кто там рассчитывал на новую «Американскую трагедию» («…пастораль», «…ржавчину»), — филорнит и «ведущий романист своего поколения» Джонатан Франзен отложил бинокль и написал семейную сагу в трех книгах под названием A Key to All Mythologies», которое отсылает к «Миддлмарч» Джордж Элиот. твиттер, естественно, в ярости (я так понимаю, чтобы заслужить прощение, ДФ полагается зашить себя в спальный мешок и спрыгнуть в Гудзон), и только редкие голоса — среди прочих внезапно кинокритик New York Times Э.О. Скотт, — напоминают, что это прежде всего хороший писатель. 592 страницы, ждем в следующем октябре.
кто бы, что бы — без ореховых глаз Ани Тейлор-Джой «Ход королевы» можно было бы с чистой совестью выключить после первого эпизода: все лучшее, что происходит там дальше, напрямую связано с АТЖ, умиротворяющим сиянием, которая она вокруг себя распространяет.
что впечатляет даже больше ее зрелой игры — непривычное для американского спортивного кино изображение советских оппонентов. отечественная шахматная элита — это практически политбюро, у которого есть фронтмен (Боргов — Брежнев?), охотно прибегающий к помощи товарищей, и вот эта коллегиальность становится добродетелью, которой так не хватает упрямо индивидуалистичному американскому уму.
столь же удивительна советская Москва, где проводятся не турниры, но мессы (мощный контраст с унылыми состязаниями в Штатах), и, главное, публика: любители непатриотично болеют за нарядную американку, а профессионалы, заседающие на Гоголевском бульваре, вероятно, узнали про Лизу даже прежде, чем она стала звездой на родине.
короче, зря, американские христиане пытались убедить Бет, что СССР — атеистическая империя; если верить Фрэнку и Тевису, только здесь спортсмены могли почувствовать себя богами.
что впечатляет даже больше ее зрелой игры — непривычное для американского спортивного кино изображение советских оппонентов. отечественная шахматная элита — это практически политбюро, у которого есть фронтмен (Боргов — Брежнев?), охотно прибегающий к помощи товарищей, и вот эта коллегиальность становится добродетелью, которой так не хватает упрямо индивидуалистичному американскому уму.
столь же удивительна советская Москва, где проводятся не турниры, но мессы (мощный контраст с унылыми состязаниями в Штатах), и, главное, публика: любители непатриотично болеют за нарядную американку, а профессионалы, заседающие на Гоголевском бульваре, вероятно, узнали про Лизу даже прежде, чем она стала звездой на родине.
короче, зря, американские христиане пытались убедить Бет, что СССР — атеистическая империя; если верить Фрэнку и Тевису, только здесь спортсмены могли почувствовать себя богами.
не стало Николая Алексеевича Богомолова — тончайшего знатока Серебряного века, с лекций которой для студента журфака МГУ и начинался университет. вспоминаются две сцены: как на одном семинаре, где он подменял Владимира Новикова, я спросил НАБ про любимые западные книги, и он рассказывал, как нянчил ребенка и читал Пруста (в оригинале, конечно); и как перед парой мы сидели в кабинете, и он, заметив в моих руках толстую современную книгу, спросил «Терехов?» и, кажется, одобрительно хмыкнул.
соболезнования родным, близким и тем, кому посчастливилось испытать на себе это сияние знания и доброты.
соболезнования родным, близким и тем, кому посчастливилось испытать на себе это сияние знания и доброты.
домучил рецензию Патриши Локвуд на подготовленный Брайаном Бойдом и Анастасией Толстой сборник Think, Write, Speak: Uncollected Essays, Reviews, Interviews and Letters to the Editor в London Review of Books и могу сказать, что лучшее в этом тексте — ерническое Набоков-бинго. anal ruby of one of the bicycles — фраза, которая, действительно, заставляет присвистнуть, — реальная цитата из Bend Sinister.
