стихи для и. д.

говорил все правильно и бесполезно, как
говорил бы хлеб или сельский колодец, или
абсолютно последний человек на земле -
без единой вмятины в голосе, без тоски
или явной надежды, а из одной известной
необходимости: зло зависит от нас
и должно быть воюемо, если уже так поздно,
с чем-то лучшим в руках, чем фонарик или плакат.

даже самые нулевы‌е стихи первокурсницы рггу,
угрожающей выебать оба генштаба ради
установления полной любви, не звучат
так уныло, как речи праведника в разгрузке.
никакие съёмки размотанных мертвецов,
кадры с дронов влетающих прямо в открытые рты
не могли сообщить яснее и безоглядней
о бесплодности и отвратительности войны.

неудобная жертва, мы принимаем тебя,
потому что больше здесь некому. лёгший так же,
как ложатся наёмники из больных городов
и забытых республик, которые нам ещё
предстоит выводить из имперской клетки, ты вряд ли
оценил бы наш сосредоточенный скрытный труд,
совершаемый страшно под боком у тех, кого ты
попытался так детски запросто отменить.

повторим для присоединившихся только что
к нашим чтениям семинарам творческим мастерским:
технологический уровень современной
бойни таков, что ни правых, ни виноватых в ней нет -
есть только те, кто выжил и кто не смог.
каждый прожитый вами день - это день победы
над россией, над украиной, над всеми кто
был безупречен как ангел, и тоже погиб.

кто ныряет с остриём как надо
в честный лес, намерен повстречать
ушлого врача с военкомата,
медалистку с пачкой шоколада,
без кого сорвавшую печать,
может разработчика ланцета,
провокатора про два процента
с митингов чья сказка не срослась,
эшника с опасного концерта,
из опеки стреляную мразь.

к обрешёткам и ложбинам нищим
припадает кто, но никого
нет ни под осиновым корищем,
ни в провалах из-под пво.
страшно догадаться в самом деле,
что все те которые хотели
извести кого с такой земли,
сами съехали и отлетели
и кого с собой не увезли:
там они низают фестивали,
ходят в харродс, крутят ландромат
и достанут их и то едва ли
разве моджахед или сармат.

это кто наместник их отныне
в ледяной обоссанной пустыне,
замерзая в куртке юникло,
наблюдая в тусклое стекло,
как с веранд биг-смока и биг-эпла
улыбаются желают пепла
околоткам вверенным кому
чтобы только скалилась и крепла
сцепка неприступная уму.

понапишешь значит злобной хуйни за которую с тебя в личке спрашивают релоканты, а на другой день такой опа смотрите какой милый бельчонок

начал читать à la recherche du temps perdu (на русском не читал, можете презирать) и испытываю почти идиотическое блаженство от того как меня заворачивает в эту подистлевшую драгоценную ткань. я никогда не воспринимал чтение как род терапии - считал, что эта какая-то старческая хуйня; и тем не менее за прустом понял, что точно так же взаимодействовал с книжками в самые свои безрадостные годы, 2005-2010 - годы подъема в 4:45 шесть дней в неделю (занятия в инязе начинались в 8), нищей беготни от контролеров, пропитанной безнадежностью учебы, тяжелых отношений с подругой. тогда мне это не казалось терапией - дело было просто в удовольствии от чтения, я даже не особенно думал о том, что сидение с книгой в электричке как-то отличает меня от других, отделяет от них (потом виталий пуханов скажет в ответ на мой рассказ о таком чтении: это кокон - а я удивлюсь, как я сам этого не понимал). но я и в пиковом метро прижимал к потолку "братьев карамазовых" или "возможность острова" не из-за того, чтобы подчеркнуть свою неотмирность, а просто потому, что не мог оторваться от них.

главной книжкой тех лет я все равно назову "путешествие на край ночи", отысканное в заштатном ряду "молодой гвардии" на б. полянке (перевод ю. корнеева). закутаться в нее совсем как теперь в пруста было само собой нельзя, я с ней ходил скорее как с топором наголо - а теперь вспоминаю об этом как о (воображаемом) случайном знакомстве со слабой на передок нацболкой. главным же книжным остается адмаргинемовский подвал между новокузнецкой и павелецкой, где в какой-то период на кассе сменяли друг друга чувак в балахоне с пентаграммой и немолодой священник в рясе - видимо, из какой-то церкви по соседству. думаю сейчас о них как о двух самых близких мне людях в той "дырявой москве нулевых" - а тогда скорей опасался обоих, конечно.

занимаясь с дочерью припоминаю свои главные детские филологические заблуждения: полагал, что промысловая рыба сама что-то промышляет, а по топкому болоту можно топать; более всего горжусь однако тем что в возрасте лет 12ти уверенно возводил слово инициалы к сокращению ИНЦИ с одного блатного номерного знака.

УПД: а мама рассказывала что они с сестрой в детстве очень испугались когда родители ушли отдавать голоса

на сегодняшнем занятии я объясню почему мыш вкуснее есть начиная с головы

идет коза рогатая священная коза

"Москвич в Подмосковье застрелил местного жителя, приняв его за дикое животное"; ну блин в целом немудрено; и это он еще во владимирскую или тверскую область не закатывался с ружьем наверное.

