Джон Китс (1795 – 1821)

Впервые заглянув в Гомера, переведенного Чепменом

В златых пределах, скрывшихся от глаз,
Блуждал я, видел царства, города,
И острова заката, где всегда
Дань Аполлону щедрая лилась.
Есть край обширный, слышал я не раз,
Гомер царит в нем многие года;
Я думал – не бывать там никогда,
Но Чепмена раздался ясный глас,
И стал я словно некий астроном,
Планету уловивший в кругозор,
Иль как взиравший бдительным орлом
На Тихий океан конкистадор,
Средь воинов в смятении немом
Стояв на вышине Дарьенских гор.

(М.Л. Гаспаров советовал исправлять ошибки автора, поскольку переводчик все равно привнесет своих собственных. Знаменитая ошибка Китса – в том, что он спутал Кортеса с Нуньесом де Бальбоа, на что ему пеняли еще первые читатели великого сонета (но тщетно – «противоречий очень много, но их исправить не хочу»). Пытаясь примирить авторскую волю с исторической правдой, аз грешный и соорудил этот, наверное, надцатый уже по счету перевод)

John Keats (1795 – 1821)

On First Looking into Chapman's Homer

Much have I travell'd in the realms of gold,
    And many goodly states and kingdoms seen;
    Round many western islands have I been
Which bards in fealty to Apollo hold.
Oft of one wide expanse had I been told
    That deep-brow'd Homer ruled as his demesne;
    Yet did I never breathe its pure serene
Till I heard Chapman speak out loud and bold:
Then felt I like some watcher of the skies
    When a new planet swims into his ken;
Or like stout Cortez when with eagle eyes
    He stared at the Pacific—and all his men
Look'd at each other with a wild surmise—
    Silent, upon a peak in Darien.

https://nekrasovka.ru/afisha/15-03-2023/4413?fbclid=IwAR15ktMgx1tkQ4cbS1xgU0DcwzUheJte6VcnRsE8xVEXcUBSn6CNom-60oQ

Приходите! Будем говорить о таинственной связи Джорджо Вазари с Хорасом Уолполом, о том, как Анна Радклифф стала Агатой Кристи своего времени, о том, что именно тревожило сон отроковицы в «Евгении Онегине», и многом другом.

Сароджини Найду (1879 — 1949)

На базарах Хайдарабада

— Что вы, купцы, продаете?
— Деньги щедрее мечи!
Алого шелка тюрбаны,
Халаты пурпурной парчи,
Зеркальца с ручкой янтарной,
В бархатных ножнах мечи.

— Что на весах, о торговцы?
— Шафран, чечевица и рис.
— Что у вас в ступках, девицы?
— Пряность, сантал и анис.
— Что там разносчики носят?
— Нарды, чтоб вы развлеклись.

— Что там у вас, ювелиры?
— Вдоволь браслетов, оков,
Колечек для лап голубиных,
Для бубенцов — язычков,
Есть пояса для плясуний,
Ножны для царских клинков.

— Что у вас, плодоторговцы?
— Слива, гранат и нектар.
— Что там звучит, музыканты?
— Саранг, барабан и ситар.
— Что вы творите, факиры?
— Вечность заклятий и чар.

— Что вы, цветочницы, ткете
Из лазурных и алых цветов?
— Гирлянды для брачного ложа,
Узоры для брачных венцов,
Саваны лотосов белых,
Чтоб сладок был сон мертвецов.

Sarojini Naidu

In The Bazaars of Hyderabad

What do you sell, O ye merchants?
Richly your wares are displayed.
Turbans of crimson and silver,
Tunics of purple brocade,
Mirrors with panels of amber,
Daggers with handles of jade.

What do you weigh, O ye vendors?
Saffron, lentil, and rice.
What do you grind, O ye maidens? 
Sandalwood, henna, and spice. 
What do you call, O ye pedlars? 
Chessmen and ivory dice.

What do you make, O ye goldsmiths?
Wristlet and anklet and ring, 
Bells for the feet of blue pigeons, 
Frail as a dragon - fly's wing, 
Girdles of gold for the dancers,
Scabbards of gold for the kings.

