культивируя привычку не выкладывать в разных местах свои тексты с одинаковыми подписями, три дня бился над тем, как рассказать в преодолевшем приятную цифру канале об интервью с Владимиром Сорокиным — четвертым после Быкова, Гроскоп и Яхиной писателе, с которым мне довелось поговорить за это лето. дело отчасти и в пресловутой авторской запасливости — оборотной стороне тщеславия: достанешь сейчас из-под сукна какую-нибудь деталь, и о чем тогда писать в мреющих на кромке сознания мемуарах; кажется, что-то такое имел в виду нелюбимый Михаил Шишкин, признаваясь, что принципиально — чтобы не расплескать — не сочиняет письма.
и все же Сорокин: большой, красивый, глубокий русский человек — видимо, такое же впечатление на англичан и французов производил Тургенев. каждый вопрос — вдумчивое забивание длинной трубки; каждый ответ — представление, в котором участвуют губы, брови и нос. слова поднимаются медленно, точно из какого-то внутреннего колодезя: самые вроде бы простые, но веские. обратился ко мне по имени единственный раз, когда говорил о разнообразии писательских стратегий, но, конечно, оставить это в итоговом тексте — спесь, и больше ничего.
а еще в сорокинском саду есть табличка «добрый Лев» — подарок внуку, как я успел узнать из смол-тока, резюмировавшего нашу беседу: писатель проводил нас с фотографом Андреем Стекачевым до остановки. в памяти всплыло какое-то стародавнее, чуть ли не «Метели» посвященное обсуждение Сорокина на премии «НОС», где его сравнили с (= назвали) Толстым, и как-то все в этот момент отразилось и зарифмовалось.
разговор наш, кажется, имеет некоторый успех, но хочется также обратить внимание на другой связанный с писателем материал: Weekend собрал примечательный коллаж из текстов Сорокина и комментариев к ним Гройса, Степановой, Волчека, Цветкова, Макеенко, Сапрыкина и других замечательных авторов — причем не всегда восторженных: какие-то тонкие вещи в свое время почувствовал не любивший ВГС Дашевский. снова нет «Ледяной трилогии», хотя тут бы, по-моему, красиво смотрелся гениальный абзац из данилкинской рецензии: «Он больше не сбывает свои гигантские корнеплоды по фиксированным ценам халдеям из Wiener Slawistischer Almanach и коллекционерам с экстравагантным вкусом, он вышел на массовый рынок, он готов к рецензиям «МК» и «КП», он не дискриминирует «мясных машин» (которые, в конце концов, должны покупать его книги), он платит обществу налоги и вовсе не имеет своей целью оскорбить чей-либо вкус. Да, он по-прежнему иногда «тайно сопатится», «делает раздвиго убохом» и исследует темные стороны души — ну так, а кто их не исследует?». отсутствует и «Теллурия», выведшая писателя на глобальный провидческий рынок; не хватает, по-моему, и «Пира». как бы то ни было — прекрасная затравка для всех, кто собирается на «Трип», но не очень хорошо представляет себе сорокалетнюю сорокинскую библиографию: в смысле — читал/а роман-другой, но общей картины перед глазами нет; вот вполне вменяемый дайджест.
и все же Сорокин: большой, красивый, глубокий русский человек — видимо, такое же впечатление на англичан и французов производил Тургенев. каждый вопрос — вдумчивое забивание длинной трубки; каждый ответ — представление, в котором участвуют губы, брови и нос. слова поднимаются медленно, точно из какого-то внутреннего колодезя: самые вроде бы простые, но веские. обратился ко мне по имени единственный раз, когда говорил о разнообразии писательских стратегий, но, конечно, оставить это в итоговом тексте — спесь, и больше ничего.
а еще в сорокинском саду есть табличка «добрый Лев» — подарок внуку, как я успел узнать из смол-тока, резюмировавшего нашу беседу: писатель проводил нас с фотографом Андреем Стекачевым до остановки. в памяти всплыло какое-то стародавнее, чуть ли не «Метели» посвященное обсуждение Сорокина на премии «НОС», где его сравнили с (= назвали) Толстым, и как-то все в этот момент отразилось и зарифмовалось.
