Только совершенно недавно, точно Америку, открыли старую художественную Русь, вандальски искалеченную, покрытую пылью и плесенью. Но и под пылью она была прекрасна; так прекрасна, что вполне понятен первый минутный порыв открывавших её: вернуть! вернуть!

Но вернуть в том виде нельзя, так как кости тех людей, которые носили старинные парчи, давно истлели, и с тех пор успел вырасти величавый Петербург с его «каменными громадами».

И вот, художникам-националистам предстоит колоссально трудная работа: они, пользуясь богатым старым наследием, должны создать новое серьезное, логически вытекающее из того, что уцелело. Страшно трудно найти вернуть путь. Многие из исканий, казавшиеся очаровательными вчера, уже надоедают сегодня и на них не хочется смотреть. Много крупных художников, казавшиеся вчера создателями новой национальной эры, сегодня кажутся только искателями и, может быть, предтечами. Создалась, наконец, целая полоса какого-то русского модерна, чисто западное веяние, заимствовавшее от русского только некоторые внешние формы. (…)

Будем ждать и, не теряя времени, собирать и собирать все, что ещё осталось старого в избах, и изучать и изучать. Постараемся, чтобы ничто не ускользнуло от нашего внимания; и, может быть, под влиянием увлечения минувшей красотою и создастся, наконец, новый русский стиль, вполне индивидуальный и не мишурный. И чем сильнее будет это увлечение, тем больше данных на нарождение нового русского стиля. Творцы стилей — художники. Абсурд говорить, что русские художники должны, непременно, любить русское, а немецкие — немецкое. Настоящий национализм художника сказывается не в том, что он заранее говорит себе: буду работать в русском стиле, а в том, что будучи, связан тысячью незаметных, но несомненных нитей со своей страною, он совершенно безотчетно и инстинктивно имеет тяготение именно к этой стране, а не к другой; и когда он, знакомясь с наследием национального прошлого и изучая его, проникается всё более и более любовью к художественному прошлому родины, то его бесплотное тяготение получает плоть и кровь, и он, человек нынешнего времени, ушедший слишком на двести лет от последних годов Московской эпохи, явится прямым продолжателем русского национального творчества, но более интересным, культурным и широким, чем его отдаленные предшественники.

(Иван Билибин. Народное творчество Русского севера. // Мир искусства, Т. 12. — СПб., 1904.)

В Ново-Иерусалимском монастыре, построенном в конце ХѴІІ века, в стены собора вмурованы 48 плит «каменного путеводителя» (не знаю, сохранились ли они все до наших дней)

Надписи выполнены в стиле, который Олег Мацуев назвал «трафаретной» вязью

Самый красивый стрятинский еръ

Округлый Ъ пришёл, видимо, из скорописи, где угловатое начертание упростилось до одного плавного росчерка. В самой вязи, «медленной» и аккуратной, такая трансформация вряд ли возможна

Пора объясниться. Я создал блог как место заметок для себя, для того, чтобы оставлять в нем мысли, смотреть на них, додумывать. Но интерес, которым я не думал делиться, и который не считал таким важным, пересилил и превратил его в блог о русском дизайне. Дизайн я подразумеваю в широком смысле: как русский человек устраивал и устраивает свою материальную жизнь, делает ее удобной и красивой. Интересно, как делали раньше. Что и как менялось. Интересно, какие наработки можно перенести в наше время, что можно возродить, осовременить.

Русский дизайн, в том числе графический, появился не в 1991 году, но никто не пишет его историю. В архивах и библиотеках пылятся вещи, на которые мои коллеги не обращают внимания. Современный дизайнер изучает полезное действие инфографики по картам и диаграммам Джона Сноу, а о русских землемерных книгах он не слышал. Новые шрифты создают, глядя на на американцев и немцев. Нужно открыть русский дизайн для русских дизайнеров. Пусть они даже не станут учиться на старых примерах, но будут знать историю своего ремесла. Я не претендую на роль знатока номер один — я сам учусь. Сейчас у меня есть стремление накапливать знания о том, что я люблю, и я ему подчиняюсь. Если записи об этих находках в будущем превратятся в более качественные материалы, люди их прочтут и найдут полезными — задача будет выполнена.

