Я себя в твореньи перерос
И творца творенье пожирает,
Кем-то в детстве заданный вопрос
Каплей йоду душу прожигает.
Куст каких-то ядовитых роз
Я взрастил поэзии на смену.
Мир земной, ведь это море слёз…
А вот пьяным море по колено.

***

В бистро французской деревушки
Смотрю в стеклянную дыру.
Слежу как бродят две телушки
По изумрудному ковру.
Душа уснула в мудром теле,
Мне ум совсем ни для чего.
Что надо мне на самом деле?
По совести — да ничего.
Слились кошмары Скотланд-Ярда
С журчанием осенних струй;
И всплеск шара на дне бильярда
Похож на детский поцелуй.


#Одарченко

К. Померанцев: «Как-то, говоря о своем творчестве, он /Юрий Одарченко/ сказал: «Я знаю одного молодого не очень талантливого французского писателя (к сожалению, забыл названную им фамилию). Его специальность — фантастические рассказы. Для этого он идет в кафе, выпивает около десятка "’перно" (французская анисовая водка), после чего ему в голову лезет всякая чертовщина, а он ее записывает. Затем его приятель Сартр поправляет рукопись, ее принимают и издают. Так вот: чертовщина лезет мне в голову, когда я трезв, и мне приходится пить, чтобы от нее отделаться».

Симптом возникает на пересечении нескольких символических рядов:

"Ибо если для того, чтобы допустить симптом - неважно, невротический или нет, - в сферу психоаналитической психопатологии, Фрейд требует наличия того минимума сверхдетерминации, который конституируется двойным смыслом, символом угасшего конфликта, функционирующим одновременно в конфликте настоящем, не менее символическом; если он научил нас прослеживать в тексте свободных ассоциаций восходящие разветвления этого символического древа, нащупывая в нем узлы структуры этого текста в тех точках, где вербальные формы пересекаются, - то совершенно ясно, что симптом целиком разрешается в анализе языка, потому что и сам он структурирован как язык; что он, другими словами, и есть язык, речь которого должна быть освобождена.

Для того, кто не вдумывался в природу языка, именно опыт числовых ассоциаций может сразу указать на то главное, что здесь нужно понять, на комбинаторную силу, организующую в нем (языке) двусмысленности. В этом и следует признать истинную пружину бессознательного… Мы увидим, что филологи и этнографы знают достаточно примеров комбинаторной безошибочности, обнаруживающейся в полностью бессознательных системах, с которыми они имеют дело, чтобы не удивляться высказанному нами здесь положению".

См. "Функция и поле речи и языка в психоанализе"

#Лакан
#Фрейд

Несколько слов о власти

Власть может свалиться в руки практически кому угодно, но удержать ее способен только тот, кто готов рисковать — и не один или несколько раз. Это так и в нищих африканских автократиях, и в благополучных европейских демократиях: разница между ними только в минимальном шаге ставки. Суверен, обладатель власти, определяется не внешностью, не умом, не управленческими компетенциями, его поведение может казаться смешным и даже абсурдным, но пока он готов рисковать, а его оппоненты — нет, власть останется у него. Тяжесть этого риска нельзя уменьшить, размазав ее по некой группе. Можно создавать коллегии, комитеты, советы и директории, но все это имеет смысл только тогда, когда в них есть те, кто готов взять на себя персональную ответственность за риск.

В 1917 году великий князь Михаил Александрович в акте о своем отречении говорил об отказе "воспринять верховную власть". Власть именно что надо воспринять — сродниться с ней, без остатка впустить в себя и полюбить. Людей, способных на это, немного. В русской культуре вообще имеется традиционное представление о власти, как о чем-то грязном и вязком, похожем на мазут. Первые русские святые, Борис и Глеб, предпочли смерть тому, чтобы замараться властью, которая принадлежала им по праву. Им просто она была настолько не нужна. Не каждый захочет обрастить свою речь человеческим мясом, писать свою личную историю широкими мазками чужих трагедий и надежд, нести на себе груз ответственности. Даже не святому, а просто нормальному человеку власть не нужна, он ей тяготится. Не нужен постоянный риск за себя и, что страшнее, за других. Ему недоступно это возбуждение, азарт. Борьба за власть в принципе ненормальна, и не только потому, что нормальность — это всегда дискурс правящей элиты. Просто такой лайфстайл требует слишком специфических пристрастий. Интенсивная борьба за власть, разворачивающаяся во время революции, фрикциобразна. Смертельный темп этих фрикций, требующий готовности жертвовать все большим, не совместим с нормальной жизнью: если человек заводит речь о революции, то он должен быть готов порвать с нормальностью. Власть нельзя сменить в режиме хобби, в свободное от работы время, через мобильное приложение.

