судя по англо- и русскоязычным обзорам, в «Серотонине» Мишель Уэльбек унавоживает свои любимые грядки, снова бросает перчатку в лицо глобальной Европе, констатирует смерть национального тела и духа — ничего, короче, нового, но разве за новым мы обращаемся к этому автору. что примечательно: 1 января писатель был удостоен ордена Почетного легиона — как Гюстав Флобер; как аптекарь Омэ.
Forwarded from Яндекс Книги
Стоило только пожаловаться на западные медиа, продолжающие волочить за собой позавчерашнюю повестку, как вышло блистательное эссе о том, что заявления в духе «роман умер» или «высокая словесность обречена» уже порядком притомили. Рефрен — очень, кажется, правильный — «хватит ныть»: «Литература — единственный медиум, активно, невротически настаивающий на том, что он устарел». Да, писателей, которых изучают в университетах, редко зовут на вечерние телешоу, но это потому, что они сами предпочли дистанцироваться от «современности» — крикливой, поверхностной и все равно способной реагировать на Серьезные Культурные События. Резюме скорее обнадеживающее: проза станет сродни опере (или инди-року) — с немногими, но очень преданными и вдумчивыми ценителями; совсем не плохой сценарий.
поговорим о цифрах, о загадочном — беспримерном, я бы сказал, — совпадении: в 1899 году на территории Российской империи родились Андрей Платонов, Юрий Олеша, Константин Вагинов и Владимир Набоков; авторы, каждого из которых — без больших натяжек — можно назвать дежурным по русскому XX веку; которые этот XX век заменяют. если кто-то еще не определился с программой чтения на 2019 год, то вот, кажется, идеальный маршрут — от «Чевенгура» и «Книги прощания» к «Бамбочаде» и «Пнину». а если при этом держать в уме пушкинский юбилей (220!), то можно смело сворачивать все вкладки и насовсем глушить каналы: «Признаюсь: эти строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов. Искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта» — все, я пропал.
Кори Столл был только затравкой: собрал книжки, которые в 2019 году станут фильмами и сериалами — два Кинга, Джозеф Хеллер, мерцающий, как всегда, «Ампир V»; 14 позиций в сумме. самые большие ожидания — и опасения, впрочем, — связаны с «Щеглом»: роман больших амбиций достался комнатному, сидящему у камелька, режиссеру; поглядим.
тоже, некоторым образом, в тему: в прошлом году я разговаривал с Алексеем Ивановым, который изустно показался автором прагматичным и осведомленным; очень внятным представителем «профессиональной литературы» — кажется, в начале нулевых такую звали «качественной», разумея англо-американские образцы. поджарую нашу беседу он превратил во что-то бесформенное, и ссылку я, обидевшись, решил не давать — а теперь уж чего упрямиться: держите — тут про «Тобол», лучшее кино о 90-х, любимый сериал и камео в «Физруке».
тоже, некоторым образом, в тему: в прошлом году я разговаривал с Алексеем Ивановым, который изустно показался автором прагматичным и осведомленным; очень внятным представителем «профессиональной литературы» — кажется, в начале нулевых такую звали «качественной», разумея англо-американские образцы. поджарую нашу беседу он превратил во что-то бесформенное, и ссылку я, обидевшись, решил не давать — а теперь уж чего упрямиться: держите — тут про «Тобол», лучшее кино о 90-х, любимый сериал и камео в «Физруке».
National Enquirer полгода выслеживал Томаса Пинчона и теперь бодро — «вот что значит усердие и хорошие репортерские инстинкты» — рапортует о журналисткой победе: 6 ноября он (якобы он, конечно) вышел на прогулку со своим сыном Эндрю, а мы его, значит, сфотографировали. перефразируя Шукшина — не верую
Кирилл Кобрин и Андрей Левкин недавно обсуждали центонность и подозрительную гомогенность длиннобородой классики — я вот тоже поупражнялся в искусстве гербария: Мнишек, Квашня, Заречная и другие феминистки из школьной и университетской программы. уточняя Арно Шмидта, русская литература — это пропасть.
