Интересно, меня как раз последний выпуск подкаста «Что случилось?» привёл к ровно обратным выводам: что академическая политология всё ещё в состоянии объяснять мир.

Конечно, я не могу не согласиться с тем, как мало внутри нашей дисциплины рефлексии об идеологических основаниях политической науки. Много ли политологов, например, в курсе, что позитивистская икона Толкотт Парсонс, имя которого знакомо каждому бакалавру, сотрудничал с офицерами разведки, перевозивших в Штаты нацистов-коллаборационистов (чтобы были эксперты-советологи, конечно)?

В российских условиях критика мэйнстримной политологии становится ещё сложнее, потому что в силу исторических обстоятельств хороший российский «провинциальный» политолог, в отличие от своих коллег из APSA, просто вынужден быть не респектабельным экспертом для правительства, а почти что политическим активистом. А его коллеги по цеху из условного ЭИСИ парадоксальным образом функционально как раз играют роль мейнстримных политологов на Западе (почитайте блестящую критику политологического официоза от Рональда Чилкота, фрагменты его Theories of comparative politics переведены на русский). Сложно не увидеть параллели с этой критикой американского академического истэблишмента:

Ноам Хомский (Chomsky, 1969) однажды отметил, что ученые в области общественных наук отказываются противопоставлять политическому курсу и действиям правительства поддержку традиционных ценностей демократии, они избегают независимых суждений, забрасывают преподавательскую деятельность и искажают науку. Причиной этого является получение доступа к деньгам и влиянию, почти единодушная идеологизированность, возведенная в профессию.

Только в российских условиях от позитивизма своих американских коллег не остается и следа: специалисты их ЭИСИ, как известно, изучают «цивилизационные императивы как ядро российского цивилизационного кода: духовность, правда, патриотизм, воля, МЫ-мировоззрение». Всё это усиливет миф, что где-то де существует «нормальная политическая наука», свободная от идеологических пристрастий.

И всё же это не значит, что в рамках академической политологии не могут рождаться движения в духе New Political Science, рефлектирующие и критикующие основания нашей дисциплины. Аргументация Ильи в подкасте показывает, что такое движение возможно — я как раз услышал вместо набившего оскомину недоумения мейнстримных политологов в духе «Америка/Европа/etc., ты одурела!» по поводу подъема ультраправых вполне внятное объяснение, связанное с экономическими и классовыми трансформациями последних десятилетий.

К сожалению, сегодня сложно представить какую-то институционализацию такой дискуссии — красноречиво об этом говорит факт, что я даже не могу дать ссылку на подкаст, о котором говорю, в надежде, что вы справитесь сами. Это делает куда более значимыми немногочисленные образовательные проекты, которые оставляют пространство для этой дискуссии.

Сегодня в 19:00 будет день открытых дверей в Новой школе политических наук — это один из лучших на сегодня просветительских проектов на русском языке в области социальных наук. В этом семестре мощнейшие курсы: Замятин, Курилла, Куманьков и другие. Обязательно приходите!

Зарегистриоваться: https://www.learnpolitics.today/dod

Уже второй мой текст, идея которого рождается из-за скроллинга ленты рилсов во время очередного раунда прокрастинации. В какой-то момент я начал складывать в папочку «кринж» рилсы про успешный успех и как вести себя с женщиной от Эндрю Тейта и Арсена Маркаряна — и алгоритмы очень быстро принесли меня туда, где подсчитывают процент белого населения в Европе и переводят речи Гитлера на английский с помощью ИИ. В какой-то момент вся моя лента состояла только из такого конвента!

Про маносферу (manosphere), которая затягивает молодых мужчин говорят уже давно, особенно на фоне выхода сериала «Переходный возраст» от Netflix, в котором главный герой (предположительно) наслушавшись персонажей вроде Тейта, убивает свою однокласснику. И всё же было интересно испытать, как работает процесс этой онлайн-радикализации на самом себе.