What do you cry, O ye Fruit merchants? 
Citron, pomegranate and plum. 
What do you play, O ye musicians? 
Sitar, Sarangi and drum. 
What do you chant, O ye magicians? 
Spells for the eons to come.

What do you weave, O ye flower-girls?
With tassels of azure and red? 
Crowns for the brow of a bridegroom, 
Chaplets to garland his bed, 
Sheets of white blossoms new-garnered
To perfume the sleep of the dead.

Кристина Пизанская. Баллада XCV (из "Ста баллад")

Жесточе многих тягот и печалей
Несчастие, разящее державу,
Которую извека уважали,
Снискавшую и почести, и славу!
Господь обрёк отчизну на расправу,
В тоске народ, угрюм и обездолен,
Мы за грехи наказаны кроваво:
Наш добрый государь изрядно болен.

Он отроком, судьбы своей в начале,
Всех доблестью пленял, всем был по нраву -
Тогда монархи прочие искали
Союза с ним, склонясь к его уставу.
И нынче, невзирая на растраву,
Ещё живою дружбой друг доволен.
Надолго ль королевство величаво,
Коль добрый государь изрядно болен?

Молитву вознесём: Господь едва ли
Допустит, чтоб страна была безглава.
Пусть явится в мече, щите, забрале,
Чтоб славный наш король держался браво,
И чтоб недуг не царствовал лукаво!
Какой бы ни был слух везде глаголен,
Монарх ещё способен мыслить здраво,
Пусть добрый государь изрядно болен.

Сэр Томас Сеймур (ок. 1508 – 1549)
Sir Thomas Seymour

Выдающийся государственный деятель эпохи Тюдоров, адмирал и дипломат. Обвинен в покушении на малолетнего короля Эдуарда VI и заговоре с целью захвата власти, обезглавлен в Тауэре 20 марта 1549 г.

***
Избрать: король
Иль Иисус –
Опасна роль,
Тяжел искус.

Наш полон век
Забот, невзгод,
Быстрее рек
Он прочь течет…

Но хочет Бог
Меня взыскать,
Чтоб я не смог
Его предать,

От бед Он нас
Всегда берёг,
И в нужный час
Предостерег.

Смерть, рви мне плоть,
Скорей приди,
Ведь Царь-Господь
Ждет впереди;

От Бога царь
Придет иной
Царить, как встарь
Премудрый Ной.

Я плоть свою
Спешу отдать
За жизнь в раю
И благодать.

***
Forgetting God
To love a king
Hath been my rod
Or else nothing,

In this frail life,
Being a blast
Of care and strife
Till it be past.

Yet God did call
Me in my pride,
Lest I should fall
And from Him slide.

For whom loves He
And not correct,
That they may be
Of His elect?

Then, Death, haste thee.
Thou shalt me gain
Immortally
With Him to reign;

Who send the king
Like years as Noye
In governing
His realm in joy;

And after this
Frail life, such grace
As in His bliss
I may have place.

Томас-Рифмач

Шотландская баллада

Верный Томас у берега Хантли прилег,
И чудо вдруг видит он:
Прекрасная дама мчится верхом
Мимо дерева Эйлдон.

Из зеленого шелка у ней подол,
Из бархата верхний наряд,
А на гриве коня звенят бубенцы —
Без одного шестьдесят.

Верный Томас шапку сорвал с головы,
На колени пред дамой упал:
«Славься, о славься, Царица Небес,
Я подобной тебе не видал!»

«Томас, нет-нет, — отвечает она,
— Не пристало то имя мне,
Из Эльфийской страны я к тебе пришла,
Королева я в той стране.

Томас, не бойся, спой да сыграй,
Со мною сыграй да спой,
Но гляди: поцелуешь меня в уста —
И тогда будешь ты мой».

«Будь что будет, худо или добро,
Я судьбою не устрашен!»
...И лобзает он сахарные уста
Под деревом Эйлдон.

«Ты за мною иди, — сказала она,
— Верный Томас, пришла пора;
Семь лет ты должен мне прослужить
Ради худа или добра».

Вот она на молочно-белом коне,
Верный Томас за нею сел,
Зазвенела уздечка, и тут же конь
Словно ветер вскачь полетел.