металлический — не бесцветный, а нарочно, рассчитано жестяной — голос диктора, атмосфера джентльменского клуба, где давно не открывали форточку, некоторая навязчивость тем травли и отмены (здесь трудно удержаться от того, чтобы не задуматься о возможных автобиографических проекциях) — подкаст Константина Сперанского и Сергея Простакова «Эпоха крайностей», посвященный Ad Marginem, ставит перед нейтрально настроенным слушателем сразу несколько препятствий. что это — нативная реклама издательства? толстый номер давно почившего журнала? документальный фильм с говорящими головами, из экономии выпущенный в аудиоформате?
а может, перед нами вообще вопиющий пример фальсификации истории, когда сюжетам, которые были достоянием узкого — маргинального — круга, придается статус общественно значимых феноменов, тех самых, без которых нас невозможно представить, понять, простить?
воображаемая культурологическая археология — примерно так можно описать жанр, в котором работают Сперанский и Простаков, расспрашивая Александра Иванова, Михаила Котомина, Льва Данилкина, Олега Кашина, Дмитрия Волчека, Бориса Гройса, Андрея Бондаренко, Александра Проханова и Владимира Сорокина о событиях 20-летней без малого давности. и «воображаемая» здесь — не уничижающая характеристика, а, так сказать, проективная: восстанавливая контекст издательских решений и читательскую рецепцию конкретных текстов, авторы немного переигрывают новейшего культурную историю, превращают периферию, окраину, — в центр. в этом изложении AM становится одним из стилеобразующих явлений девяностых-десятых, аспектом новой российский государственности, ее, так сказать, художественно-философским департаментом — и редким местом, где можно узнать правду о положении дел в стране.
в каком-то смысле естественно, что первые два сочинения, которые вспоминали в «Эпохе...», не слишком походят на традиционные реалистические нарративы о новом времени: стиль и конкретные сюжетные ходы Проханова в «Господине Гексогене» и Сорокина в «Голубом сале» подчеркнуто индивидуальны, артистичны. при этом — уж не знаю, можно ли назвать это специальным открытием подкаста, — выясняется, что Проханов, не воспринимающий свой текст как цемент и готовый к динамичной кооперации с Котоминым (по сути, соавтором «Гексогена»; когда-нибудь его имя тоже нанесут на обложку), куда более постмодернистский автор, чем Сорокин, буржуазный мастер булгаковско-набоковского склада, который нуждался не в издателях-союзниках, а в умелых дистрибьюторах высококлассного литературного товара — и справедливого вознаграждения.
вместе с тем от первых двух выпусков, — где много ярких эпизодов (ВГС и новый русский; обложка с Путиным; украденные бухгалтером миллионы), — есть ощущение прощального танца: Сорокин, заключающий третье интервью словами «Хорошие были времена, ребята. Приятно было вспомнить», — ему, по-видимому, некомфортно в нынешних, и можно понять, и скорее вызывают подозрения те, кому сейчас не хочется хотя бы на пару часов провалиться в совсем другую эпоху. даже если там тебе вешали на окна решетки, а в тогдашнем фейсбуке предлагали покаяться за глумление над святынями русской истории и литературы.
ссылки
подкаст SoundCloud | Apple Podcasts | Google Podcasts | Яндекс
телеграм-канал «Утопия», где выходят всякие сопутствующие материалы: от манифеста Дмитрия Ольшанского «Как я стал черносотенцем» до фотосессии Сорокина для журнала «ОМ» в образе доктора
а может, перед нами вообще вопиющий пример фальсификации истории, когда сюжетам, которые были достоянием узкого — маргинального — круга, придается статус общественно значимых феноменов, тех самых, без которых нас невозможно представить, понять, простить?