Тут хочется добавить, что ни идея как-то пофиксить алгоритмы соцсетей, ни показывать «Переходный возраст» в школах (как начали предлагать в Великобритании после того, как сериал посмотрел Кир Стармер) — не панацея. И даже «левые Джо Роганы» типа Хасана Пайкера, блестящий профайл которого недавно выпустил The New Yorker (о проседании левых на этом поле активно заговорили на фоне того, что стримы и подкасты, предположительно, сыграли большую роль в голосовании за Трампа на последних выборах), и борьба за доминироании на поле медиаполитики, на самом деле, не решит проблемы, как кажется многим.

Дело в том, что у правых есть политический проект, который они предлагают молодым мужчинам, которые страдают от атомизации, одиночества и экономической рецессии — они традиционно предлагают свалить всю вину на других (мигрантов, феминисток, etc.). И хотя никакого решения проблем это не предполагает, а скорее напоминает наркотик, который временно приглушает боль (так, кстати, нынешний вице-президент США когда-то описывал трампизм), он кажется убедительным. У левых пока такого убедительного политического проекта нет. Конечно, не только из-за промахов самих левых, но это уже тема для отдельного поста.

P.S. И спасибо великой Але Александровой @alyaoncesaid за редактуру, было классно наконец поработать вместе!

Поговорили с Олегом Журавлевым и Кириллом Медведевым по мотивам их недавнего текста в журнале Republic:

Хороший объемный комментарий Фарида Бектемирова по мотивам текста про маносферу (в двух частях: один, два).

Особенно соглашусь с последней частью:

Проблема в том, что всё это сочувственное отношение к молодым мужчинам есть у блогеров и людей искусства, но по-прежнему почти не присутствует в риторике крупных политических сил в тех же Соединённых Штатах.

Без внятного большого демократического политического проекта любые разговоры об альтернативной, позитивной маскулинности скорее всего останутся сотрясением воздуха. Вот именно с этим у левых самые большие проблемы. И вряд ли мы даже в условиях наших суровых политических заморозков тут находимся в худшей ситуации, чем американцы. (Но на Берни надеемся).

Когда-то, ещё студентом, я нашел в среди книг в Московском центре Карнеги (там я был стажером) книгу с ярким названием «Преданная демократия» — о неформалах эпохи Перестройки. Я тогда о них ничего не знал: для меня люди вроде Глеба Павловского или Андрея Исаева всегда были фигурами, близкими к власти. Тем сильнее меня удивила эта подробная, детализированная история «партизан» перестройки (именно так книгу сначала хотел назвать её автор) — участников многочисленных неформальных клубов, которые митинговали, спорили и на коленке создали инфраструктуру массовой народной мобилизации, которая в конечном сделала возможной политическую революцию конца 80-х.

«Неформалы» вывели на улицы сотни тысяч — и сыграли, на мой взгляд, важную аккламационную роль для новых революционных лидеров. Которые, в свою очередь, быстро об этом забыли, когда сами заняли высокие кабинеты. Как так вышло? Кажется, это одна из самых интересных головоломок постсоветской истории. Автор книги, историк Александр Шубин, пишет об этом так:

Неформалы-социалисты в составе коалиции победили коммунистов (что казалось невероятным), но проиграли фронту либералов следующий раунд борьбы. Возможно ли было избежать тогда поражения — отдельный сложный вопрос. Но несомненно одно — поражение социалистов никогда не бывает окончательным.

Я тоже согласен с последним предложением — и поэтому изучение опыта наших предшественников кажется особенно важным. К 40-летию с прихода к власти Михаила Горбачёва поговорили с Александром Шубиным о Перестройке, её этапах и уроках. Мне кажется, получилось вдохновляюще.

Поучаствовал в выпуске подкаста у товарищей — обсуждали одну из наиболее животрепещущих тем нашего извода «ревущих двадцатых».

О чем бы мне не приходилось рассказывать на разных курсах или школах за последний год — причинах «болотной», подъеме популистских движений в мире или кризисе неолиберализма — начинать часто приходилось с краткого введения о том, что произошло в 2008-м году.