Мчались и мчались всадники вдаль,
Словно ветер скакун летел,
Миновали они населенный край,
Перед ними пустынный удел.

«Верный Томас, слезай, слезай с коня,
На колени клади мне главу,
Подожди, отдохни, оглянись вокруг —
Ты три чуда узришь наяву.

Видишь, видишь узкую тропку вдали,
Где терновник успел прорасти?
Это путь добродетели, праведный путь,
Но, увы, он нехожен почти.

Видишь, видишь вдали тот широкий тракт,
Где в цветах блистает роса?
Это путь проторённый, греховный путь,
А всем кажется — путь в небеса.

Видишь, видишь тропу у крутого холма,
Там, где папоротник растет?
Она уводит в Эльфийский край,
Нас с с тобою она уведет.

Но, Томас, теперь придержи язык,
Глух и нем будь, иначе — беда:
Коли слово проронишь в Эльфийском краю,
Не вернешься домой никогда».

Добрались до зеленого сада они,
Сорвала она с яблони плод:
«Вот и жалованье, верный Томас, тебе;
Тот, кто вкусит, вовек не солжет».

«Не позволю себе приневолить язык!
Как тогда торговать на торгу?
Ничего себе одарили меня!
Как девиц обольщать я смогу?

Как тогда с государем совет держать?
Как фавора просить у дам?..»
«Успокойся, уймись, — говорит она,
— Я себе перечить не дам!»

И оделся Том в эльфийский наряд,
В зелен бархат обулся Том,
И, покуда семь лет не прошло на земле,
Никто не слыхал о нем.

Оригинал: https://mainlynorfolk.info/steeleye.span/songs/thomastherhymer.html
Исполнение: https://www.youtube.com/watch?v=g7AQpSi2SVg

Томас Уортон / Thomas Warton (1728 – 1790)

На круглый стол короля Артура в Уинчестере

Там, где норманнский замок гордый свод
Подъемлет ввысь над ровом травянистым,
Где мох покров обломкам дал кремнистым,
Где в наготе руина восстает, –
Там древней памяти висит оплот –
Стол ветхого Артура. Неким бриттом
Нанесены на круге знаменитом
Прозванья тех, чья слава все живет.
Пусть песней колдовской друидов племя
Стол возвело средь этих древних стен –
Возмездие творит волшебник Время
И медленно стирает след письмен,
Но Спенсер рыцарей воспел в поэме –
И впредь им жить, забыв про смерть и тлен.

On King Arthur's Round Table at Winchester

Where Venta's Norman castle still uprears
Its rafter'd hall, that o'er the grassy foss,
And scatter'd flinty fragments clad in moss,
On yonder steep in naked state appears;
High-hung remains, the pride of war-like years,
Old Arthur's board: on the capacious round
Some British pen has sketch'd the names renown'd,
In marks obscure, of his immortal peers.
Though join'd by magic skill, with many a rhyme,
The Druid frame, unhonour'd, falls a prey
To the slow vengeance of the wizard Time,
And fade the British characters away;
Yet Spenser's page, that chants in verse sublime
Those chiefs, shall live, unconscious of decay.

Людвиг Уланд (1787 – 1862)
Lüdwig Uhland

Весенняя песнь критика

Всё, весна! Я с вами буду
Откровенен: я доволен.
Прогуляться всякий волен,
Не боясь поймать простуду.

Вот летит к нам птичья стая,
Без отсрочки, без отсрочки!
Вот на дереве цветочки…
Одобряю, одобряю!

Веселиться я настроен –
Жаворонок спел терпимо,
Филомела – допустимо,
Солнца свет вполне пристоен.

Не смущайтесь вы заране,
Что пройтись я вышел в поле!
Прогуляться не вольнó ли
С Клейстовой «Весной» в кармане?

Frühlingslied des Recenſenten

Frühling iſt’s, ich laſſ’ es gelten,
Und mich freut’s, ich muß geſtehen,
Daß man kann ſpazieren gehen,
Ohne juſt ſich zu erkälten.

Störche kommen an und Schwalben,
Nicht zu frühe, nicht zu frühe!
Blühe nur, mein Bäumchen, blühe!
Meinethalben, meinethalben!