это периодически накатывающее ощущение собственного бессилия заставляет лукаво спрашивать у себя самого "а когда ты вообще что-то мог"; но нет, я действительно что-то мог еще не так давно, и мне пока еще хватает собранности это признать.

в фб после двух последних текстов перепощенных уважаемыми людьми были некоторые разочарованные говорения, и я было хотел указать для несчитавших что я просто разместил объяву и мопед не мой, но не стал этого делать because fuck you that's why, - а сегодня вот кажется готов признать что мопед все-таки скорее мой чем не мой в том по крайней мере смысле, что я не столько пародирую чужую озлобленность, сколько канализирую свою.

утром прошёлся через пустой туманный посёлок до пункта вайлдбериз за Клавиным саженцем, неизбежно думая о том что писать просто для красоты все ещё возможно даже в текущих условиях; жаль, что получается пока ровно наоборот.

tw: живые классики. в любимом рыбном магазине на улице текстилей глядя на короб с навагой всякий раз вспоминаю как написал игорю караулову в личечку после того как он опубликовал в фб свой ответ на стихотворение моя вагина: мол, покупаю коту навагу, а он её не принимает, как ни подай; мне твоя навага неинтересна. я не оценил стихотворение Г. Р. при всей моей любви к её творчеству (вагины тоже в целом одобряю) + дело происходило в несколько другой реальности, и я счел карауловский отклик наиболее приемлемой реакцией на вызванный произведением ожиотаж, о чем не преминул написать И. К. (что вообще делаю в принципе предельно редко). простите меня все если можете.

в преддверии хеллоуина посмотрели семейно the last man on earth с винсентом прайсом (1964) - судя по всему, исторически первый фильм снятый в условиях зомби-апокалипсиса; однако картина эта вызывает гораздо больше ассоциаций с "чумой" камю нежели со всем тем что было снято позже на ту же тему. здесь дырявенький сценарий и слабые диалоги, что только добавляет неуклюжей пронзительности разворачивающейся человеческой драме. это ни с какой стороны не экшн - герой натурально зачищает город от этих самых, однако здесь это просто методичная надоевшая работа, которой нет конца - а скорей размышление о заброшенности и поисках смысла, вспыхивающего только на самом краю, чтобы пережить своего искателя.

начитавшись главным образом булатовского вздумал написать некий рифмованный цикл посвященный маме (с ней все хорошо); ну вот первый пошел

1.

коммуника, привитая вдоль абсид
велотрека в бытность к олимпиаде,
как металась здесь ни отдать ни пяди
реформаторам, насаждавшим спид,
ускользала с ящеркой наравне,
резалась, верещала как в продразвёрстку,
и совсем взрывалась впритык к стене,
обагряя вытертую извёстку.

только нам и давала себя собрать,
не какое-то нужное слово знавшим,
а таким же брошенным умирать
под москвой во всем некомплекте нашем.
но когда распахивали туески,
потолок в дому заливался алым
и еще золотым таким,
что казалось дело за самым малым.

шутка ли что та́м, где она росла,
не говоря уж о стадионе,
сложены теперь эти без числа
неоформленные тела на склоне,
выглядя как какой-то ужасный плов
перед богом, и из скупого ада
их карманов кантиков куполов
ничего не вырастет и не надо.

ближе к сорока продолжаю открывать для себя русскую литературу: хеллоуина ради запросили у гугла страшные русские рассказы и благодаря японскому шпиону олегу лекманову прочитали вслухъ "крысолова" александра грина: совершенный отвал башки и очередной повод понедоумевать как так после всей этой роскоши мы пришли к прилепину поляринову полоротову.

"О, как все это сложно и трудно, как не хочется быть говном и как трудно не быть им".

Ольга Берггольц, дневник за 16 апреля 1937 г.

послушал прости господи вью шевчука юзефович и поразился какой-то совершенной блаженности обоих на третий год этсамого; ну не то чтобы я чего-то такого жду от своего школьного кумира (и, как ни крути, одного из самых последовательных персонажей отеч. рок-сцены), но вот это "только бы не было ядерной войны, а так все можно будет вернуть/отстроить" звучит ведь совершенно putin style. и обязательное упоминание волошинского "молюсь за тех и за других", которое на язык современных реалий переводится приблизительно как "мы в турции желаем удачи обеим сторонам конфликта". проблема, конечно, в самой возможности открытого публичного заявления в сегодняшней рф; ну м.б. в такой ситуации лучше молчать в принципе, чем озвучивать сомнительные формулки столетней давности и вообще транслировать благорастворение.

после ночной смены которые у меня случаются редко вспомнил золотое стихотворение александра самойлова из челябинска:

Ты послушай женщину простую:
я стояла в транспорте всю жизнь,
я всю жизнь работала в ночную,
я с уродами жила всю жизнь.
Мне уже давно повсюду тесно,
и теперь тебе я говорю:
если ты мне не уступишь место,
я тебе ебало разобью.

следующую книжку стихов поэзии назову пожалуй так