https://www.labirint.ru/books/952228/ Вышла книга английских, шотландских и ирландских народных баллад, составленная при участии Нила Геймана и превращенных в комиксы Чарльзом Вессом. Вашему покорному слуге принадлежит часть новых переводов, в т.ч. "Томаса-Стихотворца" (все-таки не Рифмача), "Двух воронов" (Пушкин хорош, но все-таки это не совсем перевод), "Барбары Эллен", "Элисон Гросс" и др. Бесконечно признателен Елене Фельдман за возможность руку приложить.

к сожалению, сам не смогу участвовать, но всех интересующихся призываю

Роберт Грин (ок. 1558 – 1592)
Robert Greene

***
Обманщик-мир! Ты мишурой блестящей
Манил меня – теперь в опале я,
Вновь радости не знать мне преходящей,
Теперь меня покинули друзья.
Тот счастлив, кто не ведал бытия,
Твоих коварств не знал, живя на свете,
И не пропал, тобою пойман в сети.

Я пел любовь, в Амуровой был власти,
Теперь я понял – прав был тот поэт,
Сказавший, что застолье множит страсти
И беднякам в любви надежды нет.
Подумать – коли скуден твой обед,
Какой же страсти, неги, воздыханья
Дождутся от подобного созданья?

Нужда совсем рассудок истребила;
Мой ум, лишенный прежнего огня,
Все рвется описать, как прежде было,
В стихах невзгоды яростно кляня;
Но дар небес отобран у меня –
Они его ссужали мне с охотой,
И злоупотребил я их щедротой.

О, если б жизнь продлить на год единый!
О, если б бы разум прежний мне вернуть!
Свой грех оплакав горестной кручиной,
Я в жизни отыскал бы новый путь…
Но нет, от смерти не сбежать отнюдь.
Я попусту растратил годы эти,
Погибну я, попавши к миру в сети.

***
Deceiving world, that with alluring toys,
Hast made my life the subject of thy scorn:
And scornest now to lend thy fading joys,
To lengthen my life, whom friends have left forlorn.
How well are they that die ere they be born,
And never see thy sleights, which few men shun,
Till unawares they helpless are undone.

Oft have I sung of Love, and of his fire,
But now I find that Poet was advised
Which made full feasts increasers of desire,
And proves weak love was with the poor despised.
For when the life with food is not sufficed,
What thought of love, what motion of delight,
What pleasance can proceed from such a wight?

Witness my want, the murderer of my wit;
My ravished sense, of wonted fury reft,
Wants such conceit, as should in Poems sit,
Set down the sorrow wherein I am left:
But therefore have high heavens their gifts bereft:
Because so long they lent them me to use,
And I so long their bounty did abuse.

O that a year were granted me to live,
And for that year my former wits restored:
What rules of life, what counsel would I give?
How should my sin with sorrow be deplored?
But I must die of every man abhorred.
Time loosely spent will not again be won,
My time is loosely spent, and I undone.

Онора Ложье де Поршер (1572 – 1653)
Honorat Laugier de Porchères

Смерть Полемандра в сравнении с ракетой

Горящая огнем стрела пороховая,
Которой жизнь – полет и чье дерзанье – свет,
Ты грохотаньем гроз, ты вспышкою комет
Являешься, гремя, являешься, сверкая,

О ярый змий огня, шипенье издавая,
Ты тщился досягнуть сияющих планет,
Дерзал подняться ввысь – но достиженья нет,
Ты всем грозишь войной, бессильно погибая.

Награду у тебя отъемлет твой удел,
А честь ты разменял на много подлых дел,
И равен твой почет твоей же укоризне.

Отвага и позор сплелись в твоей мечте:
Ты смел – и низким ты не смог уйти из жизни,
Ты зол – и потому не жил на высоте.

Смерть Полемандра… – как считается, под условным именем «Полемандр» (др.-греч. «муж войны») в сонете упоминается полководец Шарль де Гонто, герцог де Бирон (1562 – 1602). Отличившись в религиозных войнах и в кампаниях против Савойи и Испании, он был уличен в сговоре с испанцами, целью которого было свержение Бурбонов, отторжение от Франции Бургундии и воцарение в ней самого Бирона. После раскрытия заговора герцог был заключен в Бастилию, а после обезглавлен.

Sur la mort de Polemandre comparée avec une fusée

Trait de poudre enflamé qu'un peu de feu desserre
A qui le luire est vivre et le vivre est monter,
Que l'on voit resplendir, que l'on voit éclater,
Ores comme un comette, ores comme un tonnerre ;

Brave dragon de feu qui, sifflant loin de terre.
Te voudrais comme un astre au ciel faire adopter ;
A l'entreprendre hardi, faible à l'exécuter;
En aspirant heureux, mourant te fais la guerre ;

Le sort qui de l'effect te dérobe le prix
Te laisse au moins l'honneur de l'avoir entrepris,
Et c'est en quoi ta gloire égale ton dommage :

Car, ayant de disgrâce autant que de valeur,
Tu ne peux mourir bas avecques ton courage
Ni ne peux vivre en haut avecques ton malheur.