Ja! ich fühl’ ein wenig Wonne,
Denn die Lerche ſingt erträglich,
Philomele nicht alltäglich,
Nicht ſo übel ſcheint die Sonne.

Daß es Keinen überraſche,
Mich im grünen Feld zu ſehen!
Nicht verſchmäh’ ich auszugehen,
Kleiſtens Frühling in der Taſche

ОДИССЕЙ В КИММЕРИИ, 1200 ДО Р.Х.

ἀλλ᾽ ἐπὶ νὺξ ὀλοὴ τέταται δειλοῖσι βροτοῖσι

Туда идем, к закатам темных дней
Во сретенье тоскующих теней.

— На берегах пустынных и бессчастных
Нигде не виден Фаэтона свет,
Но в нашем мире места лучше нет
Для возлияний — верю, не напрасных.

Зову я племя призраков ужасных,
Зову теней минувших дней и лет.
Какой вы подадите мне совет
В бесчисленных скитаниях опасных?

— Коль ты, живущий, ищешь панацей
От лживых и погибельных Цирцей,
От всяких прочих жизненных коллизий,

Смири гордыню и богов моли,
И прорастет в земле твоей Элизий,
Где лотос, асфодель, трава моли.

Жан де Спонд (1557 - 1595)
Jean de Sponde

Нет жизни от угроз, от битв, от испытаний.
Плоть, падший Ангел, мир – вот кем я осажден;
Низвергнут, сотрясен, коварно обольщен
Я ковами, волной и силой чарований.

От страха, от грозы, от лживых заклинаний
Пошлешь ли мне, Господь, корабль, опору, сон?
Увижу ли Твой Храм, что славой освящен,
Услышу ль вышний глас, коснусь ли мощной длани?

Господь, я ощущал, как бились много раз,
Желая одолеть твой Храм, и длань, и глас,
Мятежный Ангел, плоть и мир сей многогрешный.

Но Храм, и длань, и глас – все станет для меня
Опорой, судном, сном, отважно прочь гоня
И чары, и волну, и ков их безуспешный.

***
Tout s'enfle contre moi, tout m'assaut, tout me tente,
Et le monde, et la Chair, et l'Ange révolté,
Dont l'onde, dont l'effort, dont le charme inventé,
Et m'abîme, Seigneur, et m'ébranle, et m'enchante.

Quelle nef, quel appui, quelle oreille dormante,
Sans péril, sans tomber, et sans être enchanté,
Me donras-tu ? Ton Temple où vit ta Sainteté,
Ton invincible main, et ta voix si constante ?

Et quoi ! mon Dieu, je sens combattre maintes fois
Encor avec ton Temple, et ta main, et ta voix,
Cet Ange révolté, cette chair, et ce Monde.

Mais ton Temple pourtant, ta main, ta voix sera
La nef, l'appui, l'oreille, où ce charme perdra,
Où mourra cet effort, où se rompra cette onde.

Томас Рассел / Thomas Russell (1762 – 1788)

***
Покинув, Оксфорд, мирный берег твой,
Без куполов скучаю именитых
И стен готических, плющом увитых,
Клуатров, башен старины седой;
Без хартий, полных Мудрости святой,
Без колокольных звонов, иль разлитых
Задумчиво, иль резвых, деловитых,
Иль в поздний час играющих отбой;
А больше – без прогулок молчаливых,
Раздумий, что дарил мне лунный свет,
Речных сестер*, прохлад в прибрежных ивах,
Что шепчутся и ветру шлют привет,
И больше всех – друзей моих шумливых
И наших полных радости бесед.

*Реки Исис и Червелл, притоки Темзы, на чьих берегах располагается Оксфорд.


Oxford, since late I left thy peaceful shore,
Much I regret thy domes with turrets crown'd,
Thy crested walls with twining ivy bound,
Thy Gothic fanes, dim isles, and cloysters hoar,
And treasur'd rolls of Wisdom's ancient lore;
Nor less thy varying bells, which hourly sound
In pensive chime, or ring in lively round,
Or toll in the slow Curfeu's solemn roar;
Much too thy moonlight walks, and musings grave
Mid silent shades of high-embowering trees,
And much thy Sister-Streams, whose willows wave
In whispering cadence to the evening breeze;
But most those Friends, whose much-lov'd converse gave
Thy gentle charms a tenfold power to please.

