Гилберт Кит Честертон (1874 – 1936)
Gilbert Keith Chesterton

Элегия сельского кладбища

Трудившимся для Англии
Могилой стал их дом,
И могут птицы Англии
Летать над их крестом.

Кто пролил кровь за Англию,
Погнался за звездой,
У них – о, горе Англии! –
Могила – край чужой.

А те, кто правит Англией,
Премудрый кабинет, –
У них – о, горе Англии! –
Могил пока что нет.

Elegy in a Country Churchyard

THE men that worked for England
They have their graves at home:
And birds and bees of England
About the cross can roam.

But they that fought for England,
Following a falling star,
Alas, alas for England
They have their graves afar.

And they that rule in England,
In stately conclave met,
Alas, alas for England
They have no graves as yet.

Александр Скотт / Alexander Scott (ок. 1520 – 1582/3)

О Мае

Май-месяц всем влюбленным мил –
Венера жжет любовный пыл,
Дабы помочь в тоске сердечной;
Грустящим придает он сил
И все животворит он вечно.

Настанет май – побег цветет,
Настанет май – и дрозд поет,
Повелевает деве май:
«Води веселый хоровод
И в мяч с товарками играй!»

Венком украшены все в мае,
И в барабаны бьют, играя
«Охоту» утренней порою,
Нарядны девы, завлекая
Влюбленных, радуясь игрою.

Ведь в мае мужиков ведут
Малютка Джон и Робин Гуд
На игры с ветками берез;
О них забыл весь прочий люд,
Но сельский Робин – он всерьез.

Безумный лорд, шальной аббат
Безоговорочно царят
Над нами в час игры весенней –
Измена, хитрость, ложь стократ
Навалятся средь потрясений.

Ведь в мае слышится «ку-ку»,
Олени скачут на лужку,
Девицы ищут молодцов
И льнут к любезному дружку –
Ведь Феб в созвездьи Близнецов.

Ведь в мае – масло, пиво, сыр,
Сметана, творог; целый мир
Моллюсков, мидий ест и раков,
Ест лук-порей… Повсюду пир,
Хоть запах и неодинаков.

Ведь в мае на природе всяк
Рыбачит иль берет собак
И гонит зайцев по лесам;
Иные поступают так:
С ищейками пускают дам.

Ведь в мае вольные стрелки
В мишень стреляют мастерски,
В полях, в холмах поставив цели,
Близки они иль далеки,
Чтоб стрелы в яблочко летели.

Ведь в мае велено любить
Прекрасных дам и им служить,
И быть как можно с ними ближе;
Дадут в награду, может быть,
Поцеловать кой-где пониже.

Обычай у девиц и дам
Как овцы, прыгать по садам,
Как милого, сжимать жердину;
Кто в салочки играет там,
Кто в скачке, словно лошадиной.

Спешат паломницы в Лорето;
В седло усесться им за это
Помочь готовы ухажеры;
У склонов их встречают где-то
Иль посредине Масселборо.

Таков наш май и летних три
Горячих месяца; смотри,
Юнец, кому сраженья любы,
Себя в борьбе не изнури
С тем, что зовут «срамные губы»,

И, сколько б ни было забав,
Прошу я твой умерить нрав
И впредь, от мая до июля,
В любви воздержанность избрав,
Быть осмотрительным чистюлей.

Безумный лорд, шальной аббат… - видимо, намек на обычай избирать «аббата безумия» (Abbot of Unreason), служившего распорядителем народных праздников; также в этой строфе видят выпад против тогдашних властей.
Жердину – употребляемую для игры, видимо, похожей на наши городки.
Лорето – зд. часовня Богоматери Лоретской в упоминаемом ниже Масселборо (г. близ Эдинбурга).