Разница между разнообразными онлайн-акциями, выходами на митинги к посольствам в Тель-Авиве или Мюнхене и реальным протестом — примерно такая же, как между виртом и занятиями любовью. И то, и то вроде бы про одно, но все-таки имеется существенное различие. И протест, и любовь требуют риска. Они не могут быть безопасными, и это во многом определяет их ценность. Потому в мире, в котором мы живем, так мало протеста и любви.

В конце одна метафора. Возвращаетесь вы домой после долгого дня и вдруг обнаруживаете, что какой-то незнакомец на вашей же постели жестко имеет вашу жену. Еще и смотрит на вас при этом, ухмыляется. Ей, похоже, это не очень нравится. Вы, конечно, можете цивилизованно призвать его к диалогу. Можете позвать друзей и вместе грозно встать у края кровати. Можете, одевшись в красивые одежды, организовать вокруг нее карнавал и петь песни. Можете провести по телефону консультации с соседями. Наконец, можете подождать, пока он кончит и уйдет сам. Но до тех пор, пока вы не схватите статуэтку или кухонный нож и не броситесь на него — что, разумеется, будет связано для вас с определенными рисками — ваше право на то, чтобы спать с этой женщиной, останется под большим вопросом. В первую очередь, для самой женщины.

См. "Почти" не считается. О белорусской /недо/революции

#Entwurf

Птица, 1989. Римма и Валерий Герловины

"6.51 Скептицизм не неопровержим, скорее, совершенно бессмыслен; поскольку он хочет сомневаться, там, где не должно спрашивать. Ибо сомнение может быть лишь там, где существует вопрос; вопрос — лишь там, где находится ответ, а ответ — лишь там, где нечто можно сказать".

См. "Логико-философский трактат"

#Витгенштейн
#Руднев

Несколько искажая цитату Теодора Адорно, любят повторять, что нельзя писать стихи после Освенцима. Согласиться с этим невозможно. После Освенцима нельзя теоретизировать, а вот стихи как раз только после него и начинаются. Трубы крематориев прорвали небесный свод, само покрывало реальности, и теперь мы живем под небом, сквозь дыры в котором на нас холодно смотрят звезды. Жерло печи крематория - та самая глотка Ирмы из знаменитого сна Фрейда, метонимия непредставимого Реального, ужасающего и обнадеживающего одновременно. Нельзя заглянуть в него и остаться прежним. Открывшееся невозможно приручить теоретизированием, вычерпать числом или словом.

Чтобы хоть в какой-то мере совладать с этим, требуется жертвоприношение. В свое время именно как жертвоприношение Жорж Батай определял поэзию: "О поэзии могу теперь сказать так: это жертвоприношение, в котором мы приносим в жертву слова". Жертва всегда имеет двойную природу: она одновременно является и сверхценной, и ничтожной, почти невесомой. В поэзии слово наделяется предельной ценностью, а затем, сменяясь следующим, ниспровергается в бездну. Эта мистерия воспроизводящегося казнения слов становится единственным способом указания на то, что по ту сторону духоты наших проектов, теоретизированных представлений.

#Entwurf
#Батай

Фуга смерти

Черная влага истоков мы пьем ее на ночь
мы пьем ее в полдень и утром мы пьем ее ночью
мы пьем ее пьем
мы в небе могилу копаем там нет тесноты
В доме живет человек он змей приручает он пишет
он пишет в Германию письма
волос твоих золото Гретхен
он пишет спускается вниз загораются звезды
он псов созывает свистком
свистком созывает жидов копайте могилу в земле
кричит нам сыграйте спляшите

Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя утром и в полдень мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя пьем
В доме живет человек он змей приручает он пишет
он пишет в Германию письма
волос твоих золото Гретхен
Волос твоих пепел Рахиль
мы в небе копаем могилу там нет тесноты
Он рявкает ройте поглубже лентяи
живее сыграйте и спойте
он гладит рукой пистолет глаза у него голубые
поглубже лопату живее сыграйте веселенький марш

Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя в полдень и утром
мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя пьем
в доме живет человек волос твоих золото Гретхен
волос твоих пепел Рахиль он змей приручает

