Франсиско де Медрано (1570 - 1607)
Francisco de Medrano

К развалинам Италики, ныне называемой Старою Севильей, близ которых обретается Радость Очей - поместье сочинителя

Где ныне только пашня без конца,
Была Италика. Удел пространный
Был храмом. Феодосию, Траяну
Воздвиг их край творения резца.

Здесь в цирке Флора с Ламией сердца
Пленяли черни, видом зрелищ пьяной,
Здесь в цирке рев наградой был желанной
Борцу, что в схватке одолел борца.

Все сгинуло! Но вплоть до наших дней
Назло годам и року водворились
В упрямстве камни средь равнины сей.

Коль пред жестоким веком не смирились
В немом терпеньи глыбы сих камней, -
И мы потерпим молча, Амарилис.

A LAS RUINAS DE ITÁLICA, QUE AHORA LLAMAN SEVILLA LA VIEJA, JUNTO DE LAS QUALES ESTÁ SU EREDAMIENTO MIRARBUENO

Estos de pan llevar campos ahora,
fueron un tiempo Itálica. Este llano
fue templo. Aquí a Teodosio, allí a Trajano
puso estatuas su patria vençedora.

En este çerco fueron Lamia y Flora
llama y admiraçión deel vulgo vano;
en este cerco el luchador profano
deel aplauso esperó la voz sonora.

¡Cómo feneçió todo, ay!; mas erguidas,
a pesar de fortuna y tiempo, vemos
estas y aquellas piedras combatidas.

Pues si vencen la edad y los estremos
deel mal, piedras calladas y sufridas,
suframos, Amarilis, y callemos.

Габриэль Альварес де Толедо (1662 – 1714)
Gabriel Álvarez de Toledo

Ты все же пал, о горделивый Рим,
Ты, правивший державой мировою,
Себя над миром не считал главою –
Себя ты миром возомнил самим.

Возвысившись над твердью, ты был чтим –
И так же чтим, простершись под землею;
Ты мнил наполнить эмпирей собою –
Но Рим наполнился собой одним.

Ты вечную воздвиг в руинах славу,
Твой гордый остов, обратившись в прах,
Возвысится колонной величавой;

Лишь сам себе подобен ты в делах,
И время не погасит блеск державы,
И римский тлен запомнится в веках.

Caíste, altiva Roma, en fin caíste,
tú, que cuando a los cielos te elevaste,
ser cabeza del orbe despreciaste,
porque ser todo el orbe pretendiste.

Cuanta soberbia fábrica erigiste
con no menor asombro despeñaste,
pues del mundo en la esfera te estrechaste,
¡oh Roma!, y solo en ti caber pudiste.

Fundando en lo caduco eterna gloria,
tu cadáver a polvo reducido,
padrón será inmortal de tu victoria;

porque, siendo tú sola lo que has sido,
ni gastar puede el tiempo tu memoria,
ni tu ruina caber en el olvido.

ТУРКМАНЧАЙ, 1828

Сражая циркуляры и фирманы,
Фехтуя шпагой острого ума,
Ты заново чертил на карте страны –
Но вот и над тобой сгустилась тьма.

Оставив неродимые дома,
Потянутся в России караваны
Из тех, кому вся Персия – тюрьма,
И переполнят злобу Тегерана.

Когда милордов эксклюзивный клуб
Игрушкой черни сделает твой труп, –
Из пораженья возрастет победа;

Но на дорогах уж который век –
Печальная процессия телег
И крики: «Что везете? – Грибоеда.»

#репост #грибоедов223

КОРДОВСКАЯ МЕЧЕТЬ, 962

Забыт на дальнем юге край пустынный –
Нас изобилье севера влекло.
Вад-эль-Кебир, прозрачный, как стекло,
Взрасти нам золотые апельсины!

А вы в пещерах прячетесь, как джинны,
Но высоко возносите чело,
Молясь кумирам, нам несете зло…
О, племя пожирателей свинины!

