Якщо вам цікаво послухати про сучасний психоаналіз, приходьте на зустріч з Робертом Гроссмарком 19 листопада о 15:00. Буде синхронний переклад, тож можна повністю зануритись в матеріал. Усі деталі за посиланням.

Першу його лекцію ми з Машею Паньковою організовували в липні — фрагменти можна послухати тут. Я особисто дуже радію, що між нами є пряма комунікація; і буде можливість розмови і для слухачів. До речі, також готуємо з Машею переклад однієї з його клінічних робіт — на тему, про яку мало хто наважується говорити.

Зі статті Шейли Лав в Атлантік про кушетку/диван:

Фройд надихнувся використовувати диван понад століття тому, спостерігаючи за драматичними демонстраціями гіпнотерапії свого вчителя Жана-Мартіна Шарко. Фройд вважав, що терапевт, який знаходиться поза полем зору, допоможе людям отримати доступ до витиснених емоцій або спогадів. (Він також казав, що не може «терпіти, коли інші люди дивляться на нього по вісім годин на день»). ...

Сьогодні в кабінетах терапевтів майже завжди є диван. Для своєї книги «У тіні кушетки Фройда» Марк Джеральд, психолог, який отримав освіту в галузі психоаналізу, сфотографував терапевтів у їхніх кабінетах, і «рідко можна було знайти кімнату, в якій не було дивана», — розповів він. «Хтось колись згадав, що насправді ніколи не використовував диван для своїх пацієнтів, але якби у нього не було дивана, він не відчував би себе психоаналітиком». ...

Для мене — і, як я підозрюю, для багатьох інших — іноді лежання може дати деяке полегшення від соціальних аспектів розмови з терапевтом. Відносини між терапевтом і клієнтом не зникнуть повністю, і цю динаміку також може бути корисно досліджувати в терапії. Проте багато клієнтів надто акцентують увагу на міжособистісній динаміці. У соціальних мережах люди жартують про те, як сильно вони хочуть отримати оцінку «А+» в терапії або розсмішити терапевта. Я відчувала такий самий тиск. Цей стрес можна зменшити, коли ви лежите і фізично не можете сканувати обличчя терапевта в пошуках ознак схвалення або незадоволення. А в час, коли багато людей перейшли на телетерапію, роздивляння обличчя терапевта (або свого власного) через Zoom може нагадувати безглузду робочу зустріч. ...

На дуже спрощеному рівні диван пропонує зміну перспективи — буквально. Стародавні греки та римляни під час бенкетів лежали, що створювало атмосферу комфорту та інтимності. ...

"На дуже спрощеному рівні диван пропонує зміну перспективи — буквально. Стародавні греки та римляни під час бенкетів лежали, що створювало атмосферу комфорту та інтимності."

Цікаво, що справді саме давньоримське кліне (ложе для відпочинку та розмов) послужило прообразом пізнішої кушетки. У свій час (це все до н.е.) греки звернулись до практики спільного лежання "за столом", хоча раніше вони за ним сиділи. Спочатку це поширювалось лише на аристократію, але потім зазнало більшої популярності. Навіть величезні громадські банкети і в Римі, і в Греції влаштовувалися з кушетками, є свідчення й про масивні громадські їдальні на Акрополі. При цьому треба було спертись на лівий лікоть, і не змінювати позу аж до кінця бесіди.

Грецьке слово «симпозіум» походить звідти ж, від досл. «пити разом». В давнину це поняття означало вечірку з музикою і спілкуванням, що слідувала за банкетом. Головною метою зібрань було спілкування і вільний обмін думками.

Вже після V століття почала розвиватись ідея, що вертикально сидяча людина зв'язана з божественним початком, тоді як та, що лежить — якби ближче до землі, "приземлена". Так ми і втратили практику суспільного лежання і симпозіумів, на яких не залишишся голодним.

Читаю книгу Джуди Леопольд Кантровиц (2006) насчёт сохранения конфиденциальности в психоаналитических текстах. Тема нетривиальная. Джуди провела интервью со 141 публикующим виньетки аналитиком и опросила 47 пациентов, которые нашли, случайно или нет, тексты о себе.

