В настоящих чумак посетители платили за еду и выпивку, а ночлег хозяева предоставляли им бесплатно. Поэтому чумак фактически выполнял функцию дешевых мотелей, которую в Южной Корее принял на себя «чимчжильбан» (찜질방) или общественные сауны с общей комнатой отдыха. Только теперь небогатые иностранные студенты, путешествующие по стране, платят за возможность помыться и отдохнуть, а не выпить и закусить. (На снимке двор перед чумак, 1902 год)

Гостям с высоким социальным статусом предлагали особый сервис. На фото хозяйка чумак - «чумо» (주모) - собственноручно поит vip-гостя дорогим «западным» алкоголем.

По наводке многоуважаемого Ивана https://news.1rj.ru/str/china80s глянул корейскую секцию https://pastvu.com/. Южная Корея представлена невыразительно, чуть больше фотографий с севера. Одна из них напомнила о не особо очевидном для многих факте, что Пхеньян - в прошлом центр корейского христианства.

С середины 18 века христианство в своём протестантском обличье стало активно проникать в город, и к 1880-м в городе на 40 тысяч жителей стояло более 100 церквей и жило больше миссионеров, чем в любом другом городе Азии.

Японское колониальное правление сделало Пхеньян (или Хэйдзё 平壤, по-японски) индустриальным центром богатой провинции. К 1938 году население Пхеньяна составляло 235 тысяч человек, треть из которых были христианами.

Креститься - означало приобщиться к прогрессу, науке, к западным ценностям. Христианские школы с американскими миссионерами воспитывали будущую интеллигенцию, подавляющее большинство лучших людей города носили кресты.

При японцах в противовес насаждаемому колониальной администрацией синтоизму христианство приняло чёткий антиколониальный характер. Россыпь северокорейских лидеров, да и сам Ким Ирсен - из христианских семей. Впрочем, нас этим не удивить, своих выпускников духовных семинарий хватило.

Колония американских миссионеров на горе Мансу-сан, 1930-е годы.

Впрочем, Пхеньян (Хэйдзё) в 1930-х был симпатичным местом, ковровые бомбардировки и советская архитектурная школа не пощадила и его.

Сегодня в Корее празднуют 102 годовщину Первомартовского движения. Днём 1 марта 1919 года в Парке пагоды (탑골공원) перед Восьмигранным павильоном (팔각전) выпускник одной из сеульских школ зачитал перед примерно 4 тыс. человек текст Декларации независимости, которая была подписана 33 «представителями корейской нации». К этому моменту Корея уже 9 лет находилась под управлением Японии.
В декларации провозглашалась независимость Кореи, и содержался призыв к Японии признать право корейского народа на самостоятельность и отказаться от насилия в отношении него.
Непосредственным триггером к началу Первомартовского движения стала смерть бывшего императора Кореи Кочжона. Однако главными причинами, безусловно, являлись потеря независимости и политика Японии в отношении своего нового генерал-губернаторства, которую в отечественном корееведении принято называть «военным управлением». (На фото кисэн во время демонстрации 1 марта 1919 г. на сеульской улице Чонно)

Несмотря на кажущуюся революционность событий 1919 года на Севере отношение к Первомартовскому движению несколько прохладное. 1 марта не является красным днём календаря, а беглый мониторинг главных северокорейских СМИ выдаёт в среднем лишь 1-2 упоминания этого события в год (за исключением 2019 года, когда праздновалась 100 летняя годовщина 1 марта).

Вот и вчера пришлось ждать до вечера, пока на сайте газеты «Нодон синмун» (로동신문) была опубликована единственная заметка под названием «Каштаны 1 марта, символизирующие патриотизм» (애국정신을 상징하는 3.1밤나무) о роще из каштанов в форме цифр 3 и 1, высаженных в пров. Южная Хамгён в память о «первомартовском народном восстании» (3.1인민봉기) – именно так в КНДР именуют события 1 марта 1919 года.