Жан Друэн (1478 – ок. 1508)
Jean Drouyn

Баллада о дурной болезни

Любовники, приверженцы разврата,
Одумайтесь, помыслив непредвзято, –
Небезызвестной бойтесь вы дыры.
Дворяне, горожане, адвокаты,
Что промотали франки и дукаты,
Устраивая пьянки и пиры, –
Остерегитесь, будьте же добры,
А если кто забыл, напоминаю:
От посещенья грешной конуры
На свете завелась болезнь дурная.

Тут спешка тяжким бедствием чревата;
Девицу осмотрите, и тогда-то
Решайте, наступил ли час игры,
А коли так, предмет продолговатый
Пускайте в дело, не боясь расплаты,
В своих движеньях будьте же быстры.
Бегите тех, кто язвами пестры,
Вредна бабенка слишком озорная:
От тех, кто лез, не оглядев норы,
На свете завелась болезнь дурная.

И пусть девица – из семьи богатой,
Без свечки там соваться страшновато.
Сорвав с нее три слоя мишуры,
Ощупайте – вдруг язвою объята? –
И лишь потом берите меч подъятый.

В делах любовных будьте же храбры,
Как говорят пройдохи-школяры,
«Урок учите, школ не посещая».
В Ломбардии (чьи жители хитры)
На свете завелась болезнь дурная.

Принц, Иова речения мудры,
Терзали старца шанкры и бугры,
C ним Бога молим о стяжаньи рая.
Чтоб блудников свалить в тартарары,
На свете завелась болезнь дурная.

Ballade sur la grosse vérole

Plaisants mignons, gorriers, esperculats
Pensez à vous, amendez votre cas,
Craignez les trous, car ils sont dangereux,
Gentilshommes, bourgeois et avocats,
Qui dépensez écus, saluts, ducats,
Faisant banquets, ébattements et jeux,
Ayez regard que c'est d'être amoureux,
Et le mettez en votre protocole ;
Car, pour hanter souvent en obscurs lieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Menez amours sagement, par compas,
Quand ce viendra à prendre le repas,
Vue ayez nette devant vos yeux.
Fuyez souci et ramenez soulas
Et de gaudir jamais ne soyez las,
En acquérant haut renom vertueux.
Gardez-vous bien de hanter gens rogneux,
Ni gens dépits qui sont de haute colle :
Car, pour bouter sa lance en aucun creux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Hantez mignonnes qui portent grands états
Mais gardez-vous de monter sur le tas
Sans chandelle : ne soyez point honteux,
Fouillez, jetez, regardez haut et bas,
Et en après prenez tous vos ébats.
Faites ainsi que gens aventureux,
Comme disent un grand tes de baveux,
Soyez lettrés sans aller à l'école ;
Car par Lombards subtils et cauteleux
S'est engendrée cette grosse vérole.

Prince, sachez que Job fut vertueux,
Mais si fut-il rogneux et grateleux,
Nous lui prions qu'il nous garde et console.
Pour corriger mondains luxurieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.

Эсташ Дешан (ок. 1340 – 1404/05)
Eustache Deschamps

Баллада о великой перемене погоды, измельчании всякой твари и грядущем конце света

Жизнь, нравы, годы, времена,
Лесные звери и скоты,
Стихии, земли, племена,
Здоровых лиц и тел черты,
Святые, что душой чисты,
Плод, древо, рыбный водоем,
Колосья, погреба с вином
И днесь родившиеся дети –
Всё угасает с каждым днем,
Всё вырождается на свете.

Зима, и лето, и весна –
Теперь их не узнаешь ты;
Погода днесь искажена.
Грешат обманщики-плуты,
Деньга и должность – их мечты,
Гордыня с завистью кругом,
Разврат и пакость целиком
Поработили земли эти.
Мы светопреставленья ждем –
Всё вырождается на свете.

Христова вера презрена
У нравственной нечистоты,
Господь карает нас сполна –
Живут средь смут и клеветы
И двор, и церковь. Как кнуты,
Потоп, мороз, чума наш дом
Терзают в бешенстве своем,
Пусты амбары, риги, клети…
Свои мы души не блюдем,
Всё вырождается на свете.

Принц, если в толк мы не возьмем,
Что мы давно живем грехом,
Забыв о Божием завете,
И к Богу путь не повернем,
Свою погибель мы найдем –
Всё вырождается на свете.

