Вот ворона на крыше покатой
Так с зимы и осталась лохматой…

А уж в воздухе – вешние звоны,
Даже дух занялся у вороны…

Вдруг запрыгала вбок глупым скоком,
Вниз на землю глядит она боком:

Что белеет под нежною травкой?
Вон желтеют под серою лавкой

Прошлогодние мокрые стружки…
Это всё у вороны – игрушки,

И уж так-то ворона довольна,
Что весна, и дышать ей привольно!..

1912

Жить в городе почти невыносимо. «Пойти» некуда почти, и сосредоточиться нельзя. Каждый день — вести, которых я не могу оценивать по достоинству.

из письма Соловьеву С.М., 26.02.1905, 24 года

Многоуважаемая и милая Валентина Петровна.

Пожалуйста, простите меня за то, что я говорил. Я сам знаю, что нельзя говорить так при чужих. Хочу сказать Вам несколько слов в объяснение, а не оправдание себя, так как чувствую себя виноватым. Я знаю, что Вы не чувствуете теперь Леонида Андреева, может быть от усталости, может быть оттого, что не знаете того последнего отчаянья, которое сверлит его душу. Каждая его фраза — безобразный визг, как от пилы, когда он слабый человек, и звериный рев, когда он творец и художник. Меня эти визги и вопли проникают всего, от них я застываю и переселяюсь в них, так что перестаю чувствовать живую душу и становлюсь жестоким и ненавидящим всех, кто не с нами (потому что в эти мгновенья я с Л. Андреевым — одно, и оба мы отчаявшиеся и отчаянные). Последнее отчаянье мне слишком близко, и оно рождает во мне последнюю искренность, притом, может быть, вывороченную наизнанку. Так вот, простите. Мне хочется, чтобы Вы знали, как я отношусь к Вам.

Может быть, я в Вас бичую собственные пороки. Мне хочется во всем как можно больше правды.

Пожалуйста, выругайте меня и простите.

Целую Вашу руку.

Искренно любящий Вас Александр Блок.

письмо Веригиной В.П., 27.02.1907, 26 лет

Леса вдали виднее,
Синее небеса,
Заметней и чернее
На пашне полоса,
И детские звончее
Над лугом голоса.
Весна идет сторонкой,
Да где ж сама она?
Чу, слышен голос звонкий,
Не это ли весна?
Нет, это звонко, тонко
В ручье журчит волна…

1912

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
‎Понесли домой.

Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
‎И пахнет весной.

Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
‎Не задуй огня!

В Воскресенье Вербное
Завтра встану первая
‎Для святого дня.

1906

Утро брежжит. День грозит ненастьем.
Вечер будет холоден, но ясен.
Будет время надышаться счастьем,
Чуять всё, чем божий мир прекрасен…
Одного не даст душе природа,
И у бога нет довольно власти,
Чтоб душа почуяла свободу
От прошедшей, вечно сущей страсти…

март 1900

Милый Боря.

Ну, вот - китайская война.

Поздравляю Тебя со всеми новыми испытаниями и переменами, которые предстоят нам скоро. Все-таки, возвращайся в Россию. Может быть, такой - ее уже недолго видеть и знать.

А наши письма - все еще натянутые. Пусть так, это еще необходимо должно быть; все, что было, нелегко.

Живу сосредоточенно. Пишу поэму. Открытки из Кэруана не получал. "Мусагет" что-то не дает о себе никаких вестей.

У меня много планов. Не знаю еще, как и где проведу лето. Целую Тебя крепко. Господь с Тобой.

Твой Ал. Блок


БЛОК - БЕЛОМУ, 03.03.1911, 30 лет

Я уже растаял и теперь я - слезы, стекающие с вечного лица.

из письма Андрею Белому, 04.03.1905, 24 года

Я в последнее время многое узнал, во многом разочаровался - заработал себе право молчания. Я умолкаю. Выбрасываю всякий эзотеризм из своих слов. Перестаю говорить о том, во что я верю и во что нет. Становлюсь строго-формальным, логическим. Мне надоел пестрый базар, который устраивают теперь из эзотерических открытий. Я не люблю маскарад. С меня довольно паясничества. Страшна мне порнография, вносимая в христианство. Тошнит от нее.

