давно мечтал объединить свои впечатления от нескольких непочтительных биографий, и вот наконец представился повод: написал для «Горького», почему Набоков обожал Гоголя, за что Синявский любил Пушкина, можно ли оставить талант и совесть в писательском буфете, как читать Довлатова и чего стоит солженицынское «жить не по лжи». из наблюдений за собственными реакциями: теперь очень хочется перечитать «Зону» и — чтобы сличить свои ощущения с восторгами ну хотя бы А.К. Жолковского — «Ленина в Цюрихе».

​​что-то у нас с Жаном-Марком Валле не складывается: год назад я зевал на «Большой маленькой лжи», в этом — кемарил под «Острые предметы». еще один пример, когда книжка — которая очень честное, глазастое, с неожиданными, ни с того ни с сего, прозрениями чтиво — все-таки лучше.

а теперь давайте вместе ждать «Романовых»

Редакция Психо Daily попросила написать мини-рецензию на интервью *Лимонова Дудю* своего коллегу и соратника – критика Игоря Кириенкова, который ведет прекрасный канал I'm Writing A Novel (подпишитесь!). B вот, что он нам написал:

«Мы немногого ждали от этого выпуска и даже вчерне набрасывали структуру интервью: с вопросами про политику и обязательным пуантом — верификацией описанного в «Эдичке» гомосексуального опыта. Но и без того, чтобы потрафить аудитории, которая гуглит не «Лимонов Жолковский», а «Лимонов негр», Дудь мог удивить, свернуть в сторону, блеснуть, в конце концов, неожиданно глубоким знанием лимоновской био- и (еще круче) библиографии.

Вместо этого он решил проблематизировать самый скучный и, пожалуй, самый случайный эпизод из жизни классика — его ситуационный альянс с демократической оппозицией, «Стратегию 31» и слоган «Россия без Путина», поместив Деда в свой любимый сюжет: отречение богов от их идеалов, переобувание, неспособность вовремя замолчать. Прокурорский тон, стальные, как у Николая Первого, глаза — Дудь сыграл в жандарма и попытался ущучить в непоследовательности человека, который никогда от своих (довольно противных, что уж там) взглядов не отказывался. Русский мир и Запад, Сталин и Навальный, либералы и фашисты — этот автор так давно и надежно забросал цветами и лимонками кумиров и врагов, чтобы в 2018-м водить к нему в вольер экскурсии.

«Вы не забывайте, я великий русский писатель»,
— говорит Лимонов ближе к концу, и как же хочется крикнуть в экран вместе с ним: ну спроси ты его про Париж и про Штаты; задай лишний вопрос о соперничестве с Бродским и Солженицыным; узнай, каково это — когда о тебе при жизни пишут роман-биографию на французском (речь про документальный роман Эммануэля Каррера. – Прим. ПD). Человек, научивший тысячи соотечественников «свободно ебаться как животное» (М. Баронова), — как он такой в нашей целомудренной литературе возник? Ради кого резал вены? Почему писал колонки для GQ от руки — и печатает ли на компьютере сейчас?

Перед Дудем 1 час 11 минут сидел один из самых удивительных персонажей в истории русской культуры, а он, надув щеки, выяснял, не стыдно ли публиковаться у Габрелянова и что там все-таки было в нью-йоркской подворотне 40 лет назад.

«Мне нахер ничего не надо, я сам как-нибудь».
75 лет. 60 где-то книг and counting. Траур не траур, но памятник Эдуарду Лимонову точно поставят».

​​сначала друзья из прекрасного городского постмедиа Психо Daily (за которым удобнее всего следить здесь и в инстаграме) позвали меня на светский ужин (где я не давал покоя Олесе Герасименко), а сегодня попросили поделиться впечатлениями от разговора Дудя и Лимонова; делюсь.

для контраста — испепеляющий пост Глеба Морева на ту же тему. согласиться можно со многим, да только «Эдичку», по-моему, не переиздают совсем по другой причине. Лимонов — это вечное становление, постоянное сбрасывание кожи; Лимонов — это всегда brand new. другой автор построил бы на своей первой книге репутацию (либертена, радикала, поэта), а он будет писать еще и, может быть, хуже — лишь бы не совпасть с чужими ожиданиями, обмануть, отречься. есть в этом что-то очень сектантское; что-то — на, вот возьми ее скорей — очень русское.

старые либретто Сорокина > новых сорокинских рассказов

подробности — последуют

не последний, кажется, повод порассуждать о Льве Толстом — в связи с книгой Ирины Паперно «Кто, что я?», которую можно читать везде, но удобнее всего, конечно, на Букмейте. наверное, это какая-то внутренняя и потому неизбежно искаженная оптика, но, похоже, эти 190 отмечают (готовятся отметить) пышнее, чем 100 со дня смерти в 2010-м: граф возвращается.