Поучаствовал в записи нового сезона замечательно подкаста «Черный лебедь» о самом главном кризисе последних десятилетий, попробовав разбавить своей политологической оптикой серьезных коллег-экономистов.

Свой голос слушать не люблю, так что буду рад фидбеку от слушателей.

Найти первый выпуск нового сезона уже можно на всех платформах: https://podcast.ru/e/2OqkCNlVO-h

И на ютубе: https://youtu.be/uiOfjUPb3TU?si=Okk42uX7NobUjg4G

Недавно решил пересмотреть «Клан Сопрано». В одной из серий первого сезона Тони оправдывается перед своей дочерью Мэдоу, мол, в его время итальянцы не могли рассчитывать на престижное образование и хорошую карьеру (и поэтому ему пришлось стать бандитом). Она язвительно вспоминает Марио Куомо — очевидно, как пример итальянца, которому всё же удалось выбиться в люди.

Для любого, кто внимательно следил за электоральным процессом в США (или, по-крайней мере, для левых), фамилия Куомо хорошо знакома по новостным заголовкам — Эндрю Куомо был главным соперником победителя сегодняшних выборов мэра Нью-Йорка Зорана Мамдани. Признаюсь, я был не очень знаком с биографией Куомо, и после реплики Мэдоу Сопрано в сериале решил проверить, не родственники ли Марио и Эндрю. Конечно, да — первый был губернатором штата Нью-Йорк с 1983-го по 1994-й, а Эндрю, его сын, занимал тот же пост в 2011-2021 годах. Политические династии и их роль в американской политической системе — не новость, но когда слышишь в сериале 1999-го года ту же фамилию, которую читаешь в новостях в 2025-м — всё равно удивляешься.

Однако пример Зорана показывает, что могущественные династии всё ещё можно побеждать — надеюсь в ближайшее десятилетие мы это увидим в ещё большем масштабе не только в США.

Очень хороший выпуск к годовщине 7 ноября (кстати, всех с праздником) у подкаста «Это Базис» с Александром Бикбовым — о генеалогии того, что мы сегодня называем «протестом», о том, почему сегодня революции не совсем революции и как это всё связано с обществами по уходу за кошками в Стамбуле.

Однако мне сложно согласиться с одним из ключевых тезисов выпуска (по крайней мере в том виде, в котором я его услышал) — что революция уже присутствует в имеющих изначально нишевой характер практиках радикального изменения принятого порядка, и заключается в их репликации в места, в которых раньше это было немыслимо. Это может дать ложное ощущение, что университетские семинары, практики коллективной самоорганизации в публичных пространствах и прочие прозвучавшие в подкасте примеры нишевых практик заключают в себе потенциал, позволяющий в нужное время развернуться таким образом, что до поры до времени «глухие» к подобным практикам социальные акторы становятся рецептивны по отношению к ним. При этом в конце звучит идея, что сохранение таких практик — одна из немногих доступных сегодня политических альтернатив.

В качестве позитивного примера (хотя бы частичной) подобной репликация приводятся стамбульские протесты против вырубки парке Гези в 2013-м. При этом этот пример во многом иллюстративен при ответе на вопрос «что не так с современными революциями». Джихан Тугал приводит статистику, согласно которой у почти 13% участников протестов была степень выше бакалаврской (1.4% от населения Стамбула в целом), при этом треть протестующих происходила из трех самых богатых районов города. Это сказывалось и на характере этих «нишевых практик» вроде народных ассамблей или открытого микрофона — которые почти полностью оказались голосом не «99%», а городского среднего класса (Тугал предлагает теоретическую рамку «new petty bourgeoisie» и мне она кажется важной, но это отдельный разговор).

Дальнейшая динамика развития власти AKP (правящей «Партии справедливости и развития») широко известна и скорее не внушает оптимизма. При этом, как сказала в конце выпуска Саша Фокина, хочется оставаться оптимистом — и хотя это делать все сложнее, без глубокого критического анализа такого рода нишевых практик, на мой взгляд, «оптимизм воли» будет невозможен.