Вот еще. Это вышло 31-го, теперь ценность имеет разве что археологическую, но пусть будет.
«За последнее время я прочел в разных изданиях сразу несколько интервью с психологами, которые пытаются ответить на вопрос: можно ли вообще теперь праздновать новый год? Уместно ли? Допустимо ли?
Даже в «Комсомольской правде», а ведь это давно уже — едва ли главный вестник развитого путинизма для обездоленных и сирых, мелькнул заголовок… Что-то вроде того: «Я не хочу дарить подарки родным и близким. Стыдно ли это?» Там, правда, оказалось, не про реалии последних времен, а про жадность. Вопрошающему не хочется отдавать посторонним ценные вещи, в этом конфликт. Кстати, статью не дочитал, а ссылку потерял. Теперь не знаю, стыдно ли это. Но подарки близким на всякий случай подарю — мало ли.
Раньше всех объединял Новый год — едва ли не единственный праздник, к которому не было вопросов. Теперь вот объединяют как раз вопросы. Они понятны всем по обе стороны реальных и воображаемых баррикад. Психологи в оппозиционных изданиях успокаивают тех, для кого происходящее с нами сегодня — катастрофа, в том числе и личная. Но если вы заглянете в Z-каналы, то обнаружите, что и там восторженные поклонники вождя волнуются: как вообще можно праздновать, когда… Ну, и так далее, мысль продолжить не сложно, набор тропов у пропагандистов не то чтобы очень уж обширный.
Что ж, я ни разу не психолог, я — растерянный обыватель».
https://polit.ru/article/2022/12/31/davydov/

Тихон и Петр Пуговица (я вас предупреждал).

Пытался собрать в голове год. Вспомнить, вернее, все его чудеса. Бывают ведь чудеса. Да, даже и теперь.
Все, что вспоминается, связано с метаниями по родине. Предки-кочевники из темноты своей подмигивают.
Сольвычегодск. Добрая старушка-смотрительница в Музее ссылки, которая аккуратно поинтересовалась: доводилось ли мне слышать про такого поэта – Николая Алексеевича Некрасова? Стенд с историей Павла Ганнибала, первого «политического» здесь. Это в домике Сталина. Источник с минеральной водой, неработающий кран, с которым долго я возился на морозе, и все зря. Толстая кошка в гостинице, с которой мы коротали ночь возле печки. Веселые пожилые дамы, которые требовали, чтобы я «в своей Москве» сказал кому-нибудь или в интернете написал – в городе ни одного кафе, и это какой-то позор.
Про очевидные чудеса – соборы, иконы, - и так понятно.
Великий Устюг, внезапная встреча с «дымковскими праздниками» на втором этаже Музея этнографии. Это долгая история, впрочем.
Коноша, ночь, поезд стоит минут сорок, есть время, чтобы покурить и даже заскочить на станцию, в буфет, а там вдруг – стенды, фотографии. «А. Буров, тракторист, и я, сельскохозяйственный рабочий Бродский, мы сеяли озимые, шесть га…» До Норинской, куда русскую поэзию сослали за тунеядство, километров двадцать. А в Коноше, кстати, Бродский сидел пятнадцать суток за какую-то мелкую выходку, потому что в Норинской нет КПЗ. На стендах об этом – не без гордости.
Лето, пеший поход из Москвы в Лавру, нелепая авантюра и странное открытие – если идти пешком, мир, даже обжитой мир Подмосковья, оказывается, набит чудесами. Дорога эта через поле к церкви. Рыжий песок, лопухи по краям. Про это тяжело словами.
Новгород – дикий ливень, который загнал под ворота в Кремль, пьяные гармонисты на берегу Волхова, самодовольный кот во дворе Знаменского собора (это тот, который напротив знаменитого – заслуженно, конечно, знаменитого, - Спаса на Ильине улице).
Поездка на малую родину, где я не был лет двадцать, наш дом, развалившийся, двор, заросший кленами так, что к дому и не пробиться. Все места, из которых я вырос, и которые остались во мне. Про это словами нельзя.
Дом Баркова в Касимове, вернее, его руины. Ряд копченых колонн, внезапная античность на Оке. Безумная, развеселившая избыточность Музея самоваров. Смешная парочка подростков в самом модном ресторане города. «Тань, слышь, а чо такое фрикасе?» Бездонный овраг, через который я зачем-то карабкался к древней мечети, усыпальница ханов, похожая на трансформаторную будку. Тень шута Балакирева, последнего из здешних «царей». Два котенка на автовокзале.
Киржач, строгая старушка в краеведческом музее, которая обозвала меня коллекционером. «Вы на вещи смотрите не как человек, который историю любит, а как коллекционер». Это когда я пытался сообразить, когда и где написан потемневший Никола, гордость экспозиции. Мстера, я так думаю, конец девятнадцатого века, а то и начало двадцатого. Ничего, в общем, выдающегося.
И Бутовский полигон, последнее (да, короткое) путешествие года. Снег, холмики, кусты и ни на что не похожее чувство. Тоже, как это опишешь? Черное место, где бесконечная боль переплавилась в надежду. В обещание убитым, которое мы (возможно, все-таки, пока) так и не выполнили.
И еще немного разного – вроде мелочи в кармане. Зачем нужна – неясно, а не выбросишь.
Я бы мог, наверное, собрать эту мелочь в книгу. Вернее, хотел бы. Есть у меня такая мечта. Ну, может быть, когда-нибудь.