Кричит понежнее про смерть
а смерть это старый немецкий маэстро
кричит скрипачи попечальней
и ввысь воспаряйте смелей
там в небе могилы готовы там нет тесноты

Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя смерть
это старый немецкий маэстро
мы пьем тебя на ночь и утром мы пьем тебя пьем
смерть это старый немецкий маэстро
глаза голубые небес
он пулей тебя настигает без промаха бьет
в доме живет человек волос твоих золото Гретхен
он свору спускает на нас
он дарит нам в небе могилу
он змей приручает мечтая
а смерть это старый немецкий маэстро
волос твоих золото Гретхен
волос твоих пепел Рахиль

#Целан

При всей моей нежной любви к О.Седаковой привык к старому переводу этого стихотворения от А.Парина.

На русском - с 8:10

#MajdanekWaltz
#Целан

"Жертвоприношение — это безумие, отречение от всякого знания, падение в пустоту, и ничто не открывается ни в падении, ни в пустоте, ибо откровение пустоты есть не что иное, как средство пасть еще ниже, в бездну отсутствия".

См. "Внутренний опыт".

#Батай

Режим глобального дистанта, обусловленный пандемией, сделал коммуникацию между людьми более плоской, чем прежде. Вирт перестал быть занятием редких извращенцев и распространился на большинство сфер нашей жизни. Кто-то скажет, что вся эта удаленка лишила нас Другого. Это лишняя патетика: она разве что еще чуть сильнее его от нас отдалила.

Тем не менее, это размышление о наступившем конце света - который, как известно, страшен тем, что его легко не заметить - заставило меня вспомнить образ ада из жития преподобного Макария. Никаких вульгарных телесных метафор. Только дистиллированный ужас нескончаемого монотонного бытия в отсутствии Другого:

"… В другой раз преподобный Макарий шел по пустыне и нашел на земле высохший человеческий череп. Макарий спросил череп: “Кто ты такой?” – “Я был начальником языческих жрецов, обитавших на сем месте. Когда ты, авва Макарий, исполненный Духа Божия, умилосердившись над находящимися в муках в аду, молишься за нас, мы тогда получаем некоторое облегчение”. – “Какое же облегчение получаете вы и каковы ваши мучения?” – “Как далеко отстоит небо от земли, – отвечал со стоном череп, – так велик огонь, среди которого мы находимся, палимые отовсюду с ног до головы. При этом мы не можем видеть лица друг друга. Когда же ты молишься за нас, мы видим немного друг друга, и это служит нам некоторым утешением”. Услыхав такой ответ, преподобный прослезился и сказал: “Проклят тот день, когда человек преступил Божественные заповеди”. И снова он спросил: “Есть ли какие-либо другие мучения, лютейшие ваших?” – “Мы, не знавшие Бога, – ответил череп,– хотя и немного, но еще ощущаем милосердие Божие. Те же, которые познали имя Божие, но отверглись Его и заповедей Его не соблюдали, мучаются ниже нас гораздо более тяжкими и лютейшими мучениями”. После сего преподобный Макарий взял тот череп, закопал его в землю и удалился".

#Entwurf

и этот небритый старик с ножом
уводящий в сарай козленка
и эти окурки свисающие с потолка вокзального туалета как летучие мыши
и спинки железных кроватей огораживающие картофельное поле
и астры растущие на клумбе из автомобильной покрышки
и скелет лягушки застрявшей в раструбе лейки
и истошные крики купальщиц вбегающих в ночную воду
и печальная рында каждый час провожающая уходящее время

Не бойся
это твоя родина

#Бурич

Последнее стихотворение поэта, 1992.

Чистый сердцем

По канату слоник идёт —
Хобот кверху, топорщатся уши.
По канату слоник вперёд
Сквозь моря продвигается к суше.

Как такому тяжёлому Бог
Позволяет ходить по канату?
Тумбы три вместо маленьких ног,
А четвертая кажется пятой.

Вдруг в пучину сияющих вод,
Оступившись, скользнёт осторожный?
Продвигается слоник вперёд,
Продолжая свой путь невозможный.

Если так, то подрежем канат,
Обманув справедливого Бога.
Бог почил, и архангелы спят…
«Ах, мой слоник!..» — туда и дорога!

Всё на небе так сладостно спит,
А за слоника кто же осудит?!
Только сердце твердит и твердит,
Что второе пришествие будет.