разговор наш, кажется, имеет некоторый успех, но хочется также обратить внимание на другой связанный с писателем материал: Weekend собрал примечательный коллаж из текстов Сорокина и комментариев к ним Гройса, Степановой, Волчека, Цветкова, Макеенко, Сапрыкина и других замечательных авторов — причем не всегда восторженных: какие-то тонкие вещи в свое время почувствовал не любивший ВГС Дашевский. снова нет «Ледяной трилогии», хотя тут бы, по-моему, красиво смотрелся гениальный абзац из данилкинской рецензии: «Он больше не сбывает свои гигантские корнеплоды по фиксированным ценам халдеям из Wiener Slawistischer Almanach и коллекционерам с экстравагантным вкусом, он вышел на массовый рынок, он готов к рецензиям «МК» и «КП», он не дискриминирует «мясных машин» (которые, в конце концов, должны покупать его книги), он платит обществу налоги и вовсе не имеет своей целью оскорбить чей-либо вкус. Да, он по-прежнему иногда «тайно сопатится», «делает раздвиго убохом» и исследует темные стороны души — ну так, а кто их не исследует?». отсутствует и «Теллурия», выведшая писателя на глобальный провидческий рынок; не хватает, по-моему, и «Пира». как бы то ни было — прекрасная затравка для всех, кто собирается на «Трип», но не очень хорошо представляет себе сорокалетнюю сорокинскую библиографию: в смысле — читал/а роман-другой, но общей картины перед глазами нет; вот вполне вменяемый дайджест.
абсолютно, увы, никто:
я: в современной русской литературе мне не хватает формальных исканий, композиционных экспериментов, стилистического, в конце концов, блеска. не усвоен толком старший — условно, от «Мелкого беса» до «Дара» — модернизм; что уж говорить про более поздние его изводы. «боборыкин» — вероятно, средний уровень любой литературы, но есть отчего-то ощущение, что тамошние борзописцы все-таки открывали какого-никакого Делилло на своих семинарах для писателей-маркетологов; здесь мензурками черпают вдохновение из журнала «Новый мир» за 1957 год — ну а самые отважные шепотом рассказывают, что вычитали из «Дневника неудачника» слово «хуй». русской литературе нужно на третий курс хорошего филфака — и желательно не затыкать ушли, когда речь зайдет о Фолкнере, Музиле и Роб-Грийе.
я: в современной русской литературе мне не хватает формальных исканий, композиционных экспериментов, стилистического, в конце концов, блеска. не усвоен толком старший — условно, от «Мелкого беса» до «Дара» — модернизм; что уж говорить про более поздние его изводы. «боборыкин» — вероятно, средний уровень любой литературы, но есть отчего-то ощущение, что тамошние борзописцы все-таки открывали какого-никакого Делилло на своих семинарах для писателей-маркетологов; здесь мензурками черпают вдохновение из журнала «Новый мир» за 1957 год — ну а самые отважные шепотом рассказывают, что вычитали из «Дневника неудачника» слово «хуй». русской литературе нужно на третий курс хорошего филфака — и желательно не затыкать ушли, когда речь зайдет о Фолкнере, Музиле и Роб-Грийе.
YouTube
О современной литературе для мастерской прозы "Фейсбука недостаточно"
Мастерская "Фейсбука недостаточно", осень 2019
провел пять ночных часов за компьютером, не жалею ни о чем. главная ассоциация — четвертьфинал с Хорватией, только длиннее в два раза и сердечные приступы один за другим начиная с третьего сета; вау. в общем, русские тролли еще никогда не были так близки к успеху; очень правильное хобби выбрал себе покойный Уоллес — про этот матч можно написать габаритный роман: на трибунах параллельная драма разворачивалась.
вероятно, не мне одному пришедшая в голову идея — выпустить календарь со стихами из четвертой части «Нормы».
