В новом выпуске подкаста Дмитрий Хаустов @dima_cabre и Никита Немцев @shelobey обсуждают фильмы Андрея Тарковского, отправляясь через «зеркальный» портал в мир волшебной кино-реальности, где бродят художники и юродивые, инопланетные клоны и образы живой коллективно-индивидуальной памяти, все в равной степени слепленные из особой кинематографической материи, подлинным мастером которой и был великий российский режиссер.

https://spectate.ru/pod-tarkovsky/

Прямая ссылка на Youtube.

Совместный розыгрыш проекта Des Esseintes Library, канала Дмитрия Хаустова XAOSMOS и издательства «Кучково поле Музеон»!

В сентябре в библиотеке Московского международного университета Des Esseintes Library прошел цикл встреч, приуроченный ко дню рождения Мераба Мамардашвили. В его рамках состоялась лекция Дмитрия Хаустова «Книга памяти: Мамардашвили, Пруст, Бергсон», которую уже можно послушать в записи! А теперь мы разыгрываем книгу «Психологическая топология пути» — исправленное и дополненное переиздание знаменитого курса Мамардашвили, прочитанного им в 1981–1982 годах.

Основанная на размышлениях о романе Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», книга объединяет лекции, архивные записи и авторские заметки, в которых философ исследует природу событийности. Это ключевой труд мыслителя, адресованный философам, литературоведам, преподавателям, культурологам, теоретикам искусства и каждому, кто ищет новые способы мыслить о памяти, языке и сознании во времени.

Как принять участие:
1. Подписаться на каналы Des Esseintes Library, XAOSMOS и Кучково поле Музеон
2. Нажать на кнопку «Участвовать» под этим постом

Победителя розыгрыша определим случайным образом 31 октября.

Удачи!

Участников: 201
Призовых мест: 1
Дата розыгрыша: 18:00, 31.10.2025 MSK (завершён)

Победители розыгрыша:
1. Li Na - 45ki2i

ПЛЕЙЛИСТ с лекциями на ютубе: обновлено —

АРХЭ:

Сюр-экзистенциализм. Сартр, Батай и философия

Я — это Чужой: Философия космического ужаса

Весёлая наука: философия и комедия

Жан Бодрийяр — Общество потребления

Ролан Барт — Наука о знаках

Ролан Барт — От науки к литературе

Мишель Фуко — История безумия

Мишель Фуко — Слова и вещи

Мишель Фуко — Надзирать и наказывать

Мишель Фуко — Забота о себе

SPECTATE:

Чёрный пантеизм: Батай, Беньямин и ужас природы

Пористый мир: Беньямин в Неаполе

Искусство смешного возвышенного: Жижек и кино

(всё остальное ищите на БУСТИ)

Историк искусства и исследовательница Ольга Альтер возвращается к довоенному циклу работ Татьяны Чурсиной «Поликлиника», посвященному переживанию болезненного травматического опыта. В живописи, графике, инсталляциях художницы 2012-2015 годов сквозит тяжесть столкновения с государственной системой здравоохранения и боль «перемалывания» личной, но неназванной трагедии. О том, как минимум найденных художественных средств позволяет обнажить свою и увидеть чужую боль, а зрителю соотнести представленные образы с собственным опытом — читайте в эссе.

https://spectate.ru/alter-chursina/

«Казенная среда ощущалась почти физически. Мастерская-квартира в доме на безликой городской окраине своим довольно неприглядным белым пустым пространством напоминала коридоры лечебницы. Психологически посетитель попадал в ловушку больничной среды, из которой невозможно уйти на волю. Черные полотна на окнах как ящики запирали пространство; кресло посреди комнаты, нелогично развернутое по диагонали, тормозило зрителя; ванна, наполненная мутной водой вызывала чувство брезгливости, тем самым выталкивая посетителя из помещения. По замыслу художницы, зрители должны были обуть резиновые сапоги, предусмотрительно оставленные перед ванной, и опустив ноги в воду, посидеть на бортике. Инсталляция таким образом была выстроена на противоречиях, сбивающих с толку и выводящих из равновесия — между предложением и отторжением, разглядыванием и спотыканием».

