в интервью Михаила и Лили Идовых увидел кадр со съемок их нового сериала «Джетлаг» — и крякнул. во-первых, конечно, надо было AntiTerra Films. во-вторых, приходится признать: Егор Корешков с некоторых ракурсов — похож.

​​«То, что Шерер не обычный персонаж, а некая конструкция, метафигура, следует уже из того факта, что она держит «салон». Но никаких «салонов фрейлин» в природе не существовало, незамужняя женщина не могла устраивать званый вечер, не говоря уж о том, что такое поведение более чем не одобрили бы во дворце. В черновом варианте Толстой пробовал объяснить эту фантастическую ситуацию тем, что у Анны Павловны особо привилегированное положение, позволившее ей не пойти на работу (хотя фрейлины и жили «на работе», в том торце Зимнего дворца, что выходит на Адмиралтейство, на третьем этаже; много носились по лестницам) из-за болезни… как в школе… автор эти неубедительные объяснения вымарал… В результате А.П. Шерер предстает персонажем из другого измерения, действует поверх традиций и установлений».

Вячеслав Курицын разбирает первые главы «Войны и мира» — изучая устройство толстовской камеры, сверяя черновики, журнальную версию и дефинитивную книжную редакцию и пытаясь понять логику изменений, делающих текст одновременно более динамичным и менее понятным. роскошно медленное чтение книги, в которой, казалось, все понятно (в том числе — как она сделана); Курицын выявляет очень прихотливую повествовательную манеру, сложную систему движений и контрдвижений, ракурсов, точек зрения и дико увлекательно рассказывает, как Толстой изобретал свое кино. в конце автор приводит фрагмент переписки ЛНТ и Фета, там есть прекрасный (захотите — не забудете) образ, но вот полная, еще более интересная, версия:

«А знаете, какой я вам про себя скажу сюрприз: как меня стукнула об землю лошадь и сломала руку, когда я после дурмана очнулся, я сказал себе, что я — литератор. И я литератор, но уединенный, потихонечку литератор. На днях выйдет первая половина 1-й части 1805 года. Пожалуйста, подробнее напишите свое мнение. Ваше мнение, да еще мнение человека, которого я не люблю тем более, чем более я вырастаю большой, мне дорого — Тургенева. Он поймет. Печатанное мною прежде я считаю только пробой пера и ор. черн.; печатаемое теперь мне хоть и нравится более прежнего, но слабо кажется, без чего не может быть вступление. Но что дальше будет — бяда!!! Напишите, что будут говорить в знакомых вам различных местах и, главное, как на массу. Верно, пройдет незамеченно. Я жду этого и желаю. Только б не ругали, а то ругательства расстроивают ход этой длинной сосиски, которая у нас, нелириков, так туго и густо лезет».

​​новый фильм Кроненберга мл. очень искусно шифруется: стертое и вместе с тем намекающее на другой престижный заголовок название «В чужой шкуре», обрамление в виде трэш-трейлеров (что может быть грустнее хоррора, про который сразу, за две минуты, понятно, до чего он ленив и ужасен), да даже Шона Бина при известной пристрастности можно счесть отягчающим обстоятельством. синтаксически тут полагается сказать что-то вроде «а на деле получился шедевр», но это прямо сильное преувеличение; занятный, симпатичный фильм — но и не меньше. Кроненберги замечательно умеют изображать будущее-штрих, какую-то параллельную ветвь эволюции, где одно прорывное открытие (в данном случае — возможность подчинять чужое сознание) не влечет за собой столь же головокружительных изменений в сфере дизайна (в кадре начало 2010-х, каким его запомнил шампанский класс) или даже мобильных технологий (главная героиня звонит с раскладушки). отсюда, по-видимому, фирменная уже физиологичность, которая рифмуется с аналоговостью самого шпионского интерфейса: все эти колесики, реле, брутальный — не трубку поднять — способ отсоединения. но главное — свойственная всем хорошим авторам расточительность, непрагматичность: трубка от дедушки, бабочка под стеклом, страшная танцующая кукла — и даже как-то забывается, сколько этот фильм вылил на тебя крови. еще почему-то было приятно увидеть Туппенс Мидддлтон (Элен из «Войны и мира») в небольшой роли; как оказалось, через месяц ее покажут в «Манке», а пока можно полистать ее черно-белый инстаграм — фотография финчеровского стула, цитаты Дилана Томаса и Толстого, какие-то надгробья в высокой траве; сразу видно, интересный человек.