Лазар де Сельв (ок. 1540 – ок. 1623)

На благовестие корабля Святого Петра (Мк. 6: 47-56)

Да, Церковь кораблем не зря наречена:
Бог – кормчий правит им, премудро направляя;
Вот Вера – парус наш, вот Милость – снасть морская;
Надежда якорем нам в тяготах дана.

Матросы-Пастыри без отдыха и сна
Гребут сквозь море – Мир, где шторм ревет, стеная, –
Вихрь Ересей летит, корабль наш сотрясая,
И кажется, что мы достигнем скоро дна.

О истинный Нептун! Молю, Эол предвечный,
Нам ветер слов святых попутный, а не встречный,
Пошли, подъяв Трезуб, что Троицей реком, –

Утишь сей лютый шквал и усмири ненастье,
И приведи корабль в святую гавань счастья,
В Свой благодатный порт, в родимый Божий дом!

Lazare de Selve (ca. 1540 – ca. 1623)

Sur l'Évangile du Navire de Saint Pierre

Ton Église, Seigneur, est le vaisseau sur mer,
Tu es le vrai pilote, et provident et sage ;
La foi en est le mât, charité le cordage,
Et l'ancre un saint espoir, qui nous vient animer.

Les pasteurs, matelots, ne cessent de ramer,
Le monde est cette mer toute enflée d'orage,
Les erreurs sont les vents, la tempête, et la rage,
Et semble qu'elle soit en danger d'abîmer.

Mais toi, ô vrai Neptune, ô tout-puissant Éole,
Avecques le vent fort de ta sainte parole,
Avecques ton trident, la sainte Trinité,

Apaise tous ces flots, et les change en bonace,
Et conduis cette nef à ton havre de grâce,
À ce port bienheureux de ta sainte cité.

Этьен Павийон (1632 - 1705)
Étienne Pavillon

Чудеса духа человеческого

Порфиру для царей добыть из червецов,
Создать на полотне мир красочных созвучий,
Бег времени прервать и миг поймать летучий,
На хартиях писать звучанье голосов,

Недвижной бронзы плоть зажечь душой кипучей,
Из лютни звон извлечь движением перстов,
Чудовищ приручить, бродящих средь лесов,
Поджечь лучом зеркал чудесный град плавучий,

Из малых атомов вселенную сплести,
Всем звездам в небесах исправный счет вести,
Искусством химии пересоздать светила,

Обследовать весь мир, смирить стихию вод
И самый ад пленить магическою силой
Стремится человек, и к этому придет.

Prodiges de l'esprit humain

Tirer du ver l'éclat et l'ornement des rois,
Rendre par les couleurs une toile parlante,
Emprisonner le temps dans sa course volante,
Graver sur le papier l'image de la voix ;

Donner aux corps de bronze une âme foudroyante,
Sur les cordes d'un luth faire parler les doigts
Savoir apprivoiser jusqu'aux monstres des bois,
Brûler avec un verre une ville flottante ;

Fabriquer l'univers d'atomes assemblés,
Lire du firmament les chiffres étoilés,
Faire un nouveau soleil dans le monde chimique ;

Dompter l'orgueil des flots, et pénétrer partout,
Assujettir l'enfer dans un cercle magique,
C'est ce qu'entreprend l'homme, et dont il vient à bout.

В №3 «Нового мира» была опубликована подборка гиперборейских сонетов вашего покорного слуги. Теперь она доступна онлайн. Прошу любить и жаловать!

Кунсткамера, 1718

Зовусь я монструм, чудище, урод.
Зародыш тлена и детёныш праха,
Я прожил пять минут — почти не в счёт,
Над жизнью пролетел я, словно птаха.

Три у глаза у меня, щербатый рот,
Я предназначен для внушенья страха,
Мой дом — на полке; там со мною крот,
Лангуста, панголин и черепаха.

Я не один оживший препарат,
Мне чудится — сквозь банку говорят
Со мною заспиртованные люди…

Я отбыл службу в Лейдене свою,
В Гиперборее нынче я стою,
Свидетельствуя всем о Божьем чуде.