Оригинал: https://www.poetrynook.com/poem/may-33

Оскар Уайльд (1854 - 1900)
Oscar Wilde

Vita nuova

Передо мной был океан бесплодный;
Волна хлестала брызгами в меня,
Горело пламя гибнущего дня
И жуткий вихрь ревел над ширью водной.

Заслышав в небе чаек стон голодный,
Вскричал я: «Жизнь – мучение и мрак!
Не зреет в сей пустыне плод и злак,
Как ни трудись в работе безысходной!»

Пусть нет числа на неводе прорехам,
Его метнул я в скорбном ожиданье
Того, что вскоре окажусь на дне.

И я нежданным награжден успехом –
Из черных вод минувшего страданья
Восстало тело в дивной белизне!

Vita nuova

I stood by the unvintageable sea
Till the wet waves drenched face and hair with spray;
The long red fires of the dying day
Burned in the west; the wind piped drearily;

And to the land the clamorous gulls did flee:
'Alas!' I cried, 'my life is full of pain,
And who can garner fruit or golden grain
From these waste fields which travail ceaselessly!'

My nets gaped wide with many a break and flaw,
Nathless I threw them as my final cast
Into the sea, and waited for the end.

When lo! a sudden glory! and I saw
From the black waters of my tortured past
The argent splendour of white limbs ascend!

Михаил Струве (1890 - 1948)

***
За каждый шаг тяжелых ног
За каждый взгляд тупого глаза,
За гнойной свастики плевок
На девственных снегах Кавказа.

За Севастополя разгром,
За каждый камень Сталинграда
Мы без ошибки счет ведем,
И будет каждому награда:

Двенадцать в шкуру пуль — вождям,
(их падаль — псам на растерзанье)
А городам и площадям —
Пожар народного восстанья.

Из ваших тряпок мы сошьем
Тот стяг, что выведет из мрака,
И мы на пир наш позовем
Еврея, серба и поляка.

Пусть всякий в гости к нам прийдет —
На дым костров, на запах тленья.
Германский, радуйся, народ,
Твое паденье — исцеленье.

Ноябрь 1942, Париж.

ГРЕШНИК, ОПОМНИСЬ

(Кастильская покаянная песня XVII в.)

Грешник, опомнись
И созерцай
День судный, что ждет всех,
Чей предок – Адам.

В юдоли, где правил
Иосафат,
Увидишь ты: мир наш
Повергнут во прах.

Увидишь ты: мир наш
Разрушен дотла,
И соединится
С телом душа.

Услышишь ты зовы
Господня Суда,
Судима там будет
Разумная тварь.

Ответствуй мне, грешник:
В тебе ль благодать,
Готов ли пред Богом
Ты будешь предстать?

Там явными станут
Твой грех и вина,
Греховные тайны
Откроют тогда.

Станет ангел-хранитель
Тебя обвинять,
Пречистая Дева
Защиты не даст.

Тебя покарает
Суровый Судья,
За жизнь во грехе ты
Ответишь сполна.

Ничьих оправданий
Не надобно там,
Не будет поблажек
За злые дела.

Кого же, несчастный,
Станешь ты звать,
Коль праведный самый
Стенает, дрожа?

Свои прегрешенья,
Рыдая, оплачь;
Твой грех так ужасен,
Ужаснее – ад.

То – в злате личина,
Пилюля горька –
По виду – что сахар,
На вкус – что мышьяк.

То – змий злоковарный
Из пекла-огня,
Василиск, чей смертелен
Один только взгляд.

PECADOR CONTEMPLA

(Romance penitente castellano, s. XVII)

Pecador contempla
el día final
en que han de dar cuenta
los hijos de Adán.

En un verde valle
que es de Josefat
envuelto en pavesas
el mundo verás.

Acabado el mundo
debes contemplar
que el cuerpo y el alma
su unión buscarán.

Llamará Dios a Juicio
a todo racional
para que den cuenta
del modo de obrar.

Dime, pecador
si en gracia no estás
cuando Dios te llama
a su tribunal.