по сложной траектории набрел на старый разговор Бориса Дубина, Юлии Лидерман и Григория Дашевского — и, сказать по совести, обомлел. то есть еще тогда, пять лет назад, этот диалог — очень устный, с повторами, с воздушными, на ходу возникающими конструкциями, — саднил, потому что interviewee (Шишков, прости) уже не было в живых; через полгода умер Дубин, и отсюда, из 2019-го, материал напоминает стенограмму встреч в ивáновской башне — сравнение, от которого ГД наверняка бы поморщился.
личная, на фоне сухих («сухих») коммерсантовских рецензий Дашевского, с неожиданными признаниями («<Уэльбек> мне нравится именно тем, что он замечательно ясно, четко и просто, как именно в каком-то смысле присуще большим людям, ставит вопросы»), с тонкими наблюдениями за чужими текстами, оптиками и стратегиями — в конце календарного года критиков спрашивают, чего им в отечественной словесности не хватает, и вот мой досрочный ответ: таких бесед; подобной интеллектуальной интенсивности; дашевских статей и интервью — одиноких и веских.
личная, на фоне сухих («сухих») коммерсантовских рецензий Дашевского, с неожиданными признаниями («<Уэльбек> мне нравится именно тем, что он замечательно ясно, четко и просто, как именно в каком-то смысле присуще большим людям, ставит вопросы»), с тонкими наблюдениями за чужими текстами, оптиками и стратегиями — в конце календарного года критиков спрашивают, чего им в отечественной словесности не хватает, и вот мой досрочный ответ: таких бесед; подобной интеллектуальной интенсивности; дашевских статей и интервью — одиноких и веских.
величайшие зачины в истории русской литературы:
«Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра».
«В департаменте... но лучше не называть, в каком департаменте. Ничего нет сердитее всякого рода департаментов, полков, канцелярий и, словом, всякого рода должностных сословий».
«В большом здании судебных учреждений во время перерыва заседания по делу Мельвинских члены и прокурор сошлись в кабинете Ивана Егоровича Шебек, и зашел разговор о знаменитом красовском деле».
«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек».
«Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом».
«Не нужно думать, что всё всегда было так, как сегодня. Да ничуть».
«Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра».
«В департаменте... но лучше не называть, в каком департаменте. Ничего нет сердитее всякого рода департаментов, полков, канцелярий и, словом, всякого рода должностных сословий».
«В большом здании судебных учреждений во время перерыва заседания по делу Мельвинских члены и прокурор сошлись в кабинете Ивана Егоровича Шебек, и зашел разговор о знаменитом красовском деле».
«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек».
«Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом».
«Не нужно думать, что всё всегда было так, как сегодня. Да ничуть».
как буквально повторяется история с «Неуязвимым»: стоило М. Найту Шьямалану свернуть с принесшего ему деньги и репутацию хайвея на менее обследованную просеку, как его называют слабоумным: «стекло разбилось вдребезги», зовите санитаров. при этом в действительности Glass — три этажа целебной иронии (над жанром, зрителем, собственными бюджетными ограничениями), не во всем, безусловно, удавшееся, но странное, смелое, своеобычное кино. этот фильм не жмет от груди штангу с блинами и краской, тут потешные допущения и непомерные амбиции (при скромных опять же средствах), но куда интереснее смотреть такое — недовоплощенное, — чем нахваливать очередной конвенциональный органчик.
в старом пелевинском романе была замечательная формула о природе большинства наших «социальных маневров»: «Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать». социальные сети с их устрашающей временами гиперболизацией всего человеческого, бесперебойно обеспечивают этот афоризм иллюстративным материалом — курортные виды, реляции о наезде в Вену или вот, совсем свежее: эскизные отчеты о визитах в Лондон и Париж, где некоторому количеству «друзей проекта» DAU показали некоторое количество отснятого материала; по общему, разделяемому даже не уверовавшими, мнению, довольно сильного.