Balade de la grant mutacion des temps et abreviacion de toute nature et approuchement de fin de monde

Les temps, les ans, les meurs, les gens,
Les bestes et tous animaulx,
Les terres, les quatre elemens,
Les complections corporaulx,
Toutes les vertus cardinaulx,
Les arbres, les fruis, les poissons,
Les prez, les blez, vins et moissons,
Et le genrre en toute nature
Diminuent et les saisons :
Еoute chose se desnature.

Autonpne, yver, esté, printemps
Et tous les climats principaulx,
Du monde varie li temps ;
Trop sont les pechiéz generaulx
D'argent querir, estaz, joyaulx.
Envie, orgueil, detractions
Regnent et dissolucions,
Toute couvoitise et ordure.
La fin de ce monde approuchons :
Toute chose se desnature.

La foy, la loy sont vaxillens
Par noz pechiéz et pour noz maulx.
Met Dieux sur nous guerre et contemps,
En l'eglise, entre les royaulx,
Et envie, pour noz deffaulx ,

Froidures, inundacions,
Pestillences, divisions,
Mortalitéz, famine dure.
Mais pour ce ne nous amendons :
Toute chose se desnature.

Princes, se bien considerons
Noz pechiéz, les pugnicions
Que Dieux envoie a creature,
Devers lui nous amenderons,
Ou autrement tuit perirons :
Toute chose se desnature.

Себастьен-Рок Никола де Шамфор (1741 – 1794)
Sébastien-Roch Nicolas de Chamfort

Век счастья

Век счастья! С Помпадур царил тогда Луи,
Иной в тот чудный век не знали мы заботы,
Чем танцы, музыка, романы, песни, ноты,
Свершения искусств и таинства любви!
Один у нас был труд: найти себе забаву;
Творили всякий час мы шалости свои,
И мучились лишь тем, какой досуг – по нраву.
Проснемся в полдень мы едва,
А уж кружится голова:
Какой любимец муз, наперсник Мельпомены
Иль Талии слуга, украсит наши сцены?
Какую живопись нам выставит Салон?
Какую статую ваяет Бушардон?
Что за питомица Венеры
Собою озарит внезапно небосклон
И средь светил любви достигнет высшей сферы?
Мы мчались к Дюмениль, мы хлопали Клерон,
Уроки мудрости мы брали у Вольтера,
Природы чудеса нам описал Бюффон.
Дерзание Дидро нашло умам занятье –
Энциклопедии большое предприятье;
Открыл нам Монтескьё в законах скрытый дух,
Ученые мужи измерили планеты,
Назвали срок, когда являются кометы,
И суеверный страх пред звездами потух.
Бывали славою воители согреты;
Героев Лауфельда мы звали на банкеты,
И к подвигам бойцов никто там не был глух.
Державный наш корабль вез пассажиров дружных,
И весело они вкушали свой покой,
Не мучая себя, не зная бед ненужных,
Совета не держа ни с ветром, ни с волной,
На флот не посягая силой,
Матросам поручив привычный труд ручной,
А кормчему – отдав кормило.

Луи – король Людовик XV (правил в 1715 – 1774).
Эдме Бушардон (1698 – 1762) – придворный скульптор Людовика XV, предшественник эстетики классицизма в скульптуре.
Мадемуазель Дюмениль (1713 – 1803) и мадемуазель Клерон (1723 – 1803) – популярнейшие в XVIII веке театральные актрисы.
Жорж-Луи Леклерк де Бюффон (1707 – 1788) – великий французский естествоиспытатель, автор «Естественной истории животных», популяризировавшей новейшие идеи естествознания.
Героев Лауфельда… – в сражении при Лауфельде (2 июля 1747 г.) французская армия разбила войска англо-голландско-австрийской коалиции.

L’heureux temps

Temps heureux où régnaient Louis et Pompadour!
Temps heureux où chacun ne s’occupait en France
Que de vers, de romans, de musique, de danse,
Des prestiges des arts, des douceurs, de l’amour!
Le seul soin qu on connût était celui de plaire;
On dormait deux la nuit, on riait tout le jour;
Varier ses plaisirs était l’unique affaire.
A midi dès qu’on s’éveillait
Pour nouvelle on se demandait
Quel enfant de Thalie ou bien de Melpomene
D’un chef d’œuvre nouveau devait orner la scène;
Quel tableau paraîtrait cette année au Salon;
Quel marbre s’animait sous l’art de Bouchardon;
Ou quelle fille de Cythère
Astre encore inconnu levé sur l’horizon,
Commençait du plaisir l attrayante carrière.
On courait applaudir Dumesnil ou Clairon,
Profiter des leçons que nous donnait Voltaire,
Voir peindre la nature à grands trails par Buffon.
Du profond Diderot l’éloquence hardie
Traçait le vaste plan de l’Encyclopédie;
Montesquieu nous donnait l’esprit de chaque loi;
Nos savans, mesurant la terre et les planètes,
Eclairant ,calculant le retour des comètes,
Des peuples ignorans calmaient le vain effroi.
La renommée alors annonçait nos conquêtes;
Les dames couronnaient au milieu de nos fêtes,
Les vainqueurs de Lawfeld et ceux de Fontenoy.
Sur le vaisseau public les passagers tranquilles
Coulaient leurs jours gaiment dans un heureux repos,
Et sans se tourmenter de soucis inutiles,
Sans interroger l’air et les vents et les flots,
Sans vouloir diriger la flotte,
Ils laissaient la manœuvre aux mains des matelots,
Et le gouvernail au pilote.