​​14 июня в одном издательском письме мелькнуло дежурное «новый роман Пелевина»: типичный анонс с продолжением, ищите во всех книжных страны, знаем-знаем. сегодня второе сентября: до сих пор нет ни названия, ни обложки, ни автором сочиненной аннотации. полез проверять, когда мы узнавали про «свежего» в последние несколько лет.

2015-й, «Смотритель»: 3 августа
2016-й, «Лампа Мафусаила»: 5 августа
2017-й, «iPhuck 10»: 1 сентября

похоже, филонит в этот раз самый дорогой русский копирайтер-философ, срывает коллегам дедлайн; тоже, как у Сорокина, «не идет». может, оно и к лучшему: меньше всего сейчас хочется читать что-то натужное про «Раскраски для взрослых» и тайные смыслы ЧМ-2018.

как рачительный хозяин, за две недели зову всех на дискуссию «Про стыдные книги», которая пройдет в Культурном центре ЗИЛ 18 сентября в 19:30. скажу сразу, что в гилти-плежа не верю (в том смысле, что all books are beautiful) и уж конечно ни к каким «мэтрам книжной индустрии» себя не отношу, — но может получиться свежо и бодро.

​​любительское толстоведение продолжается: без большой любви посмотрел новую А.Смирнову про ЛНТ, который параллельно писал, как Анатолю Курагину отняли ногу, и защищал в суде на казнь обреченного писаря. получилось немного в жанре «все бессмысленно и бесполезно, ноу-ноу»; давайте сойдемся на том, что это все осень.

​​в Петербурге нынче самое время кататься по каналам, есть пиццу с горгонзолой и грушей в Сo-Op Garage и читать на «Полке» про Андрея Белого (вы Бродскому не верьте, роман — пушка). ну, или заглянуть в Новую Голландию на книжный фестиваль «Ревизия». завтра там выступает Паоло «Грамматика множества» Вирно, а до 9 сентября можно оставить на стендах независимых книгоиздательств все свои гульдены — вдруг вы захотите академическое издание «Зависти», «Зоны» или «Мы» на толстой бумаге. лично я ушел с Морисом Бланшо (про которого недавно писал Гулин), «Наверно я дурак» (заразительно отрецензированную Андреем Курилкиным) и диалогами Ивана Крастева и Глеба Павловского — не одного же Дудя с Петром Авеном и Ксенией Собчак про 90-е слушать.

замечательно обстоятельный материал про то, как провести выходные по-чеховски, по-поленовски и, конечно, по-толстовски. прямо перед титрами — мой список Tolstoy Essentials, сочиненный еще летом: сейчас бы я непременно включил туда книгу Паперно

Гид по толстовству для миллениалов — подробный план, как провести 4 лучших дня вашей жизни в Тарусе, Поленово и вообще на Оке, Туле и Ясной Поляне. Собирали его все лето, и подключили к делу выдающийся журналистский коллектив. https://teletype.in/@psychodaily/HJ4ZJAbd7

​​не в завершение — через несколько часов на площадке «Рассвет» покажут спектакль «И вы поклоняетесь этому идолу», про который в этом канале непременно что-то будет, — праздника, а скорее, на правах очередного циркового номера: написал про Толстого, каким он видится из 2018-го. в опубликованном тексте нет ссылки на занятный очень разговор Андрея Зорина и Григория Юдина на смежную тему: там много интересного, спорного, точного.

три разрозненных (хотя как посмотреть) впечатления от «И вы поклоняетесь этому идолу»:

1. уход и кончину Толстого принято считать одним из первых глобальных новостных сюжетов, которые связаны не с войнами и царями, а с биографическими обстоятельствами частного лица. постановка свидетельствует о детализации тогдашних «прямых включений»: поразительно подробной. мы связываем конец приватности с соцсетями, АНБ и товарищем майором, но, как выясняется, частная жизнь (и смерть) умерли еще 100 лет назад на станции Астапово;

2. Толстые — это пример почти болезненной графомании, яростного желания запечатлеть и высказаться. складывается ощущение, что в Ясной писали все, что это вообще такой завод по производству литературной эссенции, голубого сала. хочется пофантазировать, как бы их большие и маленькие драмы выглядели сейчас; какими медиа они бы стали пользоваться. в голову упрямо лезут инстаграмы семейства Кардашьян;

3. я совсем нечувствителен к сценическим формам и, конечно, страшно люблю театральный эпизод в «Войне и мире»: все так. толстовское остранение интересно перенести с тех, кто смотрит, на тех, кто играет. о чем думает артист, карауля свою реплику? слышит ли он собственный голос? как в одной голове уживается выученный текст и бытовые какие-то заботы: купить домой ополаскиватель, у матери в среду операция, телефон стал быстро разряжаться, а еще надо вот прямо сейчас перевоплотиться в Боборыкина? мощный, короче, прием придумал русский писатель — весь мир теперь пользуется.