Все без исключения аналитики согласны, что нужно убирать демографические данные человека, но дальнейшую маскировку делают по-разному. Ряды первых меняли не так много, и редко спрашивали у пациента согласия на публикацию, считая, что материал всецело принадлежит им. С 1980 года, когда вышла мощная статья про взаимное влияние в паре и модель двух персон, что подсветило важность контрпереноса, и то, что терапевт тоже субъективен, стали больше интересоваться получением согласия. Ну а маскировка стала включать в себя изменение возраста, пола, идентификаций, профессии, количества членов семьи, географической позиции; некоторые специально добавляют мелкие фальшивые детальки, чтобы добавить правдоподобности (на пример, пациент не пришел на сессию из-за наводнения в жаркой стране, а про него пишут, что его машина застряла в снегу во время метели). Кто-то приводит только короткие зарисовки, чтобы не описывать весь случай, ну а кто-то меняет даже содержание снов. Это хорошее движение — в сторону заботы о пациенте — только так и могло быть. Но в то же время странно осознавать, что огромная часть всех существующих виньеток — фикшн, прошедший через много стадий фильтрации, от субъективного восприятия терапевта до намеренных перестановок и искажений.

Из забавного — треть опрошенных аналитиков сказали, что хотя бы раз в жизни (как правило, на старте карьеры) писали статьи о себе. Так, будто они описывают пациента. Потому что считали, что это лучший материал для иллюстрации, проработанный много раз. Потом некоторые жалели. Первыми это, конечно, всё равно сделала семья Фройд: Анна описывала некоторые свои сны так, будто ей их принёс пациент, а потом анализировала их «своим рабочим голосом». У Гелены Дойч была попытка написать о роскошной клиентке, которой аналитик завидовал, но в этом описании находят, что она ссылалась на собственную биографию. В общем, никогда не знаешь, про кого ты в действительности читаешь в этих книжках.

#заметка@psychoanalytic_fields

Книга, которую я тут упоминаю, называется «Письмо о пациентах: ответственность, риски и последствия». Мне она действительно очень понравилась. Но также книжка породила много мыслей о том, насколько актуальным и интересным такой текст покажется психоаналитикам сейчас. Кантровиц рассуждает, как следует обходиться с историей пациента и самого анализа, стоит ли (и как именно, и когда) превращать их в публикацию. Она хорошо описывает весь репертуар доступных для этого инструментов и приводит убедительные доводы за и против каждого. Основная идея такова, что публикации важны, потому что прежде всего они действуют как сосуды и разносят кровь (новинки, переосмысления, свежие взгляды) по всему телу сообщества. А с другой стороны, публикации могут быть вредны в том смысле, что неизбежно приходится открывать что-то сокровенное о другом, кто тебе это доверил.

В 2018 году один из комитетов IPA серьёзно задумался о том, какую степень конфиденциальности может и должен предоставить аналитик. В итоге они составили довольно параноидный документ. К примеру, там встречается мысль о том, что идеальный вариант психоанализа проходит почти что в пещере или бункере, защищённом от любых вмешательств со стороны. Так, даже телефоны рекомендуется оставлять за дверьми, чтобы исключить, что какие-то части разговора будут записаны тем же гуглом, ведущим постоянную прослушку. Свободные ассоциации, считают они, будут свободными только при выполнении главного условия — что абсолютно всё останется между двумя людьми.

И вот: строгие выводы, правила, длительные рассуждения об этичности того или иного. Одновременно — современный мир с бесконечно хитрым сбором персональных данных, онлайн-сессиями (которые некоторые ортодоксальные инстанции до сих пор умудряются отрицать), ИИ-помощниками и Threads с фейсбуком, где некоторое количество терапевтов без задней мысли выкладывает кусочки сессий или картину жизни пациента. В общем, стоит ли так заботиться о конфиденциальности в экстимном мире, где столь многое выносится наружу? Если ответ всё равно «да», так или иначе работа Кантровиц окажется полезной.

Тут моя рецензия на этот труд, старалась составить её так, чтобы можно было «прочитать» книгу, не читая её полностью. Буду рада вашим мыслям в комментариях!

#заметка #статья@psychoanalytic_fields

Говоря об антиподе Лакана, кто вспоминается первым? Анна Фрейд? Хартман? Вопреки явной войне Лакана с эго-психологией, для меня его главный антипод — это Ференци. Лакан иногда с уважением отзывался о Ференци и даже приезжал к Имре Херману в Будапешт и там говорил о нём. Но образ, созданный Джонсом — как слезливого маргинала и экспериментатора — скорее всего, отталкивал Лакана.