Мой скромнейший вклад в дело споспешествования отечественному просвещению


https://news.1rj.ru/str/motleytongue/1843

Мэрион Ангус / Marion Angus (1865 – 1946)

О несчастная королева! (Плач по Марии Стюарт)

Была в песнях, в танцах искусна
И в науке влюбленных
При дворе отравленных роз
И платков надушенных,
Отдала бледному принцу
Ручку прекрасную
За корону трехчастную –

Ей нравились собачки
И попугаи,
И куропатки сизые,
И золотые рыбки де Гиза,
И голубóк с опереньем лиловым
(Подарен мсье д’Эльбёфом).

Суровый Джон Нокс ей не друг;
У нее так ласкова речь –
Уж точно, орудие сатаны,
Чтоб душу в сети завлечь:
«Неужто изящный стан,
Неужто мой лик пригожий
Противствуют воле Божьей,
Чья Премудрость не для каприза
Сотворила рыбок де Гиза?»

Верхом на коне в Лидсдейле
Пела: «Позволь в твои воды войти,
А если нужна тебе жертва —
Сгуби на обратном пути!»,
А птица в холмах рыдала,
Словно призрак загробный,
Несомый бурею злобной.

О смерти ее подумайте,
Об убийстве жестоком,
О сети, ею сплетенной
Нарочно иль ненароком,
О ножках, лишенных движенья,
О глазах ослепленных –
Много королев умудренных,

А ей нравились вещицы
И попугаи,
И куропатки сизые,
И золотые рыбки де Гиза,
И голубóк с опереньем лиловым
(Подарен мсье д’Эльбёфом).

Мсье д’Эльбёф – видимо, Клод д’Эльбёф (1496 – 1550), дядя Марии Стюарт, родоначальник герцогского рода де Гизов.
За корону трехчастную… – Мария Стюарт имела право претендовать на престолы Франции, Англии и Шотландии.
Джон Нокс (ок. 1510 – 1572) – проповедник и церковный реформатор, внедрил в Шотландии кальвинизм, был непримиримым противником королевы.
Лидсдейл – область на юге Шотландии, владение третьего мужа королевы Джеймса Хепберна (ок. 1535 – 1578).
«Позволь в твои воды войти…» – слова шотландской баллады «Материнское проклятье, или Воды Клайда» (пер. Ю. Даниэля).

Alas! Poor Queen (Lament for Mary, Queen of Scots)

She was skilled in music and the dance
And the old arts of love
At the court of the poisoned rose
And the perfumed glove,
And gave her beautiful hand
To the pale Dauphin
A triple crown to win-

And she loved little dogs
And parrots
And red-legged partridges
And the golden fishes of the Duc de Guise
And a pigeon with a blue ruff
She had from Monsieur d'Elboeuf.

Master John Knox was no friend to her;
She spoke him soft and kind,
Her honeyed words were Satan's lure
The unwary soul to bind
"Good sir, doth a lissome shape
And a comely face
Offend your God His Grace
Whose Wisdom maketh these
Golden fishes of the Duc de Guise?"

She rode through Liddesdale with a song;
"Ye streams sae wondrous strang,
Oh, mak' me a wrack as I come back
But spare me as I gang."
While a hill-bird cried and cried
Like a spirit lost
By the grey storm-wind tost.

Consider the way she had to go,
Think of the hungry snare,
The net she herself had woven,
Aware or unaware,
Of the dancing feet grown still,
The blinded eyes -
Queens should be cold and wise,

And she loved little things,
Parrots
And red-legged partridges
And the golden fishes of the Duc de Guise
And the pigeon with the blue ruff
She had from Monsieur d'Elboeuf.

Уильям Драммонд из Хоторндена (1585 – 1649)

William Drummond of Hawthornden

***
Зовется «Миром» этот книжный том;
Читай мы бережней его страницы,
Мы просветились бы, узнав о Том,
Кто к составленью приложил десницу.

