главным произведением недели все-таки остается Mindhunter, о котором мне вскоре предстоит высказаться в полузабытом уже формате; рекомендую очень статью Василия Корецкого про первый сезон, написанную с позиции заинтересованного скептика, — но ведь так даже интереснее:
Тут и разворачивается важнейшая сюжетная коллизия — столкновение патолога Форда с завучем-первертом, любителем пощекотать пятки младшеклассникам. В их ожесточенном диспуте важно не следовать за нормами сегодняшней осмотрительной корректности, подразумевающий презумпцию сексуального мотива и стигматизирующей любые физические контакты как харрасмент (исчезновение личных границ в обществе соцсетей и цифровых коммуникаций объяснимо компенсируется появлением новых границ в реальной, «аналоговой» жизни), но задаться вопросом: кто именно рождает сексуальное (читай шире — поведенческое) преступление против нормы — субъект, совершающий акт, или субъект Власти, проводящий новые границы, которые превращают неопознанное, невидимое для закона действие в трансгрессию?
Тут и разворачивается важнейшая сюжетная коллизия — столкновение патолога Форда с завучем-первертом, любителем пощекотать пятки младшеклассникам. В их ожесточенном диспуте важно не следовать за нормами сегодняшней осмотрительной корректности, подразумевающий презумпцию сексуального мотива и стигматизирующей любые физические контакты как харрасмент (исчезновение личных границ в обществе соцсетей и цифровых коммуникаций объяснимо компенсируется появлением новых границ в реальной, «аналоговой» жизни), но задаться вопросом: кто именно рождает сексуальное (читай шире — поведенческое) преступление против нормы — субъект, совершающий акт, или субъект Власти, проводящий новые границы, которые превращают неопознанное, невидимое для закона действие в трансгрессию?
и нам, писакам, отваливай: действительно, новые тексты Пелевина — может быть, единственное явление в российском книжном мире, которое ежегодно создает иллюзию общего контекста — редкую и оттого особенно ценную. в этом смысле фракция «презираю и не пишу» — к ней, скажем, принадлежит и наш кумир Игорь Гулин: вспомните его интервью на «Горьком» — не менее важна, чем группа старых фанатов Оби-Виктора: валун можно обойти или (по сентиментальным, профессиональным или каким угодно причинам) взвалить на себя, но делать вид, что его не существует, довольно нелепо, чтобы не сказать неосмотрительно — при желании глыба легко докажет, что не существует как раз вас.
впрочем, размышления про рога, химер и тиранию разума — вероятно, самая тоскливая часть «Искусства легких касаний»; метафизический дайджест, пятиминутка актуальной политинформации — жанр, который сам Пелевин за тридцать лет литературной карьеры успел открыть и закрыть. но я не знаю другого современного автора, который бы так же эффектно соединял существительные и прилагательные; даже в самых беспросветных книгах попадаются парадоксальные и единственно точные эпитеты, описывающие состояния частного и коллективного ума и тоску по времени, когда мост, который ты хотел перейти, стоял невредим. есть она и в этом сборнике — не слишком удачном, совсем не ужасном, все-таки осалившем.
впрочем, размышления про рога, химер и тиранию разума — вероятно, самая тоскливая часть «Искусства легких касаний»; метафизический дайджест, пятиминутка актуальной политинформации — жанр, который сам Пелевин за тридцать лет литературной карьеры успел открыть и закрыть. но я не знаю другого современного автора, который бы так же эффектно соединял существительные и прилагательные; даже в самых беспросветных книгах попадаются парадоксальные и единственно точные эпитеты, описывающие состояния частного и коллективного ума и тоску по времени, когда мост, который ты хотел перейти, стоял невредим. есть она и в этом сборнике — не слишком удачном, совсем не ужасном, все-таки осалившем.
