трех миллионов рейхсмарок; в долларах 2007 года это будет примерно 13 743 000 долларов.
Артур Грейзер был нацистом. Был гауляйтером Данцига. Крупной и заметной фигурой нацистского режима, который многим его современникам казался "образцовым нацистом".
"Карл Буркхардт, последний верховный комиссар Лиги Наций в Данциге, где с 1934 по 1939 год Грейзер занимал должность президента Сената, считал Грейзера «мягким по своей природе человеком» . Эрнст Цим, консервативный политик из Данцига, вспоминал его «воинскую натуру». Дафф Купер, консервативный британский политик, назвал его «исполнительным». Посол Польши в Берлине Юзеф Липски считал его «уравновешенным человеком». Энтони Иден помнил «наглого» Грейзера. Юлий Хоппенрат, нацист из Данцига, считал его «вдумчивым, целеустремленным и безжалостным» .Прокурор на процессе Грайзера, Мечислав Северский, утверждал, что Грайзер был «неэмоциональным, у него было эмоций». Его экономка считала, что ее начальник «был настолько тщеславен, настолько влюблен в себя, как будто над ним ничего не было - считал себя почти богом». А оппозиционный политик в Данциге Ханс Леонхардт думал, что «Грейзер был не столько бесполезным политическим фанатиком, сколько наемником"
<...>
Управляя Вартегау, Грейзер пытался представлять себя как сильного гауляйтера. Он был довольно успешен в этом. Например, весной 1943 года Грейзер и Фриц Брахт, гауляйтер Верхней Силезии, встретились в Катовице. Согласно отчету Брахта, атмосфера была "выдержана в духе встреч древних германских королей". Своей "личностью и речью", отмечалось в отчете, Грейзер "чрезвычайно сильно влиял на своих слушателей и производил на них впечатление. Он казался сильным лидером".
<...>
"Грейзер стремился вести такой образ жизни, который, по его мнению, подходил нацистскому руководителю крупнейшей аннексированной восточной территории. Как и другие нацистские лидеры, он вел щедрый образ жизни не только для того, чтобы наслаждаться богатством, но и для демонстрации своего личного статуса внутри нацистской иерархии. В отсутствие выборов или других форм легитимации, богатство стало важной мерой успеха нацистского режима.
Грейзер украсил свой кабинет ценной мебелью из коллекций Познаньского замка. Он занимал роскошные частные апартаменты. Первоначально он занял официальную квартиру польского губернатора Познани. Эта квартира была прекрасно обставлена. Одна лишь ванная комната была размером с гостиную. Но осенью 1939 года он начал жить в доме в элегантном районе Познани, на Тильзит-штрассе. Двухэтажная вилла, первоначально конфискованная у еврея или польского промышленника, оставалась городской резиденцией Грейзера на протяжении всех его лет в Познани.
Грейзер также нашел для себя официальную загородную резиденцию в Вартегау. Весной 1940 года он поселился на берегу озера, на земле, которая раньше принадлежала польскому государству, расположенной примерно в двенадцати милях от Познани. Возможно, подражая Каринхалле Геринга, Грейзер переименовал озеро в честь своей жены Марии — в Мариензее. Первоначально он планировал построить относительно простой загородный дом. Альберт Шпеер, однако, настаивал на более «внушительном» здании, которое отражало бы статус Грейзера как губернатора большой провинции. Шпеер выбрал потсдамских архитекторов Отто фон Эсторфа и Герхарда Винклера для руководства проектом и лично одобрил планы строительства. Простой дом Грейзера превратился в величественный особняк, который должен был символизиировать немецкое превосходство на Востоке. Вилла на Мариензее стоил более трех миллионов рейхсмарок; в долларах 2007 года это будет примерно 13 743 000 долларов.
Грейзер изображал себя человеком, наслаждающимся простыми удовольствиями. Грейзер действительно любил пиво, колбасу и дружеские вечеринки. Но у него также был ярко выраженный вкус к роскоши. Как писал Геббельс в июле 1940 года, Грейзер правил как «паша» . Грейзер был вовлечен в сомнительные финансовые практики, которые принесли ему значительное личное богатство. Помимо зарплаты Рейхсштаттальтера, Грейзер работал в советах директоров различных корпораций. Польский историк Чеслав Лужак подсчитал, что валовой ежемесячный доход Грайзера составлял колоссальные 30 000 рейхсмарок (12 000 долларов в 1941 году или 325 000 долларов в 2007 году). После ареста в 1945 году Грейзер заявил, что у него было активов на 400 000 рейхсмарок, в том числе 200 000 рейхсмарок страхового взноса после инцидента на охоте. Кроме того, он утверждал, что его зарплата в рейхсштаттальтере составляла 3000 рейхсмарок в месяц (1200 долларов в 1941 году или 32 480 долларов в 2007 году), а также счет на предствительские расходы в 2000 долларов в месяц".
Пожалуй, самое странное документальное кино, которое я видел за последнее время - это бельгийский документальный фильм "Ни судья, ни подсудимая", рассказывающий о брюссельской следственной судье Анн Грувез и о том, как устроена ее работа (Анн говорит, что Бальзак считал поверенных судей во Франции XIX века самыми влиятельными людьми - столь широки были их полномочия).
Сложно даже сразу сформулировать, что в этом фильме так сбивает с толку. Наверное то, что на первый взгляд он кажется совершенно не имеющим никакого отношения к документалистике. Он совсем не похож на документальное кино. Дело не только в манере съемки (хотя и на fly-on-the-wall этот фильм похож только с натяжкой), а, скорее, в том, что мы видим на экране. Перед нами проходит целая череда реальных людей, которые оказываются по различным причинам перед взором грозной судьи. Все они без исключения - иммигранты-мусульмане (об этом чуть позже) и степень их прегрешений перед законом варьируется: кто-то ограбил старика у банкомата, кто-то нарушил условия пребывания в стране, другой избивал жену, иные подрались с соседом или продавали наркотики, кого-то подозревают в убийстве.
Задача Анн - решить, что делать с ними дальше: отпускать ли, отправлять ли под арест - словом, определять ближайшую судьбу. Для этого она беседует со своими, скажем так, визитерами. Без сантиментов, довольно жестко, но вежливо, перемежая свою речь черным юмором, угрозами и уточняющими вопросами. С проституткой-доминатрикс она весело обсуждает причуды разных клиентов («И что, капать воском прямо туда? Ну ничего себе!», «А сколько у вас обычно клиентов в день? У меня в среднем 12»), семью иммигрантов из Турции просвещает на тему того, что близкородственные браки ведут к вырождению, подозреваемому в убийстве арабу сообщает, что если он сам не захочет давать образцы ДНК, то его повалят на пол полицейские - и все равно получат свое. Нельзя сказать, что Анн - неполиткорректна, но она говорит с людьми без обиняков, не срезая углы и не прячась за филологическими конструкциями, которые должны как-то смягчать и искажать реальность.
Появление всей этой вереницы задержанных удивляет именно этим – как получилось снять их всех на камеру, да еще и показать в кино – под настоящими именами и фамилиями?
Кроме того, сама Анн – очень целостный и своеобразный персонаж, который настолько необычен, что, опять же, начинаешь размышлять о ее вымышленности. Черт с ним с висельным юмором – в конце концов, работа такая. Скорее удивляет сочетание ее мрачных шуток, воспоминаний о разных трупах, которые ей довелось повидать, и рассказах об особенностях анального секса, с ее повседневной жизнью – в которой она ухаживает за садом, заботится о домашней крысе, печет пироги и ездит на стареньком Ситроене, который уместно смотрелся бы в сериале о лейтенанте Коломбо.
Вторая линия, за которой следят режиссеры – это расследование жестокого убийства двух проституток в Брюсселе, которое произошло в середине 1990-х. Тогда следствие зашло в тупик, а в наши дни пытается разрешить загадку – при помощи современных технологий и ДНК-анализа. Здесь тоже не мало жесткого – своим коллегам из полиции Анна рассказывает разные байки про хранящиеся в суде улики (вроде руки аббата, на которой был записан номер телефона убийца), во время эксгумации трупа человека, который был под подозрением в 1990-х, Анн отпускает колкости и шутки о трупе («Да, возьмите у него еще пару зубов – нам на десерт»), камера не скрывает и не полирует реальность – нам показывают и увядший труп, и выломанные зубы, и разрытую могилу (вокруг стоит прекрасный солнечный день, повсюду на кладбище зеленеет трава). Примечательно, что один из полицейских, помогающих Анн, тоже иммигрант (хорват), на этом в какой-то момент заостряется внимание.