представляю, с каким трепетом все будут ждать июня.
представляю, с каким трепетом все будут ждать июня.
Борис, кончай: «Щегол» — не то чтобы совсем ни с то ни с сего, но все равно обидно — оказался бескрылой телепостановкой. отличительная особенность этой ругательной заметки — в том, что здесь ставятся под сомнения достоинства оригинала; не совсем, как по мне, бесспорные.
что посмотреть и почитать взамен:
• два интервью с писательницей — дебютанткой (1992) и пулитцероносным классиком (2013). 27 лет назад она активно жестикулировала, вращала глазами и громко смеялась над своими шутками — экспансивное и при этом все равно обаятельно-беззащитное поведение. видео номер два: нарядный, дисциплинированный, спокойный — и очень холодный человек; никаких уже попыток очаровать аудиторию и собеседника — неизменного, как плохая погода, Чарли Роуза. эволюция, кажется, вполне закономерная (и ведущий, конечно, тот еще patronizing chauvinist pig), но про улыбающуюся ДТ, которая — дождитесь финала — читает Transparent Things, думаешь с нежностью, а увенчанной оливой матроне симпатизируешь как-то вчуже.
• вот уж действительно великая статья Марии Степановой «Родина щегла». все эти пять лет мне кажется, что там описывается какая-то другая, с небесной полки взятая книга, имеющая мало отношения к тарттовскому волюму; роман (сюжетный, глубокий, традиционно-новаторский), который нам всем насущно необходим и который пока существует только как ТЗ. тендер продолжается.
что посмотреть и почитать взамен:
• два интервью с писательницей — дебютанткой (1992) и пулитцероносным классиком (2013). 27 лет назад она активно жестикулировала, вращала глазами и громко смеялась над своими шутками — экспансивное и при этом все равно обаятельно-беззащитное поведение. видео номер два: нарядный, дисциплинированный, спокойный — и очень холодный человек; никаких уже попыток очаровать аудиторию и собеседника — неизменного, как плохая погода, Чарли Роуза. эволюция, кажется, вполне закономерная (и ведущий, конечно, тот еще patronizing chauvinist pig), но про улыбающуюся ДТ, которая — дождитесь финала — читает Transparent Things, думаешь с нежностью, а увенчанной оливой матроне симпатизируешь как-то вчуже.
• вот уж действительно великая статья Марии Степановой «Родина щегла». все эти пять лет мне кажется, что там описывается какая-то другая, с небесной полки взятая книга, имеющая мало отношения к тарттовскому волюму; роман (сюжетный, глубокий, традиционно-новаторский), который нам всем насущно необходим и который пока существует только как ТЗ. тендер продолжается.
ну что же: взбудоражившее многих фото в фейсбуке Романа Волобуева получило наконец разумное объяснение; не «странная ситуация», а разговор двух кинокритиков «Афиши» длиной в полтора часа, который мне довелось — посчастливилось — модерировать.
конечно, это, во многом, фан-археология, встреча с кумирами юности, попытка, схватившись за лацкан, выяснить кое-какие подробности того замечательного времени, когда мы (говорю, понятно, наобум) бредили «Спойлером» и попутно забуривались в совсем древние тексты авторов, — но никакие все же не поминки и не столоверчение: все «активно друг друга раздражали, раздражают и будут раздражать, я надеюсь, еще долго»; жизнь продолжается.