воображаемая культурологическая археология — примерно так можно описать жанр, в котором работают Сперанский и Простаков, расспрашивая Александра Иванова, Михаила Котомина, Льва Данилкина, Олега Кашина, Дмитрия Волчека, Бориса Гройса, Андрея Бондаренко, Александра Проханова и Владимира Сорокина о событиях 20-летней без малого давности. и «воображаемая» здесь — не уничижающая характеристика, а, так сказать, проективная: восстанавливая контекст издательских решений и читательскую рецепцию конкретных текстов, авторы немного переигрывают новейшего культурную историю, превращают периферию, окраину, — в центр. в этом изложении AM становится одним из стилеобразующих явлений девяностых-десятых, аспектом новой российский государственности, ее, так сказать, художественно-философским департаментом — и редким местом, где можно узнать правду о положении дел в стране.
в каком-то смысле естественно, что первые два сочинения, которые вспоминали в «Эпохе...», не слишком походят на традиционные реалистические нарративы о новом времени: стиль и конкретные сюжетные ходы Проханова в «Господине Гексогене» и Сорокина в «Голубом сале» подчеркнуто индивидуальны, артистичны. при этом — уж не знаю, можно ли назвать это специальным открытием подкаста, — выясняется, что Проханов, не воспринимающий свой текст как цемент и готовый к динамичной кооперации с Котоминым (по сути, соавтором «Гексогена»; когда-нибудь его имя тоже нанесут на обложку), куда более постмодернистский автор, чем Сорокин, буржуазный мастер булгаковско-набоковского склада, который нуждался не в издателях-союзниках, а в умелых дистрибьюторах высококлассного литературного товара — и справедливого вознаграждения.
вместе с тем от первых двух выпусков, — где много ярких эпизодов (ВГС и новый русский; обложка с Путиным; украденные бухгалтером миллионы), — есть ощущение прощального танца: Сорокин, заключающий третье интервью словами «Хорошие были времена, ребята. Приятно было вспомнить», — ему, по-видимому, некомфортно в нынешних, и можно понять, и скорее вызывают подозрения те, кому сейчас не хочется хотя бы на пару часов провалиться в совсем другую эпоху. даже если там тебе вешали на окна решетки, а в тогдашнем фейсбуке предлагали покаяться за глумление над святынями русской истории и литературы.
ссылки
подкаст SoundCloud | Apple Podcasts | Google Podcasts | Яндекс
телеграм-канал «Утопия», где выходят всякие сопутствующие материалы: от манифеста Дмитрия Ольшанского «Как я стал черносотенцем» до фотосессии Сорокина для журнала «ОМ» в образе доктора
романное дыхание, фантастический талант забуриваться в самые неказистые вроде бы души, идеальная объективность повествования — достоинств «Сопрано» не счесть, но что насчет вот таких абсолютно непостижимых прозрений. как, объясните на милость, можно было произвольно сложить двадцать шесть букв английского алфавита — и составить имя будущего тренера московского «Спартака».
как могла бы выглядеть эта новость: популярный VOD-сервис Premier адаптировал один из лучших романов XXI века — «Каменный мост» Александра Терехова. «наконец-то», — ликующе добавляют поклонники этой книги.
как на самом деле выглядит эта новость: выдающийся русский текст о недоверии к истории, вязкости прошлого и тотальном скепсисе по отношению к «реальности» сделан по классическим НТВ-шным лекалам — лысые харизматики, прикрывающий рот Маковецкий, какой-то ни к селу ни к городу Афган. не брат ты мне, «Волк» позорный.
как на самом деле выглядит эта новость: выдающийся русский текст о недоверии к истории, вязкости прошлого и тотальном скепсисе по отношению к «реальности» сделан по классическим НТВ-шным лекалам — лысые харизматики, прикрывающий рот Маковецкий, какой-то ни к селу ни к городу Афган. не брат ты мне, «Волк» позорный.