По манию халифа вырос лес –
Стволы румийских мраморных древес
Из храмов пересажены в мечети.

Мы, минареты к небесам воздев,
В объятьях нежных мосарабских дев
Здесь заживем – но сколько же столетий?

СЕРДЦЕ ТЬМЫ, 54 ДО Р.Х.

Здесь день недолог, тьма же здесь - безмерна,
Здесь мерзкие сырые холода,
Отвратная и скудная еда,
И нет здесь пьяной горечи Фалерна.

Здесь всякий пруд ужаснее Аверна,
Здесь в реках ядовитая вода,
Деревни здесь зовутся "города",
Дорог же здесь и вовсе нет, наверно.

Известно: Рим - всем странам голова,
Но бросим бриттам эти острова -
Уж лучше плыть к морозной Дальней Тулэ!

И, покидая этот нищий край,
Дарю ему последнее "прощай"
Я, римский гражданин прозваньем Юлий.

Шарль Леконт де Лиль (1818–1894)
Charles Leconte de Lisle

Саван Мохаммеда аль-Мансура

Плачь, Йемен, позабудь изящных пальм изгиб!
Стенай, ас-Шам, в тени раскидистого кедра!
Под звездным куполом, украшенным столь щедро,
Сокрой свой лик в песке, заройся глубже в недра,
Отец косматых львов — рыдай, рычи, Магриб!

Как ты рассечена крылами Азраила,
О Роза, цвет войны, что в Кóрдове цвела!
Отважные бойцы скатились из седла,
И клювы воронов рвут мертвые тела,
Которым стылый мрак — единая могила.

О Кала’т-аль-Носур и пропасти его,
Пусть вас пожрет Иблис, каменьями побитый!
Мелькнув, как молния, как сон полузабытый,
Хиджаз оставив, мы пленили мир открытый —
И вот померкло вмиг Ислама торжество!

Аллах, мы пред Тобой — лишь черепки скудели!
Двадцатитысячный отряд лихих бойцов
Был вихрем унесен в обитель мертвецов;
От крови всадников и крови жеребцов
Долины и луга, холмы, равнины рдели.

Нефть, жирною волной излившись на костер,
Горит средь пустошей, зловеще осветленных.
В разлитых по степи сияниях зеленых
Сгорают мертвецы; у трупов опаленных
Направлен в небеса неколебимый взор.

Аллах! Гремя, как гром грохочет в мрачной туче,
Ломясь через кусты, овраги, крутизны,
На поглотителей вина и ветчины
Мы мчались десять раз — и были сметены,
Но, усмехаяcь, вновь летел отряд летучий.

А ты, себя в багрец и латы облачив,
Надев злаченый шлем в сияниях искристых,
Летел ты как орел, вождь верующих истых,
Своим кривым мечом ты поражал нечистых…
Мохаммед аль-Мансур, ты храбр и справедлив!

Ты был под знаменем Халифов, что белее,
Чем на вершинах гор блестящие снега.
Лоснился барса мех; когда твоя нога
Скорей гнала коня в атаку на врага,
То в конский бок, блестя, вцеплялся он все злее.

Обещан Джáннат нам за ратные дела —
И потому, презрев шакалов завыванья,
Кто б из воителей, стыдясь за отставанье,
Когда ведешь ты нас, Звезда завоеванья,
Чтоб умереть как муж, не бросил удила?

Шум рухнувшего с гор ожившего потока,
Вздымающийся в час прилива грозный вал —
Отвагой опьянив, возглавил наш навал
Тот, кто язычников бессчетно побивал,
Амира славный сын, Дыхание Пророка!

Раздался сей удар, подняв ужасный гул —
Умчались коршуны, обсевшие отроги;
Заклекотав, орлы летели прочь в тревоге;
Преодолев хребты, селенья, долы, логи,
До всех концов земли удар сей досягнул!