при этом — тут стоит отметить беспощадный, точный, но не во всем справедливый, по-моему, разбор этой беседы, который провел Леша Филиппов (https://news.1rj.ru/str/micmacs), —чувствуется, скажем так, ригидность диспозиций: неслучайно СЗ и РВ так много говорят про последнего Тарантино. велик соблазн сопоставить их с экранной парой (что, собственно, и проделано на заставке ролика), но мы все-таки попробуем этого лобового сравнения избежать. наблюдатели — почти как Константин Шавловский в том самом десятилетней давности интервью, которое я здесь выкладывал и от которого отталкивался, — инкриминируют критикам, что за их текстами (размашистыми, эргономичными, издевательскими), по большому счету, ничего нет: хуки повисли в воздухе, а историю кино — всяческие «Кадры и кадавры», «Оттенки русского» или там «Синемарксизм» — пишут совсем другие люди; и что в конечном счете эксплицитная идеологическая позиция оказалась долговечнее, чем культивировавшийся обоими авторами импрессионизм, блаженная глоссолалия, бесившая аудиторию независимость рецензий от самих фильмов. это было письмо о кино, которое не сообщало тебе с порога, идти ли на нового Джармуша, «Трансформеров», «Делай ноги» или лучше пересмотреть дома Пауэлла и Прессбургера. и это (позволим ностальгической слезе скатиться по щеке) было прекрасно — и уж точно куда артистичнее, чем нынешний сервисный подход и мимикрия под воображаемого среднего зрителя. ну, или читателя.
это, верно, не моя, а подслушанная, перевранная, присвоенная мысль: самое ценное, что было в тех текстах — и ради чего к ним хочется с годами возвращаться, — это интонация: может быть, слишком двусмысленная и игривая для сегодняшних, совсем прямолинейных времен. кажется, ее отзвуки можно различить в том, как пишут сейчас некоторые молодые авторы — и, говорю это с почтением к несравненным оригиналам, в том, как, бывает, пишу я. после того как выключили камеры, Волобуев, продолжая над нами трунить, предложил тост за Харви — а я бы предпочел за него, за Станислава и за блеск.
смотреть (более-менее полное) видео
читать (сокращенную) расшифровку
конечно, это, во многом, фан-археология, встреча с кумирами юности, попытка, схватившись за лацкан, выяснить кое-какие подробности того замечательного времени, когда мы (говорю, понятно, наобум) бредили «Спойлером» и попутно забуривались в совсем древние тексты авторов, — но никакие все же не поминки и не столоверчение: все «активно друг друга раздражали, раздражают и будут раздражать, я надеюсь, еще долго»; жизнь продолжается.
при этом — тут стоит отметить беспощадный, точный, но не во всем справедливый, по-моему, разбор этой беседы, который провел Леша Филиппов (https://news.1rj.ru/str/micmacs), —чувствуется, скажем так, ригидность диспозиций: неслучайно СЗ и РВ так много говорят про последнего Тарантино. велик соблазн сопоставить их с экранной парой (что, собственно, и проделано на заставке ролика), но мы все-таки попробуем этого лобового сравнения избежать. наблюдатели — почти как Константин Шавловский в том самом десятилетней давности интервью, которое я здесь выкладывал и от которого отталкивался, — инкриминируют критикам, что за их текстами (размашистыми, эргономичными, издевательскими), по большому счету, ничего нет: хуки повисли в воздухе, а историю кино — всяческие «Кадры и кадавры», «Оттенки русского» или там «Синемарксизм» — пишут совсем другие люди; и что в конечном счете эксплицитная идеологическая позиция оказалась долговечнее, чем культивировавшийся обоими авторами импрессионизм, блаженная глоссолалия, бесившая аудиторию независимость рецензий от самих фильмов. это было письмо о кино, которое не сообщало тебе с порога, идти ли на нового Джармуша, «Трансформеров», «Делай ноги» или лучше пересмотреть дома Пауэлла и Прессбургера. и это (позволим ностальгической слезе скатиться по щеке) было прекрасно — и уж точно куда артистичнее, чем нынешний сервисный подход и мимикрия под воображаемого среднего зрителя. ну, или читателя.
это, верно, не моя, а подслушанная, перевранная, присвоенная мысль: самое ценное, что было в тех текстах — и ради чего к ним хочется с годами возвращаться, — это интонация: может быть, слишком двусмысленная и игривая для сегодняшних, совсем прямолинейных времен. кажется, ее отзвуки можно различить в том, как пишут сейчас некоторые молодые авторы — и, говорю это с почтением к несравненным оригиналам, в том, как, бывает, пишу я. после того как выключили камеры, Волобуев, продолжая над нами трунить, предложил тост за Харви — а я бы предпочел за него, за Станислава и за блеск.