Сложно даже сразу сформулировать, что в этом фильме так сбивает с толку. Наверное то, что на первый взгляд он кажется совершенно не имеющим никакого отношения к документалистике. Он совсем не похож на документальное кино. Дело не только в манере съемки (хотя и на fly-on-the-wall этот фильм похож только с натяжкой), а, скорее, в том, что мы видим на экране. Перед нами проходит целая череда реальных людей, которые оказываются по различным причинам перед взором грозной судьи. Все они без исключения - иммигранты-мусульмане (об этом чуть позже) и степень их прегрешений перед законом варьируется: кто-то ограбил старика у банкомата, кто-то нарушил условия пребывания в стране, другой избивал жену, иные подрались с соседом или продавали наркотики, кого-то подозревают в убийстве.
Задача Анн - решить, что делать с ними дальше: отпускать ли, отправлять ли под арест - словом, определять ближайшую судьбу. Для этого она беседует со своими, скажем так, визитерами. Без сантиментов, довольно жестко, но вежливо, перемежая свою речь черным юмором, угрозами и уточняющими вопросами. С проституткой-доминатрикс она весело обсуждает причуды разных клиентов («И что, капать воском прямо туда? Ну ничего себе!», «А сколько у вас обычно клиентов в день? У меня в среднем 12»), семью иммигрантов из Турции просвещает на тему того, что близкородственные браки ведут к вырождению, подозреваемому в убийстве арабу сообщает, что если он сам не захочет давать образцы ДНК, то его повалят на пол полицейские - и все равно получат свое. Нельзя сказать, что Анн - неполиткорректна, но она говорит с людьми без обиняков, не срезая углы и не прячась за филологическими конструкциями, которые должны как-то смягчать и искажать реальность.
Появление всей этой вереницы задержанных удивляет именно этим – как получилось снять их всех на камеру, да еще и показать в кино – под настоящими именами и фамилиями?
Кроме того, сама Анн – очень целостный и своеобразный персонаж, который настолько необычен, что, опять же, начинаешь размышлять о ее вымышленности. Черт с ним с висельным юмором – в конце концов, работа такая. Скорее удивляет сочетание ее мрачных шуток, воспоминаний о разных трупах, которые ей довелось повидать, и рассказах об особенностях анального секса, с ее повседневной жизнью – в которой она ухаживает за садом, заботится о домашней крысе, печет пироги и ездит на стареньком Ситроене, который уместно смотрелся бы в сериале о лейтенанте Коломбо.
Вторая линия, за которой следят режиссеры – это расследование жестокого убийства двух проституток в Брюсселе, которое произошло в середине 1990-х. Тогда следствие зашло в тупик, а в наши дни пытается разрешить загадку – при помощи современных технологий и ДНК-анализа. Здесь тоже не мало жесткого – своим коллегам из полиции Анна рассказывает разные байки про хранящиеся в суде улики (вроде руки аббата, на которой был записан номер телефона убийца), во время эксгумации трупа человека, который был под подозрением в 1990-х, Анн отпускает колкости и шутки о трупе («Да, возьмите у него еще пару зубов – нам на десерт»), камера не скрывает и не полирует реальность – нам показывают и увядший труп, и выломанные зубы, и разрытую могилу (вокруг стоит прекрасный солнечный день, повсюду на кладбище зеленеет трава). Примечательно, что один из полицейских, помогающих Анн, тоже иммигрант (хорват), на этом в какой-то момент заостряется внимание.
Следствие идет основательно, но без особого успеха – ДНК подозреваемых не совпадают с ДНК возможного убийца; проверить удается не всех – самый главный подозреваемый с тех пор уже успел уехать в США – и там его достать уже непросто. Но Анн не сдается. Холодное, методичное следствие (несмотря на все шутки, которые отпускают по дороге) разворачивается неумолимо.
Что еще удивляет в этом фильме – помимо удивительной, граничащей с неполиткорректностью, искренности судьи? Пожалуй, столь же открытое и безжалостное описание той угрозы, что таится в бельгийском обществе. Арестованный молодой человек, нарушивший правила пребывания в Бельгии, кричит судье на прощание: «Вот я уеду в Сирию, попомните меня!». По улицам Брюсселя постоянно ходят вооруженные солдаты; камера выхватывает их повсюду – и рядом с магистратом, и около кладбища, и просто на улицах. Все задержанные, оказывающиеся перед Анн в ее кабинете – иммигранты-мусульмане (и здесь уже невозможно все списать на совпадение; тут мы имеем дело с авторской позицией) – все они здесь в ситуации подчиненного, провинившегося. Прегрешения их, как я уже писал, довольно разные – но с каждым из них Анн говорит с позиции власти, свысока. В конце же Анн и вовсе оказывается на месте преступления: женщина-иммигрантка задушила своего ребенка, потому что решила, что он одержим бесами; в участке она подробно рассказывает свои сны, видения и описывает систему религиозных убеждений.
Все это выглядит настолько странно, что в это довольно трудно поверить. Сложно сказать, хотели ли такого эффекта мокьюментари сами режиссеры. Наверное, да. Вообще, авторы фильма – Жан Лебон и Ив Инан – настоящие звезды бельгийского телевидения. С 1985 года они выпускают документальную передачу «Strip-tease», героями которой становятся довольно необычные люди – и перед камерой раскрывают о себе немало правды, подчас страшной: фермер, который строит летающую тарелку; доктор, который заморозил свою жену после смерти; история поездки бельгийской делегации в Северную Корею; китаянка, которая работает домработницей во французской семье и сталкивается с большим количеством проблем на пути интеграции в обществе. Была героиней этой передачи и Анн Грувез – и после этого выпуска режиссеры решили посвятить ей целый фильм.
Чтобы убедиться в реальности героини фильма начинаешь читать интервью с ней. И понимаешь, что она действительно такая – не морок и не фантазия, а вот такая яркая и довольно жесткая женщина. Даже не верится.
Неудивительно, но выход фильма в прокат вызвал небольшой скандал. Но в итоге все вроде закончилось хорошо – и для Анн, и для режиссеров (которых наградили Сезаром за лучший документальный фильм). И, в конце концов, раз про эту проблему уже начали говорить так, то может и по этому поводу что-то придумают.
Хотя сомневаюсь.
Что еще удивляет в этом фильме – помимо удивительной, граничащей с неполиткорректностью, искренности судьи? Пожалуй, столь же открытое и безжалостное описание той угрозы, что таится в бельгийском обществе. Арестованный молодой человек, нарушивший правила пребывания в Бельгии, кричит судье на прощание: «Вот я уеду в Сирию, попомните меня!». По улицам Брюсселя постоянно ходят вооруженные солдаты; камера выхватывает их повсюду – и рядом с магистратом, и около кладбища, и просто на улицах. Все задержанные, оказывающиеся перед Анн в ее кабинете – иммигранты-мусульмане (и здесь уже невозможно все списать на совпадение; тут мы имеем дело с авторской позицией) – все они здесь в ситуации подчиненного, провинившегося. Прегрешения их, как я уже писал, довольно разные – но с каждым из них Анн говорит с позиции власти, свысока. В конце же Анн и вовсе оказывается на месте преступления: женщина-иммигрантка задушила своего ребенка, потому что решила, что он одержим бесами; в участке она подробно рассказывает свои сны, видения и описывает систему религиозных убеждений.
Все это выглядит настолько странно, что в это довольно трудно поверить. Сложно сказать, хотели ли такого эффекта мокьюментари сами режиссеры. Наверное, да. Вообще, авторы фильма – Жан Лебон и Ив Инан – настоящие звезды бельгийского телевидения. С 1985 года они выпускают документальную передачу «Strip-tease», героями которой становятся довольно необычные люди – и перед камерой раскрывают о себе немало правды, подчас страшной: фермер, который строит летающую тарелку; доктор, который заморозил свою жену после смерти; история поездки бельгийской делегации в Северную Корею; китаянка, которая работает домработницей во французской семье и сталкивается с большим количеством проблем на пути интеграции в обществе. Была героиней этой передачи и Анн Грувез – и после этого выпуска режиссеры решили посвятить ей целый фильм.
Чтобы убедиться в реальности героини фильма начинаешь читать интервью с ней. И понимаешь, что она действительно такая – не морок и не фантазия, а вот такая яркая и довольно жесткая женщина. Даже не верится.
Неудивительно, но выход фильма в прокат вызвал небольшой скандал. Но в итоге все вроде закончилось хорошо – и для Анн, и для режиссеров (которых наградили Сезаром за лучший документальный фильм). И, в конце концов, раз про эту проблему уже начали говорить так, то может и по этому поводу что-то придумают.
Хотя сомневаюсь.
Про британские колониальные сексуальные практики и их последствия
"Хьюберт Сильберрад был помощником окружного комиссара в Нери, недалеко от Форт-Холла в центральной части Кении. О его прошлом известно не так много. Он получил образование в школе Рена и учился на инженера в техническом колледже. После работы в Британской имперской компании в Восточной Африке он занял свой пост в Нери в мае 1903 года. После того как коллега Хьюберта Хейвуд отправился на повышение в районный комиссариат в Кисуму в апреле 1905 года, Сильберрад приобрел у него двух местных девушек.