И к предыдущему иллюстрацией - это как раз моя родина, сосны. Сосны очень выросли, пока мы не виделись. Мы даже друг друга не сразу узнали

"Дед Мороз поколотил прохожего, который не знал стихов.
Драка с применением посоха произошла 1 января на Рождественской улице в Москве. Потерпевший отказался рассказать стихотворение Деду Морозу, после чего оказался в больнице с гематомами, сотрясением мозга и черепно-мозговой травмой. Полиция разбирается в инциденте". Любите поэзию - целее будете.

Также должен честно предупредить вас, что сегодня здесь будет опубликовано фото кота Тихона на елке.

Видит Бог, я предупреждал.

Странный случай сообщают газете "Дон" из Усмани Тамбовской губернии. Немолодой иеромонах одного монастыря и ризничная женского монастыря, также преклонного возраста, полюбили друг друга, оставили монашество и соединились браком, а теперь открыли в Усмани питейное заведение.
"Неделя", №52, 1879 год

@pylgazet

Взял зачем-то с полки старый, перестроечный еще сборник Галича. Допустим, погадать. Открылась «Поэма о Сталине».

Все шло по плану, но немножко наспех.
Спускался вечер, спал младенец в яслях,
Статисты робко заняли места,
И Матерь Божья наблюдала немо,
Как в каменное небо Вифлеема
Всходила Благовещенья звезда.
Но тут в вертеп ворвались два подпаска
И крикнули, что вышла неувязка,
Что праздник отменяется, увы,
Что римляне не понимают шуток.
И загремели на пятнадцать суток,
Поддавшие не вовремя волхвы.

Ну и так далее, но далее еще менее интересно. С Рождеством Христовым. Тут такое дело, что никаким «римлянам» его не отменить.

Люди, пишут, давятся и мерзнут в очередях в Третьяковку. Похвально.
А я вот сходил на выставку «Я и город» в Музее Москвы. Там, помимо прочего разного, - работы победителей конкурса «Я художник – я так вижу».
Рисунки детей-инвалидов, а еще – их братьев и сестер. Строгое жюри – специалисты лучших музеев страны. Итогом – выставка.
Есть выдающиеся работы. Есть просто хорошие рисунки. И показать я вам хочу просто хороший. Впрочем, автору, Богдану Савину из Новомосковска, лет двенадцать, кажется. Будут и выдающиеся работы, конечно. А это «Ловец котов».
Дети пытаются переосмыслять или даже просто копировать великих. Так вот, самый популярный у них – Шагал. На втором месте Ван Гог, на третьем Лентулов. Не знаю, какие из этого можно сделать выводы. А на выставку вы еще успеете, она до 29 января.
Помимо выставок там во втором корпусе блошиный рынок, и я, конечно, зашел, чтобы купить котам в подарок блох. Но всюду разводилово – блох-то на блошином рынке как раз и не продают.

Оттуда же. Автора, увы, забыл. Но вариация много праздничнее, чем исходник, согласитесь, хотя, казалось бы...

Проснулся с чувством, возвращающим в детство: как же так, каникулы кончились, снова, значит, на каторгу.
(На самом деле мне нравится моя работа, а еще того больше – люди, с которыми работа сводит, но, тем не менее… Ну, и опять же. Опять же. Не то, чтобы удалось на неделю забыть про окружающую тьму, но теперь-то только она и останется.)
На память о каникулах – старинная история, которая теперь для меня прояснилась.
Первые мои московские воспоминания. Мне шесть, мы с мамой приехали в Москву ненадолго, мама водит меня по разным удивительным местам.
И вот я размазываю слезы по лицу, потому что мир нанес мне очень болезненный удар. Мир украл у меня мечту.
- Хочу на понях! – пытаюсь я мечту спасти.
Но мама объясняет, что очередь, и что стоять в ней полдня, и если стоять, то мы вообще ничего не успеем. Не убеждает.
- Хочу на понях!
Но и я ее не убеждаю. Пони, кстати, не помню. Очередь помню, асфальт – на асфальт я пытался завалиться, чтобы протестовать поубедительней, но не вышло, перехватили. Вместо пони в голове – картинка из мультфильма. У пони длинная челка из нежного шелка. Стихи, между прочим, Юнны Мориц.
Потом – цирк, какой-то непонятный, без крыши, деревья вокруг. На сцене маленький черный человечек в дурацкой шляпе и маленькая черная собачка. Взрослые смеются, я не понимаю – чему. Я продолжаю думать о понях. Хочу на понях.
Много лет я пытался этот паззл сложить. Пони – думал я – в зоопарке, театр с деревьями и старенький уже совсем клоун Карандаш – видимо, в парке культуры. Как же это мы оказались и там, и там?
И вот вчера за праздничным ужином мама тоже это все вспомнила и все прояснила. ВДНХ. Пони на ВДНХ и Зеленый театр.
- Я считаю, что и лучше: Карандаша посмотрели. Может, последнее его выступление, - сказала мама.
- Он и умер у меня на руках, прямо там, ты забыла просто, - согласился я.
- Болтаешь вечно не пойми что, - ответила мама.
Но вообще знаешь что, мама. Ты вот говоришь – «лучше», а я так не считаю. Лучше бы на понях. Я хотел на понях.