Увы! Лихих коней в горах летели строи,
И с ночи до утра бросались все быстрей
Они в горячий бой; у яростных зверей
Обмылена узда, жар пышет из ноздрей.
Так в поле саранча кружится в страшном рое.

О дети аль-Борак и молний грозовых,
Друзья, соратники в сражении великом,
Как упивались вы побоищем и криком,
Вы ржали, мчась на смерть, летя навстречу пикам,
Погибли вы, испив потоков ветровых!

Трезуб и протазан вы разгрызали храбро,
И дрот лесных ловцов бессильно в вас летел;
Вы рвались сквозь заслон на бастионы тел,
Где веял на ветру кастильский Лев, желтел
Варан Галисии, алела Длань кантабра.

Оставив южный сад, к заснеженной горе
Вы мчались, покорив Астурии уступы;
В смертельной тишине упали ваши трупы,
Разбиты ваши лбы и перебиты крупы,
Как будто треснул плод граната на жаре!

Никто сломить не смог такой орды разгульной.
К горам они ушли, не делая толпы, —
Солдаты в чепраках, схватившие серпы
Крестьяне, короли, бароны и попы,
Плюющие из уст отравой богохульной.

Мощь побежденная сих непреклонных сил
Растаяла в ночи, уйдя во мрак холодный.
Пылают мертвецы, хрип молкнет безысходный,
Рыданьем окружен простой шатер походный —
Орел Ислама в нем навеки опочил.

Суров и бледен он, погублен тяжкой раной;
Как предрешил Аллах, бессмертного Судью
По смерти поместят в сияющем раю,
И душу ангелам вручает он свою,
Блистанием побед и пальмами венчанный.

Душа взлетела ввысь в свеченье багреца.
Укрытый шкурой льва с косматой гривой черной,
В пыли, уложенной в кедровый ларь просторный,
Что двадцать лет сбирал его доспех наборный,
Мохаммед аль-Мансур спит вечным сном бойца.

Кончается наш век; воспомним об Аллахе!
Плачь, Омейядов род, конец твой недалек!
Зловещей раною твой кровоточит бок —

Несокрушимый Муж, облитый кровью, лег
Покоиться в победном прахе!

Оригинал: https://paroles2chansons.lemonde.fr/auteur-charles-leconte-de-lisle/poeme-le-suaire-de-mohammed-ben-amer-al-mancour.html

ВОЛЬНОДУМЕЦ, 1665

Природы тайновидец, Гассенди,
Ты, новый открыватель Эпикура,
Сквозь темный лес под именем Натура
Мой разум к откровенью приведи!

Пылает дерзновение в груди,
Пылает гневом на меня цензура,
И я, служитель Вакха и Амура,
Готовлюсь встретить пламя впереди.

Весь мир есть атомов коловращенье,
Дрожанье плоти, страстных тел скрещенье;
Все, что Вчера, и все, что Завтра, – тьма…

Я не скажу Святейшеству об этом,
Но я готов признать нетварным светом
Лишь отблеск изощренного ума.

Эмиль Неллиган (1879 – 1941)
Émile Nelligan

***
Ах, как же снег тут наснежил!
Расцвел на стеклах сад морозный,
Ах, как же снег тут наснежил!
Как быть мне в судороге слезной
C тоской, с которой жил и жил?

Лежат все лужи подо льдом..
Душа черна! Бреду куда я?
Лежат надежды подо льдом,
Я – как Норвегия седая,
Где тучи ходят чередом.

Рыдай, рыдай, февральский птах,
Пролей в извечной дрожи слезы,
Рыдай, рыдай, февральский птах,
Оплачь рыдания и розы
На можжевеловых кустах!

Ах, как же снег тут наснежил!
Расцвел на стеклах сад морозный,
Ах, как же снег тут наснежил!
Как быть мне в судороге слезной
C тоской, с которой жил и жил?

Ah ! comme la neige a neigé !
Ma vitre est un jardin de givre.
Ah ! comme la neige a neigé !
Qu’est-ce que le spasme de vivre
À la douleur que j’ai, que j’ai.

