"Так что, господа филологи-слависты, протрите ваш единственный глаз. Хватит смотреть на живых писателей сквозь пласт розоватого мармелада, сваренного Дерридой и Делезом на хилом костре псевдореволюции 68-го года. Хватит навешивать на нас гнилых собак, порожденных вашим высокомерием, самоуверенностью и леностью ума. Хватит прятаться за цитаты. Хватит впаривать высоколобую туфту. Хватит лепить горбатых шоколадных зайчиков шизоанализа и деконструкции.

Литература — живое дело, свободная и сильная река. Она течет. И течет по-разному. Следите за её течением. Но не с тихого приуниверситетского бережка с подстриженным газончиком и политкорректными студентами-нудистами и не из университетской библиотеки, пропахшей бумажной пылью. Войдите в эту реку, почувствуйте её своим телом, станьте частью её. Прополощите в ней ваши мозги, уставшие от симулякров и трансгрессий. И тогда, возможно, сцена казни Тараса вызовет у вас искренние слезы, солоноватый привкус которых вернет вам чувство реального".

#Сорокин

Георгий Иванов, говоря о ценности текстов Бориса Поплавского в своей рецензии на его "Флаги" так выражает суть поэтического расположения: "Но в чем же это очарование и, главное, в чем его ценность для нас? Есть ли это "гроза в начале мая", все та же, что когда-то у Северянина или Бальмонта, так же, как гроза, мгновенно радующая и так же бесследно растворяющаяся в мире, часть внешней прелести которого она составляет, не меняя и не "устраивая" в нем ничего, даже не покушаясь на это? Или же это очарование поэзии, в ее ином, вечном смысле? Вопрос легко поставить—ответить на него почти невозможно иначе, как спрашивая лишь у своей "поэтической совести" и полагаясь только на нее. По совести отвечаю. Да—в грязном, хаотическом, загроможденном, отравленном всяческими декадентствами, бесконечно путаном, аморфном состоянии стихов Поплавского есть проявление именно того, что единственно достойно называться поэзией, в неунизительном для человека смысле. Не "гроза", и не "лунная ночь", и не ребячески-дикарско-животное их преломление (степень физической талантливости ничего не меняет), а нечто свойственное человеку и только человеку, нечто, при всей своей "бессознательности" и "безволии", проистекающее прямо (и исключительно) от крайнего и высшего напряжения сознания и воли ("бессознательное" уже "вторично"),— на границе бессмертия—как бы крайняя точка прямой, на противоположном конце которой сосредоточено все "первичное", в том числе и всяческие "грозы"— внешняя прелесть жизни, переходящая в смерть, вернее, в тлен".

В этой цитате проявляется важнейшее свойство поэтической деятельности – её беспроектность. Иванов пишет о сокровенном, целевом лишь через оппозицию "противоположному концу". И ничего более. Фиксирует в поэтической деятельности он лишь требование "крайнего и высшего напряжения сознания и воли", необходимого для того, чтобы удержаться близ той точки, что противоположна привычному - на пределе. Но дать координаты этой цели никак нельзя, возможно лишь указать направление: прочь от "первичного", привычного, если использовать выражение Хайдеггера, прочь от общей понятливости. В полной мере это требование относится и к философии.

#Entwurf
#Иванов
#Поплавский

Все мы посасываем пустую 2d-грудь. Ее пустота компенсирована тем, что, в отличие от настоящей, эта грудь хотя бы лишена амбивалентности: с гарантированной пустотой проще примириться, чем с неопределенностью. Монотонное посасывание хотя бы усыпляет.

#Entwurf

"В этот апрельский февраль птицы не чирикают, чирикают только поэты; они так возлюбили красоту и природу, что сами расселись по ветвям и клеткам, чтобы восполнить гармонию весны. Альтруисты. Ну как нам без них? Они бережно несут нас на своих крылышках над черными дырами. The age is out of joint. Человек навсегда потерял дарованный ему прекрасный дом, где всё было полно смысла, где стены были живыми, потолок веял прохладой космоса, а пол согревали несметные богатства, где, главное, можно было опереться о человека, о дерево, о камень. Нам жалко наших иллюзий, жалко утраченного дома.

В этот февральский апрель, под этим моросящим снегом, потеряв себя, я безнадежно ждал, когда она найдет меня, и нетерпеливо звонил ей: Вы нашли? Вы нашли? Она не знала что сказать, обещала мне во всяком случае помочь и машинально искала себя где-нибудь рядом на столе. Наши слова липли на магнитную пленку, которая разматывалась с нашей души и ложилась шуршащим ворохом где-то, куда вход воспрещен. Провалилось всё, на что мы опирались, теперь проваливались мы сами.

Но если мы проваливались, значит не проваливались кто-то другие. Кто же, таинственные? И вообще, если мы что-либо делали, то значит не делали ничего другие. Кто, несказанные? Мы ваши тени. И то, что казалось нашим домом, тень вашего дома. Жизнь наша тень вашей смерти. И наша смерть тень вашей жизни. Вы умираете в нас, мы оживаем в вас, и эта жизнь ваша после нас, как ваша смерть наше начало".