#Одарченко

Два изгиба "поэтического сюжета" стихотворения, по мысли литературоведа В.Бетаки, размечают трехслойную структуру мира Одарченко. Под пластом нормированной благообразности (которую можно соотнести с классическим Сверх-Я Фрейда) находится слой капризных и жестоких влечений, подполье, но еще ниже - источник парадоксальной, противоречащей обоим слоям выше веры. Однако пространственная метафора слоев, предложенная Бетаки, обманчива: перед нами, скорее, иллюстрация к юнгианской модели психики, в которой самость, рождающая абсурдную веру, не погребена под индивидуальным бессознательным, а как бы просвечивает и через него, и через сознательное, выполняя подлинно структурную функцию.

#Entwurf

"Идиотизм цивилизации предохраняет от самоубийства, - превращает естественную потребность человека оставаться человеком от первого и до последнего дня в простую пляску на кромке безумия. "Решить, стоит ли или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии", - утверждение, которое имеет ценность только для философии, с ее вопросами и такими же ответами. Не о "проживании" жизни заботится обычный самоубийца, а о "возможном" ее абсолютном завершении, единственном и неизбежном, завершении, которое для философии представляет собой противоречие в определениях.

"Абсолютное завершение" - единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, - не затянувшаяся деструкция личности, не аутоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога; завершения дел, мыслей, забот, самой жизни.

"Абсолютное завершение" - потребность слишком человеческая. "Завершить жизнь" не значит исчезнуть, абсолютно уйти в небытие. Дать сбыться целому, т.е. создать его, пройти, вычерпать до дна вдохновение жизнью и только потому исчезать, что больше нечего добавить, досказать, дописать. Некуда и не к кому больше идти, все вычерпано до дна и отдано тем, кто начинает новую жизнь или продолжает свое неспешное дело на этой земле. Но для кого-то все дело сделано, - от первого крика при рождении, до последнего вздоха удовлетворения.

Философия - заложник материального тела рукописной культуры. Собственно, ее существование невозможно вне миллионов страниц текстов. Ей всегда есть что дописать, что добавить, что досказать. И сами "философствующие" растворены в бумажном пространстве текстов, а потому их смыслы и цели - белоснежные бумажные замки, инкрустированные черной сажей".

См. "Черный феномен свободного сознания"

#Роганов
#Entwurf

Самоубийство, по Роганову, - последний крик субъектности, возникающий тогда, когда всякое слово уже невозможно. Философия же - онанистическое занятие /бес/смертных, перебирающих слова; великая сплетница.

"Человеческому сердцу не нужно счастье, ему нужно сияние. Если бы знали мои близкие, какое сияние наполняет сейчас душу мою, они бы блаженствовали, а не проливали слезы".

Эти слова Л.Каннегисер написал в одиночной камере Петроградской ЧК, ожидая своей казни за убийство председателя Петроградской ЧК М.Урицкого. По признанению самого Каннегисера, убийство было местью за смерть его друга, офицера В.Перельцвейга, расстрелянного ЧК по делу о контрреволюционном заговоре в Михайловском артиллерийском училище.

Ценность акта полной речи перевешивает страх смерти. Этот акт для Каннегисера изначально был самоубийственным - из-за нелепой попытки скрыться с места убийства на велосипеде это воспринимается еще отчетливее.

"… В этой жизни, где так трудно к чему-нибудь привязаться по-настоящему, на всю глубину, — есть одно, к чему стоит стремиться, — слияние с божеством. Оно не дается даром никому, — но в каких страданиях мечется душа, возжаждавшая Бога, и на какие только муки не способна она, чтобы утолить эту жажду. И теперь всё — за мною, всё — позади, тоска, гнет, скитанья, неустроенность. Господь, как нежданный подарок, послал мне силы на подвиг; подвиг свершен — и в душе моей сияет неугасимая божественная лампада. Большего я от жизни не хотел, к большему я не стремился. Все мои прежние земные привязанности и мимолетные радости кажутся мне ребячеством, — и даже настоящее горе моих близких, их отчаянье, их безутешное страдание — тонет для меня в сиянии божественного света, разлитого во мне и вокруг меня".

Вот и "абсолютное завершение". Вероятно, только ценой своей жизни можно переиграть меланхолию? Самоубийство, как известно, - "единственное, в чем можно преуспеть, не заплатив за это ценой неудачи".

#Entwurf
#Каннегисер
#Роганов
#Лакан

P.S. По иронии, М.Урицкий был как против расстрела офицера В.Перельцвейга, друга Л.Каннегисера, так и против расстрелов вообще.