Tu seno de culpas
allí se verá
y aun las más ocultas
patentes serán.

Tu ángel de la guarda
allí te acusará
y María Santísima
no te amparará.

Allí el Juez severo
gran cargo te hará
de tu mala vida
tú responderás.

No habrá allí disculpas
ni se admitirán
descargos a nadie
de su mal obrar.

Dime, miserable,
¿de quién te valdrás
si allí al más justo
temblar le verás?

Llorad vuestras faltas
gemid y clamad
que si grave es la culpa
el infierno es más.

Es píldora amarga
dorado disfraz
que se vende azúcar
siendo rejalgar.

Es serpiente astuta
dragón infernal
basilisco que mata
con solo mirar.

https://www.youtube.com/watch?v=YTcW9X7D3u8

Жан-Батист Шассинье (ок. 1571 – 1635)
Jean-Baptiste Chassignet

Для рыб чешуйчатых нет края лучше вод,
И любит дикий зверь густой чащобы тени,
Оврагам и лесам отдаст он предпочтенье,
А птицам радостно парить среди высот;

Болтливого сверчка трава к себе влечет
И веселит его весеннее цветенье;
Тьму влажную пещер, развалин запустенье
Любезной родиной зовет змеиный род;

Так вся земная тварь любимою считает
Страну, где родилась, где ныне обитает,
И с радостью живет в отечестве своем.

Но человек, с иным творением несхожий,
Растенье, что взросло на небе волей Божьей, –
Изгнанье полюбил, забыв про отчий дом.

Les poissons escaillez aiment les moites eaus,
Les fleuves et les lacs : les animaus sauvages
Aiment les bois touffus, les creus et les boccages.
Et l'air dous et serain est aimé des oiseaus :

Les grillons babillars aiment l'email des preaus
S'esgayant au Printems parmi le verd herbage,
Les lesars et serpens envenimez de rage
Aiment des murs rompus les humides caveaus.

Bref naturellement chacun aime et desire
Le lieu originel d'où sa naissance il tire
Auquel mesmes il doit resider longuement :

L'homme seul derivant comme plante divine
Du ciel spirituel sa feconde origine,
Prefère à sa patrie un long bannissement.

Луи д’Эпинэ д’Этелан (1604 – 1644)
Louis d’Épinay d’Ételan

К зеркалу

О зеркало, тобой написанный портрет
Движениям моим сопутствует всечасно.
Изображение правдиво, но безгласно,
Оно бы ожило – лишь дара речи нет.

В тебя я загляну – и на лице в ответ
Изобразишь ты мне все страсти беспристрастно.
Меняется мой нрав, мой облик – ты прекрасно
Запечатлеешь их, за мной идя след в след.

Художника рука тяжелыми трудами
Картины создает, работая годами;
Пройдет один лишь миг – портрет уже несхож.

Блестящий портретист! В изысканном убранстве
Ты точный образ мой мгновенно создаешь,
Тождественный себе в своем непостоянстве.

Sur un miroir

Miroir, peintre et portrait qui donnes, qui reçois,
Qui portes en tous lieux avec toi mon image,
Qui peux tout exprimer, excepté le langage,
Et pour être animé n’as besoin que de voix,

Tu peux seul me montrer, quand chez toi je me vois,
Toutes mes passions peintes sur mon visage ;
Tu suis d’un pas égal mon humeur et mon âge,
Et dans leurs changements jamais ne te déçois.

Les mains d’un artisan au travail obstinées
Ne font péniblement que dans plusieurs années
Un portrait qui ne peut ressembler qu’un instant :

Mais toi, peintre brillant, ton art inimitable
Offre sans nul effort un ouvrage inconstant,
Qui ressemble toujours et n’est jamais semblable.

Франсиско де Альдана (1537 – 1578)

***
Картины не увидишь здесь иной:
Лишь в битву устремленная ватага,
Лишь алая струящаяся влага,
Что в зелени разлита травяной.