​​есть некрологи, которые закрепляют положение дел, как бы визируют посмертный — впрочем, не значит окончательный — статус покойного. эмоция, которую они предполагают вызвать у читателя, — согласие: и я так думаю, боже, как точно. а есть некрологи, претендующие на то, чтобы, обводя мелом почившую фигуру, сделать рискованный крюк и захватить белой чертой окрестные здания, мост через реку, центральную площадь, в идеале — весь мир. к числу таких текстов относится эссе Максима Семеляка о Михаиле Жванецком: за детскими, смешными воспоминаниями — ошарашивающий и при этом тонко нюансированный вывод: МЖ, этот гулко, куда-то в себя шутивший дядечка с низко сидящими очками, вообще-то был советским Беккетом, а может быть, даже Хайдеггером.

Семеляк в некотором смысле породил и следующий материал в одноименном разделе «Полки». в сентябре мне подарили знаменитый номер Prime Russian Magazine про марксизм, в котором среди статей Цветкова, Кантора, Иглтона и других притаилось интервью МС с Александром Жолковским — кажется, насовсем уже забытое Сетью: по адресу теперь предлагают послушать Эда Ширана и «Сектор газа». примерно через месяц стало известно, что у АЖ (или, как он подписывается, AZ) выходит новая книга, и вот уже в середине сборника виньеток «Все свои» я раздумываю, что бы такого спросить у автора, который, обогатив зощенковедение и бунинистику серией остроумных, дразнящих наблюдений, породил вдруг слепаковологию. об этом, то есть интересе к «непрестижным» сочинениям — а еще об архивах, «малой ветви» русской литературы и обиженных в его игривых мемуарах коллегах — и поговорили.

​​возобновленная серия «Современная западная русистика» весь год баловала дивными новинками — жизнеописание Синявского, предисловия Достоевского, биография как центральный жанр 1930-х; дожили до работы и по нашей части. те, кто покупал русский перевод первого англоязычного романа Набокова в нулевые и начале десятых, в нагрузку получали статью Геннадия Барабтарло «Тайна Найта» — как казалось на любительский взгляд, надежно закрывавшую тему. Присцилла Мейер, автор книг «Русские читают французов» и «Найдите, что спрятал матрос»: «Бледный огонь» Владимира Набокова — как бы разгерметезирует этот текст: то, что у ГБ было превосходно устроенным заводным механизмом, у ПМ, похоже, становится принципиально непостижимой конструкцией, которая противится всякой определенности, финального истолкования.

пхоже — потому что я вычитал это на сайте издательства Northwestern University Press. если перейти на страницу серии Studies in Russian Literature and Theory, в которой вышла книга Мейер, можно провалиться в альтернативное «НЛО»:«Пелевин и несвобода», «Токсичные голоса», «Набоков и поэтика либерализма» — есть даже «Российский капиталистический реализм».

​​удивительно, что в будоражащей, действительно, новости о том, что Стэнли Кубрик хотел экранизировать «Доктора Живаго» (и даже писал об этом лично Борису Пастернаку, напирая, правда, не на достоинства текста — реальные или мнимые, — а на свои собственные достижения), напрочь утрачен поп-культурный контекст конца 1950-х. нам все это, понятно, страшно льстит — будущий великий мастер обратил внимание на эпос о Гражданской войне, звезда с звездой говорит, — но в реальности, кажется, имел место довольно тривиальный коммерческий расчет: «Живаго» — в первую очередь, американский бестселлер не хуже какого-нибудь You Should Have Known (по которому снят мучительный The Undoing), так что внимательный к массовому искусству режиссер просто-напросто ткнул пальцем в очевидный хит. с Пастернаком и его издателем-авантюристом Фельтринелли по понятным причинам не сложилось — зато не отказал грузный русский профессор, чья «Лолита» весь сезон толкалась с «Живаго» в топе продаж.

​​кто там рассчитывал на новую «Американскую трагедию» («…пастораль», «…ржавчину»), — филорнит и «ведущий романист своего поколения» Джонатан Франзен отложил бинокль и написал семейную сагу в трех книгах под названием A Key to All Mythologies», которое отсылает к «Миддлмарч» Джордж Элиот. твиттер, естественно, в ярости (я так понимаю, чтобы заслужить прощение, ДФ полагается зашить себя в спальный мешок и спрыгнуть в Гудзон), и только редкие голоса — среди прочих внезапно кинокритик New York Times Э.О. Скотт, — напоминают, что это прежде всего хороший писатель. 592 страницы, ждем в следующем октябре.

​​кто бы, что бы — без ореховых глаз Ани Тейлор-Джой «Ход королевы» можно было бы с чистой совестью выключить после первого эпизода: все лучшее, что происходит там дальше, напрямую связано с АТЖ, умиротворяющим сиянием, которая она вокруг себя распространяет.