Стоит отметить, что на Севере принят несколько иной взгляд на ход событий, произошедших в этот день. Так, в КНДР считают, что восстание началось не в Сеуле, а в Пхеньяне, после чего «в одно мгновение охватило всю страну и распространилось даже на корейцев, живущих за рубежом». В КНДР не отрицают, что и в Сеуле 1 марта проходили выступления, однако они начались позже. Также, согласно официальной северокорейской точке зрения, восстание не смогло достигнуть своей главной цели – провозглашения независимости – из-за того, что у него не было вождя. Тем не менее, оно позволило выучить корейским патриотам важный урок: с вооружённым врагом нужно сражаться оружием.

Кадр из северокорейского образовательного ролика "Первомартовское народное восстание, оставившее чёткий след в истории борьбы нашего народа против захватчиков" ( 우리 민족의 반침략투쟁사에 뚜렷한 자욱을 남긴 3.1인민봉기), изображающий "Корейских женщин, поднявшихся на первомартовское народное восстание". Почему-то не указано, что это были кисэн из Сувона. Хотя, возможно, это и не так важно...

А тем временем на Юге мимимишный президент Мун Чжэин поднимает оброненный участником движения за независимость патриотом Им Учхолем плед во время церемонии в честь 102 годовщины Первомартовского движения в том самом Парке пагоды в Сеуле.

Почтовая марка, выпущенная в КНДР по случаю 100-летия первомартовского народного восстания.

Всего 50 лет назад Южная Корея была одним из источников трудовой миграции, однако с 1990х годов ситуация в экономике настолько улучшилась, что возникла потребность привлечения трудовых ресурсов из-за рубежа. Как мы уже писали ранее, сейчас количество иностранцев, значительную часть из которых составляют трудовые мигранты, достигло 5% населения страны, что де-факто делает Южную Корею многонациональным государством.

Однако отношение не только к людям иной культуры, но даже к этническим корейцам, родившимся, к примеру, в Китае или России, на Юге до сих пор достаточно прохладное. Прибавьте сюда презрительное отношение к любым профессиям, связанным с тяжёлым физическим трудом, и вы получите примерное представление о социальном статусе трудовых мигрантов, большинство из которых работают на заводах, стройках или в полях.

Низкий социальный статус, незнание или плохое знание языка и трудового законодательства Кореи, а также полулегальный или нелегальный статус занятости мигрантов порождают многочисленные злоупотребления со стороны их южнокорейских нанимателей.

В минувшем декабре Южную Корею потрясла новость о смерти 31-летней камбоджийки, замёрзшей в теплице, переделанной южнокорейским фермером под общежитие для работников. Девушка проработала в Корее 4 года и 8 месяцев, практически исчерпав допустимый лимит легального пребывания в стране, и уже собиралась домой – приобрела билет на январь. Однако в ночь на 20 декабря температура в Пхочхоне пров. Кёнги, где она работала, упала до -20 градусов, и камбоджийка замёрзла в неотапливаемой коробочке из сэндвич-панелей, где её тело на следующий день обнаружили другие постояльцы.

Конечно, в южнокорейских СМИ тут же поднялась истерика по поводу бесправного положения трудовых мигрантов и вообще «как могут люди умирать в Корее от холода в 21 веке?». Позже в полиции заявили, что причиной смерти камбоджийки стало осложнение, вызванное циррозом печени. Однако жившие с ней работницы фермы уверены, что девушка умерла именно из-за переохлаждения, так как за два дня до печального события в «общежитии» отключили отопление.

Насколько часто трудовые мигранты оказываются в подобной ситуации в Южной Корее? Согласно статистике от южнокорейского Минтруда (на июль 2020 года), из 15 773 предприятий, получивших лицензию на привлечение иностранной рабочей силы, у 5003, то есть 31,7% из них общежития для работников не дотянули до минимально допустимого уровня. Годом ранее доля таких работодателей составляла лишь 10,3%.

Наиболее сложная ситуация, конечно, на селе. Если в городе трудовой мигрант может уйти из такой общаги, к примеру, в дешёвый косивон (고시원), где уж точно не замёрзнет насмерть, то куда он пойдёт в деревне?

И вот, спустя всего пару месяцев – новая смерть камбоджийского мигранта в общежитии на ферме. Теперь в Ёчжу пров. Кёнги. В полиции пока не спешат с выводами, но считают, что в этот раз дело точно не в переохлаждении. Хотелось бы в это верить.

