«Влечение к смерти — это не желание смерти, однако скорее гидравлическая тенденция к рассыпанию интенсивностей. В своей первичной динамике оно крайне чуждо всему человеческому, по меньшей мере — трем величайшим низостям репрезентации, эгоизма и ненависти. Влечение к смерти — это прекраснейшее объяснение Фрейдом того, как креативность возникает без малейших усилий, как жизнь движут к ее излишествам самые слепые и простейшие тенденции, как желание оказывается проблематичным не больше, чем поиск моря рекой».

См. «Киберготика»

#Ланд
#Фрейд

Усните блаженно, заморские гости, усните,
Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней и темнее...
Что падают звезды, чертя серебристые нити,
Что пляшут в стакане вина золотистые змеи...

Когда эти нити соткутся в блестящую сетку,
И винные змеи сплетутся в одну бесконечность,
Поднимут, закрутят и бросят ненужную клетку
В бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность.

1908

#Блок

В мире этом все не наше
Даже слава и толант

#Fetzen

Хуже пикетов у посольств — только флешмобы в социальных сетях. Отсутствие всякого риска лишает протест ценности, превращает его в имитацию, чистую утилизацию инфоповода. А, значит, утилизацию жертв. Пока вы стоите с гневными личиками, держа в руках свои плакатики — на которых символика ваших сообществ занимает больше места, чем сами призывы, — и позируете перед журналистами, которых сами же заранее и вызвали, их, под чьим именем вы выходите, забивают камнями. Им своим выходом вы не даете ничего. Только себе. Да, иногда лучше промолчать.

#проходящее

Особенно гротескно эта акция воспринимается в контексте того, что посольство, перед которым активисты стояли с плакатами, никакого отношения к талибам не имеет.

Сними с меня усталость, матерь Смерть.
Я не прошу награды за работу,
но ниспошли остуду и дремоту
на мое тело, длинное как жердь.

Я так устал. Мне стало все равно.
Ко мне всего на три часа из суток
приходит сон, томителен и чуток,
и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,
а книга блага вся перелисталась.
О матерь Смерть, сними с меня усталость,
покрой рядном худую наготу.

На лоб и грудь дохни своим ледком,
дай отдохнуть светло и беспробудно.
Я так устал. Мне сроду было трудно,
что всем другим привычно и легко.

Я верил в дух, безумен и упрям,
я Бога звал — и видел ад воочью, —
и рвется тело в судорогах ночью,
и кровь из носу хлещет по утрам.

Одним стихам вовек не потускнеть,
да сколько их останется, однако.
Я так устал! Как раб или собака.
Сними с меня усталость, матерь Смерть.

#Чичибабин

Почему-то в связи с этим стихотворением вспоминается фрагмент из песни «Тот день» группы «Грязь»:

Я не смерти боялся, а что смерть —
это еще не конец. И я прав оказался.

Модерн начался тогда, когда разрыв, лежащий в основании человеческого существа и мешающий ему сойтись как с другими, так и с самим собой, начал концептуализироваться как проблема, которую можно решить в нашем подлунном мире: Бог как субъект перестал быть для этого обязательным. Нужно только выявить и затем исправить то самое исторически возникшее разъединяющее искажение. А потом настанет торжество. В зависимости от течения модерна оно носило разные имена. Не столь важно, какое: коммунизм, тысячелетний рейх или «новая эра» футуристов — везде это состояние описывалось как всеобщее единение и актуальная возможность как индивидуальной, так и трансиндивидуальной полноты. В мире такого торжества не останется места для одиночества.

Стратегии достижения состояния этой полноты различались. Пока одни чистили язык — как логические позитивисты или поэты-символисты, — другие буквально прореживали население по классовому или расовому признаку. Позже пути к снятию разрыва искали в безудержном сексе и эмансипации от рациональности через использование психоактивных веществ. Все было тщетно и тех, кому не посчастливилось умереть в апогее этих исканий, в итоге пожирала меланхолия. Впрочем, это не могло и не может никого остановить: поиски продолжаются до сих пор. В этом смысле никакой постмодерн так и не наступил. Больше, чем полтора века, мы изнываем от тоски и имеем дерзновение и глупость думать, что мы в силах от нее когда-нибудь полностью избавиться: нужно только найти верный путь, необходимую последовательность действий. И тогда мир станет по-настоящему лучше.