Девочек звали Ньямбура и Вамейса. Хейвуд заплатил за каждую невесту сорок коз. Обе девушки, очевидно, жили счастливо с Хейвудом, но Вамейса, которой еще не было и 12 лет, неохотно перешла к Сильберраду, в то время как Ньямбура жила с ним в обмен на ежемесячную заработную плату.
Третью девочку (в возрасте двенадцати или тринадцати лет и по имени Ньякайена) передал Сильберрад ее муж Мугалла, аскари (африканский полицейский). Мугалла впоследствии оспаривал опеку над ней Сильберрада. В феврале 1908 года они ссорились у входной двери в дом Сильберрада, и Сильберрад на ночь задержал аскари Мугаллу в камере по причине неповиновения.
В этот момент на Сильберрада обрушились с критикой два оскорбленных соседа, мистер и миссис Рутледж. Они забрали Ньякайену и Ньямбуру у Сильберрада, а Рутледж сообщил об этом губернатору - не побоявшись ради этого четыре дня ехать в Найроби. Рутледж был поселенцем, который жил в Нери уже шесть лет, занимался спортом и утверждал, что изучает жизнь и устройство Африки; он был выпускником Оксфорда, и, в лучшем случае, самозваным антропологом. Вероятнее же всего, он завидовал положению Сильберрада. Сильберраду также не повезло еще и в том, что аскари Мугалла, был необрезанным масаем и, в следствие этого, особенно обидчив по поводу своей сексуальной жизни.
Губернатор сэр Джеймс Хейс Садлер предпринял необычный шаг, назначив частное расследование под руководством судьи Барта. Оно было начато между 25 и 29 марта 1908 года, и судья доложил о первых результатах уже 13 апреля. Обвинения против Сильберрада, по-видимому, были в значительной степени правдивыми, но в случае с девушками от Хейвуда они были несерьезными и нешокирующими. Судья был склонен полагать, что свидетельство Вамейсы о том, что она неохотно перешла к Сильберраду, но согласилась на это, были правдивыми; Сильберрад, возможно, думал, что она пришла к нему с охотой. В то же время, судья считал, что Сильберрад был неправ, когда брал девочку аскари едва ли не силой. Однако не было никаких доказательств того, что Сильберрад купил или развратил какую-либо из девушек. Самым серьезным аспектом дела были его действия в отношении аскари, поскольку спор между ними очень явно привел к падению репутации администрации.
Хейс Садлер, служивший в индийской армии до 1899 года, знал о полуофициальных циркулярах, осуждавших открытое наложничество в Бирме, и в мае 1908 года выпустил аналогичное предостережение по поводу Кении, считая, что такие разбирательства имели тенденцию к снижению британской репутации в Африке. Губернатор рекомендовал понизить Сильберрада списке кандидатов на повышение среди помощников окружных комиссаров. (Сильберрад в тот момент возглавлял список для продвижения по службе).
Дело Сильберрада вызвало широкую дискуссию в столичной и колониальных прессах, было обсуждено на двух сессиях Палаты общин и в конечном итоге вынудило колониального секретаря лорда Крю распространить «Циркуляр», предостерегающий британских чиновников от сожительства с колонизированными женщинами".
"Хьюберт Сильберрад был помощником окружного комиссара в Нери, недалеко от Форт-Холла в центральной части Кении. О его прошлом известно не так много. Он получил образование в школе Рена и учился на инженера в техническом колледже. После работы в Британской имперской компании в Восточной Африке он занял свой пост в Нери в мае 1903 года. После того как коллега Хьюберта Хейвуд отправился на повышение в районный комиссариат в Кисуму в апреле 1905 года, Сильберрад приобрел у него двух местных девушек.
Девочек звали Ньямбура и Вамейса. Хейвуд заплатил за каждую невесту сорок коз. Обе девушки, очевидно, жили счастливо с Хейвудом, но Вамейса, которой еще не было и 12 лет, неохотно перешла к Сильберраду, в то время как Ньямбура жила с ним в обмен на ежемесячную заработную плату.
Третью девочку (в возрасте двенадцати или тринадцати лет и по имени Ньякайена) передал Сильберрад ее муж Мугалла, аскари (африканский полицейский). Мугалла впоследствии оспаривал опеку над ней Сильберрада. В феврале 1908 года они ссорились у входной двери в дом Сильберрада, и Сильберрад на ночь задержал аскари Мугаллу в камере по причине неповиновения.
В этот момент на Сильберрада обрушились с критикой два оскорбленных соседа, мистер и миссис Рутледж. Они забрали Ньякайену и Ньямбуру у Сильберрада, а Рутледж сообщил об этом губернатору - не побоявшись ради этого четыре дня ехать в Найроби. Рутледж был поселенцем, который жил в Нери уже шесть лет, занимался спортом и утверждал, что изучает жизнь и устройство Африки; он был выпускником Оксфорда, и, в лучшем случае, самозваным антропологом. Вероятнее же всего, он завидовал положению Сильберрада. Сильберраду также не повезло еще и в том, что аскари Мугалла, был необрезанным масаем и, в следствие этого, особенно обидчив по поводу своей сексуальной жизни.
Губернатор сэр Джеймс Хейс Садлер предпринял необычный шаг, назначив частное расследование под руководством судьи Барта. Оно было начато между 25 и 29 марта 1908 года, и судья доложил о первых результатах уже 13 апреля. Обвинения против Сильберрада, по-видимому, были в значительной степени правдивыми, но в случае с девушками от Хейвуда они были несерьезными и нешокирующими. Судья был склонен полагать, что свидетельство Вамейсы о том, что она неохотно перешла к Сильберраду, но согласилась на это, были правдивыми; Сильберрад, возможно, думал, что она пришла к нему с охотой. В то же время, судья считал, что Сильберрад был неправ, когда брал девочку аскари едва ли не силой. Однако не было никаких доказательств того, что Сильберрад купил или развратил какую-либо из девушек. Самым серьезным аспектом дела были его действия в отношении аскари, поскольку спор между ними очень явно привел к падению репутации администрации.
Хейс Садлер, служивший в индийской армии до 1899 года, знал о полуофициальных циркулярах, осуждавших открытое наложничество в Бирме, и в мае 1908 года выпустил аналогичное предостережение по поводу Кении, считая, что такие разбирательства имели тенденцию к снижению британской репутации в Африке. Губернатор рекомендовал понизить Сильберрада списке кандидатов на повышение среди помощников окружных комиссаров. (Сильберрад в тот момент возглавлял список для продвижения по службе).
Дело Сильберрада вызвало широкую дискуссию в столичной и колониальных прессах, было обсуждено на двух сессиях Палаты общин и в конечном итоге вынудило колониального секретаря лорда Крю распространить «Циркуляр», предостерегающий британских чиновников от сожительства с колонизированными женщинами".
Про слуг в XIX веке
"В массовом сознании, образ работающей женщины в Англии девятнадцатого века - это образ молочницы или, возможно, мельничихи или швеи. Тем не менее, хорошо известно, что слуги представляли собой, безусловно, самую большую профессиональную группу работающих женщин, действительно самую большую профессиональную группу во всей экономике, за исключением сельскохозяйственных рабочих. В 1881 году слугами (обоих полов) был 1 человек из каждых 22. В Лондоне эта доля была 1 к 15; в Бате 1 из 9, в то время как в Ланкашире только 1 из 30.
Подавляющее большинство домашних слуг были девушками и женщинами. Их количество выросло с 751 541 в 1851 году до пикового показателя в 1 386 167 в 1891 году и оно никогда не опускалось ниже миллиона до конца 1930-х годов. Они составляли 34 процента от общего числа женщин, занятых в 1891 году, и 23 процента в 1930 году.
Слуги были молоды: в 1860 году доля лиц в возрасте до 20 лет составляла 39 процентов от общего числа, в 1880 году - 42 процента, а в 1891 году - 31 процент. В 1881 году 1 из 3,3 девочек в возрасте от 15 до 20 лет была прислугой. (Census of Occupations, England и Уэльс). Меньшинство оставалось слугами всю жизнь, некоторые проработали от 10 до 15 лет, а затем выходили замуж; некоторые уходили через короткое время.
Какую бы долю не составляли «карьерные» слуги, многие представители рабочего класса в какой-то момент жизни работали прислугой, обычно — в юности. обычно включая формирующие годы юности. В раннем возрасте, в первой половине столетия, в возрасте от 9 до 10 лет, слуги покидали дом своего детства, где они были полностью подчинены власти своих родителей. Их переводили в дом хозяев под, либо в дом старшего слуги. Оттуда, в свою очередь, слуга переходила позднее в дом своего мужа, где, по крайней мере, теоретически она оставалась под его защитой и его правлением.
