"Идиотизм цивилизации предохраняет от самоубийства, - превращает естественную потребность человека оставаться человеком от первого и до последнего дня в простую пляску на кромке безумия. "Решить, стоит ли или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии", - утверждение, которое имеет ценность только для философии, с ее вопросами и такими же ответами. Не о "проживании" жизни заботится обычный самоубийца, а о "возможном" ее абсолютном завершении, единственном и неизбежном, завершении, которое для философии представляет собой противоречие в определениях.

"Абсолютное завершение" - единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, - не затянувшаяся деструкция личности, не аутоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога; завершения дел, мыслей, забот, самой жизни.

"Абсолютное завершение" - потребность слишком человеческая. "Завершить жизнь" не значит исчезнуть, абсолютно уйти в небытие. Дать сбыться целому, т.е. создать его, пройти, вычерпать до дна вдохновение жизнью и только потому исчезать, что больше нечего добавить, досказать, дописать. Некуда и не к кому больше идти, все вычерпано до дна и отдано тем, кто начинает новую жизнь или продолжает свое неспешное дело на этой земле. Но для кого-то все дело сделано, - от первого крика при рождении, до последнего вздоха удовлетворения.

Философия - заложник материального тела рукописной культуры. Собственно, ее существование невозможно вне миллионов страниц текстов. Ей всегда есть что дописать, что добавить, что досказать. И сами "философствующие" растворены в бумажном пространстве текстов, а потому их смыслы и цели - белоснежные бумажные замки, инкрустированные черной сажей".

См. "Черный феномен свободного сознания"

#Роганов
#Entwurf

Самоубийство, по Роганову, - последний крик субъектности, возникающий тогда, когда всякое слово уже невозможно. Философия же - онанистическое занятие /бес/смертных, перебирающих слова; великая сплетница.

"Человеческому сердцу не нужно счастье, ему нужно сияние. Если бы знали мои близкие, какое сияние наполняет сейчас душу мою, они бы блаженствовали, а не проливали слезы".

Эти слова Л.Каннегисер написал в одиночной камере Петроградской ЧК, ожидая своей казни за убийство председателя Петроградской ЧК М.Урицкого. По признанению самого Каннегисера, убийство было местью за смерть его друга, офицера В.Перельцвейга, расстрелянного ЧК по делу о контрреволюционном заговоре в Михайловском артиллерийском училище.

Ценность акта полной речи перевешивает страх смерти. Этот акт для Каннегисера изначально был самоубийственным - из-за нелепой попытки скрыться с места убийства на велосипеде это воспринимается еще отчетливее.

"… В этой жизни, где так трудно к чему-нибудь привязаться по-настоящему, на всю глубину, — есть одно, к чему стоит стремиться, — слияние с божеством. Оно не дается даром никому, — но в каких страданиях мечется душа, возжаждавшая Бога, и на какие только муки не способна она, чтобы утолить эту жажду. И теперь всё — за мною, всё — позади, тоска, гнет, скитанья, неустроенность. Господь, как нежданный подарок, послал мне силы на подвиг; подвиг свершен — и в душе моей сияет неугасимая божественная лампада. Большего я от жизни не хотел, к большему я не стремился. Все мои прежние земные привязанности и мимолетные радости кажутся мне ребячеством, — и даже настоящее горе моих близких, их отчаянье, их безутешное страдание — тонет для меня в сиянии божественного света, разлитого во мне и вокруг меня".

Вот и "абсолютное завершение". Вероятно, только ценой своей жизни можно переиграть меланхолию? Самоубийство, как известно, - "единственное, в чем можно преуспеть, не заплатив за это ценой неудачи".

#Entwurf
#Каннегисер
#Роганов
#Лакан

P.S. По иронии, М.Урицкий был как против расстрела офицера В.Перельцвейга, друга Л.Каннегисера, так и против расстрелов вообще.

В младенчестве меня украли цыгане
На мясо

В семь лет предложил
к деревянным щитам приделать карманы
чтобы носить в них камни
и войско соседней улицы
было разбито

В одиннадцать лет
скрываясь от мертвого часа в окопе
на берегу водоема
был сражен
впервые увидев женское тело

об остальном вам станет известно
из выходных данных
моей невышедшей книги

#Бурич

"О каком-то человеке мы даже говорим: он ясен для нас. Но для этого наблюдения важно то, что человек может быть для другого полной загадкой. Мы сталкиваемся с этим, прибывая в незнакомую страну с совершенно чуждыми нам традициями, даже если владеем языком этой страны. Мы не понимаем людей. (И не потому, что не знаем, о чем они говорят про себя.) Нам не удается найти в них себя… Умей лев говорить, мы не могли бы его понять".