Как сладок звук, когда наперебой
Кричат: «Рази, Испания! Сантьяго!»;
Без аромата не ступить и шага –
Горелой серой пахнет этот бой.

Вкус отмирает в пересохшей глотке,
Немеет осязанье, обнаружа
Трофей из пораженных сталью тел:

Костей и плоти рваные ошметки,
Разбитые доспехи… Здесь – для мужа
Единственно желаемый удел!

Francisco de Aldana

***
Otro aquí no se ve que, frente a frente,
animoso escuadrón moverse guerra,
sangriento humor teñir la verde tierra
y tras honroso fin correr la gente.

Este es el dulce son que acá se siente:
“¡España, Santïago, cierra, cierra!”
y por süave olor, que el aire atierra,
humo que azufre da con llama ardiente.

El gusto envuelto va tras corrompida
agua, y el tacto sólo apalpa y halla
duro trofeo de acero ensangrentado,

hueso en astilla, en él carne molida,
despedazado arnés, rasgada malla:
¡oh sólo de hombres digno y noble estado!

Эдмунд Спенсер (1552 – 1599)
Edmund Spenser

LXXX

Я долго мчался через фейный край,
Поэмы завершил уже шесть книг;
Собраться с силами, читатель, дай,
Раз середины я уже достиг.
И, отдохнув от тяжкого труда,
Вновь вырвусь я на волю из оков,
Как резвый конь, помчусь я вскачь тогда,
Приняться за дальнейший труд готов.
Ну а пока мой замысел таков:
Вкушая сладкий плен, любимой петь,
И, воспаряя на крылах стихов,
Небесный лик ее всечасно зреть.
Но скудную хвалу пошлю я ей,
Прислужнице у Королевы Фей.

Сонет посвящен завершению работы над VI книгой эпической поэмы “Королева Фей”; замысел поэта написать еще шесть книг остался неосуществленным.

LXXX

After so long a race as I have run
Through Faery land, which those six books compile,
give leave to rest me being halfe fordonne,
and gather to my selfe new breath awhile.
Then as a steed refreshed after toyle,
Out of my prison I will breake anew:
and stoutly will that second worke assoyle,
with strong endevour and attention dew.
Till then give leave to me in pleasant mew,
to sport my muse and sing my loves sweet praise:
the contemplation of whose heavenly hew,
my spirit to an higher pitch will rayse.
But let her prayses yet be low and meane,
fit for the handmayd of the Faery Queene.

Уильям Шекспир (1564 – 1616)

Сонет 18

Сравненья с летним днем ​​желаешь ты?
Но летних дней милее ты и кротче.
Рвет грубый ветер майские цветы,
А срок у лета – как нельзя короче,
To жарким оком жгут нас небеса,
To скрыт туманом солнца облик юный –
Своих красот лишается краса
Природным ходом, прихотью фортуны.
Твое же лето вечно не пройдет,
Вовеки красота тебя не бросит,
Тень горделивой смерти не падет –
Над Временем сонет тебя возносит.
Пока живет и видит род людской,
Тебя животворю живой строкой.

William Shakespeare (1564-1616)

Sonnet 18

Shall I compare thee to a summer’s day?
Thou art more lovely and more temperate.
Rough winds do shake the darling buds of May,
And summer’s lease hath all too short a date.
Sometime too hot the eye of heaven shines,
And often is his gold complexion dimmed;
And every fair from fair sometime declines,
By chance, or nature’s changing course, untrimmed;
But thy eternal summer shall not fade,
Nor lose possession of that fair thou ow’st,
Nor shall death brag thou wand'rest in his shade,
When in eternal lines to Time thou grow'st.
So long as men can breathe, or eyes can see,
So long lives this, and this gives life to thee.

Уильям Соутар (1898 – 1943)

Разрушение

Вечный закон блюдут
Те города, что пали,
Никогда не найдут
Изъяна в их камне и стали.