Условия работы слуг были различными. Наиболее известной и положительной формой работы была работа в большом доме в при наличии иерархии слуг, что приводило к известной степени автономии, высокому уровню жизни и значительному авторитету над другими. Другим полюсом (и более массовом) была своего рода «рабство» в пригородном или ремесленном домохозяйстве или жилище более низкого или среднего класса. Фенимор Купер по прибытии в Саутгемптон в 1830-х годах был шокирован обращением с девушкой с которой обращались «хуже, чем с азиатским рабом»."
"В массовом сознании, образ работающей женщины в Англии девятнадцатого века - это образ молочницы или, возможно, мельничихи или швеи. Тем не менее, хорошо известно, что слуги представляли собой, безусловно, самую большую профессиональную группу работающих женщин, действительно самую большую профессиональную группу во всей экономике, за исключением сельскохозяйственных рабочих. В 1881 году слугами (обоих полов) был 1 человек из каждых 22. В Лондоне эта доля была 1 к 15; в Бате 1 из 9, в то время как в Ланкашире только 1 из 30.
Подавляющее большинство домашних слуг были девушками и женщинами. Их количество выросло с 751 541 в 1851 году до пикового показателя в 1 386 167 в 1891 году и оно никогда не опускалось ниже миллиона до конца 1930-х годов. Они составляли 34 процента от общего числа женщин, занятых в 1891 году, и 23 процента в 1930 году.
Слуги были молоды: в 1860 году доля лиц в возрасте до 20 лет составляла 39 процентов от общего числа, в 1880 году - 42 процента, а в 1891 году - 31 процент. В 1881 году 1 из 3,3 девочек в возрасте от 15 до 20 лет была прислугой. (Census of Occupations, England и Уэльс). Меньшинство оставалось слугами всю жизнь, некоторые проработали от 10 до 15 лет, а затем выходили замуж; некоторые уходили через короткое время.
Какую бы долю не составляли «карьерные» слуги, многие представители рабочего класса в какой-то момент жизни работали прислугой, обычно — в юности. обычно включая формирующие годы юности. В раннем возрасте, в первой половине столетия, в возрасте от 9 до 10 лет, слуги покидали дом своего детства, где они были полностью подчинены власти своих родителей. Их переводили в дом хозяев под, либо в дом старшего слуги. Оттуда, в свою очередь, слуга переходила позднее в дом своего мужа, где, по крайней мере, теоретически она оставалась под его защитой и его правлением.
Условия работы слуг были различными. Наиболее известной и положительной формой работы была работа в большом доме в при наличии иерархии слуг, что приводило к известной степени автономии, высокому уровню жизни и значительному авторитету над другими. Другим полюсом (и более массовом) была своего рода «рабство» в пригородном или ремесленном домохозяйстве или жилище более низкого или среднего класса. Фенимор Купер по прибытии в Саутгемптон в 1830-х годах был шокирован обращением с девушкой с которой обращались «хуже, чем с азиатским рабом»."
Про призраки прошлого и наивные предсказания
Почти ровно пять лет назад я написал на великом (и крайне важном для меня) сайте "Кашин.гуру" вот этот текст (http://kashin.guru/2014/05/15/echo/), который мне сейчас уже кажется довольно наивным, но, наверное, неплохо отражает ход моих размышлений в районе моих 20 лет (когда я еще даже не подозревал, что примерно через пару-тройку месяцев перееду в Москву).
В этом тексте я увлекся историческими аналогиями и заявил, что наступающая после 2014 года эпоха если на что-то и будет похожа из прошлого, то на 1980-е (я там привожу ряд увлекательных совпадений и пересечений, но вообще, хочу сказать, что с тех пор я отучился от использования прямых исторических аналогий и бью себя по рукам, когда такие мысли у меня появляются).
Но с 2010-ми как новыми восьмидесятыми получилось довольно здорово, как мне кажется. Дело даже не только в массовом буме на 80-е (который захватил массовую культуру довольно долго и проявляет себя по-разному: от уличной моды до "Звездных войн", от музыки до "Очень странных дел"), дело в общем каком-то настроении. Из прошлого возвращаются термины, которые последний раз громко звучали когда-то тогда же: США и Россия выходят из договора РСМД, в Евросоюзе суматоха и кризис лидерства, в музыке царит хип-хоп. Все это всегда увлекательно - смотреть, как из информационного небытия возвращаются явления, о которых все благополучно забыли. В целом, конечно, на дворе не 1983 год, но какая-то его новая версия.
И вот как раз в этом смысле меня удивили недавние новости из Северной Ирландии - это буквально история про то, как политические бурления последних лет возродили движение, которое казалось уже почти угасшим. 18 апреля в Лондондерри (или Дерри, как предпочитают называть его местные) была убита журналистка Лира МакКи, которая довольно много и регулярно писала на темы, связанные с наследием конфликта в Северной Ирландии (или, как его обычно называют в Великобритании, The Troubles). Журналистку застрелили в Греггане - преимущественно католическом районе города - во время беспорядков, вызванных полицейскими рейдами района в преддверии очередной годовщины Пасхального восстания 1916 года. Ответственность за убийство взяла на себя Новая ИРА (Ирландская республиканская армия) - часть ИРА, отколовшаяся от основной после перемирия в конце 1990-х и не признающая Белфастского соглашения. Интересно, что Новая ИРА не только взяла ответственность, но и извинилась перед родными и близкими журналистки.
О Новой ИРА в последние годы снималось и писалось несколько интересных репортажей (особенно в этом преуспел, конечно, VICE - https://www.youtube.com/watch?v=UZM9Z0NbQwM). В принципе и так было понятно, что конфликт вокруг Северной Ирландии не исчерпан до конца - и разные инциденты происходили регулярно (собственно, на Новой ИРА уже висит несколько убийств полицейских и военнослужащих), но убийство журналиста - это переход на новый уровень противостояния. Последний раз в Великобритании убивали журналиста в 2001 году - и тогда это тоже было связано с Северной Ирландией - тогда был застрелен Мартин О'Хаган, бывший боец ИРА, просидевший все 1970-е в тюрьме, а после этого ушедший в журналистику.
Убийство Лиры МакКи уже вызвало большую реакцию и возмущение: на похороны прибыли Тереза Мэй, Джереми Корбин и президент Ирландии; в Белфасте уже расписали целый мурал в честь Лиры, полиция уже задержала несколько человек по подозрению в убийстве (но, правда, уже и отпустила) и получила от жителей Дерри больше 140 звонков с информацией о возможных убийцах.
В целом, все это звучит довольно тревожно. Понятно, что во многом ситуация раскаляется из-за переговоров по Брекситу и споров о судьбе британско-ирландской границы; понятно, что вряд ли конфликт затухнет навсегда в ближайшее время. Но для меня эта история, помимо всего прочего, еще и про то, как легко могут обретать былую силу и значения конфликты, которые долгое время казались замороженными.
Почти ровно пять лет назад я написал на великом (и крайне важном для меня) сайте "Кашин.гуру" вот этот текст (http://kashin.guru/2014/05/15/echo/), который мне сейчас уже кажется довольно наивным, но, наверное, неплохо отражает ход моих размышлений в районе моих 20 лет (когда я еще даже не подозревал, что примерно через пару-тройку месяцев перееду в Москву).
В этом тексте я увлекся историческими аналогиями и заявил, что наступающая после 2014 года эпоха если на что-то и будет похожа из прошлого, то на 1980-е (я там привожу ряд увлекательных совпадений и пересечений, но вообще, хочу сказать, что с тех пор я отучился от использования прямых исторических аналогий и бью себя по рукам, когда такие мысли у меня появляются).
Но с 2010-ми как новыми восьмидесятыми получилось довольно здорово, как мне кажется. Дело даже не только в массовом буме на 80-е (который захватил массовую культуру довольно долго и проявляет себя по-разному: от уличной моды до "Звездных войн", от музыки до "Очень странных дел"), дело в общем каком-то настроении. Из прошлого возвращаются термины, которые последний раз громко звучали когда-то тогда же: США и Россия выходят из договора РСМД, в Евросоюзе суматоха и кризис лидерства, в музыке царит хип-хоп. Все это всегда увлекательно - смотреть, как из информационного небытия возвращаются явления, о которых все благополучно забыли. В целом, конечно, на дворе не 1983 год, но какая-то его новая версия.
И вот как раз в этом смысле меня удивили недавние новости из Северной Ирландии - это буквально история про то, как политические бурления последних лет возродили движение, которое казалось уже почти угасшим. 18 апреля в Лондондерри (или Дерри, как предпочитают называть его местные) была убита журналистка Лира МакКи, которая довольно много и регулярно писала на темы, связанные с наследием конфликта в Северной Ирландии (или, как его обычно называют в Великобритании, The Troubles). Журналистку застрелили в Греггане - преимущественно католическом районе города - во время беспорядков, вызванных полицейскими рейдами района в преддверии очередной годовщины Пасхального восстания 1916 года. Ответственность за убийство взяла на себя Новая ИРА (Ирландская республиканская армия) - часть ИРА, отколовшаяся от основной после перемирия в конце 1990-х и не признающая Белфастского соглашения. Интересно, что Новая ИРА не только взяла ответственность, но и извинилась перед родными и близкими журналистки.