Николай Павлович, 1859

В Варшаве гул, немотствует Петрополь;
Не слышать больше нам твоих шагов,
Нет поступи гвардейских сапогов,
Молчит и Петропавловский некрополь.

Скажи нам, повелитель: не Европа ль
У киммерийских гибла берегов,
Не кости ли бесчисленных врагов
Им устилали путь на Севастополь?..

Столичный град немотствует... Но вот
Галл Монферран, остзейский немец Клодт
Отныне в дар тебе вручают время.

Скачи в густой гиперборейской мгле
Наперекор презренью и хуле,
О самодержец в лейб-гвардейском шлеме!


АРТЁМ СЕРЕБРЕННИКОВ — Из цикла «Гипер­борейские сонеты». "Новый мир", 2023, № 3: http://new.nm1925.ru/articles/2023/03-2023/iz-tsikla-giperboreyskie-sonety-/

Сен-Поль-Ру (1861 – 1940)
Saint-Pol-Roux

Голгофа

Нависнув над горой, где мучится невинный,
Облекся небосвод в печальное тряпье,
И в предвкушении блестит язык змеиный,
У римских стражников венчающий копье.

Распятый меж волков с прожорливой утробой,
Дыша, кровоточа, как свежей дичи кус,
Агонизирует, разорван хищной злобой,
Смиренный Агнец наш, сладчайший Иисус.

Блекочет он с высот, грехи нам отпуская,
Костяк его скрипит, как сломанная ось;
Кораллом кровь горит, по волосам стекая, –
Мученья Бога ей украсить довелось.

Иуда, жабья тварь, на древе взвесит жребий,
Упреки совести провиснут до утра.
…Прошла молва, что все убиты звезды в небе,
Чтоб не напоминать о блеске серебра.

Golgotha

Le ciel enténébré de ses plus tristes hardes
S’accroupit sur le drame universel du pic.
Le violent triangle de l’arme des gardes
A l’air au bout du bois d’une langue d’aspic.

Parmi des clous, entre deux loups à face humaine,
Pantelant ainsi qu’un quartier de venaison
Agonise l’Agneau déchiré par la haine,
Celui-là qui donnait son âme et sa maison.

Jésus bêle un pardon suprême en la tempête
Où ses os tracassés crissent comme un essieu,
Cependant que le sang qui pleure de sa tête
Emperle de corail sa souffrance de Dieu.

Dans le ravin, Judas, crapaud drapé de toiles,
Balance ses remords sous un arbre indulgent,
– Et l’on dit que là-haut sont mortes les étoiles
Pour ne plus ressembler à des pièces d’argent.

Алонсо де Ледесма (1562 - 1633)

Святое причащение, метафорически представленное в образе охоты

Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.

Любишь ты ловитву, сердце –
Так отринь свою дремоту:
Видишь – вышел Царь Небесный
На духовную охоту.

Для души земля и небо
Уготовили облаву:
Рыщут, ищут, загоняют,
Чтоб добыл её Царь Славы.

Сторожа Свою добычу,
Скрылся Царь в златое жито.
Пусть великий Он владыка,
Но лицо Его сокрыто.

Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.

Крест ружьём Царю послужит,
Пулей – взор чадолюбивый,
Станет порохом ученье,
Слово вспыхнет, как огниво.

Что кремень – царёво сердце,
Прочность в нём не иссякает,
Только искры милосердья
Грех из сердца высекает.

Пусть Любви врата откроют
И душа в любовной муке
Гибнет: в жите скрыт охотник,
Ждущий у речной излуки.

Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.

Человеческая воля –
С пестрою косулей сходна:
Легкомысленна, пуглива,
Но прекрасна и свободна.

Гибнет Царь на этой ловле;
Чтобы удалась охота,
Претерпел Он скорбь и муки,
Вынес тяготы без счёта.

Вспомни сад, где ждал добычу
Царь коленопреклоненный,
Как Он нà гору поднялся,
Как во ад сошёл, нетленный.

Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.

ALONSO DE LEDESMA (1562-1633)

AL SANTÍSIMO SACRAMENTO
En metáfora de una caza.

¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.

Despertad, corazón mío,
si sois amigo de caza,
y veréis al Rey del cielo
puesto en espera del alma.