См. "Философские исследования"

#Витгенштейн

Психоаналитическое учение фиксирует, что Другой - всегда в некоторой степени тот самый лев Витгенштейна. Полномое понимание чужой речи невозможно, так как она основана на недоступной радикально иной практике.

Бадью об отношении Лакана к "Государству" Платона: "Лакан не слишком любил "Государство". Он говорил, что это напоминает хорошо отлаженное выращивание скота. Но, тем не менее, он не делает из этого вывод, что Платон девиантен или тоталитарен... нет! Он заключает из этого, что от начала и до конца этого диалога Платон потешается над нами. Иными словами, абсолютно невообразимо, что такой хороший парень как Платон, – а для него Платон - это не кто попало, – мог верить во что-то столь жуткое и печальное. Таким образом, он считает, что "Государство" - это вычурно ироничный диалог. Это интересная гипотеза в силу того, что эта огромная конструкция, где всякая вещь была бы загадочным образом поставлена на свое место, в действительности была бы иронической демонстрацией того, что политика - это дыра. Лучшее доказательство, которое этому даёт Платон, таким образом прочитанный Лаканом, заключается в том, что, если вы хотите заткнуть дыру, вы тотчас же получите печальную фигуру выращивания скота. Это чистой воды ирония! Это не мешает Лакану [...] утверждать, что, так или иначе, именно этим озадачены философы: заткнуть дыру политики".

#Бадью
#Лакан

Бессонница. Май Данциг. 1979

#Данциг

Ответ Лакана на третий вопрос Канта - "На что я могу надеяться?"

"Итак, Вы, как и всякий другой, которому я адресую «вы», - именно этому «вы» я и даю свой ответ: надейтесь на что вам будет угодно.

Знайте лишь, что я не раз был свидетелем, как надежда - то, что называют «светлое будущее», - доводила людей, которых я уважал не меньше, чем уважаю Вас, просто-напросто до самоубийства.

Почему бы и нет? Самоубийство - это единственное, в чем можно преуспеть, не заплатив за это ценой неудачи. Если никто об этом не знает, то лишь оттого, что с самого начала положил для себя, что ничего знать не хочет.

Чтобы вопрос Канта получил смысл, я бы придал ему несколько иную форму: откуда вы надеетесь? То есть вы хотели бы знать, что может аналитический дискурс обещать вам, потому что для меня это дело решенное.

Разумеется, психоанализ дал бы вам некоторую надежду пролить свет на бессознательное, субъектом которого вы являетесь. Но каждому известно, что я никого на это не поощряю - никого, чье желание еще не определилось"

См. "Телевидение"

#Лакан
#Кант

О системе спецхрана и ИНИОНе глазами В.Бибихина. Впрочем, в этом фрагменте больше именно об самих этих глазах:

"Чего другого можно бы­ло ждать. В школе вы­ до вы­пускного класса слы­шали имена гениальны­х мы­слителей Маркса, Энгельса, соответственно Фейербаха и Дюринга, а последним словом упадочной западной мы­сли вам назы­вали экзистенциализм, проповедь приятной жизни и чувственны­х удовольствий. Ободренны­е отличны­м окончанием школы­, вы­ плотно готовились летом к поступлению всё же на философский, только на философский факультет МГУ, готовили отечественную историю по толстой Нечкиной, классиков по полны­м изданиям, пропиты­вались таинственной тишиной Ленинки, вы­учивали стенографию, чтобы­ в сентябре не пропустить ни слова профессоров. Вы­ входили затаив ды­хание для экзаменов в святы­ню факультетского здания, которому только чуда и тайны­ прибавляли покосившиеся ступени порога, гнущиеся доски фойе и сы­рой коридор. Горько бы­ло, что как раз на самом простом для вас экзамене, сочинении, вы­ получали единственную четверку — нельзя бы­ло видеть за что, — и не находили себя в списке приняты­х. Только несколько лет спустя вы­ узнавали от отца, что ваш классны­й руководитель, учитель истории, нашел незрелы­ми ваши дерзкие заметки в затеянной вами классной стенной газете «Вверх дном» и написал соответствующую вы­пускную характеристику. — Оставалась загадочная Москва, завороженная деловая тишина большой комнаты­ на втором этаже в начале Кузнецкого моста, редакции журнала «Театр», принятие вашей рукописи в газете «Советская культура» («Хотите знать, чем живет сегодняшняя школа? Читайте роман Галины­ Николаевой...»). Только опять вдруг необъяснимы­м холодом веяло от редактора, когда в длинной беседе с ним на неожиданны­й вопрос, как вы­ относитесь к нашему капиталистическому окружению, вы­ отвечали, что с соседями надо искать общения.