Ференци — фигура нежности в этике и смелости в технике. Он отчасти вернулся к раннему Фрейду и признал, что травма — это не только фантазм, но и реальное событие, оставляющее в теле след, не поддающийся переводу в слова. Его знаменитое «Смешение языков» описывает трагедию ребёнка, столкнувшегося с языком взрослого желания. Для него аналитик должен быть тем, кто говорит на языке, способном восстановить утраченное доверие. Человеческое тепло, эмпатия, готовность к взаимности — таковы были его клинические принципы.

Лакан, напротив, построил свою теорию на отказе от «реального» аналитика как личности и анализа как отношений. Аналитик — это место в дискурсе, это функция, а не личность. Для него задача аналитика — не долюбить и не утешать, а удерживать структуру речи, в которой субъект может появиться. Травма у Лакана — воображение Реального, которое не может быть полностью сказано. И тут Лакан созвучен Ференци.

Льюис Киршнер предлагает не противопоставлять их, а слушать вместе. От Ференци мы можем наследовать способность быть свидетелем боли, не убегать от человеческой реальности. От Лакана — строгость формы, этику дистанции как отказ от слияния и воображаемых ловушек подобия. Вместе они создают альтернативную фигуру аналитика: присутствующего, но не поглощающего, внимательного, но не не-знающего. Подобную этику я видел на лекциях и супервизиях своего учителя — Клода Эсканда, который соединил строгость Лакана и теплоту Винникотта. Но разве не была ли подпольно экспортирована теплота Винникотта в Британию из Венгрии?

Що б ви зробили/подумали в такій ситуації?

Навіть такі відомі аналітики, як Віннікотт, часто були мазохістськи пасивними, коли їхні пацієнти розігрували проти них. Літтл, розповідаючи про свою терапію у Віннікотта, зазначила, що вона навмисно розбила вазу в його кабінеті, яка, як виявилося, щось для нього означала. Вона похвалила його за те, що він нічого не сказав. Коли вона прийшла на наступну сесію, то виявила, що він замінив розбиту вазу на точну копію. Віннікотт не сказав їй прибрати за собою і не попросив заплатити за розбиту вазу. Хіба це схоже на нормальну людську реакцію, не кажучи вже про терапевтичну? Ми не можемо знати, чому Віннікотт не висловив своїх почуттів щодо поведінки Літтл, але його нездатність хоч якось притягнути її до відповідальності вражає мене як повна відсутність авторитету. (Цитата із книги Карен Мароди)

Кажуть, що Літтл (одна з відомих дорослих пацієнток Дональда) регулярно розбивала цю вазу, а Віннікотт її щоразу мовчки склеював заново.

Однажды, выступая в Болонском психоаналитическом центре, Салман Ахтар сказал, что в идеале психоаналитик должен стремиться к тому, что можно назвать "мягкими бриллиантами". Это красивая метафора, которая подходит вообще для всех людей (а то вечно эти аналитики только про себя говорят). Она отсылает к Арлоу, подчеркнувшему, что во взаимодействии с другими важно иметь "нежное сердце и сильный ум" — качества, проявляющиеся в неосуждающей и доброй восприимчивости, любопытстве, скептицизме и проницательности. Ссылаясь на Райта, Ахтар также утверждает, что аналитическая техника колеблется между материнским полюсом (представленным Винникоттом) и отцовским (представленным Фрейдом). Отсюда и рождается парадокс мягких бриллиантов — это чистые, таинственные и эфемерные обмены, богатые приглашающим светом драгоценных камней, но без их высокомерной твёрдости и властного постоянства.