Узнали б о Суде над гордецом,
О Силе, пред которой всяк склонится,
Узнали бы о Промысле святом,
Что в каждой фразе и строке таится.

Но разум наш нелеп, как у детей;
На бархат ли глядим, златые нити ль,
Поверхностно скользя по книге сей,
Что написал верховный Сочинитель.

И что же прикует наш ум и взор?
Лишь на полях затейливый узор.

***
OF this fair volume which we World do name,
If we the sheets and leaves could turn with care,
Of Him who it corrects, and did it frame,
We clear might read the art and wisdom rare:

Find out His power which wildest powers doth tame,
His providence extending everywhere,
His justice which proud rebels doth not spare
In every page, no period of the same.

But silly we, like foolish children, rest
Well pleased with colour'd vellum, leaves of gold,
Fair dangling ribbands, leaving what is best,
On the great Writer's sense ne'er taking hold;

Or if by chance we stay our minds on aught,
It is some picture on the margin wrought.

Александр Поуп / Alexander Pope (1688 – 1744)

Квинбусу Флестрину, человеку-горе. Лилипутская ода.

Я гляжу
И дрожу:
Не объять
Эту стать!
Воспою
Мощь твою,
Славен ты,
Славны мы!
Я у Муз
Вдохновлюсь;
С древних лет
Он воспет:
Был Атлант,
Нес гигант
Небосвод;
Кто не верит, пусть придет!

Через бор,
Возле гор
Ходит он
Без препон.
Громкий ход
Твердь трясет,
В страхе рать
И – бежать;
Чтобы вдруг
Всех вокруг
Он не сбил,
Что есть сил
Прочь теки,
Иль полки
Рати той
Все погибнут под пятой!

Этот стан
Невозбран:
Не у дел
Тучи стрел.
Этот нос
Вихрь принёс;
Говорит —
Гром гремит!
Как поест —
Глад окрест!
Пил пивун —
Всплыл Нептун!
Налегке
На руке
В небеси
Вознеси;
Пусть пиит
В поднебесье воспарит.

To Quinbus Flestrin, the Man-Mountain. A Lilliputian Ode

In amaze
Lost I gaze!
Can our eyes
Reach thy size!
May my lays
Swell with praise,
Worthy thee!
Worthy me!
Muse, inspire
All thy fire!
Bards of old
Of him told.
When they said
Atlas' head
Propp'd the skies:
See! and believe your eyes!

See him stride
Valleys wide,
Over woods,
Over floods!
When he treads,
Mountains' heads
Groan and shake:
Armies quake:
Lest his spurn
Overturn
Man and steed,
Troops, take heed!
Left and right,
Speed your flight!
Lest an host
Beneath his foot be lost!

Turn'd aside
From his hide
Safe from wound,
Darts rebound.
From his nose
Clouds he blows:
When he speaks,
Thunder breaks!
When he eats,
Famine threats!
When he drinks,
Neptune shrinks!
Nigh thy ear
In mid air,
On thy hand
Let me stand;
So shall I,
Lofty poet! touch the sky.

БОТИК «ФОРТУНА», 1803

При кесарях водою иногда,
Не кровью заливали колизеи,
И зрели на трибунах ротозеи,
Как плещутся потешные суда.

И возродились прежние затеи,
Хоть пролетели версты и года, —
В потешной битве плещется вода
Для кесаря на озере Плещея...

Товарищей моих пропал и след —
Ищи его теперь в дыму побед,
В турецком трепете и в шведском страхе.

А я, хоть пред фрегатами нелеп,
Вмурованным стою в почетный склеп,
Обломок императорских навмахий.

Дж.Р.Р. Толкин / J.R.R. Tolkien (1892 – 1973)

Песнь о Дурине

Мир зелен был, гора юна,
Без пятен виделась луна,
Поток и холм ненаречен,
Когда был Дурин пробужден.
Он имена холмам нарек,
Он пил из первозданных рек,
В Зеркальную он глянул Гладь,
Чтоб там корону увидать –
Как серебро, была светла
Дуга светил вокруг чела.

Был светел мир, гора сильна
Тогда, в Былые Времена,
И Нарготронд, и Гондолин
Еще не бросил властелин,
Теперь все за морем они...
Мир светел в Дуриновы Дни.

Воздвиг он королевский трон
В палатах множества колонн
Из камня, где злаченый свод
И руны власти у ворот,
Сиянья солнца и луны,
В хрустальных лампах зажжены,
Не зная ночи, мглы и бед,
Несли в чертоги ясный свет.

Бил тяжким молотом кузнец,
Узоры вырезал резец,
Ковались острые клинки,
Давали злато рудники,
Велели жемчуг и опал,
Кольчужной чешуи металл,
Доспех и щит, топор и меч,
И копья в кладовых беречь.