YouTube
Волк | трейлер сериала | PREMIER
Смотри сериал c 7 декабря на PREMIER: https://bit.ly/36u459n
После неудачной спецоперации разведчик Александр Волк попадает в тюрьму арабского Востока. Спустя несколько лет генерал-майор КГБ в отставке Гольцман помогает ему выбраться из плена, но взамен…
После неудачной спецоперации разведчик Александр Волк попадает в тюрьму арабского Востока. Спустя несколько лет генерал-майор КГБ в отставке Гольцман помогает ему выбраться из плена, но взамен…
non/fiction в ближайшем от вас книжном: по приглашению «Полки» написал абзац про симпатичный сборник статей Бойда (не пропустите мощнейший биф с Долининым по поводу «американских лет»; рядом — меланхоличный, как всегда, Кобрин, непроходимый, как всегда, Ямпольский (у меня закружилась голова уже от содержания, и «...Льва» я покамест посадил на цепь), сразу две книги Левинга.
Полка
non/fiction 2020: выбор «Полки»
20 книг к концу 2020 года
ходили слухи, что для того, чтобы получить истинное удовольствие от «Манка», нужно предварительно сдать дифференцированный экзамен на знание старого Голливуда профессору Трофименкову, но я, странным образом, обошелся без этого. ну да, какие-то скандальные (и, признаться, мало кого сегодня трогающие) подробности создания одного из самых известных фильмов в истории, провокативное, должно быть, переосмысление образов знаменитых продюсеров и сценаристов, — Финчер обладает уникальной способностью подыматься над материалом (вместе с материалом) и заражать зрителя счастьем, тихим внутренним ликованием, которое он сам, вероятно, испытывает на съемках, решая перед собой же поставленные трудности и заставляя замечательных актеров сто раз кряду повторять необычайно куртуазные реплики.
выдающийся пример минус-маркетинга: Максим Немцов, за четыре с лишним месяца расправившийся с «Туннелем» Уильяма Гэсса, который екатеринбургское издательство «Гонзо» божилось выпустить до конца года, отправляет книгу на свалку литературной истории: вербиаж, упражнения из букваря для слабослышащих, критики как всегда ничего не поняли — и все-таки те, кто одолел этот талмуд, «вступают в личные отношения с текстом, негодуют, возмущаются, влюбляются в него»; не затем ли мы, в целом, и беремся за книги.
новость, от которой расширяются зрачки и учащается дыхание: Аня Тейлор-Джой сыграет в новой экранизации набоковского романа «Смех в темноте» (в девичестве — «Камера обскура»). мы вряд ли промахнемся, если предположим, что перед нами новая Марго/Магда Петерс. режиссер Скотт Фрэнк, к которому после «Гамбита» оставались серьезные довольно вопросы, обещает создать «фильм-нуар, кино внутри кино, очень непристойный замечательный триллер»; надеемся, что тень А.О. Балабанова — мечтавшего, как известно, перенести этот текст на экран, — где-то там, в потусторонности, заинтересовано хмыкнула.
I’m Writing a Novel — ну а, может, лучше I’ve Written A Short Story: самый странный год заканчивается тем, что в конце декабря выйдет сборник рассказов, один из которых написал автор этого канала; получается, беллетристический дебют, «мой первый гусь», инициация. спасибо внимательному редактору Сатеник Анастасян, которая предложила, прочитала, приняла и всей команде издательства Popcorn Books. предзаказ бумажной книги тут, электронная версия появится здесь, и, главное, не болейте.
у HBO в этом году были ужасные сериалы (дегенеративный «Отыграть назад»), сериалы, претендующие на стилистическую и тематическую радикальность («Я могу уничтожить тебя»), дорогие, но, кажется, мало кого всерьез трогающие шоу («Темные начала»-2), изобилие тревожных доков, но не было, пожалуй, ничего страннее «Индустрии».
вроде бы — uniform-драма, герои которой говорят на языке журнала The Economist. немного — фантазия о жизни молодых банкиров, которым приписывается неистощимая сексуальная энергия: нет, этих молодых людей и девушек не назовешь снежинкам, тающими от неосторожного слова в твиттере.