что впечатляет даже больше ее зрелой игры — непривычное для американского спортивного кино изображение советских оппонентов. отечественная шахматная элита — это практически политбюро, у которого есть фронтмен (Боргов — Брежнев?), охотно прибегающий к помощи товарищей, и вот эта коллегиальность становится добродетелью, которой так не хватает упрямо индивидуалистичному американскому уму.

столь же удивительна советская Москва, где проводятся не турниры, но мессы (мощный контраст с унылыми состязаниями в Штатах), и, главное, публика: любители непатриотично болеют за нарядную американку, а профессионалы, заседающие на Гоголевском бульваре, вероятно, узнали про Лизу даже прежде, чем она стала звездой на родине.

короче, зря, американские христиане пытались убедить Бет, что СССР — атеистическая империя; если верить Фрэнку и Тевису, только здесь спортсмены могли почувствовать себя богами.

110 лет назад. ну и отдельно — Лёв/Lyoff

не стало Николая Алексеевича Богомолова — тончайшего знатока Серебряного века, с лекций которой для студента журфака МГУ и начинался университет. вспоминаются две сцены: как на одном семинаре, где он подменял Владимира Новикова, я спросил НАБ про любимые западные книги, и он рассказывал, как нянчил ребенка и читал Пруста (в оригинале, конечно); и как перед парой мы сидели в кабинете, и он, заметив в моих руках толстую современную книгу, спросил «Терехов?» и, кажется, одобрительно хмыкнул.

соболезнования родным, близким и тем, кому посчастливилось испытать на себе это сияние знания и доброты.

​​домучил рецензию Патриши Локвуд на подготовленный Брайаном Бойдом и Анастасией Толстой сборник Think, Write, Speak: Uncollected Essays, Reviews, Interviews and Letters to the Editor в London Review of Books и могу сказать, что лучшее в этом тексте — ерническое Набоков-бинго. anal ruby of one of the bicycles — фраза, которая, действительно, заставляет присвистнуть, — реальная цитата из Bend Sinister.

​​металлический — не бесцветный, а нарочно, рассчитано жестяной — голос диктора, атмосфера джентльменского клуба, где давно не открывали форточку, некоторая навязчивость тем травли и отмены (здесь трудно удержаться от того, чтобы не задуматься о возможных автобиографических проекциях) — подкаст Константина Сперанского и Сергея Простакова «Эпоха крайностей», посвященный Ad Marginem, ставит перед нейтрально настроенным слушателем сразу несколько препятствий. что это — нативная реклама издательства? толстый номер давно почившего журнала? документальный фильм с говорящими головами, из экономии выпущенный в аудиоформате?

а может, перед нами вообще вопиющий пример фальсификации истории, когда сюжетам, которые были достоянием узкого — маргинального — круга, придается статус общественно значимых феноменов, тех самых, без которых нас невозможно представить, понять, простить?

воображаемая культурологическая археология — примерно так можно описать жанр, в котором работают Сперанский и Простаков, расспрашивая Александра Иванова, Михаила Котомина, Льва Данилкина, Олега Кашина, Дмитрия Волчека, Бориса Гройса, Андрея Бондаренко, Александра Проханова и Владимира Сорокина о событиях 20-летней без малого давности. и «воображаемая» здесь — не уничижающая характеристика, а, так сказать, проективная: восстанавливая контекст издательских решений и читательскую рецепцию конкретных текстов, авторы немного переигрывают новейшего культурную историю, превращают периферию, окраину, — в центр. в этом изложении AM становится одним из стилеобразующих явлений девяностых-десятых, аспектом новой российский государственности, ее, так сказать, художественно-философским департаментом — и редким местом, где можно узнать правду о положении дел в стране.

в каком-то смысле естественно, что первые два сочинения, которые вспоминали в «Эпохе...», не слишком походят на традиционные реалистические нарративы о новом времени: стиль и конкретные сюжетные ходы Проханова в «Господине Гексогене» и Сорокина в «Голубом сале» подчеркнуто индивидуальны, артистичны. при этом — уж не знаю, можно ли назвать это специальным открытием подкаста, — выясняется, что Проханов, не воспринимающий свой текст как цемент и готовый к динамичной кооперации с Котоминым (по сути, соавтором «Гексогена»; когда-нибудь его имя тоже нанесут на обложку), куда более постмодернистский автор, чем Сорокин, буржуазный мастер булгаковско-набоковского склада, который нуждался не в издателях-союзниках, а в умелых дистрибьюторах высококлассного литературного товара — и справедливого вознаграждения.