Tous les étangs gisent gelés,
Mon âme est noire ! où-vis-je ? où vais-je ?
Tous ses espoirs gisent gelés :
Je suis la nouvelle Norvège
D’où les blonds ciels s’en sont allés.

Pleurez, oiseaux de février,
Au sinistre frisson des choses,
Pleurez, oiseaux de février,
Pleurez mes pleurs, pleurez mes roses,
Aux branches du genévrier.

Ah ! comme la neige a neigé !
Ma vitre est un jardin de givre.
Ah ! comme la neige a neigé !
Qu’est-ce que le spasme de vivre
À tout l’ennui que j’ai, que j’ai !…

ИВАН БЕЛЯЕВ, 1924

Я отроком, листающим эстампы,
О прериях с индейцами мечтал.
Майн Рид, Карл Май, мой детский идеал,
Как был чудесен мир при свете лампы!

Ах, милых книг младенческие штампы!
Но кто из беллетристов предрекал,
Что очутится русский генерал
Там, где саванны, льяносы и пампы?

Созвездие спасенья, Южный Крест,
Мне светит среди этих гиблых мест, -
Иного мне не требуется знака.

Индейскою тропой я здесь прошел
И слышал песни южнорусских сёл
Над степью, именуемой Гран-Чако.

Джон Гауэр (ок. 1330 – 1408)
John Gower

***
Природе птичьей Валентин святой
Дает свои державные веленья;
Приказывает птахам он весной
Любимого избрать для единенья;
Пусть равных птиц взаимное томленье
По доброй воле их объединит.
Ведь таково природы наставленье:
«Что сердце хочет, тело совершит».

Любимая! Клянусь перед тобой –
Избрал тебя по сходному стремленью,
Ведь не сравнится с дамою иной
Та, что мое пленило помышленье.
Другое не желанно мне служенье,
Пусть дама сердца мне судьбу вершит.
Нам здравое внушает рассужденье:
«Что сердце хочет, тело совершит».

Всегда воображает разум мой
Кеика с Алкионой превращенье;
Покров Господь придал им перьевой,
И чуду я желаю повторенья:
Без злобного людского осужденья
Пусть наша пара свой полет стремит,
Летая там, куда зовет влеченье;
Что сердце хочет, тело совершит.

О дама-птица! Мчит к тебе хваленье,
Преград не зная, не встречав обид.
Прими стихи. Правдиво изреченье:
«Что сердце хочет, тело совершит».

***
Saint Valentin l’amour et la nature
De toutz oiseals ad en governement;
Dont chascun d’eaux semblable a sa mesure
Une compaigne honeste a son talent
Eslist tout d’un acord et d’un assent:
Pour celle soule laist a covenir
Toutes les autres, car nature aprent,
U li coers est, le corps falt obeïr.

Ma doulce dame, ensi jeo vous assure
Qe jeo vous ai eslieu semblablement;
Sur toutes autres estes a dessure
De mon amour si tresentierement,
Qe riens y falt par quoi joiousement
De coer et corps jeo vous voldrai servir:
Car de reson c’est une experiment,
U li coers est, le corps falt obeïr.

Pour remembrer jadis celle aventure
De Alceone et Ceïx ensement,
Com dieus muoit en oisel lour figure,
Ma volenté serroit tout tielement,
Qe sanz envie et danger de la gent
Nous porroions ensemble par loisir
Voler tout francs en nostre esbatement:
U li coers est, le corps falt obeïr.

Ma belle oisel, vers qui mon pensement
S’en vole ades sanz null contretenir,
Pren cest enoscript, car jeo sai voirement,
U li coers est, let corps falt obeïr.

Франсиско де Альдана (1537 – 1578)

***
Картины не увидишь здесь иной:
Лишь в битву устремленная ватага,
Лишь алая струящаяся влага,
Что в зелени разлита травяной.