Cielo y tierra van a ojeo
con inspiraciones santas,
que la busquen y la sigan,
que la cerquen y la traigan.

Entre aquel granado trigo
se ha escondido por tirarla,
y aunque es tan grande su Alteza,
toda su persona tapa.

¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.

La Cruz sirve de escopeta,
su dulce vista, de balas,
de pólvora, su dotrina,
y de fuego, sus palabras.

Del pedernal de su pecho
ya tengo evidencia clara,
pues hasta mi propio yerro
mil centellas de amor saca.

Apretad, Amor, la llave,
muera de amores el alma,
que se ha puesto cabe el trigo,
junto al corriente del agua.

¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.

Es una pintada corza
esta voluntad humana,
tan hermosa como libre,
tan ligera como varia.

Muere por cazarla el Rey,
y le ha costado el buscarla
muchos pasos y sudor
con el sol y con la escarcha.

Diga el huerto donde estuvo
de rodillas por tirarla,
el monte adonde subió
y el abismo donde baja.

¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.

Поединок

На мотив испанской духовной песни XVI в.

Собирайтесь, горожане,
Бросьте ремесло и рынок -
За стеною городскою
Разгорелся поединок.

На гору поднялся рыцарь,
Воин в плотском одеяньи,
Он из праха сотворен был
Для великого деянья.

На щите его зеленом -
С плодом заповедным древо.
Этот щит ему когда-то
Подарила дама Ева.

А ему навстречу рыцарь
В черных латах из гордыни,
Он извержен был когда-то
Из удела Благостыни.

На гербе его три жабы,
Имя рыцарю - Денница,
Рядом на багряном звере -
Вавилонская Блудница.

Взялись рыцари за копья
И помчались вдоль барьера,
Развалился щит Адама
От удара Люцифера.

И упал сраженный рыцарь,
Не спасти его доспехам,
И зашелся победитель,
Торжествуя, злобным смехом...

Но гора тут содрогнулась,
И явился рыцарь новый,
Волосы его златые
Покрывает шлем терновый.

Пламенеет и алеет
Не доспех на нем - порфира,
Обагренная той кровью,
Что врачует скорби мира,

На его червленом стяге
Плещет агнец белорунный,
Дама с ним идет Мария -
Всех прекраснее в подлунной.

Снова горы содрогнулись,
Содрогнулся и Денница,
Понял он, что пораженьем
Поединок завершится.

Эдвин Брок (1927 - 1997)

Пять способов убить человека

Немало трудоемких способов убить человека.
Его можно заставить тащить брус
в гору, а потом прибить к нему гвоздями.
Потребуется целая толпа
в сандалиях, пенье петуха, хитон
разодранный, губка, уксус и один
подручный для забития гвоздей.

А можно взять кусок железа,
заточенный по-дедовски,
и ковырнуть ему стальной корсет.
Потребуются белые кони,
английские дубы, луки и стрелы,
не менее двух стягов, принц и замок
для проведения пира.

А можно без политесов, но с учетом ветра
травить его ипритом, для чего
потребуется грязь, изрытая траншеями,
а также сапоги, воронки от бомбежек,
грязь, снова грязь, прорва крыс, десяток песен
и парочка стальных головных уборов.

В аэропланный век можно парить
на высоте над жертвой и взрывать
ее нажатием кнопки, для чего
потребуется океан меж вами, два
разных госстроя, научный потенциал,
чуть-чуть заводов, психопат, кусок земли,
что станет на пару лет ненужным.

Так вот, немало трудоемких способов
убить человека. Куда проще и изящней
поселить его где-нибудь посредине
двадцатого столетия и бросить там.

Edwin Brock

Five Ways To Kill A Man

There are many cumbersome ways to kill a man.
You can make him carry a plank of wood
to the top of a hill and nail him to it. To do this
properly you require a crowd of people
wearing sandals, a cock that crows, a cloak
to dissect, a sponge, some vinegar and one
man to hammer the nails home.

Or you can take a length of steel,
shaped and chased in a traditional way,
and attempt to pierce the metal cage he wears.
But for this you need white horses,
English trees, men with bows and arrows,
at least two flags, a prince and a
castle to hold your banquet in.