О Новой ИРА в последние годы снималось и писалось несколько интересных репортажей (особенно в этом преуспел, конечно, VICE - https://www.youtube.com/watch?v=UZM9Z0NbQwM). В принципе и так было понятно, что конфликт вокруг Северной Ирландии не исчерпан до конца - и разные инциденты происходили регулярно (собственно, на Новой ИРА уже висит несколько убийств полицейских и военнослужащих), но убийство журналиста - это переход на новый уровень противостояния. Последний раз в Великобритании убивали журналиста в 2001 году - и тогда это тоже было связано с Северной Ирландией - тогда был застрелен Мартин О'Хаган, бывший боец ИРА, просидевший все 1970-е в тюрьме, а после этого ушедший в журналистику.
Убийство Лиры МакКи уже вызвало большую реакцию и возмущение: на похороны прибыли Тереза Мэй, Джереми Корбин и президент Ирландии; в Белфасте уже расписали целый мурал в честь Лиры, полиция уже задержала несколько человек по подозрению в убийстве (но, правда, уже и отпустила) и получила от жителей Дерри больше 140 звонков с информацией о возможных убийцах.
В целом, все это звучит довольно тревожно. Понятно, что во многом ситуация раскаляется из-за переговоров по Брекситу и споров о судьбе британско-ирландской границы; понятно, что вряд ли конфликт затухнет навсегда в ближайшее время. Но для меня эта история, помимо всего прочего, еще и про то, как легко могут обретать былую силу и значения конфликты, которые долгое время казались замороженными.
Кашин
Мы эхо, мы долгое эхо друг друга | Кашин
Егор СЕННИКОВ, специально для «Кашина» Мы живем в эпоху постпостмодернизма — как еще назвать этот мир не знаю, да и что может быть, после эпохи постоянных автоцитат — непонятно. Это влияет не только на современную литературу и кино, но и на политику. Все…
Forwarded from ПРОСТАКОВ
Сходил на выставку Репина. Интересно, но, как мне кажется, несколько перехвалено. Верещагин был сильнее.
Но не суть.
В связи с этим хочу опубликовать свой текст про Репина, который впервые вышел в 69-м номере «Сеанса». Публикую его под первым оригинальным названием - им я прямо горжусь. И, да, это один из лучших моих текстов, ибо написать про Репина пять тысяч знаков я планировал примерно столько же дней.
Публикацию отдельно посвящаю Игорю Гуковскому, в спорах с которым мелькает истина русского бытия. Как мелькает она в глазах ссыльного, вернувшегося домой, на знаменитой репинской картине.
https://teletype.in/@prostotakov/S1VE91Q24
Но не суть.
В связи с этим хочу опубликовать свой текст про Репина, который впервые вышел в 69-м номере «Сеанса». Публикую его под первым оригинальным названием - им я прямо горжусь. И, да, это один из лучших моих текстов, ибо написать про Репина пять тысяч знаков я планировал примерно столько же дней.
Публикацию отдельно посвящаю Игорю Гуковскому, в спорах с которым мелькает истина русского бытия. Как мелькает она в глазах ссыльного, вернувшегося домой, на знаменитой репинской картине.
https://teletype.in/@prostotakov/S1VE91Q24
Teletype
Бегущий по лезвию
Он прожил очень долгую жизнь. Нам трудно представить как в одну биографию могут вместиться столько исторических событий.
Forwarded from Золотой век
Телеграмма из Киева:
Из Острога Волынской губернии сообщают о возмутительном происшествии: городовой выстрелом из револьвера убил наповал 16-летнего еврея, читавшего Толстого "Хозяин и работник" и отказавшегося отдать книгу городовому. В городе поднялась паника, возникли опасения погрома, но день прошел спокойно.
Из Острога Волынской губернии сообщают о возмутительном происшествии: городовой выстрелом из револьвера убил наповал 16-летнего еврея, читавшего Толстого "Хозяин и работник" и отказавшегося отдать книгу городовому. В городе поднялась паника, возникли опасения погрома, но день прошел спокойно.
На "Батеньке" у меня появилась возможность порассуждать об одном из моих самых любимых режиссеров - на примере "Кинолюбителя", а также высказаться на тему действий индивида во времена политического застоя (в случае Польши 1970-х). Спешите читать!
"На протяжении фильма Филип пытается бороться (пусть и не до конца осознанно) с окружающей реальностью. Он всё время переходит границы, показывает то, что обычно не показывают, — и именно это служит причиной его успехов. Но в конце концов он понимает, что каждое его усилие не только сталкивается с сопротивлением среды, но и приводит к негативным последствиям для тех, на кого направлена его камера. Оставшись один, он сдаётся и понимает, что единственное, что ему остаётся, — это направить камеру на себя, а не на окружающий мир. Борьба за правду — не только тяжёлое, но и неблагодарное, почти безнадёжное дело.
Сам Кесьлёвский не считал, что в финале его герой капитулирует перед реальностью, но это именно тот случай, когда с автором можно не согласиться. Так фильм поняли не только коллеги режиссёра и критики, но и сами зрители. Его нередко критиковали (в связи с «Кинолюбителем» и последующими картинами), что он намеренно устраняется от прямого осуждения коммунистов, предпочитает занимать позицию наблюдателя, давая возможность зрителю сделать выводы самому. Но именно это и делает фильмы Кесьлёвского такими живыми: отстранение от проблемы, которое он сделал своим творческим методом, позволяло ему снимать не просто картины на злобу дня, но метафорические притчи, ценность которых не испаряется с изменением политической обстановки."
https://batenka.ru/aesthetics/cinema/amator-movie/
"На протяжении фильма Филип пытается бороться (пусть и не до конца осознанно) с окружающей реальностью. Он всё время переходит границы, показывает то, что обычно не показывают, — и именно это служит причиной его успехов. Но в конце концов он понимает, что каждое его усилие не только сталкивается с сопротивлением среды, но и приводит к негативным последствиям для тех, на кого направлена его камера. Оставшись один, он сдаётся и понимает, что единственное, что ему остаётся, — это направить камеру на себя, а не на окружающий мир. Борьба за правду — не только тяжёлое, но и неблагодарное, почти безнадёжное дело.
Сам Кесьлёвский не считал, что в финале его герой капитулирует перед реальностью, но это именно тот случай, когда с автором можно не согласиться. Так фильм поняли не только коллеги режиссёра и критики, но и сами зрители. Его нередко критиковали (в связи с «Кинолюбителем» и последующими картинами), что он намеренно устраняется от прямого осуждения коммунистов, предпочитает занимать позицию наблюдателя, давая возможность зрителю сделать выводы самому. Но именно это и делает фильмы Кесьлёвского такими живыми: отстранение от проблемы, которое он сделал своим творческим методом, позволяло ему снимать не просто картины на злобу дня, но метафорические притчи, ценность которых не испаряется с изменением политической обстановки."
https://batenka.ru/aesthetics/cinema/amator-movie/
Батенька, да вы трансформер
Легко ли быть документалистом в Польше эпохи застоя
Автобиография, политическое высказывание или слепок реальности ― разбираем самый противоречивый художественный фильм Кшиштофа Кесьлёвского
Тем временем, на "Горьком" рассказываю про круг чтения Мао Цзэдуна - весьма начитанного диктатора, с широким кругом интересов, а также владельца книжного магазина:
"В эти же месяцы с Чэнем Дусю встретился Мао Цзэдун. Встреча немного раздосадовала Мао, у которого к тому моменту были свои революционные планы. В июле 1920 года он вернулся в родную провинцию Хунань. Тут его заняла идея — открыть книжный магазин, через который распространялась бы политическая литература. Можно предположить, что Мао читал многие книги, которыми торговал. Здесь проще процитировать биографию Мао за авторством Александра Панцова (М.: Молодая гвардия, 2007):
«Он начал с того, что вместе с приятелями (всего их было двадцать семь человек) учредил на паях первый в Китае кооперативный книжный магазин для распространения общественно-политической литературы. Магазин, получивший название „Общество культурной книги”, был основан в июле 1920 года, а открылся для покупателей в сентябре. Он должен был продавать любые заслуживавшие с точки зрения его хозяев внимания книги, газеты и журналы по самым доступным ценам (не выше издательских), внося тем самым посильный вклад в просвещение хунаньского населения. Магазин помещался в небольшом двухэтажном доме из трех комнат, который Мао и его товарищи арендовали у американо-китайского госпиталя Сянъя.