Бѣляевъ И. С. Практическій курсъ изученія древней русской скорописи для чтенія рукописей XѴ–XѴIII столѣтій. — М., 1907. — 84 с.

Книга Беляева — неплохое пособие для тех, кому нужно научиться читать русскую скоропись.

Обратите внимание: обучение чтению — это единственное назначение этой книги. Не стоит с её помощью учиться писать скорописью или изучать её историю. Слабое место книги — «Азбука скорописи ХѴ–ХѴІІІ столетий», которая содержит разные типы букв, выделенные автором по неясным принципам. Буквы выглядят безобразно, словно написаны дрожащей старческой рукой. Это не реальные буквы из русских грамот, а попытка человека начала ХХ века, не привыкшего к красивому письму, изобразить основные их варианты. Однако книга своей цели достигает — за счёт подробных объяснений и снимков с подлинных рукописей с транскрипцией и пояснениями трудных случаев.

С пособием Беляева связана одна неприятная история. Юрий Гордон в своём монументальном труде «Книга про буквы от Аа до Яя» почти для каждой буквы приводит соответствующую строку из корявой беляевской азбуки. Подписи гласят: «Русская скоропись XV–XVIII века», «Азбука скорописного письма XVII века». Без упоминания работы Беляева, будто это действительно буквы настоящей скорописи. Особенно убого они выглядят рядом с классическими примерами более позднего времени.

Видимо, автор облегчил себе работу и взял изображения из первого нагугленного источника, вместо того чтобы посмотреть, как было на самом деле. Это выдаёт отсутствие интереса к русскому допетровскому письму, что, в общем, для него естественно. В других случаях подобраны конкретные интересные образцы, с указанием источника, иногда с комментарием.

Не важно, что подлог ненамеренный — читатели самой популярной книги (было уже три издания) по русской типографике видят именно то, что там показано. «Мне всё равно, а вы смотрите, верьте».

Про современную вязь

Современные русские каллиграфы любят вязь, но в жизни она почти не участвует. Вместо этого у нас акциденцию (акцидентные наборные формы предполагают малое количество текста и сложное художественное оформление) делают локализованными шрифтами, увы. Вязи же отводится место в сказках, церквях и «этнических» брендах.

Этого недостаточно. Вязь должна занять своё место в светском дизайне. Вместо этого целое семейство декоративных шрифтов просто так пылится и, в лучшем случае, среднестатистический титульник набирается заезженной «Ижицей». В начале прошлого века, когда художники обратились к русской национальной культуре, вязь помещали всюду: на вывески, на деньги, на флаеры. Её делали современной и модной и получалось это красиво и читабельно. Даже классические буквы, если их распутать, не затрудняют чтение.

За последний десяток лет стали появляться наработки русской вязи в современном нам стиле, а это значит, что «вязаные буквы» постепенно возвращаются в окружающую действительность.

Хорошие примеры:
Влада Ружицкая instagram.com/rvvlada/
и Дима Ламонов instagram.com/dimalamonov
behance.net/dimalamonov

Всякий путь, если только это не бесцельно-романтическое блуждание, требует понимания принципов перемещения по нему, то есть способов передвижения, выбора направления, предстоящих трудностей.

Хозяин некоторой территории (государь, управляющий, захватчик) для эффективного управления ею должен знать, как устроена эта территория — её масштабы, ресурсы, население, иерархии.

То же самое в науке. Без понимания устройства объекта изучения, без адекватной теоретической модели она остаётся лишь собранием фактов без возможности их объяснять, предсказывать, использовать. Науки о письменности нет, поскольку нет понимания, что из себя представляют объекты её изучения — письменные знаки и письменные системы. Есть бесцельные блуждания, анархия, стагнация.