Мала полость руки,
Но скрыты в ней вековые
Стены Сиона, пески
Трои и Ниневии.

Не нападет врасплох
Время, и лжи не скроет;
Разрушенье эпох –
В тех же руках, что строят.

Строит редут война,
Фундамент ей – мир вчерашний,
Тяжко к земле склонена
Высь Вавилонской башни.

William Soutar

Destruction

The cities which are falling down
Obey eternal law;
Though steel were adamant, and stone
Confounded by no flaw.

How small the hollow of the hand
And yet within it lies
The walls of Zion, and the sand
Of Troy and Nineveh.

Time is no traitor; and the rage
Of man is not time's child:
The ruination of an age
Grows with the hands that build.

Are not these battlements of war
Cemented on a peace:
And Babel still a leaning tower
Foredoomed by its increase?

Дорин Ни Грифа (р. 1981)
Doireann Ní Ghríofa

Музей

Я музейный хранитель потерь, я куратор утрат.
Я слежу за томами того, что зачеркнуто, стерто, распылено,
в музее, хранящем не уцелевшее, а то, чему нет возврата.

Артерии раскупорились? Тромбы пора мне собрать.
Я собираю тату, сведенные лазером с кожи, начавшей с нуля.
На этой выставке стертого я куратор утрат.

На выставке — размотанная шерсть, раньше была портянкой,
порванные документы, развязанные шнурки
ботинок — музей хранит не уцелевшее, а то, чему нет возврата.

Я храню стертые .жпеги неизвестных с глазами закатанными,
кружок кожи из-под обручального кольца с пальца твоей руки,
я помню все забытые тобой имена. Я куратор утрат.

Вот в кресале с огнивом забытая напрочь нужда,
вот срезанный клок волос из парикмархерской. Я храню
не то, что осталось, — я хранитель утрат.

Я храню шрапнель из ран убитых детей,
исповеданные грехи, выкидыши, цветы, не пробившиеся сквозь асфальт.
Я куратор утрат. Я хранитель потерь
в этом музее, хранящем не уцелевшее, а то, чему нет возврата.

Museum

I am custodian of this exhibition of erasures, curator of loss.
I watch over pages of scribbles, deletions, obliterations,
in a museum that preserves not what is left, but what is lost.

Where arteries are unblocked, I keep the missing clots.
I collect all the lasered tattoos that let skin start again.
In this exhibition of erasures, I am curator of loss.

See the unraveled wool that was once a soldier's socks,
shredded documents, untied shoestring
knots — my museum protects not what is left, but what is lost.

I keep deleted jpegs of strangers with eyes crossed,
and the circle of pale skin where you removed your wedding ring.
I recall all the names you ever forgot. I am curator of loss.

Here, the forgotten need for the flint and steel of a tinderbox,
and there, a barber's pile of scissored hair. I attend
not what is left, but what is lost.

I keep shrapnel pulled from wounds where children were shot,
confession sins, abortions, wildflowers lost in cement.
I am custodian of erasures. I am curator of loss
in this museum that protects not what is left, but what is lost.

GRAND TOUR, ИЛИ АНГЛИЧАНИН В ИТАЛИИ, 1760

Как небо ясно! Жаром пышет лето!
Десятка два я прикупил камей,
Подвески Клеопатры в виде змей,
Два Тьеполо, четыре Каналетто,

Венеру Тициана (не одета!)...
Эй, про подделки толковать не смей!
И мало ли, что скажет миссис Мэй, -
Я в Риме покупал это, не где-то!

А вот Юпитера бедро и торс,
То ль аркбутан, а то ли контрфорс,
И арки Константиновой обломок...

Так на невежд смотрю я свысока,
И наплевать, что пустит с молотка
Весь этот хлам рачительный потомок.