#заметки@psychoanalytic_fields

На том же собрании (оно было посвящено поэзису и разным регистрам слов, 2023 год) Стефано Болоньини предложил подумать о процессе творчества так. В доме нашей психики есть кошачья дверца — маленький лаз между сознанием и предсознательным. Хозяин дома (наше центральное Я) может позволить коту (предсознательному) свободно входить и выходить, наслаждаясь этим движением. Если эта дверца работает хорошо — в терапии, в творчестве, в жизни — слова обретают тело, приобретают консистенцию, тепло, и могут вылиться в моменты творчества. Но если дверца заперта на замок — то слова будут пустыми "газообразными формулами", они будут витать в поисках идеализированного и сверхчеловеческого элемента, диссоциированного от чувств. Только в первом случае появляется то, что Болоньини называет "гуманизирующей вещностью" — это поле проживаемого Я, язык наших бабушек и дедушек, телесности и здравого смысла. Поэзия рождается не из жесткого контроля, а из этой живой игры: впустить-выпустить, позволить предсознательному принести свои дары и уйти, когда нужно. Слова становятся мостами, обретают множественность смыслов, их музыка может "петь внутри нас". Психоаналитический поэзис — это искусство держать дверцу открытой. Не распахнутой настежь (такое приводит к хаосу), но и не заколоченной (это омертвение), а именно живой, дышащей, пульсирующей между первичным и вторичным процессом. Болоньини также упоминает, что иногда этот процесс будет происходить "путём вычитания", то есть состоять из "не-слов", но из молчания и говорящих действий.

#заметки@psychoanalytic_fields

Олівер Сакс про мірило добре прожитого життя:

Минулої ночі мені снилася ртуть — величезні блискучі кульки ртуті, що піднімалися й опускалися. Ртуть — це елемент номер 80, і мій сон нагадує мені, що у вівторок мені виповниться 80. Елементи й дні народження переплелися для мене ще з дитинства, коли я дізнався про атомні номери. В 11 років я міг сказати: "Я — натрій" (елемент 11), а тепер, у 79, я — золото. […] Вісімдесят! Я ледве можу в це повірити. Я часто відчуваю, що життя ось-ось почнеться, щоб потім усвідомити — воно майже закінчилося. […]

Майже у 80, з купою медичних і хірургічних проблем, жодна з яких не є інвалідизуючою, я радію, що живу — "Я радий, що не помер!" — часом тішусь, коли погода ідеальна... Я вдячний, що пережив багато речей — деякі чудові, деякі жахливі — і що зміг написати дюжину книг, отримати незліченну кількість листів від друзів, колег і читачів, і насолодитися тим, що Натаніель Готорн назвав "спілкуванням зі світом".

Мені шкода, що я змарнував (і досі марную) стільки часу; мені шкода, що я такий самий мучливо сором'язливий у 80, як і у 20; мені шкода, що я не розмовляю жодною мовою, крім рідної, і що я не подорожував і не пізнав інші культури так широко, як мав би.

#цитата

Сегодня для меня стало открытием, что Оливер Сакс тоже проходил психоанализ (он не упоминает это ни в одной из тех книг, которые я читала). Его психоанализ длился не так уж долго — всего около 49 лет. Что думаете по этому поводу?

Сакс посещал своего психоаналитика, Леонарда Шенголда, дважды в неделю. В интервью 2011 года он с юмором описал свой путь как "один из самых длительных анализов в истории" и добавил: "кажется, мы начинаем к чему-то приходить".

Сакс начал анализ в критический момент — в канун нового 1966 года он посмотрел на себя в зеркало, похудевший на 30 кг за три месяца из-за зависимости от амфетамина, и понял: "Оливер, ты не доживешь до следующего Нового года, если не получишь помощь". Шенголд помог ему отказаться от наркотиков. Сакс описывал, как они с Шенголдом "постарели вместе и прошли через жизненные этапы вместе". При этом они всегда сохраняли формальность — Сакс всегда называл своего аналитика "доктор Шенголд" и никогда не думал о его имени, а для второй стороны он всегда оставался "доктор Сакс". Оливер считал, что именно благодаря этим формальностям возможна была такая свобода общения.

Шенголд научил Сакса "обращать внимание, слушать то, что находится за пределами сознания или слов" — тому самому "слушанию третьим ухом" , которое стало центральным для клинической практики самого Сакса как невролога. При этом у писателя было довольно травматичное детство (эвакуация во время войны, сложные отношения с матерью, её реакция на его гомосексуальность). В 18 лет он намекнул отцу, что его привлекают мужчины, и его мать отреагировала проклятием: "Ты — мерзость. Я хотела бы, чтобы ты никогда не родился". Сакс никогда не был женат и не имел детей. В сорокалетнем возрасте, после того как "любовная связь закончилась неудачно", он решил, что не создан для романтических отношений, и провел 35 лет в целибате.

