Культура диагнозов появилась как специфический антидот для специфического дистресса. Оказалось, к примеру, что диагностированное психическое расстройство превращает неприятную с точки зрения атрибуции ответственности «прокрастинацию» в респектабельный симптом СДВГ, а трудности с пониманием и учетом интересов окружающих людей могут быть предъявлены и оправданы как высокофункциональное РАС. Массовая культура, подхватив этот тренд, запустила что-то вроде программы «психоцентризм 2.0». В отличие от более ранней версии эта программа продвигает уже лозунги типа «исцели свои травмы» и «прими свои нейроотличия», которые по сути являются сциентистски оформленными и идеально вписанными в терапевтический этос обоснованиями неуспеха индивидуального неолиберального проекта собственной жизни.

Изящество этой формулы не очевидно на первый взгляд. Дело в том, что такие концепты и нарративы как «исцеление детских травм», или «бережное отношение к нейроотличиям» имеют, как новые доллары, дополнительные степени защиты.

Во-первых, они ограждены от внешней критики – неустойчивость и спорность диагностических категорий хорошо известна в профессиональном сообществе и остро критикуется, но при этом само научное сомнение воспринимается и объявляется интересантами как ретроградное и противоречащее прогрессивным идеям доказательной психиатрии. Это спокойно позволяет игнорировать аргументы противоположной стороны, не рассматривая их по существу. Во-вторых, концепция этих субъективно диагностируемых расстройств нефальсифицируема: например неуспех длительной психотерапии «детской травмы» трактуется как свидетельство особой ее тяжести, некурабельности. Альтернативная гипотеза, что, возможно, терапия была неэффективна из-за отсутствия субстрата, то есть собственно травмы в ее сугубо медицинском понимании, не принимается во внимание.

Подчеркнем, что как правило нет причин, чтобы этот процесс погружения человека в социальные практики самодиагностики и самоописания в психиатрических терминах рассматривать с точки зрения устаревших концепций «вторичной выгоды» или тем более симуляции. Индивид движется в дискурсивном поле диагностической культуры и в итоге конституирует себя как страдающего ментальным расстройством вполне искренне и самостоятельно.

Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».

[рубрика “выдуманные цитаты”]

“The trouble is, I don’t like life that much — but there isn’t much else going on either.”

“It hurts so good, doesn’t it?”

[рубрика “выдуманные цитаты”]

“They used to call it a ‘father figure’ — now it’s just ‘dad bod’.”

# экзистенциально-терапевтическая механика

- терапия < психопатология < антропология: для терапии (“как помочь?”) нужна психопатология (“что не так?”), которая опирается на антропологию (“что такое человек?”).

- в психопатологии нет ничего в отрыве от человеческой ситуации (антропологии), но есть причудливые комбинации фиксации аспектов человеческого положения. Диагностическая путаница возникает в попытках оторвать отдельные симптомы (или расстройства) от личности, личность от человеческой ситуации.

- человек находится с миром в отношении *понимания* (это спец. термин, ~sense-making). Психопатологические проблемы это проблемы *понимания* (de Haan). Терапия это один из способов *понимания*.

- главное: человек сам себе дан, само-понимается. В частности, это значит, что человек это одновременно и субъект, и объект (в том числе и для себя).

- стадии развития человека — это стадии понимания. Кто понимает, и что понимается? На каждом новом этапе то, что раньше было субъектом (мной самим), теперь становится объектом (чем-то моим). Например, сумятица чувств и ощущений постепенно объективируется, и наступает момент, когда появляется “моя грусть”, как нечто мое, но не я сам. (Объективируется/опредмечивается, то есть становится тем, что противопоставлено мне как субъекту. В терапии: становится тем, о чем я могу говорить.) Объективируются чувства, отношения, социальные роли, системы и т.д. (как и когда см. Kegan). В двойной объективации ухватываются сами способы понимания.

- с одной стороны, то, что объективировано, выламывается из субъекта; с другой, только будучи таким образом выломано, оно может быть наконец-то обретено. Лишь обретя его, можно от него освободиться. (Разговоры про интроекты, проекции, “ваши части” и тд — об этом и для этого).

- развитие включает в себя усвоение, а затем преодоление способов понимания. Терапия это тоже способ понимания (а значит должна быть преодолена?).

- терапия, часто, это подмена проблемного способа понимания своим, терапевтическим (“терапевтический успех достигнут путем удачной замены бреда сумасшедшего бредом психоаналитическим”).

- любой способ понимания что-то вскрывает, а что-то скрывает. Хороший способ понимания проливает свет на происходящее с неожиданной стороны. Со временем пролитый свет тускнеет, застывает янтарем и перестает улавливать происходящее. Люди вязнут в этом янтаре как мухи, и снова смотрят на знакомые теперь объяснения, а не на продолжающее происходить происходящее.

- это важно, поскольку псих- проблемы это и есть проблемы само-понимания. Способы объяснения в некоторой степени и порождают проблемы, которые описывают. Терапевтические объяснения — тоже. (см. начиная с Ясперса, I. Hacking - Looping effects of the human kinds, etc.) Поэтому и инфляция травмы, и расползающаяся диагностика (Haslam), и эпидемии модных расстройств = меметическое заражение процесса само-интерпретации.

- способ объяснения это липкий мыслевирус, от которого довольно сложно избавиться.

- прививка от мыслевируса — это, конечно, тоже мыслевирус (как и настоящие прививки), но который содержит в себе указание на преодоление себя же, который в двойном объективировании ухватывает себя как способ понимания. Который все время возвращает внимание на происходящее, а не на себя.