обсудил с настоящими — а не самопровозглашенными вроде меня, — кинокритиками, как у Финчера, Доминика и Франклина получилась производственная комедия, почему Чарльз Мэнсон переоценен и чем Mindhunter похож на франзеновского масштаба роман (и совсем не — на True Detective)
Forwarded from Тинтина вечно заносит в склепы
«Я принес тьму домой»
Записали с Игорем Кириенковым (@slowlearner) и Олей Касьяновой подкаст про второй сезон «Охотника за разумом», философию и цветопись Дэвида Финчера, антикатарсичность и драматургию сериала, а также Чарльза Мэнсона и норму.
Патреон | iTunes | VK | Яндекс | Гугл
чат подкаста — @mondaykarma
#mondaykarma
Записали с Игорем Кириенковым (@slowlearner) и Олей Касьяновой подкаст про второй сезон «Охотника за разумом», философию и цветопись Дэвида Финчера, антикатарсичность и драматургию сериала, а также Чарльза Мэнсона и норму.
Патреон | iTunes | VK | Яндекс | Гугл
чат подкаста — @mondaykarma
#mondaykarma
SoundCloud
Hear the world’s sounds
Explore the largest community of artists, bands, podcasters and creators of music & audio
много чего хочется сказать про «Сорокин трип», но пока ограничусь двумя не слишком связанными друг с другом наблюдениями:
— «Ледяная трилогия» остается самым загадочным произведением мастера, призывно мерцающей энигмой; «Русские ереси», действительно;
— до чего велик Андрей Викторович Монастырский — вот человек, который своими индивидуальными и коллективными действиями изменил направление русской культуры; идеальный собеседник сразу для нескольких могучих умов. давайте договоримся, что к 70-летнему юбилею я напишу про него что-нибудь большое: по-прежнему кажется, что это не оцененная в полной мере фигура
— «Ледяная трилогия» остается самым загадочным произведением мастера, призывно мерцающей энигмой; «Русские ереси», действительно;
— до чего велик Андрей Викторович Монастырский — вот человек, который своими индивидуальными и коллективными действиями изменил направление русской культуры; идеальный собеседник сразу для нескольких могучих умов. давайте договоримся, что к 70-летнему юбилею я напишу про него что-нибудь большое: по-прежнему кажется, что это не оцененная в полной мере фигура
мы часто и совершенно по делу журим отечественных книгопродавцев, которые недобросовестно лепят блербы — то не спросят разрешения у автора цитаты (два предложения написать в мессенджере, ну правда), то рекламируют новый роман убойной репликой из рецензии на старый. но вот совершенно аналогичный пример совсем из других — и, как принято считать, куда более просвещенных — широт: год за годом Пелевина хвалят в одних и тех же выражениях. знала ли Лизль Шиллингер, открывшая в 2006 году «Священную книгу оборотня», что ее совершенно искреннее joy to read вскорости навесят на беспросветную тоску: «Empire V», положим, неплохой, а вот книгу про Дамилолу Карпова я и в более восторженном возрасте не смог дочитать.
культивируя привычку не выкладывать в разных местах свои тексты с одинаковыми подписями, три дня бился над тем, как рассказать в преодолевшем приятную цифру канале об интервью с Владимиром Сорокиным — четвертым после Быкова, Гроскоп и Яхиной писателе, с которым мне довелось поговорить за это лето. дело отчасти и в пресловутой авторской запасливости — оборотной стороне тщеславия: достанешь сейчас из-под сукна какую-нибудь деталь, и о чем тогда писать в мреющих на кромке сознания мемуарах; кажется, что-то такое имел в виду нелюбимый Михаил Шишкин, признаваясь, что принципиально — чтобы не расплескать — не сочиняет письма.
и все же Сорокин: большой, красивый, глубокий русский человек — видимо, такое же впечатление на англичан и французов производил Тургенев. каждый вопрос — вдумчивое забивание длинной трубки; каждый ответ — представление, в котором участвуют губы, брови и нос. слова поднимаются медленно, точно из какого-то внутреннего колодезя: самые вроде бы простые, но веские. обратился ко мне по имени единственный раз, когда говорил о разнообразии писательских стратегий, но, конечно, оставить это в итоговом тексте — спесь, и больше ничего.