Замёрзшая в декабре 2020 года гражданка Камбоджи Нуон Сокхэн

Наглядная демонстрация отношения к иностранным труженикам села в южнокорейской деревне.

Мигрант, предположительно из Узбекистана, попросил дать ему перчатки. Присутствует ненормативная лексика.

https://youtu.be/Encli68Doy8

По данным южнокорейского Министерства юстиции, в 2020 году число нелегальных мигрантов в стране выросло до рекордного за всю историю количества – 398.518 человек. Согласно этим цифрам, на каждую сотню иностранцев в Южной Корее приходится примерно 19 нелегалов.
Среди причин такого роста чиновники министерства называют как частичное закрытие авиационного сообщения с целым рядом стран, так и ослабление контроля над незаконным пребыванием иностранцев со стороны южнокорейских контролирующих органов.
Однако даже тех нелегалов, которых компетентные органы изловили, выдворить из страны оказалось не так-то просто. Так, летом 2020 года многим «постояльцам» спецприёмников для иностранцев вместо обычного 10-дневного срока ожидания вылета на родину пришлось просидеть на шее у южнокорейского налогоплательщика около месяца. И что-то подсказывает, что вряд ли такое ожидание кому-то показалось приятным.
(На фото экс-министр юстиции Чху Миэ посещает в январе 2021 года Центр содержания иностранцев в Хвасоне)

Впрочем, кроткое поведение - точно не то, чем известны выходцы из постсоветских стран.

8 февраля на одной из улиц города Хвасонг (화성시), что к югу от Сеула, на 39-летнего гражданина России и 40-летнего гражданина Украины было совершено кинематографичное нападение группой чуваков в медицинских масках, заснятое на дэшкамеру случайным свидетелем.

Сделали всё грамотно: заблокировали машину в узком проезде, вынесли битами стёкла, вытащили пассажиров, и хорошенько так, с душой отпиздили. Затем в тачку - и по газам.

Пострадавшие живы, хоть и отъехали на больничку с многочисленными переломами. Заяву писать отказались, но видео попало в сеть, завирусилось и уже спустя две недели доблестная южнокорейская полиция задержала в Пёнтэке и Инчхоне шестерых выходцев угадайте откуда.

Причиной нападения назвали возмездие, мол, что-то не поделили в прошлом, плечами в щиктане столкнулись. Ходят упорные слухи о криминале, но мы такому не верим и вам не советуем.

Пострадавшим - здоровья, нападавшим - чифиря в сладость!

Авторы канала от души поздравляют прекрасных дам с Международным женским днем!

А в качестве подарка преподносят песню «Женщины - это цветы» (녀성은 꽃이라네), написанную композитором Ли Чжоно и поэтом Ким Соннамом.

https://www.youtube.com/watch?v=TIrpFCNvhHE

В то время, как в КНДР толпы мужчин штурмуют цветочные магазины, а женщины получают поздравления от партии, коллег и родственников, на Юге Корейский исследовательских институт женской политики выпустил тревожный доклад, в котором подвёл печальные итоги 2020 года: одна из четырёх южнокореянок в возрасте от 20 до 29 лет в период с марта по ноябрь оказалась безработной.

Если же смотреть на картину в целом, то под сокращение попала каждая пятая работающая женщина из 3 тыс., принявших участие в соцопросе института. А 14% (более 400) из них работу так и не нашли.

Неужели причиной всему коронавирус?

Безусловно, триггером к увольнению стала сложная экономическая ситуация, вызванная Covid-19. Однако, согласно тому же соцопросу, почти половина респонденток и ранее сталкивалась с прямым или косвенным нарушением их трудовых прав.

На самом деле положение работающих женщин в Южной Корее зачастую мало чем отличается от положения мигрантов, рассматриваемых работодателем как временная дешёвая рабочая сила.

Простой пример такого отношения, который поразил автора поста до глубины души - это увольнение через СМС бабушек-уборщиц из Женского университета Сонсин (성신여대) в 2009 году. В начале месяца им просто прислали сообщение на мобильник: «Больше на работу не приходите». Компенсации? Слова благодарности за многолетний усердный труд? Пффф... И это в женском университете, где посреди кампуса стоит статуя основательницы Ли Сукчон (이숙종), известно своей борьбой за права женщин…

Статуя «бабушки» Ли Сукчон неодобрительно взирает на ректорат Женского университета Сонсин, позволивший себе уволить бабушек-уборщиц излишне дистанционным способом.