- чтобы что-то отпустить, надо сначала это ухватить как следует. Вырвать из потока жизни, чтобы потом можно было бросить это обратно. И вновь, лишь обретя, освободиться и т.д.

# про свет

- ясно: “учение — свет, неученье — тьма”. Истина — свет. Голова ясная, светлый ум. Снисходит озарение. Все четко и ясно, как божий день. Все теперь видится в новом свете. Просветление. Вокруг же, напротив — дремучая тьма невежества, мракобесие. Туманно все и расплывчато, ничего не понятно. “Мутный он какой-то, темнит”. “Дело темное, кто его знает”. Свет, знание — хорошо; тьма, неведение — плохо.

- но: неведение бывает двух видов: (1) незнание — что-то непонятно, или неизвестно вовсе; (2) заблуждение — что-то обманчиво понятно или попросту неверно. Первое — отсутствие знание, второе — присутствие ложного знания. Избавиться от заблуждения бывает еще сложнее, чем от незнания. Незнание — потенциальная открытость знанию: если я чего-то не знаю, то могу, наверное, узнать. Заблуждение же больше закрывает от меня возможность узнать, его приходится дополнительно преодолевать — я не знаю, что мое знание ложно, а может и *не хочу* этого знать. Незнание (тьма?) лучше, чем ложное знание.

- незнание может быть осознаваемым или нет, способствовать открытости или мешать ей. (1) я не знаю о своем незнании (невежда) — мешает; (2) я знаю о своем незнании (философ!) — помогает. Но и осознаваемым незнанием можно закрыться — “не знаю и знать не хочу”, или открыться — “не знаю, но хочу узнать”. Есть хорошее, открытое, незнание.

- заблуждение, ложное знание, понятно, мешает. Но с точки зрения открытости, истинное знание тоже может мешать. Знанием тоже можно закрыться, зазнаться: “да все понятно”, “это все я уже знаю”, вопрос закрыт. Знание — свет, но и льющийся свет знания стынет в янтарь. Знание это чучело знаемого, покрытое янтарным лаком. Совсем как живое, но уже мертвое.

- знанию хочется противопоставить понимание, как нечто более живое. Я могу что-то знать, но совершенно не понимать. В простом примере: (1) я *знаю о* художественном произведении, (2) я *знаю* это произведение, вызубрил, (3) я произведение *понимаю*. Или о человеке так же: знаю о человеке, знаю человека, или понимаю его. Здесь есть разница в качестве связи, степени открытости.

- это ведь вообще не о знании или незнании, а о позиции того, кто знает, о его способе участия в мире. О том, чтоб открыться беспредельной полноте нестерпимо яркого света. Может тут вообще нечего знать, все и так ясно.

Stephen Wilkes. California One, Huntington Beach (1987)

# объектив

> Кто понимает, и что понимается? На каждом новом этапе то, что раньше было субъектом (мной самим), теперь становится объектом (чем-то моим).

Тут получилось, как будто пересборка субъект-объекта только в одну сторону происходит, но на деле в обе, конечно.

- что-то, что казалось “мной” становится “моим” (“интроект”). Например: мое убеждение о себе или о том как устроен мир оказывается чужим мнением, которое я когда-то усвоил незаметно для себя.

- но и что казалось “не-мной”, тоже становится “моим” (“проекция”). Например: это не все люди злые, это я их боюсь, потому яростно “защищаясь”, нападаю первым незаметно для себя, и получаю агрессию уже в ответ

В любом случае то, что удалось узнать, как “мое”, одновременно теперь и отделено от меня, и обретается мной. Обретя это, я могу от этого освободится.

> с одной стороны, то, что объективировано, выламывается из субъекта; с другой, только будучи таким образом выломано, оно может быть наконец-то обретено.

Противоречивость этого обретения через отделение и через само слово “субъект” проглядывает. Subject это ведь и “субъект” и “предмет”. Тот, кто говорит, и то, о чем речь. Тот, кто понимает, действует, тот, кто субъектен (это ведь что-то хорошее?); но это это и субъект чего-то, being subject to, subjected to — тот, кто подчинен чему-то, подвергается чему-то.

- чем больше я выпутываюсь из того, что я претерпеваю как субъект (во втором значении), тем больше я становлюсь субъектом (в первом значении). Чем меньше я субъект, тем больше я субъект.

- становление субъектом изначально возможно только в результате объективации. Типа: младенец участвует в совместном внимании с матерью, осознает, что они вместе наблюдают один и тот же объект (“это собачка”), в том числе и себя (“чьи это такие ручки, чей это носик”), то есть, что и он тоже может быть объектом для другого, а через другого и для себя самого. Усвоив (присвоив?) чужой взгляд, он получает доступ к “внешней” перспективе “изнутри”. Теперь он выломан из происходящего, собран как субъект, и, раздвоившсь, обрел себя как объект. Но и дальше все больше субъектом я становлюсь все больше объективируясь. Чем больше я объект, тем больше я субъект.

- Чем больше я объект, тем больше я субъект [2]. Чем больше я объект, тем меньше я субъект [1]. Чем больше я субъект [2], тем меньше я субъект [1]. На этом все, спасибо, до свидания.

Уважаемые коллеги!

Подготовил запись доклада о сходстве и различии дианостических моделей на примере расстройств личности

Главные темы:
- понятие о норме и патологии
- различия между психиатрической и психодинамической моделями
- представления о расстройстве личности в МКБ и ДСМ: кластеры и дименсии
- расстройства личности в теории объектных отношений
- структурное интервью Кернберга

Ссылка на видео: https://www.youtube.com/watch?v=zxsr_kpE-do

R.I.P. Ozzy

https://www.youtube.com/watch?v=MiY2JsGXrtM