Не ведали забот и мук,
Под сводом лился песни звук,
Играли арфы, пел народ,
Гудели трубы у ворот.

Мир одряхлел, гора седа,
Плавильня холоднее льда,
Умолкли арфа и резец,
Во мраке Дуринов дворец,
Во тьме гроб Дурина, угрюм,
Где Мория, где Казад-дум.
Но блещет звездный свет опять
Там, где мутна Зеркальна Гладь,
На дне корона звезд, ясна,
Ждет, что он вспрянет ото сна...

Durin’s Song

The world was young, the mountains green,
No stain yet on the Moon was seen,
No words were laid on stream or stone,
When Durin woke and walked alone.
He named the nameless hills and dells;
He drank from yet untasted wells;
He stooped and looked in Mirrormere,
And saw a crown of stars appear,
As gems upon a silver thread,
Above the shadow of his head.

The world was fair, the mountains tall,
In Elder Days before the fall
Of mighty kings in Nargothrond
And Gondolin, who now beyond
The Western Seas have passed away:
The world was fair in Durin’s Day.
A king he was on carven throne
In many-pillared halls of stone
With golden roof and silver floor,
And runes of power upon the door.
The light of sun and star and moon
In shining lamps of crystal hewn
Undimmed by cloud or shade of night
There shone for ever fair and bright.
There hammer on the anvil smote,
There chisel clove, and graver wrote;
There forged was blade, and bound was hilt;
The delver mined, the mason built.
There beryl, pearl, and opal pale,
And metal wrought like fishes’ mail,
Buckler and corslet, axe and sword,
And shining spears were laid in hoard.

Unwearied then were Durin’s folk;
Beneath the mountains music woke:
The harpers harped, the minstrels sang,
And at the gates the trumpets rang.

The world is grey, the mountains old,
The forge’s fire is ashen-cold;
No harp is wrung, no hammer falls:
The darkness dwells in Durin’s halls;
The shadow lies upon his tomb
In Moria, in Khazad-dum.
But still the sunken stars appear
In dark and windless Mirrormere;
There lies his crown in water deep,
Till Durin wakes again from sleep.

https://www.youtube.com/watch?v=R_EoM0opLGs

Симеон-Гийом де ла Рок (1551 – 1611)

***
Я жуткой птицей стал во мраке глухоманном;
Оставлен солнца свет, оставлена родня –
Жестокостью Амур преобразил меня,
Чтоб предвещать беду испуганным селянам.

Взываю к скалам я стенаньем непрестанным,
И средь пустынных скал до наступленья дня
Лишь Эхо вторит мне, мой скорбный стон храня,
И умолкаем мы с рассветом нежеланным.

Я солнца яркий свет утратил, и с тех пор
Завеса черноты всегда мне застит взор,
Надежд меня лишив, похитив жизни силы.

Близ солнечных лучей имел я вид орла,
Но прихотью судьбы меня преобразило:
Я раньше светом был, теперь я мрак и мгла.

Siméon-Guillaume de la Roque (1551 – 1611)

***
Je suis le triste oiseau de la nuit solitaire,
Qui fuit sa même espèce et la clarté du jour,
De nouveau transformé par la rigueur d'Amour,
Pour annoncer l'augure au malheureux vulgaire.

J'apprends à ces rochers mon tourment ordinaire,
Ces rochers plus secrets où je fais mon séjour.
Quand j'achève ma plainte, Écho parle à son tour,
Tant que le jour survient qui soudain me fait taire.

Depuis que j'eus perdu mon soleil radieux,
Un voile obscur et noir me vint bander les yeux,
Me dérobant l'espoir qui maintenait ma vie.

J'étais jadis un aigle auprès de sa clarté,
Telle forme à l'instant du sort me fut ravie,
Je vivais de lumière, ore d'obscurité.

Уильям Купер (1731 – 1800)
William Cowper

Одиночество Александра Селкирка

Александр Селкирк (1676 – 1721) – шотландский матрос, четыре года проживший на необитаемом острове и послуживший прототипом Робинзона Крузо.

Я владыка всего окоема,
Безраздельный правитель и царь,
Здесь на суше, давно мне знакомой,
Мне покорствует всякая тварь.
Одиночество! Где же щедроты,
Что составили славу твою?
Лучше жить, где беда и забота,
Чем царить в этом жутком краю.

Недоступен мне род человечий –
В одиночку свой путь прохожу,
Я чужой не услышу здесь речи,
Я от собственной речи дрожу.
Всякий зверь полевой, бессловесный,
На меня безразлично глядит –
Люди здесь им совсем неизвестны,
И меня их покорность дивит.