Смотрю прогноз погоды на ближайшие дни и вот что думаю: пропаганда месяцами нам рассказывала, что Европа зимой замерзнет. Что ж, конец вековому спору о том, Европа ли Россия. Кто замерз, тот и Европа. По телевизору врать не станут.

Tyger Tyger burning bright, In the forests of the night

Неужели в самом деле все идеи засмердели?

Если кто вдруг соскучился или пропустил предновогоднюю вечеринку в «Бобрах», о чем справедливо жалеет, - приходите встречать Старый Новый год в моднейшее заведение «Лампопо» (Рождественский бульвар, 22).
Почитаем стихов. Емелин, Попов, Гуголев, ну и я.
Обещают также песни, это немного пугает. Лампопо, поговаривают, тоже будет. Это такой жутковатый коктейль из пива с черным хлебом, которым наслаждались мудрые предки.
Но, может, обойдется еще. В общем, заглядывайте. 13 января, с 19 00.

Бывают компьютерные мышки. А бывает компьютерный кот.

Сто лет Борису Чичибабину. Это вот прочел совсем давно, в перестроечном «Знамени», кажется. И тогда уже последняя строфа воткнулась в душу.

Дай вам Бог с корней до крон
Без беды в отрыв собраться.
Уходящему — поклон.
Остающемуся — братство.

Вспоминайте наш снежок
Посреди чужого жара.
Уходящему — рожок.
Остающемуся — кара.

Всяка доля по уму:
И хорошая, и злая.
Уходящего — пойму.
Остающегося — знаю.

Край души, больная Русь, —
Перезвонность, первозданность
(С уходящим — помирюсь,
С остающимся — останусь) —

Дай нам, вьюжен и ледов,
Безрассуден и непомнящ,
Уходящему — любовь,
Остающемуся — помощь.

Тот, кто слаб, и тот, кто крут,
Выбирает каждый между:
Уходящий — меч и труд,
Остающийся — надежду.

Но в конце пути сияй
По заветам Саваофа,
уходящему — Синай,
Остающимся — Голгофа.

Я устал судить сплеча,
Мерить временным безмерность.
Уходящему — печаль.
Остающемуся — верность.

В пятницу в «Лампопо» окончательные проводы Старого (будь он неладен) года. Стихи, закуски, музыка, коктейли.

Читают: Амелин, Гуголев, Давыдов, Емелин, Попов.

Поют: «Миром правят собаки», дуэт «Оля и Аня», Федя Фокин.

«— Ну вот и прекрасно: есть, господа, у нас пиво и мед, и я вам состряпаю из этого такое лампопо, что — Термосесов поцеловал свои пальцы и договорил: — язык свой, и тот, допивая, проглотите», — писал Лесков. А Архангельский вспоминал, что на столе Чехова всегда стоял «лампопо». «Лампопо по-горбуновски» обожал Гиляровский. После революции это понятие практически не встречалось. А зря.
Лимпопо — это река в ЮАР, а лампопо — феномен Российской Империи. Популярный напиток, между прочим. «Коктейль». Название — игра слогов («лампопо» — анаграмма к «пополам»). Фиксированного рецепта нет, принципиальный состав такой: хлебный продукт (хлеб, гренки, сухари), кислый компонент (лимон, рассол, щи), подсластитель (сахар, мед) и алкогольная основа (пиво, вино, шампанское, ром, коньяк). Ну?!

Сиволапое дворянство

Это письмо Ленину было написано в 1919 году неизвестным костромским крестьянином. Аккуратным почерком и весьма характерным слогом в нем изложена жгучая обида крестьянства на советскую власть.

Полит.ру и телеграм-канал Государственного Архива РФ «Документальное прошлое» продолжают совместный проект «Документ недели». Сегодня – о том, как костромской крестьянин жалуется Ленину на власть жуликов и воров ▶️ bit.ly/3X1kF8k.

#документ_недели