​Недавно после мероприятия шел до метро с одним юношей, который спросил про годные новинки этого года. Я как-то замялся: в этом году было в целом не до новинок, я мало что посмотрел. Добрался до дома, решил чутка наверстать. И зря.

Кем-то расхваленный, фильм Sinners рассказывает трогательную историю про двух братьев-гангстеров, которые хотят поднять денег на тусовках для черных. Покупают здоровый ангар, затаривают алкашку, созывают толпу. На дворе 30-е годы ХХ века. Вроде не рабство, но так-то всё равно рабство. Где-то там бродит ККК. Но дело не в ККК. Точнее, и в ККК, но потом. Сначала дело в вампирах. Это кстати интересные вампиры, так скажем, расово-эстетические. Их, видите ли, притягивает музыка черных. Структурно фильм отсылает к музыкальной истории, хоть и в очень поверхностной интерпретации, дающей такой ретроградный линейный нарратив, в котором африканский шаман одновременно запиливает с джазменом и с фанк-гитаристом. Ну в принципе такой Майлз Дэвис: сразу и первый, и второй, и третий. И вот под эту музяку крутые черные ребята танцуют свои крутые черные танцы. Тем временем галимые белые ребята, которых не допустили до этого праздника жизни (это потому что я белый, да?!), танцуют свои галимые белые танцы, зачем-то конкретно ирландские (такие себе, не поспоришь). В доме струится клевый черный алко-блюз, за домом галимый белый алко-фолк. Но танцевать свой гопак ирландцам мало, они ж упыри: они хотят, внимание, забрать дар черных. Не просто так крови попить, а дар забрать — у них-то своего нет, ибо они белый мусор. Понятная, хоть и тупая, аллюзия: второсортная белая культура сосет кровь из первосортной черной. Всё это запрягается очень долго, и только к концу начинается какое-то вяловатое мочилово, и вот почему оно начинается: всему виной белая полукровка, которая выходит к белым упырям и тем подвергает всех черных опасности. Ну-ну. В мочилове все помирают быстро и скучно. Но если кому было мало, будет подарочный акт: дамы и господа, ККК. Без всякой связи с сюжетом про упырей появляются клановцы, чтобы под утро накрыть и так уже перебитую черную вечеринку, и Майкл Б. Джордан, один из братьев-бандитов (для экономии второй брат был тоже он), только что мочивший одних белых упырей, теперь лениво домачивает и других, уже не вампиров, но клановцев. Тут, разумеется, на подумать: клановцы тоже ведь упыри, как бы метафорически. Такой полёт мысли.

Вообще-то сие буквальная иллюстрация беньяминовской «эстетизации политики»: когда вы конкретный политический конлфикт переносите в область всякого там алко-блюза и фолк-упырей, пытающихся похитить ваш дар. Мало того, что это никогда не решит никакой проблемы, это ведь никакой проблемы и не подсветит, только окончательно всё запутает — потому что это просто еще один виток мифологизации и так уже всецело замифологизированной области, которую чрезвычайно трудно распутать. «Грешники» просто издеваются над проблемой, которую они вроде хотят обозначить, высасывая из нее самый топорный эссенциалистский миф — у кого-то есть расовый дар, у кого-то нет. Это уже не обратный расизм, это просто расизм, даром что очень уж примитивный. Здесь не отделаться от сравнения с «От заката до рассвета», который на фоне мамкиных «Грешников» выглядит абсолютным шедевром. Там как-то никто не задумывался о том, кто у кого тырит его расовый дар: там были белые, черные, мексиканцы, японцы, мужчины и женщины, психи, священники — и все были заняты делом, потому что они мочили полчища кровососов (мочили в своем 1995 куда зрелищней, чем эти Б. Джорданы в 2025). Всем было вообще наплевать на политику идентичности перед лицом сраного Апокалипсиса. Таков был монументальный и, как это ни парадоксально, постмодернистский и тарантиновский гуманизм 90-х: золотой век, культурный прорыв, серьезное в несерьезном. Его принято ругать за иронию, но может быть лучше эта тотальная ироничность, чем прямолинейный расизм на серьезных щщах, оборачивающийся клоунадой: несерьезное в серьезном. Возможно, все эти современные подделки под классику и нужны для того, чтобы это понять: у нас реально была великая эпоха — лет 30 назад.