а еще в сорокинском саду есть табличка «добрый Лев» — подарок внуку, как я успел узнать из смол-тока, резюмировавшего нашу беседу: писатель проводил нас с фотографом Андреем Стекачевым до остановки. в памяти всплыло какое-то стародавнее, чуть ли не «Метели» посвященное обсуждение Сорокина на премии «НОС», где его сравнили с (= назвали) Толстым, и как-то все в этот момент отразилось и зарифмовалось.
разговор наш, кажется, имеет некоторый успех, но хочется также обратить внимание на другой связанный с писателем материал: Weekend собрал примечательный коллаж из текстов Сорокина и комментариев к ним Гройса, Степановой, Волчека, Цветкова, Макеенко, Сапрыкина и других замечательных авторов — причем не всегда восторженных: какие-то тонкие вещи в свое время почувствовал не любивший ВГС Дашевский. снова нет «Ледяной трилогии», хотя тут бы, по-моему, красиво смотрелся гениальный абзац из данилкинской рецензии: «Он больше не сбывает свои гигантские корнеплоды по фиксированным ценам халдеям из Wiener Slawistischer Almanach и коллекционерам с экстравагантным вкусом, он вышел на массовый рынок, он готов к рецензиям «МК» и «КП», он не дискриминирует «мясных машин» (которые, в конце концов, должны покупать его книги), он платит обществу налоги и вовсе не имеет своей целью оскорбить чей-либо вкус. Да, он по-прежнему иногда «тайно сопатится», «делает раздвиго убохом» и исследует темные стороны души — ну так, а кто их не исследует?». отсутствует и «Теллурия», выведшая писателя на глобальный провидческий рынок; не хватает, по-моему, и «Пира». как бы то ни было — прекрасная затравка для всех, кто собирается на «Трип», но не очень хорошо представляет себе сорокалетнюю сорокинскую библиографию: в смысле — читал/а роман-другой, но общей картины перед глазами нет; вот вполне вменяемый дайджест.
и все же Сорокин: большой, красивый, глубокий русский человек — видимо, такое же впечатление на англичан и французов производил Тургенев. каждый вопрос — вдумчивое забивание длинной трубки; каждый ответ — представление, в котором участвуют губы, брови и нос. слова поднимаются медленно, точно из какого-то внутреннего колодезя: самые вроде бы простые, но веские. обратился ко мне по имени единственный раз, когда говорил о разнообразии писательских стратегий, но, конечно, оставить это в итоговом тексте — спесь, и больше ничего.
а еще в сорокинском саду есть табличка «добрый Лев» — подарок внуку, как я успел узнать из смол-тока, резюмировавшего нашу беседу: писатель проводил нас с фотографом Андреем Стекачевым до остановки. в памяти всплыло какое-то стародавнее, чуть ли не «Метели» посвященное обсуждение Сорокина на премии «НОС», где его сравнили с (= назвали) Толстым, и как-то все в этот момент отразилось и зарифмовалось.
разговор наш, кажется, имеет некоторый успех, но хочется также обратить внимание на другой связанный с писателем материал: Weekend собрал примечательный коллаж из текстов Сорокина и комментариев к ним Гройса, Степановой, Волчека, Цветкова, Макеенко, Сапрыкина и других замечательных авторов — причем не всегда восторженных: какие-то тонкие вещи в свое время почувствовал не любивший ВГС Дашевский. снова нет «Ледяной трилогии», хотя тут бы, по-моему, красиво смотрелся гениальный абзац из данилкинской рецензии: «Он больше не сбывает свои гигантские корнеплоды по фиксированным ценам халдеям из Wiener Slawistischer Almanach и коллекционерам с экстравагантным вкусом, он вышел на массовый рынок, он готов к рецензиям «МК» и «КП», он не дискриминирует «мясных машин» (которые, в конце концов, должны покупать его книги), он платит обществу налоги и вовсе не имеет своей целью оскорбить чей-либо вкус. Да, он по-прежнему иногда «тайно сопатится», «делает раздвиго убохом» и исследует темные стороны души — ну так, а кто их не исследует?». отсутствует и «Теллурия», выведшая писателя на глобальный провидческий рынок; не хватает, по-моему, и «Пира». как бы то ни было — прекрасная затравка для всех, кто собирается на «Трип», но не очень хорошо представляет себе сорокалетнюю сорокинскую библиографию: в смысле — читал/а роман-другой, но общей картины перед глазами нет; вот вполне вменяемый дайджест.