Дар небес, коим должно гордиться,
Где вы, Общество, Дружба, Любовь?
Мне бы крылья иметь, как у птицы,
Я тогда испытал бы вас вновь!
Я тогда утолил бы печали,
Верой в Бога себя воскресил,
Мне бы старцы пути указали,
Мне бы юноши придали сил.

О ветра, чье сурово терзанье!
На пустой донесите мне брег
Дружбы полное нежной посланье
Из страны, мне запретной навек!
О друзья, вы меня позабыли?
Или, может, остался там вдруг
Тот, чьи думы меня посетили, –
Уцелевший единственный друг?

Как же мысли бывают ретивы!
Их полет обогнать бы сумел
Ураганного ветра порывы
И стремление солнечных стрел.
Я представил – у дома родного
Я стою, это кажется мне…
Но мечта отлетела – и снова
Жить с отчаяньем наедине.

Возвращаются птицы в гнездовья,
Возвращается в норы зверьё,
Час покоя приходит, и вновь я
Возвращаюсь в жилище свое.
Всюду милость я вижу в природе –
Милость, как я утешен тобой!
Ты приносишь надежду в невзгоде,
Примиряешь с жестокой судьбой.


THE SOLITUDE OF ALEXANDER SELKIRK

I am monarch of all I survey;
My right there is none to dispute;
From the centre all round to the sea
I am lord of the fowl and the brute.
O Solitude! where are the charms
That sages have seen in thy face?
Better dwell in the midst of alarms,
Than reign in this horrible place.

I am out of humanity's reach,
I must finish my journey alone,
Never hear the sweet music of speech;
I start at the sound of my own.
The beasts that roam over the plain
My form with indifference see;
They are so unacquainted with man,
Their tameness is shocking to me.

But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.

Society, Friendship, and Love
Divinely bestow'd upon man,
O, had I the wings of a dove
How soon would I taste you again!
My sorrows I then might assuage
In the ways of religion and truth;
Might learn from the wisdom of age,
And be cheer'd by the sallies of youth.

Ye winds that have made me your sport,
Convey to this desolate shore
Some cordial endearing report
Of a land I shall visit no more:
My friends, do they now and then send
A wish or a thought after me?
O tell me I yet have a friend,
Though a friend I am never to see.

How fleet is a glance of the mind!
Compared with the speed of its flight,
The tempest itself lags behind,
And the swift-wingèd arrows of light.
When I think of my own native land,
In a moment I seem to be there;
But, alas! recollection at hand
Soon hurries me back to despair.

But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.

Сэмюэл Томсон (1766 – 1816)

К ежику

Краса позорна без защиты.
Уильям Брум.

По рощам юноша-поэт
Блуждает, оставляя след,
Слагает вирши про предмет
Любовной страсти,
Но у меня напевов нет
По этой части.

В кустах чирикать не смешно ль
Про кудри, что черны как смоль,
Про сердца раненого боль?
По мне – смешно ж!
От сих страстей меня уволь;
Предмет мой – Еж!

О зверь, чья внешность так страшна,
Чья ощетинена спина!
Из копий высится стена –
Заслон могучий,
Ползешь, как в поле борона,
О зверь колючий!

Твоя ближайшая семья,
По слухам, – хряк или свинья,
"А может – черт", добавлю я…
Здесь все неясно,
Но, уверяю, мысль моя
Тут не напрасна.

Тебя зачать лишь дьявол мог,
Уестествивши терн иль дрок,
И ведьма нянчила комок –
Дитя без рожек,
И, засмеявшись, черт изрек:
"Ты будешь Ежик!"

Ты, мол, хитер – гласит народ.
Мол, свалится на землю плод –
Игла твоя его несет
Всегда с собой,
Чтоб ты его отправил в рот
Чрез день-другой.

А в это верить нелегко:
Есть слух – сосешь ты молоко
У заблудившей далеко
Худой коровы…
Коль так – гуляешь широко,
Дояр толковый!

Еще есть слух, не обессудь:
Коль еж пересекает путь,
То про удачу, мол, забудь
На целый день…
А я замечу: это муть
И дребедень.

Встречал я ежиков немало
И в вечер, и когда светало,
Когда я брался за орало
Иль шел домой…
Что, мне удача изменяла?
Ни Боже мой!

От суеверий и примет
Душе идет тяжелый вред,
А колдовство – безумный бред
Для голодранцев;
Ни здесь такому веры нет,
Ни у шотландцев!

Что ж, до свиданья, добрый зверь!
Ползи к детенышам теперь
Иль ты не избежишь потерь,
Шипастокожий, –
Сражаться с псом моим, поверь,
Себе дороже!