Его первоначальный капитал был небольшим — всего 519 юаней, однако довольно быстро, уже к концу октября 1920 года, Мао с приятелями удалось приобрести для продажи книги 164 названий. Это были работы Рассела, Кропоткина, Дарвина, Платона, Ху Ши, книга Киркаппа «История социализма», столь полюбившаяся Мао Цзэдуну, и многие другие. Наряду с прочим в магазине имелись и изданное отдельной брошюрой предисловие Маркса к первому изданию „Капитала” в переводе члена шанхайского коммунистического кружка Ли Ханьцзюня, а также книга журналиста Шао Пяопина „Изучение новой России”, представлявшая собой, по сути, первый довольно подробный очерк истории российского коммунистического движения за последние 17 лет, принадлежавший перу китайского автора. Интересно, что в этой книге, насчитывавшей 140 страниц, в качестве двух заключительных глав были напечатаны биографии Ленина и Троцкого»."
https://gorky.media/context/konfutsiya-znal-no-ne-lyubil/
В предыдущих сериях:
-Круг чтения Франсиско Франко: https://gorky.media/context/diktator-chitatel-i-pisatel/
-Круг чтения Иосипа Тито: https://gorky.media/context/ot-sherloka-holmsa-do-platona/
-Круг чтения Пол Пота: https://gorky.media/context/russo-i-verlen-v-kambodzhijskih-dzhunglyah/
-Круг чтения Бенито Муссолини: https://gorky.media/context/poklonnik-platona-i-russkogo-romana/
-Круг чтения Льва Троцкого: https://gorky.media/context/chitatel-trotskij/
-Круг чтения Николая II: https://gorky.media/context/prizrak-opery-spasaet-tsarya/
-Круг чтения Уинстона Черчилля: https://gorky.media/context/uinston-fanat-uinstona/
-Круг чтения Иосифа Сталина: https://gorky.media/context/prochti-etu-knigu-obyazatelno/
-Круг чтения Адольфа Гитлера: https://gorky.media/context/indejtsy-i-natsisty/
"В эти же месяцы с Чэнем Дусю встретился Мао Цзэдун. Встреча немного раздосадовала Мао, у которого к тому моменту были свои революционные планы. В июле 1920 года он вернулся в родную провинцию Хунань. Тут его заняла идея — открыть книжный магазин, через который распространялась бы политическая литература. Можно предположить, что Мао читал многие книги, которыми торговал. Здесь проще процитировать биографию Мао за авторством Александра Панцова (М.: Молодая гвардия, 2007):
«Он начал с того, что вместе с приятелями (всего их было двадцать семь человек) учредил на паях первый в Китае кооперативный книжный магазин для распространения общественно-политической литературы. Магазин, получивший название „Общество культурной книги”, был основан в июле 1920 года, а открылся для покупателей в сентябре. Он должен был продавать любые заслуживавшие с точки зрения его хозяев внимания книги, газеты и журналы по самым доступным ценам (не выше издательских), внося тем самым посильный вклад в просвещение хунаньского населения. Магазин помещался в небольшом двухэтажном доме из трех комнат, который Мао и его товарищи арендовали у американо-китайского госпиталя Сянъя.
Его первоначальный капитал был небольшим — всего 519 юаней, однако довольно быстро, уже к концу октября 1920 года, Мао с приятелями удалось приобрести для продажи книги 164 названий. Это были работы Рассела, Кропоткина, Дарвина, Платона, Ху Ши, книга Киркаппа «История социализма», столь полюбившаяся Мао Цзэдуну, и многие другие. Наряду с прочим в магазине имелись и изданное отдельной брошюрой предисловие Маркса к первому изданию „Капитала” в переводе члена шанхайского коммунистического кружка Ли Ханьцзюня, а также книга журналиста Шао Пяопина „Изучение новой России”, представлявшая собой, по сути, первый довольно подробный очерк истории российского коммунистического движения за последние 17 лет, принадлежавший перу китайского автора. Интересно, что в этой книге, насчитывавшей 140 страниц, в качестве двух заключительных глав были напечатаны биографии Ленина и Троцкого»."
https://gorky.media/context/konfutsiya-znal-no-ne-lyubil/
В предыдущих сериях:
-Круг чтения Франсиско Франко: https://gorky.media/context/diktator-chitatel-i-pisatel/
-Круг чтения Иосипа Тито: https://gorky.media/context/ot-sherloka-holmsa-do-platona/
-Круг чтения Пол Пота: https://gorky.media/context/russo-i-verlen-v-kambodzhijskih-dzhunglyah/
-Круг чтения Бенито Муссолини: https://gorky.media/context/poklonnik-platona-i-russkogo-romana/
-Круг чтения Льва Троцкого: https://gorky.media/context/chitatel-trotskij/
-Круг чтения Николая II: https://gorky.media/context/prizrak-opery-spasaet-tsarya/
-Круг чтения Уинстона Черчилля: https://gorky.media/context/uinston-fanat-uinstona/
-Круг чтения Иосифа Сталина: https://gorky.media/context/prochti-etu-knigu-obyazatelno/
-Круг чтения Адольфа Гитлера: https://gorky.media/context/indejtsy-i-natsisty/
gorky.media
Конфуция знал, но не любил
Любимые книги Мао Цзэдуна
Forwarded from museum lamer (toma)
current mood – шарошка твердосплавная с Кольской сверхглубокой.
когда тобой пробурили 12 005 метров твердых пород, но результатов это не дало: ни динозавров, ни ада, ни ярко выраженного чередования слоев литосферы в путешествии к центру Земли не обнаружили.
большой музей сделал спецпроект «Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого». это онлайн-выставка о том, как образ мира в первобытных культурах пересекается с научными открытиями XX века.
там экспонаты из 25 музеев страны, до большинства из которых вы никогда не доедете. к сожалению. так что перейдите по ссылке и посмотрите
когда тобой пробурили 12 005 метров твердых пород, но результатов это не дало: ни динозавров, ни ада, ни ярко выраженного чередования слоев литосферы в путешествии к центру Земли не обнаружили.
большой музей сделал спецпроект «Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого». это онлайн-выставка о том, как образ мира в первобытных культурах пересекается с научными открытиями XX века.
там экспонаты из 25 музеев страны, до большинства из которых вы никогда не доедете. к сожалению. так что перейдите по ссылке и посмотрите
Forwarded from Сьерамадре (Nikita Smirnov)
О «Дылде» Кантемира Балагова — свежая англоязычная пресса.
Дэвид Эрлих из IndieWire сравнивает «Дылду» с триумфатором Венецианского фестиваля — «Ромой» Альфонсо Куарона — и размышляет о неспешности картины, которая кажется и преимуществом, и недостатком фильма. Безжалостность и честность режиссера напоминают Эрлиху о самой известной картине Кристиана Мунджиу «4 месяца, 3 недели и 2 дня».
«Вдохновленная книгой Светланы Алексиевич „У войны не женское лицо“, бесстрастная „Дылда“ Балагова рассказывает замороженно медленную, но великолепно представленную историю о двух женщинах — двух лучших подругах, которые настолько отчаянно нуждаются в любом личном контакте, что начинают использовать друг друга, чтобы разрешить вопрос жизни и смерти. Ободранная зеленая краска стен в квартире Ии, блеклый свет, проходящий через окна больницы, и 600 метров исторических декораций, созданных производственной группой для наружных сцен — все это объединяется в снежный шар пространства и времени, в котором все правдоподобно, но ничто не кажется вполне реальным.
<...>
Несмотря на то, что фильм снят с кубриковским уровнем детализации, в „Дылде“ нет ни одного образа коммунистических бонз, которых можно было бы ожидать в такой картине; Балагов, чей дебютный фильм „Теснота“ заигрывал с подобным кризисом с гораздо большей отчаянностью, не хочет, чтобы зрители смотрели на происходящее через пустые глаза Ленина. Балагов отдает предпочтение обстоятельствам, а не контексту и растягивает весьма несложную историю во времени, пока мелодраматическое начало не переходит в рассказ о тоске и желании. „Дылда“ медленно оттаивает, и ее эмоциональное воздействие притупляется структурой, которая откладывает полное раскрытие истории до самых последних мгновений фильма, но в фильме ощущается красота того, как женщины захватывают контроль над самими собой».
Рецензент журнала Screen впечатлился набитыми битком трамваями и похвалил операторскую работу, однако счел цветовое решение фильма — противопоставление красного и зеленого — схематичным и нарочитым. Фильму предрекают хорошую фестивальную судьбу и умеренный успех за рубежом.
«Драматической убедительности мешает то, что в эпизодах чересчур часто случаются внезапные всплески сильных эмоций, хотя в общем и целом перед нами тихая картина, работающая в показательно приглушенном тембре. Две актрисы, обе дебютантки в полном метр, в особенности впечатляющи, хотя Перелыгина оставляет особенное впечатление в роли женщины, чьи улыбки порою скрывают тревожные намерения или становятся мягкой тканью, покрывающей глубокие шрамы психики. Сложные течения нежности, нужды и подавленной ярости между двумя женщинами вычерчены намеками».