Dispensing with nobility, you may, if the wind
allows, blow gas at him. But then you need
a mile of mud sliced through with ditches,
not to mention black boots, bomb craters,
more mud, a plague of rats, a dozen songs
and some round hats made of steel.

In an age of aeroplanes, you may fly
miles above your victim and dispose of him by
pressing one small switch. All you then
require is an ocean to separate you, two
systems of government, a nation's scientists,
several factories, a psychopath and
land that no-one needs for several years.

These are, as I began, cumbersome ways
to kill a man. Simpler, direct, and much more neat
is to see that he is living somewhere in the middle
of the twentieth century, and leave him there.

Джордж Фаркер / George Farquhar (1677 – 1707)

Песня из комедии «Хитроумный план щеголей»

Спою вам куплеты-пустышки,
Предмет этой песни – пустяк.
Внимайте, пустые людишки,
Желайте мне всяческих благ!

У нас пустяковая эра;
Коль ходу не дать пустякам,
Что делали бы кавалеры,
О чем бы шептались у дам?

Мужчины по моде пустяшной
Наденут дурацкий фасон –
Ведь женщинам нравится страшно
Напыщенный франт-пустозвон.

За девой повеса влачится,
Чтоб взять пустяковый трофей,
Похитит пустяк у девицы –
И тут же расстанется с ней.

За кофе иль чаем бездумно
Не высидеть нам искони,
Не будь за столом остроумной,
Но все же пустой болтовни.

Зато для пустячностей мерзких
Наш двор – ненадежный приют;
Ключей и жезлов камергерских
Там абы кому не дают,

Хотя, коль нужна вам обитель,
Где все пустозвонства цветы,
К сиятельству вы не зайдите ль?
Его обещанья пусты.

Карета с шестеркой лакеев –
Совсем не пустяк, я скажу!
Но часто пустых ротозеев
Внутри у нее нахожу.

С французским шампанским бутылка –
Все думают, это пустяк.
Но я уверяю вас пылко –
Не пейте его натощак!

Пустое – вдовица в печали,
Иль пастор в просторе морском…
Впустую мы мир подписали –
Кто знает, что будет потом?

Есть в церкви у нас пустосвяты,
Пустышки средь наших вояк;
Воротятся скоро солдаты
В казармы – вот будет пустяк!

Я слышал: «В театре рутина,
Все пьесы пусты!» Неужель?
Вдруг этому делу причина,
Что публика – из пустомель?

А впрочем, пустое все это,
Мораль здесь предельно проста:
Пустяк в голове у поэта,
И песенка эта пуста.

Song from The Beaux' Stratagem

A trifling song you shall hear,
Begun with a trifle and ended:
All trifling people draw near,
And I shall be nobly attended.

Were it not for trifles, a few,
That lately have come into play;
The men would want something to do,
And the women want something to say.

What makes men trifle in dressing?
Because the ladies (they know)
Admire, by often possessing,
That eminent trifle, a beau.

When the lover his moments has trifled,
The trifle of trifles to gain:
No sooner the virgin is rifled,
But a trifle shall part ’em again.

What mortal man would be able
At White’s half an hour to sit?
Or who could bear a tea-table,
Without talking of trifles for wit?

The court is from trifles secure,
Gold keys are no trifles, we see:
White rods are no trifles, I’m sure,
Whatever their bearers may be.

But if you will go to the place,
Where trifles abundantly breed,
The levee will show you His Grace
Makes promises trifles indeed.

A coach with six footmen behind,
I count neither trifle nor sin:
But, ye gods! how oft do we find
A scandalous trifle within.

A flask of champagne, people think it
A trifle, or something as bad:
But if You’ll contrive how to drink it;
You’ll find it no trifle, egad!

A parson’s a trifle at sea,
A widow’s a trifle in sorrow:
A peace is a trifle to-day,
Who knows what may happen to-morrow!

A black coat a trifle may cloak,
Or to hide it, the red may endeavour:
But if once the army is broke,
We shall have more trifles than ever.

The stage is a trifle, they say,
The reason, pray carry along,
Because at every new play,
The house they with trifles so throng.

But with people’s malice to trifle,
And to set us all on a foot:
The author of this is a trifle,
And his song is a trifle to boot.