при этом чем дальше, тем миражнее становится основная интрига (кого из стажеров возьмут на постоянную работу): сюжетные пробуксовки забавно рифмуются с безуспешными попытками главных белых персонажей заняться сексом в традиционном понимании. собственно, на отсутствие символической пенетрации и жалуются зрители, которые добрались до финала: что хотели сказать авторы, оставив своих герои в странной полупозиции?
думается, в этой драматургической нерешительности и состоит депрессивная ирония создателей «Индустрии». банковский сектор, работники которого заняты торговлей абстракциями, — микромодель современного глобального мира. в этой логике «борьба с мужчинами в прокуренных кабинетах» — не более чем новый товар на финансово-идеологических рынке, но кто бенефициар этих сделок, остается загадкой — или, точнее, никакой загадкой не является.
все это не бог весть какое прозрение, но с точки зрения нынешних общих мест «Индустрия» — это почти диверсия: может быть, поэтому HBO в итоге ее так скомкано показал и поскорее поставил в сетку спецэпизод «Эйфории» — беззубую проповедь, одобрительное поглаживание по голове.
вроде бы — uniform-драма, герои которой говорят на языке журнала The Economist. немного — фантазия о жизни молодых банкиров, которым приписывается неистощимая сексуальная энергия: нет, этих молодых людей и девушек не назовешь снежинкам, тающими от неосторожного слова в твиттере.
при этом чем дальше, тем миражнее становится основная интрига (кого из стажеров возьмут на постоянную работу): сюжетные пробуксовки забавно рифмуются с безуспешными попытками главных белых персонажей заняться сексом в традиционном понимании. собственно, на отсутствие символической пенетрации и жалуются зрители, которые добрались до финала: что хотели сказать авторы, оставив своих герои в странной полупозиции?
думается, в этой драматургической нерешительности и состоит депрессивная ирония создателей «Индустрии». банковский сектор, работники которого заняты торговлей абстракциями, — микромодель современного глобального мира. в этой логике «борьба с мужчинами в прокуренных кабинетах» — не более чем новый товар на финансово-идеологических рынке, но кто бенефициар этих сделок, остается загадкой — или, точнее, никакой загадкой не является.
все это не бог весть какое прозрение, но с точки зрения нынешних общих мест «Индустрия» — это почти диверсия: может быть, поэтому HBO в итоге ее так скомкано показал и поскорее поставил в сетку спецэпизод «Эйфории» — беззубую проповедь, одобрительное поглаживание по голове.
удивительная — унизительная — история: Маша Нестеренко сообщает, что Леонид Юзефович попросил сайт «Горький» удалить ее рецензию на роман «Филэллин» из-за того, что она содержит — содержала — спойлеры.
текст, который помнит кэш.
титаны, так нельзя.
UPD: в итоге оригинальный пост удален из-за того, что комментаторы перешли на личности, конфликт, насколько можно судить, иссяк, и только ретранслятор чувствует себя, как русский писатель Олег Кашин, разглядывающий одно там свидетельство о смерти. выводов нет.
текст, который помнит кэш.
титаны, так нельзя.
UPD: в итоге оригинальный пост удален из-за того, что комментаторы перешли на личности, конфликт, насколько можно судить, иссяк, и только ретранслятор чувствует себя, как русский писатель Олег Кашин, разглядывающий одно там свидетельство о смерти. выводов нет.
«Горький»
Любитель греков в потоке истории
О новом романе Леонида Юзефовича «Филэллин»
кириенков
1931-2020. осиротели
1993 год, офицер британской разведки Дэвид Корн Уэлл (sic!) ревизует демократическую Россию; «как дорого тут быть богатым!».
via Татьяна Пономарева
via Татьяна Пономарева
на прошлой неделе издательница Саша Шадрина обнаружила, что всероссийски теперь известная Елизавета Кривоногих читает «I Love Dick» Крис Краус. сегодня— ДЕГ. если вскорости в инстаграме Елизаветы Владимировны (?) появится «Муравечество», «К философии» (О событии), ну или хотя бы Оушен Вуонг, даже последний, думается, скептик уверует — Россия будет свободной.
🤓1