(О цветовой палитре Балагов говорил в сопроводительном письме к фильму: «Когда я принялся изучать дневники людей, живших в то время, то узнал, что невзирая на все трудности и разруху, их повседневность проходила в ярких цветах. Меня интересовал конфликт между этими яркими цветами и природой послевоенной жизни».)
В рецензии The Hollywood Reporter Тодд Маккарти размышляет о том, что Балагову удалось сделать фильм еще более мрачный, чем его дебютная «Теснота», и не сомневается в художественных достоинствах картины — а также предрекает, что Балагову есть еще много что нам показать и рассказать.
«Несмотря на всю показываемую на экране боль, Балагов демонстрирует всё возрастающую виртуозность в своей смелой постановке и любви к долгим планам, даже в тех случаях, когда он фокусируется на чем-то неудобном и ужасном. Спокойный, неуклонный взгляд камеры зачастую добавляет драматизма, но недостатком этого подхода является невозможность сократить сцены, если они начинают провисать и терять свою силу, что иногда и происходит. Определенно в фильме есть слабые отрезки, которые могли быть улучшены, если бы это не противоречило подходу режиссера. Новая картина Балагова разворачивается неспешно, а местами даже затянута, но она служит очередным подтверждением таланта режиссера, которому всего 27 лет».
Дэвид Эрлих из IndieWire сравнивает «Дылду» с триумфатором Венецианского фестиваля — «Ромой» Альфонсо Куарона — и размышляет о неспешности картины, которая кажется и преимуществом, и недостатком фильма. Безжалостность и честность режиссера напоминают Эрлиху о самой известной картине Кристиана Мунджиу «4 месяца, 3 недели и 2 дня».
«Вдохновленная книгой Светланы Алексиевич „У войны не женское лицо“, бесстрастная „Дылда“ Балагова рассказывает замороженно медленную, но великолепно представленную историю о двух женщинах — двух лучших подругах, которые настолько отчаянно нуждаются в любом личном контакте, что начинают использовать друг друга, чтобы разрешить вопрос жизни и смерти. Ободранная зеленая краска стен в квартире Ии, блеклый свет, проходящий через окна больницы, и 600 метров исторических декораций, созданных производственной группой для наружных сцен — все это объединяется в снежный шар пространства и времени, в котором все правдоподобно, но ничто не кажется вполне реальным.
<...>
Несмотря на то, что фильм снят с кубриковским уровнем детализации, в „Дылде“ нет ни одного образа коммунистических бонз, которых можно было бы ожидать в такой картине; Балагов, чей дебютный фильм „Теснота“ заигрывал с подобным кризисом с гораздо большей отчаянностью, не хочет, чтобы зрители смотрели на происходящее через пустые глаза Ленина. Балагов отдает предпочтение обстоятельствам, а не контексту и растягивает весьма несложную историю во времени, пока мелодраматическое начало не переходит в рассказ о тоске и желании. „Дылда“ медленно оттаивает, и ее эмоциональное воздействие притупляется структурой, которая откладывает полное раскрытие истории до самых последних мгновений фильма, но в фильме ощущается красота того, как женщины захватывают контроль над самими собой».
Рецензент журнала Screen впечатлился набитыми битком трамваями и похвалил операторскую работу, однако счел цветовое решение фильма — противопоставление красного и зеленого — схематичным и нарочитым. Фильму предрекают хорошую фестивальную судьбу и умеренный успех за рубежом.
«Драматической убедительности мешает то, что в эпизодах чересчур часто случаются внезапные всплески сильных эмоций, хотя в общем и целом перед нами тихая картина, работающая в показательно приглушенном тембре. Две актрисы, обе дебютантки в полном метр, в особенности впечатляющи, хотя Перелыгина оставляет особенное впечатление в роли женщины, чьи улыбки порою скрывают тревожные намерения или становятся мягкой тканью, покрывающей глубокие шрамы психики. Сложные течения нежности, нужды и подавленной ярости между двумя женщинами вычерчены намеками».
(О цветовой палитре Балагов говорил в сопроводительном письме к фильму: «Когда я принялся изучать дневники людей, живших в то время, то узнал, что невзирая на все трудности и разруху, их повседневность проходила в ярких цветах. Меня интересовал конфликт между этими яркими цветами и природой послевоенной жизни».)
В рецензии The Hollywood Reporter Тодд Маккарти размышляет о том, что Балагову удалось сделать фильм еще более мрачный, чем его дебютная «Теснота», и не сомневается в художественных достоинствах картины — а также предрекает, что Балагову есть еще много что нам показать и рассказать.
«Несмотря на всю показываемую на экране боль, Балагов демонстрирует всё возрастающую виртуозность в своей смелой постановке и любви к долгим планам, даже в тех случаях, когда он фокусируется на чем-то неудобном и ужасном. Спокойный, неуклонный взгляд камеры зачастую добавляет драматизма, но недостатком этого подхода является невозможность сократить сцены, если они начинают провисать и терять свою силу, что иногда и происходит. Определенно в фильме есть слабые отрезки, которые могли быть улучшены, если бы это не противоречило подходу режиссера. Новая картина Балагова разворачивается неспешно, а местами даже затянута, но она служит очередным подтверждением таланта режиссера, которому всего 27 лет».
Forwarded from Сьерамадре (Никита Смирнов и Егор Сенников)
О «Дылде» Кантемира Балагова — свежая англоязычная пресса.
Бен Кенигсберг с сайта rogerebert.com расстроен, что фильм приходится воспринимать в каннской спешке, и заманивает «длинным планом с Ией „Дылдой“ и Пашкой ребенком одной из героинь, который не стану выдавать».
«„Дылда“ дает мощный портрет взаимной нужды. Женщины одновременно полагаются и используют друг друга в среде, где класс всё еще определяет судьбу (Маша заводит интрижку с молодым человеком из более высокой социальной страты), а государственный надзор ощущается в любое время. (Рискуя разоблачением, Ия и Николай тайно помогают совершать самоубийства тем раненым ветеранам, которые уже не поправятся.)».
Бен Кенигсберг с сайта rogerebert.com расстроен, что фильм приходится воспринимать в каннской спешке, и заманивает «длинным планом с Ией „Дылдой“ и Пашкой ребенком одной из героинь, который не стану выдавать».
«„Дылда“ дает мощный портрет взаимной нужды. Женщины одновременно полагаются и используют друг друга в среде, где класс всё еще определяет судьбу (Маша заводит интрижку с молодым человеком из более высокой социальной страты), а государственный надзор ощущается в любое время. (Рискуя разоблачением, Ия и Николай тайно помогают совершать самоубийства тем раненым ветеранам, которые уже не поправятся.)».
Forwarded from Stuff and Docs
Рубрика - как надо жить
Одна из лучших книг, которую я прочитал в этом году - это "Кинотеатр военных действий" Михаила Трофименкова. Впрочем, что мелочиться - эта книга в принципе входит в мой личный список лучших книг, прочитанных мной в жизни. Отлично написанная, наполненная множеством взаимосвязанных историй и сюжетов, мелких деталей и подробностей, о которых ты бы в жизни не узнал, если бы не Трофименков и не издательство "Сеанс".
Там много вещей, которыми хочется поделиться. Вот сейчас захотелось процитировать отрывок про нежно любимого мной Делона, его военное прошлое и дружбу с оасовцами (право-радикальными террористами, если очень кратко) и занятных знакомых:
"... Вокруг звезды, воевавшей в Индокитае (Ален Делон - Е.С.), всю жизнь кишат борцы за "французский Алжир" причудливых судеб. Так, рецидивистов Жака "Овернца" и Мишеля Маршаля допрашивала полиция по делу об убийстве телохранителя актера Стефана Марковича (сентябрь 1968 года - очень громкая история, похоронившая политическую карьеру Жоржа Помпиду, потому что у убитого телохранителя вроде как были фотографии жены Помпиду, снятые во время группового секса - Е.С.).
В мае 1992 года уже Делона допросили по делу налетчика Жака "Каркассонца" Лафая. Они подружились на съемках "Борсалино" (1970), где Лафай играл австрийского боксера Ханса Петруса. Брутальный Лафай очаровал звезду: оасовец, воевавший в саудовской армии против йеменских республиканцев и в отряде наемника Рольфа Штайнера на стороне сепаратистов в Биафре. В 1967 году он вместе с Сюзини намеревался финансировать группировку для борьбы с левыми экстремистами. Благое начинание завершилось тем, что казначея OAS полковника Гореля (по кличке "Кладбище") нашли мертвым, а казна подполья исчезла. Подозревали Лафая. После Борсалино их дружба продолжилась, несмотря на частые отлучки "Каркассонца". Он, когда не сидел в тюрьме, то с десантом Боба Денара атаковал Котону, столицу Бенина (1977), то - с тем же Денаром и "крабом-барабанщиком" Гийомом - захватывал Коморские острова.