Как сладок звук, когда наперебой
Кричат: «Рази, Испания! Сантьяго!»;
Без аромата не ступить и шага –
Горелой серой пахнет этот бой.

Вкус отмирает в пересохшей глотке,
Немеет осязанье, обнаружа
Трофей из пораженных сталью тел:

Костей и плоти рваные ошметки,
Разбитые доспехи… Здесь – для мужа
Единственно желаемый удел!

Francisco de Aldana

Otro aquí no se ve que, frente a frente,
animoso escuadrón moverse guerra,
sangriento humor teñir la verde tierra
y tras honroso fin correr la gente.

Este es el dulce son que acá se siente:
"¡España, Santïago, cierra, cierra!"
y por süave olor, que el aire atierra,
humo que azufre da con llama ardiente.

El gusto envuelto va tras corrompida
agua, y el tacto sólo apalpa y halla
duro trofeo de acero ensangrentado,

hueso en astilla, en él carne molida,
despedazado arnés, rasgada malla:
¡oh sólo de hombres digno y noble estado!

Луис де Гонгора (1561 – 1627)
Luis de Góngora

По старческим немощам чувствует приближение кончины, о которой всякое воздыхание католика

На западе годов, на этом, Лиций,
Пифагорейском промежутке лет
За ложным шагом – лишь паденье вслед,
Вслед за паденьем – в бездне очутиться.

Слабеет шаг? Открой ума зеницы.
Уже земной шатается хребет;
Какой же прахом найденный ответ
Не даст распасться зданью на частицы?

Не просто змеи сбрасывают кожи,
Но с кожами свой век с себя снимают,
А люди – нет. Слеп человечий путь!

О, сколь блажен, кто тяжкий груз на ложе
Из камня сбросив, легкий воздымает,
Чтоб высшему сапфиру вновь вернуть!

Infiere, de los achaques de la vejez, cercano el fin a que católico se alienta

En este occidental, en este, oh Licio,
climatérico lustro de tu vida
todo mal afirmado pie es caída,
toda fácil caída es precipicio.

¿Caduca el paso? Ilústrese el juicio.
Desatándose va la tierra unida;
¿qué prudencia del polvo prevenida
la ruina aguardó del edificio?

La piel no sólo sierpe venenosa,
mas con la piel los años se desnuda,
y el hombre no. ¡Ciego discurso humano!

¡Oh aquél dichoso que, la ponderosa
porción depuesta en una piedra muda,
la leve da al zafiro soberano!

DEMETRIVS IMPERATOR, 1605

Я - плоть, приявшая младенца тень,
Я - царский сын, духовный, не телесный;
О Царь Царей, свершитель жертвы крестной,
Меня виссоном кесарским одень!

Вот над Москвой восходит новый день,
И слышит император неизвестный
Латинского обряда звон небесный...
Московия, главу свою воздень!

Пред солнцем правды злобны и сердиты,
Деметрия поносят московиты,
Но если я и впрямь простой монах

И царского я недостоин чина -
Да будет мне надгробием личина,
Да взмоет в небо мой мятежный прах!

Дорогие друзья, огромная просьба поддержать этот проект, над которым ваш покорный слуга и множество хороших людей трудятся уже три года. Приветствуется как участие в краудфандинге, так и распространение информации о проекте.

Пьер Мотен (1566 – 1612)

Медитация на слова «Воспомни, что ты прах»

Ты – прах. Воспомни это слово,
Ты скоро прахом станешь снова
В глубинах смертной черноты,
Там для тебя земля готова,
И в землю обратишься ты.

Везде недуг тебя достанет,
Все члены тела он изранит,
Раскалывая болью лоб,
Глаза он пеленой туманит
И в довершенье сводит в гроб.

Беда грозит в войне и в мире,
И на земле, и в водной шири,
Беда грозит тебе везде,
И все, что есть в подлунном мире,
Во всякий час живет в беде.

В одних страданьях век наш прожит,
Невзгоды нас все время гложут,
Самомалейшая беда
Одной своею силой может
Лишить нас жизни навсегда.