смотреть (более-менее полное) видео
читать (сокращенную) расшифровку
Джулиан Барнс, великий, на восьмом десятке вышел на пелевинские мощности: новый роман — про французского гинеколога свободных нравов Сэмюэля Поцци, с которого Пруст, по всей видимости, списал доктора Котара, — выйдет 5 ноября. судя по синопсису, такие книги премируют за укрепление межнациональных отношений; впрочем, кто такой Барнс, как не агент двух разведок — педант на кухне с попугаем Флобера на плече.
а тех, кто горазд только задирать шестнадцатилетних активисток, хочется уведомить, что через месяц на одну шестую часть перегретой сверх всякой меры планеты свалится такой вот сборник эссе белого привилегированного мужчины очень склочного нрава — с текстами, которые во многом напоминают тунберговские речевки: «drastic planetary overheating is a done deal», но это не значит, что ничего нельзя сделать — в том числе силами литературы.
занятный довольно лонг-лист «НОСа»: без Роналду и Месси («Белый квадрат» ладно — в прошлый раз обещали обстоятельно поговорить про «Фудзи»; сик транзит), с высокой филологией и пулитцеровского масштаба журналистикой (что лишний подчеркивает, ммм, зонтичность награды: в какой-то момент это станет совсем уже очевидной проблемой), и даже тот факт, что 5 из 16 участников длинного списка выпущены одним зубастым концерном, не воспринимается (чисто визуально, по крайней мере) как гегемония; есть ощущение, что в финале это представительство сведется к одной-двум позициям. приятно, что текст, который я бросил в Кубок огня, не был отвергнут: «Путеводитель по N.» впервые вышел не 15 лет назад, а все 23 — еще в журнале «Комментарии», — но что тут: обсуждали же мы не так давно роман «Пришед на пустошь», написанный в 1988-м, и ничего.
пост Артема «Все свободны» Фаустова, к слову, заслуживает того, чтобы сказать про него отдельно. процедурные претензии — судя по описанным злоключениям — похоже, не лишены оснований: ничего не мешает оповещать номинаторов о статусе выдвинутых ими кандидатов. и очень отрадно, что в комментариях автор отсекает прочтения в духе «рука руку моет» и «Прохорова чисто Путин» — правда, почему-то не устояв перед репликой Аглаи Топоровой. от себя добавлю, что Александр Бренер — замечательный писатель, и я/мы непременно добьемся, чтобы его «Жития», «Ка», «Обоссанный пистолет», «Бздящие народы» и другие uncut gems заняли достойное место на небесной полке русской словесности — на которую одну и надо, на самом деле, стремиться.
пост Артема «Все свободны» Фаустова, к слову, заслуживает того, чтобы сказать про него отдельно. процедурные претензии — судя по описанным злоключениям — похоже, не лишены оснований: ничего не мешает оповещать номинаторов о статусе выдвинутых ими кандидатов. и очень отрадно, что в комментариях автор отсекает прочтения в духе «рука руку моет» и «Прохорова чисто Путин» — правда, почему-то не устояв перед репликой Аглаи Топоровой. от себя добавлю, что Александр Бренер — замечательный писатель, и я/мы непременно добьемся, чтобы его «Жития», «Ка», «Обоссанный пистолет», «Бздящие народы» и другие uncut gems заняли достойное место на небесной полке русской словесности — на которую одну и надо, на самом деле, стремиться.
за шесть прожитых в Вене дней (что во многом, но не исключительно объясняет отсутствие обновлений в этом канале) встретил на улице сразу нескольких зебальдов — задумчивых пожилых австрийских мужчин с усами и в очках. вероятно, судьба решила оттенить это слегка однообразное впечатление: билеты на экскурсию по зданию оперы — не такому, право, впечатляющему, как рисовало воображение, — продал шишкин.