поворот темы, не предусмотренный классиком, заключается в том, чтобы от престижного потребления публично отказаться — не желая потворствовать репрессивной мегаломании на «российские халявные деньги». безупречность позиции Марии Кувшиновой — автора блестящих, настаиваю, книг о визуальном коде кинематографа и фильмах Александра Миндадзе — портит один комментарий: на прямой вопрос, отказалась бы она от приглашения на просмотр, МК «ответила лично». плоха та рецензия на DAU, которая проигнорирует этическую двусмысленность этого предприятия и режиссерские методы Ильи Хржановского, но как же саднит это ее «лично», это странное — не фиксируемое очень чутким, вообще-то, критиком — противоречие между обвинениями в «колониализме и унижении» и неготовностью на глазах у своего читателя отреагировать на такое бесхитростное, в сущности, замечание.
поворот темы, не предусмотренный классиком, заключается в том, чтобы от престижного потребления публично отказаться — не желая потворствовать репрессивной мегаломании на «российские халявные деньги». безупречность позиции Марии Кувшиновой — автора блестящих, настаиваю, книг о визуальном коде кинематографа и фильмах Александра Миндадзе — портит один комментарий: на прямой вопрос, отказалась бы она от приглашения на просмотр, МК «ответила лично». плоха та рецензия на DAU, которая проигнорирует этическую двусмысленность этого предприятия и режиссерские методы Ильи Хржановского, но как же саднит это ее «лично», это странное — не фиксируемое очень чутким, вообще-то, критиком — противоречие между обвинениями в «колониализме и унижении» и неготовностью на глазах у своего читателя отреагировать на такое бесхитростное, в сущности, замечание.
Forwarded from Яндекс Книги
Мы не забросили этот канал — просто наш редактор решил прочитать все тексты о «Дау», которые написаны в обитаемой части Галактики. Если совсем серьезно, то на Букмейте есть мемуары Коры Ландау-Дробанцевой, которыми на определенном этапе вдохновлялись режиссер этого мегапроекта Илья Хржановский и автор сценария Владимир Сорокин — тогда, когда у «Дау» вообще был сценарий. В общем, не горюйте, если не взяли билеты в Париж или Лондон, и читайте «Как мы жили».
обнаружил в подборке «Прочтения» никем не учтенную набоковедческую новинку: «Издательство Ивана Лимбаха» (где в этом же году выйдет «Ясновидение Набокова» Геннадия Барабтарло) выпустит сборник статей Андрея Бабикова — другого видного исследователя (драматургия, история замыслов, «Дар»-2) и переводчика («Взгляни на арлекинов!», сценарий «Лолиты», редактура русской «Лауры и ее оригинала») писателя VV. год назад я читал подготовленную им переписку Набокова с историком Михаилом Карповичем и узнал дивную историю о том, как любимый наш автор чуть не помер, отравившись в кафе; это вообще очень любопытное биографическое обстоятельство — «недюжинный сноб и атлет», всю жизнь вкалывавший, как ни один, может быть, русский аристократ, регулярно и мучительно болел: откройте, к примеру, «Письма к Вере».
что касается самого Бабикова — принадлежащего, условно говоря, к партии Дмитрия Владимировича Н. (и оппонирующего, соответственно, Долинину), — то я для себя давно и надежно решил: интересно все, что прибавляет, уточняет и расширяет наши знания о писателе — как бы друг к другу ни относились занимающиеся им филологи. чего притворяться — я с огромным удовольствием прочитал «Портрет без сходства» Николая Мельникова, этот коллаж из дневников и писем набоковских современников; «Сочинение Набокова» того же Барабтарло кажется мне — несмотря на чудовищную стилистическую зависимость от объекта штудий — очень проницательной книгой; «Истинная жизнь писателя Сирина» и теперь «Комментарии к „Дару“ — это то, что всегда, в печатном и электронном виде, под рукой; бабиковские работы, публикуемые «Литературным фактом», хранятся на рабочем столе в укромной папке; список можно множить. что неинтересно — так это всяческие фотографии на фоне кумира, претензии на тотальную по его поводу правоту; учусь — и всем желаю — при чтении это игнорировать и вместе с тем не пропускать действительно ценные наблюдения и находки.