Вослед страданьям претерпленным,
Навек от жизни отрешенным
Твой неподвижный ляжет труп,
Без цвета в лике искаженном,
Без краски в искривленьях губ.

Священники с тобою рядом
Споют за горестным обрядом;
Одета в саван из холста,
Плоть смертная, объята хладом,
Во гробе будет заперта.

При факелах во тьме полночной
Придут родные в час урочный
И, черной ризой облечась,
Душе мятежной и непрочной
Долг воздадут в последний час.

Затянет очи тьмою мглистой,
Язык твой, некогда речистый,
Сгниет и обратится в прах,
А вместо пудры, столь душистой,
Жить будут черви в волосах.

Все твари, что кишат в подземье,
Гадюк и жаб гнилое семя,
Вся гнусь, что падалью живет, –
Нагрянет мерзостное племя
Тебе на грудь и на живот.

Твоих грехов набор злосчастный
Осудит верно беспристрастный
И неподкупный Судия,
И поглотит тебя ужасный
Разверстый зев небытия.

Душа, восхищена поспешно
Туда, где осуждаем грешный,
Где суд суров и справедлив,
Дрожа, угаснет безутешно,
Погибель тела упредив.

Méditation sur le Memento homo

Souviens-toi que tu n'es que cendre
Et qu'il te faut bien descendre
Dans le fond d'un sépulcre noir,
Où la terre te doit reprendre
Et la cendre te recevoir.

La moindre fièvre survenue,
Qui dans tes veines continue
Te viendra troubler le cerveau,
Couvrira tes yeux d'une nue
Et t'enverra dans le tombeau.

Le péril te suit à la guerre,
Dessus la mer, dessus la terre ;
Le péril te suit en tous lieux,
Et tout ce que le monde enserre
Vit en péril dessous les cieux.

Des hommes la maudite vie
À mille maux est asservie,
Dont le moindre est assez puissant
Pour arracher l'âme et la vie
Hors de notre corps languissant.

Puis après la mort endurée,
De ta dépouille demeurée
Les membres seront sans chaleur
Et ta face défigurée,
Et tes deux lèvres sans couleur.

Des prêtres la triste cohorte
Viendra chanter devant ta porte,
Un drap de morts et un linceul
Couvriront ta charogne morte,
Prisonnière dans un cercueil.

Les torches luiront par la rue,
Et des tiens la troupe accourue,
Couverte d'un long habit noir,
A ton âme mal secourue
Payeront le dernier devoir.

Alors la prunelle offusquée,
La langue qui s'est tant moquée,
Et ta peau cendre deviendront,
Et au lieu de poudre musquée,
Les vers dans ton poil se tiendront.

Tout ce qui dans terre chemine
De puanteur et de vermine,
Mille crapauds, mille serpents,
Iront sur ta morte poitrine
Et dessus ton ventre rampant.

La main de ton juge équitable
À ton offense détestable
Sa justice fera sentir,
Un grand abîme épouvantable
S'entr'ouvrira pour t'engloutir.

Ton âme de nul consolée,
Qui cependant sera volée
Où l'on juge en dernier ressort,
Toute tremblante et désolée
Mourra de peine après ta mort.

ЛЕВАНТ, 1124

Кто был франком или ромеем, в этой земле стал галилеянином или обитателем Палестины.
--Фульхерий Шартрский, "Иерусалимская история"

Священная и древняя страна,
Где камни помнят поступь Божья Сына,
Томившись под пятою сарацина,
Мечом Готфреда освобождена.

Минуло четверть века. Времена
Склоняются к надиру от притина.
Мой сын - полусириец. Палестина
Таким, как он, в наследство отдана.

Мы сделали бы раем край бесплодный,
Но не дает трудиться нам свободно
Магометанский богомерзкий культ,

И если вновь здесь править агарянам,
То пораженье не сочту я странным -
На все есть воля Божья. Deus vult!