зато совершенно не разочаровал местный филиал Shakespeare & Company — замечательно архаичный магазин, где я разжился парой книжиц: одну, надо полагать, переведут совсем скоро, другую, похоже, никогда. на полке с восточноевропейской классикой стояли A School for Fools, The Blizzard и War and Peace — то есть последний русский писатель, самый значительный русский писатель современности и просто главный. канон — сложился: выдыхайте, кто переживал.
зато совершенно не разочаровал местный филиал Shakespeare & Company — замечательно архаичный магазин, где я разжился парой книжиц: одну, надо полагать, переведут совсем скоро, другую, похоже, никогда. на полке с восточноевропейской классикой стояли A School for Fools, The Blizzard и War and Peace — то есть последний русский писатель, самый значительный русский писатель современности и просто главный. канон — сложился: выдыхайте, кто переживал.
похоже, главный хит «Горького» в этом месяце: Джонатан Литтелл представляет свою версию конфликта вокруг купюр в русском переводе «Благоволительниц»; инцидент, который в изложении Михаила Котомина выглядел то ли как непредумышленная оплошность, то ли как курьез (редактор старой закалки творчески подошла к своей работе), описан в категориях цензуры (кажется, не тот случай) и коммуникативного провала между автором и издательством (по-моему, бесспорного).
два момента, на которых хотелось бы задержать внимание: узнав на ранней стадии о намерении Томашевской «улучшить язык, сделать его более литературным» (довольно обидная для писателя формулировка), Литтелл этому не воспротивился; несмотря на явное взаимонепонимание — «вы опубликовали не мою книгу» (факт) против «мы сделали вас русским классиком» (факт), — он все равно продал права обидевшим его людям. что сказать: благородство всегда немного непоследовательно; практика своевольного вторжения в художественный текст — какие бы у редактора ни были побуждения — по меньшей мере, сомнительная; Денс Диминш — герой.
единственная в этой ситуации безусловно радостная новость: теперь уже завизированный ДЛ перевод романа есть на Букмейте, на полках книжных и в интернет-лабазах; обложка мягкая, предложения точеные, «Люди-братья, позвольте рассказать вам, как все было» — один из лучших зачинов в современной прозе.
два момента, на которых хотелось бы задержать внимание: узнав на ранней стадии о намерении Томашевской «улучшить язык, сделать его более литературным» (довольно обидная для писателя формулировка), Литтелл этому не воспротивился; несмотря на явное взаимонепонимание — «вы опубликовали не мою книгу» (факт) против «мы сделали вас русским классиком» (факт), — он все равно продал права обидевшим его людям. что сказать: благородство всегда немного непоследовательно; практика своевольного вторжения в художественный текст — какие бы у редактора ни были побуждения — по меньшей мере, сомнительная; Денс Диминш — герой.
единственная в этой ситуации безусловно радостная новость: теперь уже завизированный ДЛ перевод романа есть на Букмейте, на полках книжных и в интернет-лабазах; обложка мягкая, предложения точеные, «Люди-братья, позвольте рассказать вам, как все было» — один из лучших зачинов в современной прозе.
выход в открытый космос, покорение горы «Эль-Капитан» без страховки и вот теперь марафон быстрее, чем за два часа — в этом канале обычно восхищаются достижениями человеческого разума, но от того, на что, оказывается, способно человеческое тело, тоже захватывает дух. понятно причем, что ни один из этих (перейдем в героический регистр) подвигов невозможен без счастливого сочетания трех элементов — и того четвертого, мерцающего, различимого на фотографиях из Звездного городка, кадрах «Фри-соло» и видеофинише Элиуда Кипчоге.
без задней, право слово, мысли сохранил на прошлой неделе фото Гарольда Блума — а тут такие новости ужасные. вот человек, которого нужно было ставить на обложку Happy Reader и других посвященных чтению изданий. надеюсь, в том литературном раю, куда он сегодня отправился, Блум встретит много знакомых лиц — собственно, теперь он сам вполне себе западный канон.