на фото Бабиков и главный набоковский биограф Брайан Бойд — единственный, может быть, человек в этой области знания, не вызывающий ни у кого серьезного раздражения; вот бы он всех и помирил.
что касается самого Бабикова — принадлежащего, условно говоря, к партии Дмитрия Владимировича Н. (и оппонирующего, соответственно, Долинину), — то я для себя давно и надежно решил: интересно все, что прибавляет, уточняет и расширяет наши знания о писателе — как бы друг к другу ни относились занимающиеся им филологи. чего притворяться — я с огромным удовольствием прочитал «Портрет без сходства» Николая Мельникова, этот коллаж из дневников и писем набоковских современников; «Сочинение Набокова» того же Барабтарло кажется мне — несмотря на чудовищную стилистическую зависимость от объекта штудий — очень проницательной книгой; «Истинная жизнь писателя Сирина» и теперь «Комментарии к „Дару“ — это то, что всегда, в печатном и электронном виде, под рукой; бабиковские работы, публикуемые «Литературным фактом», хранятся на рабочем столе в укромной папке; список можно множить. что неинтересно — так это всяческие фотографии на фоне кумира, претензии на тотальную по его поводу правоту; учусь — и всем желаю — при чтении это игнорировать и вместе с тем не пропускать действительно ценные наблюдения и находки.
на фото Бабиков и главный набоковский биограф Брайан Бойд — единственный, может быть, человек в этой области знания, не вызывающий ни у кого серьезного раздражения; вот бы он всех и помирил.
соседи выставили за дверь «Немцев» Терехова и предпоследний — «национал-лингвистический» — роман Гиголашвили «Захват Московии». тут мог быть затасканный афоризм про непомерную широту русского человека, но я, пожалуй, остановлюсь на дюжинном «спасибо».
перечитал в очередной раз «Лауру и ее оригинал» — на низких скоростях и снова в том самом обруганном страшно переводе. чтобы больше к этому не возвращаться: вот здесь редактор — помимо прочих очень занятных наблюдений о месте книги в набоковском ПСС — объясняет логику отдельных решений проф. Барабтарло, и как-то уже не хочется по десятому кругу зубоскалить насчет «невступно».
за десять прошедших с публикации лет потеряли всякий смысл и упреки в адрес Дмитрия, решившего свою дилемму таким — театральным несколько — образом: не уничтожил, и, честно говоря, слава богу — то, что сохранилось, располагается между «любопытно» и «космос». мне очень нравится история, которую приводит в «Американских годах» Бойд: в 1999-м году эксперты не смогли определить, где оригинальный текст «Лауры», а где чужие упражнения в стиле — автор не проходил всю жизнь в одном макинтоше.
ну и потом: этому роману о герое, который осваивает странную науку вычитания (учится стирать себя по частям из реальности) страшно идет незавершенность, полуразрушенные мостки между эпизодами, прогалы и обрывы. а какой у книги замечательный — пусть и невольный — финал: на последней, подготовительной, на самом-то деле, карточке Набоков записал несколько синонимов — подводящих, как выяснилось, итог всему и сразу:
изглаживать
искоренять
вымарывать
зачеркивать
стирать
вычищать
уничтожать
за десять прошедших с публикации лет потеряли всякий смысл и упреки в адрес Дмитрия, решившего свою дилемму таким — театральным несколько — образом: не уничтожил, и, честно говоря, слава богу — то, что сохранилось, располагается между «любопытно» и «космос». мне очень нравится история, которую приводит в «Американских годах» Бойд: в 1999-м году эксперты не смогли определить, где оригинальный текст «Лауры», а где чужие упражнения в стиле — автор не проходил всю жизнь в одном макинтоше.