Джон Мильтон (1608 — 1674)

К Сириаку Скиннеру, о слепоте

Друг Сириак, мои глаза ясны,
Ни бельм на них, ни мутного пятна,
Но третий год их гладь затемнена,
Зрачкам их бесполезным не видны
Сиянья звезд, и солнца, и луны,
Не вижу я людей... Но не должна
Хула звучать на Промысел. Сполна
Его я принял, и напряжены
Во мне все силы. Спросишь — чем я жив?
Той мыслью, что я отдал взор своей
Мечте, ослеп, свободу защитив, —
По всей Европе толк идет о ней.
И мысль ведет сквозь мир, чей облик лжив,
Лишь Бога ниже средь поводырей.

John Milton

To Mr. Cyriack Skinner Upon His Blindness

Cyriack, this three years’ day these eyes, though clear
To outward view of blemish or of spot,
Bereft of light, their seeing have forgot;
Nor to their idle orbs doth sight appear
Of sun or moon or star throughout the year,
Or man or woman. Yet I argue not
Against Heav'n's hand or will, not bate a jot
Of heart or hope, but still bear up and steer
Right onward. What supports me, dost thou ask?
The conscience, friend, to have lost them overplied
In liberty's defence, my noble task,
Of which all Europe talks from side to side.
This thought might lead me through the world's vain mask
Content, though blind, had I no better guide.


Бернард О'Донохью/Bernard O'Donohue (р. 1945)

Nel mezzo del camin*

Пальто не купишь; может быть, костюм
И парочка расчесок, вот и все.
Одно, ну два стихотворенья в год -
Для монумента как-то маловато,
И потому кранты твоим мечтам:
На полпути все раз - и прояснилось.
Считал дорогу эту объездной -
А это магистраль была, и то
Ее уже накладно содержать.
Колдобин слишком много, да и поздно
Начать сначала. «Не был я готов.
Светило солнце в глаз. Мы что, считали?»

Пора считать карандаши и бритвы.

*На середине <жизненной> дороги (ит.) (первая строка «Божественной комедии»)

Бернард О'Донохью/Bernard O'Donoghue (р. 1945)

The Day I Outlived My Father

Yet no one sent me flowers, or even
asked me out for a drink. If anything
it makes it worse, your early death, that
having now at last outlived you,
I too have broken ranks, lacking maybe
the imagination to follow you
in investigating that other, older world.

So I am in new territory from here on:
must blaze my own trail, read alone
the hooftracks in the summer-powdered dust
and set a good face to the future:
at liberty at last like mad Arnaut
to cultivate the wind, to hunt the bull
on hare-back, to swim against the tide.

День, когда я стал старше отца

Цветов мне не прислали, и никто
не пригласил на пьянку. Может быть,
из-за того, что ты так рано умер
и наконец я пережил тебя,
как ты, я тоже выбился из строя
и недостанет мне воображенья
как ты, взглянуть на мир иной и древний.

Теперь передо мною новый свет:
я сам пробью тропу, я сам прочту
следы копыт в горячем летнем прахе,
и с оптимизмом в будущее гляну,
свободен, как безумный трубадур
Арна́ут: ветер жать, быка травить
верхом на зайце, плыть против теченья.

Арна́ут Даниэль - провансальский трубадур XII в.; цитируются его самые известные строки.

https://www.labirint.ru/books/952228/ Вышла книга английских, шотландских и ирландских народных баллад, составленная при участии Нила Геймана и превращенных в комиксы Чарльзом Вессом. Вашему покорному слуге принадлежит часть новых переводов, в т.ч. "Томаса-Стихотворца" (все-таки не Рифмача), "Двух воронов" (Пушкин хорош, но все-таки это не совсем перевод), "Барбары Эллен", "Элисон Гросс" и др. Бесконечно признателен Елене Фельдман за возможность руку приложить.

к сожалению, сам не смогу участвовать, но всех интересующихся призываю