18.2.1974

#Бибихин

"Кант дожил до глубокой старости и только тогда, заметив темные стороны бытия, объявил о "несостоятельности всякой рациональной теодицеи". ... Другие, более удачливые, поняли это еще до того, как начали философствовать".

См. "Признания и проклятия"

#Сиоран
#Чоран
#Кант


Едва ли здесь должно быть слово "более". Занимание себя реконструкцией рациональной теодицеи - дело спокойных и укорененных, разве это не удача?

По снегу

Как топчут дорогу по снежной целине? Впереди идет человек, потея и ругаясь, едва переставляя ноги, поминутно увязая в рыхлом глубоком снегу. Человек уходит далеко, отмечая свой путь неровными черными ямами. Он устает, ложится на снег, закуривает, и махорочный дым стелется синим облачком над белым блестящим снегом. Человек уже ушел дальше, а облачко все еще висит там, где он отдыхал, – воздух почти неподвижен. Дороги всегда прокладывают в тихие дни, чтоб ветры не замели людских трудов. Человек сам намечает себе ориентиры в бескрайности снежной: скалу, высокое дерево, – человек ведет свое тело по снегу так, как рулевой ведет лодку по реке с мыса на мыс.

По проложенному узкому и неверному следу двигаются пять-шесть человек в ряд плечом к плечу. Они ступают около следа, но не в след. Дойдя до намеченного заранее места, они поворачивают обратно и снова идут так, чтобы растоптать снежную целину, то место, куда еще не ступала нога человека. Дорога пробита. По ней могут идти люди, санные обозы, тракторы. Если идти по пути первого след в след, будет заметная, но едва проходимая узкая тропка, стежка, а не дорога, – ямы, по которым пробираться труднее, чем по целине. Первому тяжелее всех, и когда он выбивается из сил, вперед выходит другой из той же головной пятерки. Из идущих по следу каждый, даже самый маленький, самый слабый, должен ступить на кусочек снежной целины, а не в чужой след. А на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели.

1956

См. "Колымские рассказы". "По снегу" - первый текст сборника.

#Шаламов

Фотография - 1930-е, недалеко от Днепровского рудника, Колыма.

"Мы рождаемся для любви.
И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете.
И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете".

См. "Опавшие листья". Короб первый.

#Розанов

Мужчина и женщина
Навсегда разорванные
Навсегда разъединённые
Сцепившись
Терзают плоть друг друга
Ебутся в мелких могилах
Катаются в пропитанной кровью грязи
Он смотрит ей в глаза
Он протискивается в неё
Глубоко в неё
Он вырывает ей матку
И вытряхивает ей на лицо
Он кричит:
Чья это была фантазия?

См. "Железо"

#Роллинз

Перевод О.Титовой

"Быть может, всю свою жизнь ищешь только его и ничего больше - наивеличайшее горе, дабы стать самим собой, прежде чем умрешь".

См. "Путешествие на край ночи"

#Селин

Ведь любая человеческая история начинается с потери, формируется вокруг нее.

Лезет в голову чушь такая,
От которой отбиться мне
Можно только, пожалуй, стихами
Или все утопить в вине.

Будто нет для меня расстояний
И живу я без меры длины,
Будто худшим из злодеяний
Было то, что наполнило сны.

Будто ты поневоле близко
И тепло твоего плеча
Под ладонью взорвется, как выстрел,
Злое сердце мое горяча.

Будто времени нет – и, слетая
Точно птица ко мне с облаков,
Ты по-прежнему молодая
Вдохновительница стихов.

Это все суета – миражи,
Это – жить чтобы было больней.
Это бред нашей ямы овражьей,
Раскалившейся на луне.

#Шаламов

Евгений Юфит. Прозрачная роща (триптих). 1992-2011

"Движение "некрореализм" возникло в начале 1980-х годов в Ленинграде. Его отцом-основателем стал художник и независимый кинорежиссер Евгений Юфит. Некрореализм переворачивал узаконенное в советской культуре отношение к смерти как к единственно возможной героической "смерти за Родину". Некрореализм был рожден социальным протестом, любовью к абсурдизму и черному юмору, а также справочниками по судебно-медицинской экспертизе. Объект эстетического описания некрореализма — условия существования человека, стоящего на пороге смерти и демонстрирующего определенную патологию. Художники попытались представить непредставимое — смерть. В названии "некрореализм" парадоксально сочетались жизнь и смерть, некро — мертвое и реализм — живое. Участники: Евгений Юфит, Владимир Кустов, Сергей Серп, Валерий Морозов, Андрей Мертвый (Курмаярцев), Леонид Трупырь (Константинов), Игорь Безруков, Евгений Кондратьев (Дебил), Анатолий Свирепый (Мортюков), Юрий Циркуль (Красев)".