​​сюжеты не бросаем: новый Пелевин выйдет 27 сентября; называется «Тайные виды на гору Фудзи» (это туда в финале «Empire V» забрался Рома Шторкин, но книжка, похоже, про Усманова); объем — 416 страниц; цена — наберите побольше воздуха в легкие — от 761 р.; до премьеры роман «по желанию автора» (цитата из письма от издательства) смогут прочитать ровно два человека: Галина Юзефович и Анна Наринская.

ну а я просто напомню про такой вот документ эпохи.

​​Фрэнсис «Конец Истории» Фукуяма что-то нарасхват: пару недель назад в The New Yorker вышел большой материал о футурологе (с броским заголовком и большим куском про русского философа Кожева, на семинары к которому ходили Батай, Лакан, Мерло-Понти, Кено и другие великие), а теперь о приключениях его главной идеи пишут в The Guardian. Внутри, понятно, Трамп, Брекзит, постсоветские диктатуры и другие приметы того, что история не закончилась: люди — по странным для глобальных элит причинам — голосуют против экономической выгоды и «здравого смысла». Вокруг этого электорального парадокса уже выросла целая индустрия интерпретаций, но Фукуяма с прогнозами больше не спешит: урок — усвоен.

​​эксцентричный, что и и говорить, список «100 главных книг постсоветского времени» — не потому даже, что в нем отсутствуют Барскова, «Памяти памяти» или, возьмем другую совсем категорию, Акунин, а потому, что занять второе место можно с двумя голосами. пробегая по фамилиям жюри, казалось, что результаты качнутся в сторону нормативно-предсказуемого: Юзефович — Прилепин — Водолазкин; как-то так. между тем первое и третье места забрал себе Пелевин, вторым пришел — Шаров; также в пятерке Владимов и Иванов за «Сердце Пармы». ну а дальше — дальше начинаются казусы: Солженицын, Бакин, Галковский, Гаспаров, Проханов, Л.Я. Гинзбург, Лимонов, Шишкин, Гандлевский, Соколов, Сальников, Быков, Санаев — это одна странная шеренга, где у всех одинаковое количество звезд на погонах. я уже как-то писал (а до меня еще человек тысяча), что старшие закончились и наши эти «классик» и «великий» — они исключительно для нашего душевного спокойствия, но давно не приходилось наблюдать такое убедительное этому подтверждение. у всех в красном углу давно стоят свои образы — и о чем друг с другом разговаривать тому, кто выбирает «Убить фюрера», и тому, кто голосует за «НРЗБ». ультраплюрализм результатов можно трактовать с запалом: за 30 лет в России народилась не одна, а сразу десять богатых и непохожих литератур, но это, конечно, иллюзия: некого тут доктору Розенталю клонировать — везите всех обратно.

​​отец моей одноклассницы как-то сказал, что до Сорокина надо дорасти — разумея, как я сейчас понимаю, не последние (тогда я носил в школу «Метель») вещи, а старое, радикальное и «тошнотворное». кажется, дорос: сочинил сразу три рецензии на волюмы с его именем на обложке — про странное послесвечение от новых рассказов, хорошие, в целом, либретто и компендиум научных статей (лучшие из которых — у Липовецкого и Гройса). вы книги только писать а мы читай.

​​после всякого большого текста остаются не пригодившиеся по разным причинам записи и выписки — приберег кой-чего в этот раз и я.

помните же, как начинается классический уже профайл ВГС в «Афише»: «мало было людей в моей жизни, про которых я думал больше — Сорокин был темой моего диплома в университете», — сообщает Лев Данилкин, и вот в сносках к одной статье в том самом сборнике «НЛО» зримое его академическим экзерсисам подтверждение. где бы теперь почитать — и доклад, и диплом.

что интересно: другой знаковый критик (из смежной, правда, дисциплины) писал по Сорокину курсовую — в архивах филфака МГУ должна была сохраниться
работа «„Норма“ как универсальная книга» за подписью студента Антона Долина.

это что же получается: культурно-развлекательным дискурсом в нулевые командовали пионеры отечественного сорокиноведения; люди, разговаривавшие в быту афоризмами из «Первого субботника». мы с трудом можем отыскать писателей, осознанно развивающих сорокинскую традицию, — что если она (очень отчасти и после некоторой трансформации) ушла в критику, которая постепенно превратилась в политику, — в точности как у самого автора.

теперь ждем в «Новой» подзаголовок «Анна Наринская второй прочитала новый роман Виктора Пелевина»

аномалия вечера: с «Озона» пропал Луи-Фердинанд Селин — целиком, со всеми новыми и старыми, давно закончившимися изданиями. интересно, кто это там шаманит — и зачем