«КТО делает философию в XXI веке?» (дискуссия)

БУСТИ

Память в цифровую эпоху разворачивается в пространстве взаимодействия человека и технологий: наши действия, события, реакции управляются алгоритмами и формируют новую социокультурную среду. Никита Колобов рассуждает, как наша память трансформируется сегодня, и как лайки, подписки и репосты становятся новым политическим перформансом.

https://spectate.ru/default-publicity/

«Летопись цифрового присутствия, аккумулирующая следы онлайн-бытия, становится наиболее детализированной транскрипцией повседневности. Она складывается из историй просмотров, поисковых запросов, тегов, переписок, архивов фотографий, из "облачных" резервных копий и логов серверов — того, что фиксируется автоматически и незаметно. Эта хроника хранится вне тела и воли человека: на платформах, в дата-центрах, в системах аналитики, которые определяют не только что сохраняется, но и что подлежит забвению».

​Однажды Жан Бодрийяр сказал, что «войны в Заливе не было»: война велась в телевизоре и для телевизора. За этот «цинизм» французский философ подвергся массовой критике. Но это был не цинизм, и критики упустили суть дела. То, что «войны не было», в логике Бодрийяра не исключает того, что война вообще-то была. То, что она велась для ТВ, не исключает того, что она велась и в реальности. Просто реальность со временем изменилась — и стала гиперреальностью.

Фильм «Морпехи» (Сэма Мендеса, 2005, в главной роли Джейк Джилленхол) идеально иллюстрирует тезисы Бодрийяра. Война в этом фильме и есть симуляция. Начало фильма буквально дублирует начало эталонной «Цельнометаллической оболочки» с диким сержантским дриллингом. Далее идут эпизоды тренинга морпехов — как у Кубрика. Далее идет молитва с винтовкой — как у Кубрика («это моя винтовка; их таких много, но эта моя»). Перед отправкой в Залив морпехи смотрят «Апокалипсис сегодня», ту самую сцену атаки подполковника Килгора на деревню под «Полет валькирий»: они подпевают Вагнеру и задорно кричат, мочи их, мочи этих гадов! А после, уже на войне, в саундтреке играет The Doors — как у Копполы, — и герой говорит: «Это же музыка из Вьетнама! Почему у нас нет своей музыки?» Звук цитирует звук, кадры цитируют другие кадры. Всё тут привязано к уже существующей кино-репрезентации боевых действий, и фильм постоянно подчеркивает эту свою мета-сущность.

Всё здесь шоу, ярмарочный иллюзионизм. В Ираке полковник проводит брифинг — и задает жару как опытный телепроповедник, с микрофоном и залетающими панчами. Где-то за этой риторикой краткое скрытое сообщение: наша задача — охранять нефть. Война как вуаль, симуляция капитализма. Конечно, сразу же приезжают СМИ: морпехов быстренько информируют, что им следует делать и что говорить, чего говорить не следует. Далее идут кадры с их ТВ-интервью — в стиле, полностью имитирующем ТВ-интервью. Морпехи говорят какие-то прописанные в скрипте банальности. Только сбивчивость и внезапное молчание выдают тут какую-то неловкую сконструированность. С медиа всегда так: они проговаривают истину лишь в разрывах. Личные драмы солдат тоже полностью опосредованы медиумами: отношения с родными и близкими существуют в плоскости писем, фото, изредка телефона, который сбоит. Там они узнают про рождение первенца или измену любимой. Это их радости и трагедии на войне. Всё остальное идет по расписанию. «Цены на нефть почти удвоились. Президент Буш посылает больше войск. Мы выходим на построение шесть раз за день. Патрулируем пустыню. Бросаем гранаты в никуда. Пересекаем воображаемые минные поля. Стреляем ни во что». Есть даже инструкция по эффективному сжиганию говна: одно железное ведро, пара рукавиц, 20 литров дизельного топлива и коробок спичек. На бачке с говном написано: оставь надежду, всяк сюда входящий. Ну — как у Данте.