#заметки@psychoanalytic_fields

(Ниже материал И. Романова)

В последнем фильме М. Антониони «Над облаками» героиня одной из новелл рассказывает притчу об индейцах, сопровождавших белых путешественников. В какой-то момент индейцы попросили сделать привал, и когда их спросили, не устали ли они, ответили: «Нет, мы просто слишком быстро шли и обогнали свои души».

Возможно, в этой простой истории содержится самый главный ответ на вопрос, как долго должен длиться психоанализ и почему так долго. Настолько долго, чтобы встретить свою душу и не убежать от нее. Чтобы пожить с ней в одном ритме, в одном измерении безвременья бессознательного хотя бы некоторое время.

Достаточно долго рекордсменом в этом отношении для меня оставался Джон Кафка, описавший 28-летнюю (кажется) психоаналитическую работу с пациенткой с шизофренией. В частной беседе он рассказал, что анализ и терапия продлились еще дольше. Они сопровождали пациентку до самой смерти, помогая ей вести полноценную и творческую жизнь. Об уходе своей пациентки Кафка явно скорбел, сожалел, что она так и не исполнила обещания написать книгу «Как я обучала своего психоаналитика».

Оливер Сакс претендует на звание нового рекордсмена. По его признанию, он проходил психоанализ более 46 лет!

Могут ли такие истории быть хорошим примером? Не знаю. К счастью, сегодня каждый может найти на рынке «заботы о себе» то, что ему «по душе» - долгий психоанализ, короткий психоанализ, психокоррекцию, психохирургию, психопрограммирование, или ничего... Но думаю, те, кто побывал в этом месте, поймут, о чем говорили Сакс и пациентка Кафки: время не важно.

Другим же, думаю, вполне может прийтись по вкусу сарказм Х. Кэхеле. В какой-то статье он описывал диалог с пациенткой, надоедавшей ему вопросами, как долго обычно длится психоанализ. Однажды, не выдержав ее напора, аналитик сказал: «Самый долгий мой анализ длился 10 000 часов, и он был неудачным».

#стаття #переклад

Натрапила на статтю Евелін Швабер про те, що таке «взаємодія» в психоаналітичному сенсі. Вона там наводить декілька прикладів для міркувань. Перший про те, коли одна пацієнтка каже, що терапевтка занадто балакуча, а інша — що терапевтка недостатньо розмовляє, хоча сама терапевтка відчуває, що поводиться приблизно однаково. Хто тут правий? І на чиєму боці істина? В іншому прикладі, Швабер їде у відрядження на три дні, всім це повідомляє, а потім дізнається, що її не буде лише один день. Пацієнт, котрому вона про це каже, запитує: «Хто ви така, щоб визначати, що таке "лише"?»

Авторка пропонує взагалі відкинути думку про якусь «об'єктивну» реальність (яка часто просто дублює зрештою суб'єктивну реальність аналітика), і зважати на те, що ми маємо постійно досліджувати досвід з обох сторін, не надаючи якомусь із них привілейований статус. Клієнт, каже вона, перш за все хоче, щоб його зрозуміли, і щоб хтось прийняв його погляд, а не змусив побачити «реальність».

Також любопытно, що Фройд взагалі не користувався словом «взаємодія» [interactions] для опису обмінів між двома людьми, він використовував цей термін лише для опису зв'язків між психічними інстанціями.

В принципі, на цьому із цікавого все. Зараз ця стаття виглядає самоочевидною, напевно тому, що реляційними ідеями вже нікого не здивуєш. А тоді, 30 років тому, напевно хтось мусив шукати аргументи на користь того, що все в житті суб'єктивно, навіть психоаналіз.

#стаття #переклад

Вирішила відволіктись і подивитись щось добре. Пригадався мультик про гігантський апельсин, який, як з'ясувалось, зовсім не апельсин, а персик. «Джеймс і гігантський персик» (1996, Г. Селік, Т. Бертон) — казкова гіпнотична анімація про дитинство. «Доброго» там, правда, не так і багато.

Про хлопчика-сироту, який намагається дістатись до мрії, що залишили йому батьки. Автор однойменної книги — Роальд Дал — написав її після Другої світової, і хотів показати, що діти здатні витримати більше, ніж ми думаємо, якщо бути з ними чесними. Кажуть, що Дал писав лише в своєму сараї, на старому кріслі, і завжди користувався для цього олівцями, яких мало бути рівно 6 штук.

А які мультфільми виявились для вас не такими простими, як здавалось?