вместе с тем от первых двух выпусков, — где много ярких эпизодов (ВГС и новый русский; обложка с Путиным; украденные бухгалтером миллионы), — есть ощущение прощального танца: Сорокин, заключающий третье интервью словами «Хорошие были времена, ребята. Приятно было вспомнить», — ему, по-видимому, некомфортно в нынешних, и можно понять, и скорее вызывают подозрения те, кому сейчас не хочется хотя бы на пару часов провалиться в совсем другую эпоху. даже если там тебе вешали на окна решетки, а в тогдашнем фейсбуке предлагали покаяться за глумление над святынями русской истории и литературы.

ссылки

подкаст SoundCloud | Apple Podcasts | Google Podcasts | Яндекс

телеграм-канал «Утопия», где выходят всякие сопутствующие материалы: от манифеста Дмитрия Ольшанского «Как я стал черносотенцем» до фотосессии Сорокина для журнала «ОМ» в образе доктора

как могла бы выглядеть эта новость: популярный VOD-сервис Premier адаптировал один из лучших романов XXI века — «Каменный мост» Александра Терехова. «наконец-то», — ликующе добавляют поклонники этой книги.

как на самом деле выглядит эта новость: выдающийся русский текст о недоверии к истории, вязкости прошлого и тотальном скепсисе по отношению к «реальности» сделан по классическим НТВ-шным лекалам — лысые харизматики, прикрывающий рот Маковецкий, какой-то ни к селу ни к городу Афган. не брат ты мне, «Волк» позорный.

non/fiction в ближайшем от вас книжном: по приглашению «Полки» написал абзац про симпатичный сборник статей Бойда (не пропустите мощнейший биф с Долининым по поводу «американских лет»; рядом — меланхоличный, как всегда, Кобрин, непроходимый, как всегда, Ямпольский (у меня закружилась голова уже от содержания, и «...Льва» я покамест посадил на цепь), сразу две книги Левинга.

​​ходили слухи, что для того, чтобы получить истинное удовольствие от «Манка», нужно предварительно сдать дифференцированный экзамен на знание старого Голливуда профессору Трофименкову, но я, странным образом, обошелся без этого. ну да, какие-то скандальные (и, признаться, мало кого сегодня трогающие) подробности создания одного из самых известных фильмов в истории, провокативное, должно быть, переосмысление образов знаменитых продюсеров и сценаристов, — Финчер обладает уникальной способностью подыматься над материалом (вместе с материалом) и заражать зрителя счастьем, тихим внутренним ликованием, которое он сам, вероятно, испытывает на съемках, решая перед собой же поставленные трудности и заставляя замечательных актеров сто раз кряду повторять необычайно куртуазные реплики.

​​​​выдающийся пример минус-маркетинга: Максим Немцов, за четыре с лишним месяца расправившийся с «Туннелем» Уильяма Гэсса, который екатеринбургское издательство «Гонзо» божилось выпустить до конца года, отправляет книгу на свалку литературной истории: вербиаж, упражнения из букваря для слабослышащих, критики как всегда ничего не поняли — и все-таки те, кто одолел этот талмуд, «вступают в личные отношения с текстом, негодуют, возмущаются, влюбляются в него»; не затем ли мы, в целом, и беремся за книги.

​​новость, от которой расширяются зрачки и учащается дыхание: Аня Тейлор-Джой сыграет в новой экранизации набоковского романа «Смех в темноте» (в девичестве — «Камера обскура»). мы вряд ли промахнемся, если предположим, что перед нами новая Марго/Магда Петерс. режиссер Скотт Фрэнк, к которому после «Гамбита» оставались серьезные довольно вопросы, обещает создать «фильм-нуар, кино внутри кино, очень непристойный замечательный триллер»; надеемся, что тень А.О. Балабанова — мечтавшего, как известно, перенести этот текст на экран, — где-то там, в потусторонности, заинтересовано хмыкнула.

​​I’m Writing a Novel — ну а, может, лучше I’ve Written A Short Story: самый странный год заканчивается тем, что в конце декабря выйдет сборник рассказов, один из которых написал автор этого канала; получается, беллетристический дебют, «мой первый гусь», инициация. спасибо внимательному редактору Сатеник Анастасян, которая предложила, прочитала, приняла и всей команде издательства Popcorn Books. предзаказ бумажной книги тут, электронная версия появится здесь, и, главное, не болейте.

всякий раз забываю, как же хороша Л.С. Петрушевская в предпоследнем «Гарри Поттере»