Лишь иногда, как те помехи в трубке, прорывается шок реального — например, в сцене на стрельбище, когда солдат получает случайную пулю в голову от сослуживца: всё замирает и всё стихает, будто бы останавливается сама съёмка, и эта пауза держится ровно столько, чтобы зритель ощутил само время, — а потом спектакль начинается вновь, идиотская музыка и изнурительная имитация солдатского быта. Этот прием повторяется несколько раз. Джилленхол присаживается на песок рядок с чьим-то обгоревшим трупом. Тишина, жужжит муха. Джилленхола тошнит. Всё здесь движется по границе с реальностью, но в конце всегда обнажает свою симуляционность. Ближе к концу жаждущие настоящей войны морпехи получают возможность сделать свой выстрел во врага — но нет, в последний момент оказывается, что врага проще накрыть авиацией. После они возвращаются в лагерь и слышат странные звуки — наверное, идет бой, наверное, враг — но и тут нет, это просто очередная тусовка под Fight the Power — война закончилась. В самом конце Джилленхол сидит дома и смотрит войну по ТВ. На самом деле он всегда смотрел войну по ТВ. Ведь Жан Бодрийяр сказал: «войны в Заливе не было» — что не противоречит тому, что война в Заливе была. О том, какая она была — и почему ее «не было», — весь этот фильм.

ГАСТОН БАШЛЯР: Психоанализ Стихий (презентация)

БУСТИ

P.S. О Гастоне Башляре

Издательский проект «Лёд» @led_project выпустил книгу философа Анны Винкельман «Лучший из невозможных миров. Философские тропинки к Абсолюту», написанную на стыке строгой философской мысли и личного опыта и главным героем которой является сам читатель. В главе «Господин Никто» Винкельман рассуждает о современной любви, понятой как долг — в лучших традициях кантианской философии.

https://spectate.ru/winckelmann/

«Любовь в этическом смысле, таким образом, начинается вовсе не тогда, когда говорят об искусстве и пьют кофе. Скорее с уяснения того, какое у человека целеполагание. Узнать это не так трудно, как представляется. Конечно, кажется, что принцип своих поступков очень сложно сообщить другому. Почему те большие решения жизни были приняты так, а не иначе? Ведь долг и принципы не находятся в мире, на них нельзя показать пальцем. Однако даже если нельзя ухватить словами сам принцип, то всегда можно показать, что из него последовало. Если же принципа нет совсем, остается только заключить, что "человек без свойств" пришел на свидание».

Историк философии Дмитрий Хаустов представит вторую книгу публикуемых на русском заметок Мориса Бланшо о трудах Мартина Хайдеггера издательства Des Esseintes Press.

Издание включает конспекты текстов из сборника «Holzwege» («Лесными тропами», 1950), в котором заявлены и подробно рассмотрены в тесном переплетении друг с другом темы, развивавшиеся немецким философом впоследствии: смысл искусства (и, в сопоставлении с ним, техники); исторический вектор развития западной цивилизации; значение Ницше, завершающего метафизику и намечающего пути постметафизического мышления; роль поэзии и, шире, языка в раскрытии бытия; вопрошание о бытии (и его забвении) ранней греческой мысли. Объединенные пристальным вниманием к языку, эти темы при посредничестве творчества Бланшо, претворившего вопрос о бытии в вопрос о литературе, оказали значительное влияние на всю французскую мысль второй половины XX века. Книга позволяет проследить истоки этого влияния, вместе с тем сжато очерчивая узел проблем, волновавших позднего Хайдеггера.

19 ноября в 19:30

регистрация
присоединиться online

Издательство Ad Marginem выпустило эссе немецкого философа Освальда Шпенглера «Человек и техника» 1931 года, посвященное антропологической философии техники. Исследователь и экономический историк Николай Канунников @nikogde в своей рецензии на книгу очерчивает контекст ее создания, сталкивает идеи Шпенглера с идеями Мартина Хайдеггера и Йозефа Шумпетера и предлагает нащупать новые концептуальные рамки экономических моделей не роста, но, возможно, увядания.

https://spectate.ru/man-and-technics/

«В "Человеке и технике" Шпенглер продолжает развивать свои идеи из главного труда "Закат Европы" в разрезе техники. Западный человек, по его мнению, создавая технические приспособления как вспомогательные, к началу XX века сам стал вспомогательным средством к машине. Это одна из причин, почему европейские страны начали терять мировое господство. Некогда создав совершенные механизмы, призванные укротить природу, европейцы подчинили себя им. Роли творцов они вынуждено предпочли роль раба станка».