Нарушение прав трудящихся – это, вообще, визитная карточка многих стран, совершивших в недавнем прошлом модернизационный рывок. Однако все они постепенно начинают отказываться от бесчеловечных практик на производстве товаров и услуг в пользу более цивилизованных, даже если речь заходит о трудовых мигрантах. В Южной Корее, между прочим, существует целый профсоюз иностранных рабочих, о котором мы обязательно напишем.

Но сегодня хотелось бы вспомнить об одном из заповедников старого доброго дикого капитализма, выжимающего из наёмного работника все соки за мизерную зарплату и непременно связанного с различными грязными делишками, начиная от контрабанды и заканчивая торговлей людьми. Речь идёт, конечно, о рыболовстве.

Несмотря на то, что Министерство морских дел и рыболовства (буквальный перевод «океана и морепродуктов» - 해양수산부) продвигает под брендом K-fish идиллический образ добрых старых рыбаков-кустарей, собственноручно добывающих морских гадов из пучин Японc…, пардон, Восточного моря, на самом деле мелкий и средний рыболовный промысел здесь держится исключительно за счёт пота и крови вьетнамских, филиппинских, индонезийских и прочих иностранных моряков.

Условия труда на рыболовном судне трудно назвать комфортными. Представьте себе небольшое судёнышко, на котором приходится изо дня в день вкалывать от зари до заката (или в обратном порядке), а вокруг только бескрайнее море и отсутствие любого контроля со стороны компетентных органов.

Даже из глухой деревни можно сбежать и попросить о помощи в ближайшем полицейском участке, если «садян» совсем обнаглел. А тут один выход – либо на дно, либо на берег, но уже после бесконечных переработок, побоев, оскорблений, лишения пищи и других радостей. Да и на берег без документов тебя вряд ли отпустят. А они – в каюте капитана.

Согласно исследованию Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, среди 25 стран, которые вели океанический промысел тунца в 2018 году, южнокорейские суда заняли 1-е места по таким дисциплинам, как пройденная дистанция, время промыслового похода, длительность самого промысла, и взяли лишь одно «серебро» - за самую дальнюю дистанцию от порта приписки.

При таких рекордных показателях среднемесячная зарплата иностранных членов экипажа составляла примерно 600 тыс. вон (около 530 долл. США), в то время как вознаграждение их южнокорейских коллег в 2018 году в среднем по отрасли находилась на уровне 5,16 млн вон (4,5 тыс. долл. США). И это не считая «бонусов» от продажи улова, которых мигранты, понятное дело, лишены.

По информации, собранной из интервью 54 мигрантов, работавших на южнокорейских рыболовных судах в 2016-2019 годы, рабочий день в подавляющем большинстве (96%) случаев превышал 12, а иногда (в 57% случаев) и 18 часов. Более того, четверть опрошенных рассказали и о личном опыте работы более 20 часов в сутки. Что касается времени на отдых (включая сон), то оно, по сведениям 65% опрошенных, не превышало 6 часов в сутки. И всё это за мизерную (по меркам Южной Кореи) зарплату, которая в четверти случаев была даже ниже вышеуказанной. Стоит ли говорить, что даже из неё «заботливый» работодатель умудрялся вычесть расходы, связанные с обеспечением проезда мигранта до места работы.

Среди других прелестей труда на южнокорейском рыболовном судне мигранты указывали как вполне банальные оскорбления и физическое насилие, так и на совсем уж дикие для Южной Кореи 21-века удержание против воли на судне и лишение возможности пройти необходимое лечение.

Почему же далеко не хилые (раз могут работать по 18 часов в сутки) мужики терпят подобные издевательства и не совершают гм… непотребств в отношении южнокорейских членов экипажа? Всё дело в том, что во время найма на судно «соискатель» обязан внести приличный залог на случай своего бегства от работодателя, после чего капитан судна, либо компания-наниматель ещё и отбирает у него паспорт.