Так получалось, что когда ваш ровесник в Германии готовил докторскую диссертацию по философии, вы­ возвращались домой после трех лет в армии уже без мы­слей о философском факультете, с идеалом народной простоты­ и физического труда. Нужны­ бы­ли годы­, чтобы­ вы­сшее образование снова начало манить вас, только уже не философия, а иностранны­е язы­ки. После переводческого факультета, поскольку вы­ умолили отдел кадров поменять вам распределение с группы­ просмотра западной прессы­ в Главлите на преподавание в МИМО, поскольку вам предложили уйти из МИМО по собственному желанию, поскольку вы­ потом разошлись в методике преподавания с Ахмановой и вы­нуждены­ бы­ли расстаться также и с историческим факультетом МГУ, то приходилось бы­ть безработны­м под угрозой уличения в тунеядстве. Совершенны­м чудом попав в рай сектора информации Института философии, вы­ находили имя вашего немецкого сверстника в библиографии, откуда могли теперь вы­брать его для перевода и реферата. Не в том беда, что он тем временем, спокойно и системаически работая, успел далеко уйти вперед. Хуже бы­ло то, что вы­ следили теперь за ним из ниоткуда, из темноты­. То, что он делал на свету, изложенное вами, шло в далекие кабинеты­ и в закры­ты­е отделы­ библиотек. То, чем вы­ занимались, бы­ло не философией, а только информированием, и академик Ойзерман возмущался на дирекции, что переводческому сектору хотя и можно доверить перевод Вернера Гейзенберга, но ведь нельзя же доверять сам вы­бор переводимы­х глав".

См. "Для служебного пользования"

#Бибихин
#Entwurf

В будущем, вероятно, мы еще увидим работы, посвященные исследованию комплексного влияния института спецхрана на формирование отечественной философской мысли. Прошло три десятителия, но отметины, оставленные на ее теле ИНИОНом, отчетливо видны до сих пор.

Ночь

Я лежу на спине
и смотрю в потолок
с ушами полными слез

#Бурич

Думается, что если кому и завидовать, то тем, для кого закон, не терпящий вопросов, обращения на себя внимания, четко регламентирует словоупотребление. Эти люди обладают роскошью для одного всегда иметь нужные слова, а для другого — такое же нужное их отсутствие. Они крепки и надежны. Но в этом нет ничего общего ни с silentium, ни с Витгенштейном: там слов всегда не хватало и эта нехватка предшествовала любому слову.

#Entwurf

"Если не изменить все полностью, — так, впрочем, никогда не бывает, — то никто не сможет разрешить собственных противоречий. Только смерть помогает это сделать, здесь она преуспевает, и в этом она превосходит жизнь".

См. "Признания и проклятия"

#Сиоран
#Чоран

Человек структурирован именно противоречиями, разрывами. Мечта о человеке, лишенном противоречий — это мечта либо о святом, либо о машине.

"Всеми своими орудиями человек усовершенствует свои органы – как моторные, так и сенсорные – или же раздвигает рамки их применения... С давних времен человек создавал себе идеальное представление о всемогуществе и всезнании, воплощением которых были его боги. Им он приписывал все то, что было ему запрещено. Можно даже сказать, что боги были его культурными идеалами. Теперь он очень близко подошел к достижению этих идеалов, он сам сделался чуть ли не богом. Правда, лишь настолько, насколько человеческий здравый смысл вообще признает эти идеалы достижимыми. В одних случаях они совершенно неисполнимы, в других – наполовину. Человек стал, так сказать, богом на протезах, величественным, когда употребляет все свои вспомогательные органы, но они с ним не срослись и доставляют ему порой еще немало хлопот. Впрочем, у него есть право утешаться тем, что это развитие не завершается 1930 г. нашей эры. Грядущие времена принесут новые, непредставимые сегодня плоды прогресса в этой области культуры, они сделают еще большим его богоподобие. Однако в интересах нашего исследования мы не должны забывать, что при всем своем богоподобии современный человек не чувствует себя счастливым".

См. "Недовольство культурой"

#Фрейд

Позже этот образ "бога на протезах" будет развит Маклюэном, рассматривающим медиа как расширения человеческого тела.

"Философия — другое, [так] как она вообще не конструирование, не строительство систем. Кстати, хотя это только кстати: фраза, с которой большей частью начинается так называемое "изложение" философа, "такой-то не создал философской системы, но тем не менее..." — это ранняя, наивная расписка автора, что он никогда не задумывался о том, что такое философия".

См. "Ранний Хайдеггер"

#Бибихин