Оригинал:
http://www.ulsterscotsacademy.com/texts/poetry/1700-1799/030-to-a-hedge-hog-samuel-thomson.php

Сэмюэл Джонсон (1709 – 1784)
Samuel Johnson

Двадцать один

Двадцать первый год желанный
Долго шел – но вот и он!
Нынче праздник непрестанный
Настает для вас, сэр Джон.

Цепи недоросля сняты,
Все имущество – у вас.
Вы беспечны, фатоваты,
Бережливость – не указ.

Кличьте девок посрамнее,
Тех, кто непотребством горд,
Тратьте дедовы гинеи –
Будьте как наследный лорд!

Все, кто кормятся развратом,
Понабьются в гости к вам:
Ростовщик придет к богатым,
Ловкий шулер – к дуракам.

Каково ж призванье денег,
Как не по миру гулять?
Вот вам сводник, вот мошенник –
Ваше золото сплавлять.

Коль пирует в наслажденье
Ладный юноша, смеясь, –
Что поместья? Что владенья?
Гиль, безделка, сор да грязь.

Опекун и мать в в смятенье?
Вы назло им все равно
Поступайте по хотенью –
Или в петлю, иль на дно.

One And Twenty

LONG-EXPECTED one and twenty
Ling'ring year at last has flown,
Pomp and pleasure, pride and plenty
Great Sir John, are all your own.

Loosen'd from the minor's tether,
Free to mortgage or to sell,
Wild as wind, and light as feather
Bid the slaves of thrift farewell.

Call the Bettys, Kates, and Jenneys
Ev'ry name that laughs at care,
Lavish of your Grandsire's guineas,
Show the spirit of an heir.

All that prey on vice and folly
Joy to see their quarry fly,
Here the gamester light and jolly
There the lender grave and sly.

Wealth, Sir John, was made to wander,
Let it wander as it will;
See the jocky, see the pander,
Bid them come, and take their fill.

When the bonny blade carouses,
Pockets full, and spirits high,
What are acres? What are houses?
Only dirt, or wet or dry.

If the Guardian or the Mother
Tell the woes of wilful waste,
Scorn their counsel and their pother,
You can hang or drown at last.

Хамберт Вольф / Humbert Wolfe (1885 – 1940)

***
От подкупа и взяток чист
британский честный журналист –
насочиняет сей мастак
любые гадости за так.

***
You cannot hope to bribe or twist,
thank God! the British journalist.
But, seeing what the man will do
unbribed, there's no occasion to.

КНЯЖНА ТАРАКАНОВА, 1775

В Ливорно помню корабли и шлюпки,
А в Риме ‒ роскошь италийских вилл...
Зачем себе придумал Радзивилл,
Что я Димитрий Самозванец в юбке?

Мечты разбитой жалкие скорлупки!
Сгоревший до золы любовный пыл!
Орел морской давно меня забыл...
Как тленны титулы! Как троны хрупки!

Пожаловала крепость мне она,
И там я царствую, заключена
В сырой и ледяной Гиперборее.

Подобное коварство знал ли свет?
Я помню, встарь одна Елизавет
Марию мучила в Фотерингее...

Оливье де Маньи (1529 – 1561)
Olivier de Magny

Анри де Мэму

Вот что люблю я, Мэм, среди поры весенней:
Люблю цветенье роз, гвоздики, чабреца,
Люблю я поутру занятие певца –
Подругу петь в стихах средь птичьих песнопений.

А летом, от жары спасаясь в хладной сени,
Люблю лобзанье уст, касание сосца,
И пир свой довершать люблю я до конца –
Клубникой, сливками, без плотских угощений.

Лишь осень настает, приходят холода –
Каштаны есть люблю, вино я пью всегда;
Поев, у камелька сижу с согревом в теле.

Не выйдешь из дому морозною зимой,
И этою порой досуг любимый мой –
Любить и день и ночь любимую в постели.

Анри де Мэм (1532 – 1596) – французский полководец и государственный деятель.

Ce que j’aime au printemps, je te veux dire, Mesme ;
J’aime à fleurer la rose, et l’oeillet, et le thym,
J’aime à faire des vers, et me lever matin,
Pour, au chant des oiseaux, chanter celle que j’aime.

En esté, dans un val, quand le chaud est extresme,
J’aime à baiser sa bouche et toucher son tétin,
Et, sans faire autre effet, faire un petit festin,
Non de chair, mais de fruit, de fraises et de cresme.

Quand l’automne s’approche et le froid vient vers nous,
J’aime avec la chastaigne avoir de bon vin doux,
Et, assis près du feu, faire une chère lye.

En hiver, je ne puis sortir de la maison,
Si n’est au soir, masqué; mais, en cette saison,
J’aime fort à coucher dans les bras de ma mie.