Фильмов на тему практически нет но миф о криминальном оасовце настолько силен, что Мельвиль гордился тем, что удержался от искушения сделать в "Самурае" (1967) героя-киллера (Делон) - "пара" - парашютистом-десантником. Но в "Красный круг" (1970) он вставил реплику для посвященных . Комиссар брюзжит по поводу беглого преступника: "Он же не Клод Тенн. Я не могу просить министра перекрыть из-за него все дорого Франции".
Клода тенна, взявшего в Иностранном Легион имя "Мари Тенар", в ноябре 1967 года ловили 150 тысяч стражей порядка. В 1961 году этот боевик OAS был захвачен, тяжело раненным, два месяца лежал в коме, его едва не похитили из госпиталя барбузы.
3 ноября 1967 года он бежал из каторжной тюрьмы на острове Ре - в чемодане! При помощи подполья OAS перебрался в Швейцарию, дал в Риме интервью Paris Match (1968), ставшее европейской сенсацией. Рассказывал, что его безопасность блюдут десятки боевиков, но во время беседы сжимал в руке пистолет, завернутый в газету. В номере гостиницы он наглядно продемонстрировал, как можно упаковать себя в чемодан. После интервью перебрался в безопасную для оасовцев Испанию, где опубликовал книгу "Дьявол марширует с нами".
Вернувшись во Францию, работал рабочим, пока снова не попал в тюрьму (1983) - уже за "бытовуху" - и не отсидел восемь лет. Мыкался без работы, хотя в тюрьме освоил несколько специальностей. 7 января 1996 года, ровно в полночь, Тенн выстрелил себе в сердце на одной из площадей Тулузы.
Таких судеб-баллад много. Жан де Брем штурмовал Суэц, а на гражданке стал журналистом Paris Match и L'Esprit public. Поэт, он написал на смерть Бастьена-Тири "Кавалькаду" - свою версию немецкой песни "У меня был товарищ" (Жан-Мари Бастьен-Тири - офицер OAS, организатор и участник неудачного покушения на де Голля, был осужден и расстрелян - Е.С.). Историк, он написал 600-страничную "Историю Европы", опубликованную посмертно.
Одна из лучших книг, которую я прочитал в этом году - это "Кинотеатр военных действий" Михаила Трофименкова. Впрочем, что мелочиться - эта книга в принципе входит в мой личный список лучших книг, прочитанных мной в жизни. Отлично написанная, наполненная множеством взаимосвязанных историй и сюжетов, мелких деталей и подробностей, о которых ты бы в жизни не узнал, если бы не Трофименков и не издательство "Сеанс".
Там много вещей, которыми хочется поделиться. Вот сейчас захотелось процитировать отрывок про нежно любимого мной Делона, его военное прошлое и дружбу с оасовцами (право-радикальными террористами, если очень кратко) и занятных знакомых:
"... Вокруг звезды, воевавшей в Индокитае (Ален Делон - Е.С.), всю жизнь кишат борцы за "французский Алжир" причудливых судеб. Так, рецидивистов Жака "Овернца" и Мишеля Маршаля допрашивала полиция по делу об убийстве телохранителя актера Стефана Марковича (сентябрь 1968 года - очень громкая история, похоронившая политическую карьеру Жоржа Помпиду, потому что у убитого телохранителя вроде как были фотографии жены Помпиду, снятые во время группового секса - Е.С.).
В мае 1992 года уже Делона допросили по делу налетчика Жака "Каркассонца" Лафая. Они подружились на съемках "Борсалино" (1970), где Лафай играл австрийского боксера Ханса Петруса. Брутальный Лафай очаровал звезду: оасовец, воевавший в саудовской армии против йеменских республиканцев и в отряде наемника Рольфа Штайнера на стороне сепаратистов в Биафре. В 1967 году он вместе с Сюзини намеревался финансировать группировку для борьбы с левыми экстремистами. Благое начинание завершилось тем, что казначея OAS полковника Гореля (по кличке "Кладбище") нашли мертвым, а казна подполья исчезла. Подозревали Лафая. После Борсалино их дружба продолжилась, несмотря на частые отлучки "Каркассонца". Он, когда не сидел в тюрьме, то с десантом Боба Денара атаковал Котону, столицу Бенина (1977), то - с тем же Денаром и "крабом-барабанщиком" Гийомом - захватывал Коморские острова.
Фильмов на тему практически нет но миф о криминальном оасовце настолько силен, что Мельвиль гордился тем, что удержался от искушения сделать в "Самурае" (1967) героя-киллера (Делон) - "пара" - парашютистом-десантником. Но в "Красный круг" (1970) он вставил реплику для посвященных . Комиссар брюзжит по поводу беглого преступника: "Он же не Клод Тенн. Я не могу просить министра перекрыть из-за него все дорого Франции".
Клода тенна, взявшего в Иностранном Легион имя "Мари Тенар", в ноябре 1967 года ловили 150 тысяч стражей порядка. В 1961 году этот боевик OAS был захвачен, тяжело раненным, два месяца лежал в коме, его едва не похитили из госпиталя барбузы.
3 ноября 1967 года он бежал из каторжной тюрьмы на острове Ре - в чемодане! При помощи подполья OAS перебрался в Швейцарию, дал в Риме интервью Paris Match (1968), ставшее европейской сенсацией. Рассказывал, что его безопасность блюдут десятки боевиков, но во время беседы сжимал в руке пистолет, завернутый в газету. В номере гостиницы он наглядно продемонстрировал, как можно упаковать себя в чемодан. После интервью перебрался в безопасную для оасовцев Испанию, где опубликовал книгу "Дьявол марширует с нами".
Вернувшись во Францию, работал рабочим, пока снова не попал в тюрьму (1983) - уже за "бытовуху" - и не отсидел восемь лет. Мыкался без работы, хотя в тюрьме освоил несколько специальностей. 7 января 1996 года, ровно в полночь, Тенн выстрелил себе в сердце на одной из площадей Тулузы.
Таких судеб-баллад много. Жан де Брем штурмовал Суэц, а на гражданке стал журналистом Paris Match и L'Esprit public. Поэт, он написал на смерть Бастьена-Тири "Кавалькаду" - свою версию немецкой песни "У меня был товарищ" (Жан-Мари Бастьен-Тири - офицер OAS, организатор и участник неудачного покушения на де Голля, был осужден и расстрелян - Е.С.). Историк, он написал 600-страничную "Историю Европы", опубликованную посмертно.
А вот тут можно меня послушать — про Восточную Европу, Трампа, Косово и все-все-все
Forwarded from Малек Дудаков (Malek Dudakov)
Новый выпуск нашего совместного подкаста с @Vasilekrus (ведущим канала https://news.1rj.ru/str/britishpolitics) и @stoned_D_fox (ведущим канала https://news.1rj.ru/str/expelled_MGIMO):
Сегодня у нас в гостях политолог и журналист Егор Сенников, ведущий канала https://news.1rj.ru/str/docsandstuff
Patreon ➡️ https://www.patreon.com/warispeace
iTunes ➡️ https://apple.co/2QczvHp
YouTube ➡️ https://youtu.be/8GKmKI2vs2M
Mixcloud ➡️ https://www.mixcloud.com/warispeace/война-это-мир-выпуск-41/
Сегодняшние темы:
• 00:15 - Иран, Венесуэла, Россия: что готовят Трамп и Болтон
• 18:57 - Брекзит-партия готовится к триумфу на европейских выборах
• 24:49 - Скандал в Австрии: мистификация "русского вмешательства"
• 33:10 - Вместе с Егором Сенниковым обсуждаем политический климат в Центральной Европе
Сегодня у нас в гостях политолог и журналист Егор Сенников, ведущий канала https://news.1rj.ru/str/docsandstuff
Patreon ➡️ https://www.patreon.com/warispeace
iTunes ➡️ https://apple.co/2QczvHp
YouTube ➡️ https://youtu.be/8GKmKI2vs2M
Mixcloud ➡️ https://www.mixcloud.com/warispeace/война-это-мир-выпуск-41/
Сегодняшние темы:
• 00:15 - Иран, Венесуэла, Россия: что готовят Трамп и Болтон
• 18:57 - Брекзит-партия готовится к триумфу на европейских выборах
• 24:49 - Скандал в Австрии: мистификация "русского вмешательства"
• 33:10 - Вместе с Егором Сенниковым обсуждаем политический климат в Центральной Европе
Forwarded from Сьерамадре (Egor Sennikov)
Тем временем телеканал "Россия-1" выложил трейлер третьего сезона сериала "Екатерина" (права на показ которого, между прочим, в прошлом году выкупил Амазон). В трейлере допущена восхитительная двойная ошибка: Екатерина II в трейлере пишет письмо своим врагам — и чтобы не пугать зрителей дореволюционной орфографией, она пишет по современным правилам. И тут-то происходит забавное: Екатерина использует букву "ё", которую сегодня и так практически не используют, а во времена Екатерины не использовали по причине ее отсутствия (использование буквы, правда Екатерина одобрила, но на письме и в печати "ё" появилась уже после смерти императрицы).