#Entwurf

Одной из наиболее востребованных путеводных нитей таких поисков в последнее время стала тема гендера. Не может не восхищать, как на практически любых публичных мероприятиях, посвященных этой теме — в том числе и на том, которое состоялось вчера в клубе «Клуб» на Покровке — понятие гендера наделяется поразительной амбивалентностью: гендер, рассматривающийся как нечто сугубо производное, социально обусловленное и потому поддающееся/требующее коррекции, подспудно приобретает фактически метафизическое значение ключа от всех дверей, кадуцея. В этих пространствах без конца воспроизводится фантазм о том, что радикальная деконструкция — не в смысле Деррида — и последующая пересборка категории гендера позволит достичь если не рая на Земле, то, как минимум, конца истории. Теория возвращается к своей основной функции — становится вместилищем для аффекта. Присутствуя на таких мероприятиях, это можно наблюдать, как в театре, воочию: даже если спикеры стараются заземляться, работать с конкретной областью психологии или социологии, публика, в конце-концов, поблескивая глазами и подрагивая голосами, все равно сведет все обсуждение к положениям типа «каждый мужчина должен ориентироваться на себя», «правильно строить отношения», «не надо рассеиваться», «быть собой». Подобные высказывания поражают, умиляют и ужасают одновременно: если бы все это было возможно сделать так просто, по воле субъекта /Я/, человек не был бы человеком. И не было бы ни поэзии, ни философии, ни психоанализа. Хотя бы ради того, чтобы лишний раз вспомнить об этом, стоило вчера прийти в «Клуб».

А «Гвоздик» можно поздравить с прекрасным дебютом. Не только из-за качественного алкоголя, обаяния Кирилла Мартынова и множества приятных людей. Организаторам удалось нечто очень редкое, в наше время почти исключительное: было создано по-настоящему инклюзивное интеллектуальное пространство, дистанцированное от той или иной конкретной тусовки, уютное и открытое для всех.

#Entwurf
#проходящее

«Идиотизм цивилизации предохраняет от самоубийства, — превращает естественную потребность человека оставаться человеком от первого и до последнего дня в простую пляску на кромке безумия. «Решить, стоит ли или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии», — утверждение, которое имеет ценность только для философии, с ее вопросами и такими же ответами. Не о «проживании» жизни заботится обычный самоубийца, а о «возможном» ее абсолютном завершении, единственном и неизбежном, завершении, которое для философии представляет собой противоречие в определениях.

«Абсолютное завершение», - единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, — не затянувшаяся деструкцию личности, не аутоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога; завершения дел, мыслей, забот, самой жизни.

Абсолютное завершение, — потребность слишком человеческая. «Завершить жизнь» не значит исчезнуть, абсолютно уйти в небытие. Дать сбыться целому, т.е. создать его, пройти, вычерпать до дна вдохновение жизнью и только потому исчезать, что больше нечего добавить, досказать, дописать. Некуда и не к кому больше идти, все вычерпано до дна и отдано тем, кто начинает новую жизнь или продолжает свое неспешное дело на этой земле. Но для кого-то все дело сделано, — от первого крика при рождении, до последнего вздоха удовлетворения.

Философия — заложник материального тела рукописной культуры. Собственно, ее существование невозможно вне миллионов страниц текстов. Ей всегда есть что дописать, что добавить, что досказать. И сами «философствующие» растворены в бумажном пространстве текстов, а потому их смыслы и цели - белоснежные бумажные замки, инкрустированные черной сажей».

См. «Черный феномен свободного сознания»

#Роганов

В своей трактовке самоубийства как «абсолютного завершения» Роганов близок Лакану, видевшему в этом акте прежде всего форму речи, последний крик собственной субъектности.

Философия же, по Роганову — онанистическое занятие бес-смертных, великая сплетница.