Пора открыть глаза на то, куда мы идем. Прежде нежели плевать на красоту, следует дать взамен ее эквивалентное. Оно и дается в Православной Церкви. Вот - единственно правильный путь, углубленность которого часто не ведают его стражи...


из письма Андрея Белого, 05.03.1903, Блоку 22 года

На весеннем пути в теремок
Перелетный вспорхнул ветерок,
Прозвенел золотой голосок.
Постояла она у крыльца,
Поискала дверного кольца,
И поднять не посмела лица.
И ушла в синеватую даль,
Где дымилась весенняя таль,
Где кружилась над лесом печаль.
Там — в березовом дальнем кругу —
Старикашка сгибал из березы дугу
И приметил ее на лугу.
Закричал и запрыгал на пне:
«Ты, красавица, верно, ко мне!
Стосковалась в своей тишине!»
За корявые пальцы взялась,
С бородою зеленой сплелась
И с туманом лесным поднялась.
Так тоскуют они об одном,
Так летают они вечерком,
Так венчалась весна с колдуном.

1905

Милый, милый Боря. Люблю тебя и не забываю, спасибо за твои письма. У нас все разное, каждый день все спутано, спутано. Тетя Маня заболела очень серьезно и, может быть, - надолго. К ней приехать нельзя. Вообще, лучше не приезжай теперь; как-то растерянно и грустно. Я набрал много работы в "Вопросы Жизни" и "Слово" и хочу получать за это деньги, потому все пишу и хожу по редакциям. Что будет с экзаменами - до сих пор не знает никто. Иногда чувствую, что все на Дальнем Востоке - кошмар и ужас вслед за ужасом. Чувствую себя "литературным поденщиком" и на косом клочке бумаги пишу тебе ночью и в сером тумане. Мы тебя все вспоминаем, говорим. Напишу тебе еще, когда пройдет серость. Я видел человека в грязном воротнике, который "увлекался спиритизмом" с Брюсовым. И все - теперь - так. Тебя очень любящий, всегда не забывающий

Саша


БЛОК - БЕЛОМУ, 07.03.1905, 24 года

Александр
Александрович!

Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4.

С почтением

С. Есенин.

письмо Блоку, 09.03.1915, Петроград, Блоку 34, Есенину 19

Грустно и тихо у берега сонного
Лодка плывет – ты дремли.
Я расскажу про мечты, озаренные
Прежнею лаской земли.
Только остались у берега сонного
Утлые в лодке мечты.
В этих мечтах – навсегда отдаленная,
Ты, лучезарная, ты…

1901

Сейчас как-то особенно мирно настроен; долго сейчас с Асей мы стояли на корме парохода, глядя на бурю летящих, свистящих и клокочущих вод: что за цвета! Чернолиловый, многовесный, мгновенно меняющий очертанье камень - вот море; оно вовсе не пучина, а упругая, желатинновязкая среда, по которой можно бегать свободно, если намазать салом сапоги да срезать с них каблуки. И по этому чернолиловому и кубовому с празеленью камню - пена чуть-чуть розоватая, белая и лазурная; лазурная пена - пена подводная. Сейчас летели брызги в этом лазурнобелом и чернолиловом гременье; коричневатый, тусклый, матовогрустный закат. Третий день уже, как мы не видим земли; до Порт-Саида еще два дня плавания; теперь справа от нас проходит Крит, слева же Триполи; уже мы почти на уровне западной границы Египта. Становится теплей... Плывем на "Arcadia", идущем в Китай и Японию с грузом рельс для желторожих чертей; команда вся почти состоит из китайцев; 45 китайцев и 15 европейцев. Из пассажиров - мы одни; пароход немецкий из Гамбурга; добродушный бородач-капитан в кают-компании по вечерам говорит об угле, культуре и Канте и угощает пирогом с яблоками и домашним печеньем; на палубе гуляет баран и весь день свистит канарейка. Качка, но мы уже привыкли (в море - четвертый день; день еще плыли от Туниса до Мальты, но поганец италианец, собственно говоря, нас выгнал: сицилийцы и южные итальянцы - носачи и поганцы...). Мирно, тихо, уютно, даже... комфортабельно; плыть бы да плыть без земли, без устали; завидую команде, плывущей к Филиппинам, Иокагаме, Шанхаю мимо Индии. Капитан добродушно зовет с собою... Ася первые переезды наши лежала (от Неаполя до Палермо, от Палермо до Туниса, и от Туниса до Мальты); теперь же привыкла; еще день, два, и покажется, что на пароходе родился; но через два дня уж и Порт-Саид. (Едем не на Александрию). Из Египта едем в Иерусалим, Смирну, Афины, Константинополь, Россия. В Египте побудем с месяц. Пиши: так хочется иметь вести из России, особенно от Тебя... Отрывали... Сейчас ужинали; моряки угощали меня русской водкой; ужасно уютно мирно болтать среди свиста и хохота волн; сейчас сказали, что ввиду качки не двое, а еще трое суток до Порт-Саида: ветер сильный и встречный, и пароход идет вдвое медленнее... Впрочем, что я пишу! О водке, о пароходе... Но, друг, сейчас в голове пусто, спокойно; и мыслей никаких, кроме горячего желания Тебя обнять и сказать, что люблю, радуюсь нашему примирению, верю, что оно - прочное.