ну и потом: этому роману о герое, который осваивает странную науку вычитания (учится стирать себя по частям из реальности) страшно идет незавершенность, полуразрушенные мостки между эпизодами, прогалы и обрывы. а какой у книги замечательный — пусть и невольный — финал: на последней, подготовительной, на самом-то деле, карточке Набоков записал несколько синонимов — подводящих, как выяснилось, итог всему и сразу:
изглаживать
искоренять
вымарывать
зачеркивать
стирать
вычищать
уничтожать
пять лет назад восторги по поводу «Настоящего детектива» казались мне преувеличенными — ровно настолько, чтобы все лето 2015-го, когда в кадре кряхтел Винс Вон, проходить с презрительным «ну а вы как хотели» на лице. теперь все иначе — за время вынужденного хиатуса сериал как-то ощутимо подобрался: пока Солнье, что твой Фукунага, обследует территорию тьмы, Пиццолатто цитирует условного Оливера Сакса — и что же, истерику долой, несите лавровый венок. своими предварительными (посмотрел, как и все обозреватели, пять серий из восьми) восторгами делюсь в «Сеансе» (https://news.1rj.ru/str/seance_light) — за что любимому журналу о кино хочется сказать отдельное спасибо.
помню как сегодня: сентябрь 2016-го, дорога до Ясной Поляны и длинный («а помните?», «а как вам?») разговор с новым знакомым, про которого я уже знал, что переводчик, что любит и умеет рассказывать об американском виртуозном. на месте — но чуть позже во времени — были заказаны материалы о Делилло и Фостере Уоллесе, и в течение года, что я редактировал книжную (левую? правую?) половину раздела «Мозг» в «Афише Daily», выходили — один другого бойче и краше — тексты за подписью Алексея Поляринова.
может быть, вы успели оценить стилистическое богатство «Бесконечной шутки», которому так замечательно ассистирует русский перевод. почти наверняка — порадовались, когда Лешин роман «Центр тяжести» попал в лонг-лист «Нацбеста». только что на Букмейте появилась его книга «Почти два килограмма слов» — сборник главных (от обзорного про Кинга до скандального о Макьюэне) поляриновских эссе: расширенных, дополненных, уточненных. вскорости появится и бумажная версия — с такой вот эффектной обложкой.
для полного погружения — несколько побочных (как, впрочем, посмотреть) ссылок:
— первый (в авторском определении, «нулевой») роман Алексея «Пейзаж с падением Икара»
— выпуски его подкаста «Поляринов говорит»: на Букмейте и в iTunes (там с бонус-треком!)
— квартирник-презентация «Шутки», «Центра тяжести» и любимого нашего журнала «Пыльца» в петербургском книжном «Все свободны» (обратите внимание: ребятам нужна помощь с переездом)
может быть, вы успели оценить стилистическое богатство «Бесконечной шутки», которому так замечательно ассистирует русский перевод. почти наверняка — порадовались, когда Лешин роман «Центр тяжести» попал в лонг-лист «Нацбеста». только что на Букмейте появилась его книга «Почти два килограмма слов» — сборник главных (от обзорного про Кинга до скандального о Макьюэне) поляриновских эссе: расширенных, дополненных, уточненных. вскорости появится и бумажная версия — с такой вот эффектной обложкой.
для полного погружения — несколько побочных (как, впрочем, посмотреть) ссылок:
— первый (в авторском определении, «нулевой») роман Алексея «Пейзаж с падением Икара»
— выпуски его подкаста «Поляринов говорит»: на Букмейте и в iTunes (там с бонус-треком!)
— квартирник-презентация «Шутки», «Центра тяжести» и любимого нашего журнала «Пыльца» в петербургском книжном «Все свободны» (обратите внимание: ребятам нужна помощь с переездом)