Любящий Тебя нежно

Борис Бугаев

P. S. Если Александра Андреевна и Твоя жена ничего особенного против меня не имеют, то передай и им привет.


БЕЛЫЙ - БЛОКУ, 11.03.1911, Блоку - 30

Меня бессонница томила, –
Недуг безумный и глухой, –
Блаженство ночи в сад манило,
Где пахло скошенной травой.

1899

Я помню вечер. Шли мы розно.
Тебе я сердце поверял,
На жарком небе туча – грозно
На нас дышала; ветер спал.

И с первым блеском молньи яркой,
С ударом первым громовым
Ты мне в любви призналась жаркой,
А я… упал к ногам твоим…

1899

⚡Фаина Раневская теперь в Telegram!

Собрание иронических цитат, видеофрагментов и ярких воспоминаний о жизни одной из великих личностей XX столетия.

Отпускайте идиотов и клоунов из своей жизни.
Цирк должен гастролировать.

Приглашаем вас в мир Раневской!
t.me/Faina_Ranevskaya_tg

Блаженный, забытый в пустыне,
Ищу небывалых распятий.
Молюсь небывалой богине –
Владыке исчезнувших ратей.

Ищу тишины и безлюдий,
Питаюсь одною отравой.
Истерзанный, с язвой кровавой,
Когда-нибудь выйду к вам, люди!

1902

Милый и чистый Александр Александрович. Получил сегодня Ваше благоуханное письмо. Очевидно, мы в одно время писали. Рад письму Вашему. Вы нежная весна. Вы таинственный неугасимый свет в духе моем. Очень хорошо мне было прочитать Ваше письмо. Напишите, можно ли в субботу?

Но отчего у Вас было сиро на душе? Как это могло случиться? Это прошло? Вам от жизни должно — розы и флейты. И гобои. И одежи Ваши шелковые и парчовые должны быть украшены гроздьями самоцветных камней.

Рад буду обнять Вас. Очень рад буду увидеть всех Вас. Всем кланяюсь и желаю всего.

Обнимаю Вас и целую, непорочного и праведного.

Любящий Вас

С. Панченко.

письмо от 16.03.1904, СПб. Николаевская, 43. Кв. 15., Блоку 23 года

Милый Саша!

Вчера была для меня незабываемая минута. Я глядел с полчаса, не отрываясь, в глаза сфинксу; из песков над песками глядит сфинкс огромными живыми глазами; и каждую минуту меняется выраженье его чудовищного лица: сначала он был грозный, потом насмешливый, испуганный, грустный, нежный, как ангел, прекрасный2. Луна ослепительно горела, освещая пустыню. Черные привиденья феллахов одиноко застывали здесь и там. И надо всем два безумных конуса - пирамиды.

Нежно любящий.

Б. Бугаев

БЕЛЫЙ - БЛОКУ, 15 марта 1911, Каир, 30 лет

Тянет ветром от залива,
В теплом ветре – снова ты.
Широко и прихотливо
Покачнулась гладь мечты.

Здесь ли, нет ли – это с моря
Огоньки и голоса…
На темнеющем просторе –
Там – песчаная коса.

Над моими ли мечтами –
Вечереющий обман?
И широкими струями
Колыхается туман…

1902