абсолютно, увы, никто:
я: в современной русской литературе мне не хватает формальных исканий, композиционных экспериментов, стилистического, в конце концов, блеска. не усвоен толком старший — условно, от «Мелкого беса» до «Дара» — модернизм; что уж говорить про более поздние его изводы. «боборыкин» — вероятно, средний уровень любой литературы, но есть отчего-то ощущение, что тамошние борзописцы все-таки открывали какого-никакого Делилло на своих семинарах для писателей-маркетологов; здесь мензурками черпают вдохновение из журнала «Новый мир» за 1957 год — ну а самые отважные шепотом рассказывают, что вычитали из «Дневника неудачника» слово «хуй». русской литературе нужно на третий курс хорошего филфака — и желательно не затыкать ушли, когда речь зайдет о Фолкнере, Музиле и Роб-Грийе.
я: в современной русской литературе мне не хватает формальных исканий, композиционных экспериментов, стилистического, в конце концов, блеска. не усвоен толком старший — условно, от «Мелкого беса» до «Дара» — модернизм; что уж говорить про более поздние его изводы. «боборыкин» — вероятно, средний уровень любой литературы, но есть отчего-то ощущение, что тамошние борзописцы все-таки открывали какого-никакого Делилло на своих семинарах для писателей-маркетологов; здесь мензурками черпают вдохновение из журнала «Новый мир» за 1957 год — ну а самые отважные шепотом рассказывают, что вычитали из «Дневника неудачника» слово «хуй». русской литературе нужно на третий курс хорошего филфака — и желательно не затыкать ушли, когда речь зайдет о Фолкнере, Музиле и Роб-Грийе.
YouTube
О современной литературе для мастерской прозы "Фейсбука недостаточно"
Мастерская "Фейсбука недостаточно", осень 2019
провел пять ночных часов за компьютером, не жалею ни о чем. главная ассоциация — четвертьфинал с Хорватией, только длиннее в два раза и сердечные приступы один за другим начиная с третьего сета; вау. в общем, русские тролли еще никогда не были так близки к успеху; очень правильное хобби выбрал себе покойный Уоллес — про этот матч можно написать габаритный роман: на трибунах параллельная драма разворачивалась.
вероятно, не мне одному пришедшая в голову идея — выпустить календарь со стихами из четвертой части «Нормы».
представляю, с каким трепетом все будут ждать июня.
представляю, с каким трепетом все будут ждать июня.
Борис, кончай: «Щегол» — не то чтобы совсем ни с то ни с сего, но все равно обидно — оказался бескрылой телепостановкой. отличительная особенность этой ругательной заметки — в том, что здесь ставятся под сомнения достоинства оригинала; не совсем, как по мне, бесспорные.
что посмотреть и почитать взамен:
• два интервью с писательницей — дебютанткой (1992) и пулитцероносным классиком (2013). 27 лет назад она активно жестикулировала, вращала глазами и громко смеялась над своими шутками — экспансивное и при этом все равно обаятельно-беззащитное поведение. видео номер два: нарядный, дисциплинированный, спокойный — и очень холодный человек; никаких уже попыток очаровать аудиторию и собеседника — неизменного, как плохая погода, Чарли Роуза. эволюция, кажется, вполне закономерная (и ведущий, конечно, тот еще patronizing chauvinist pig), но про улыбающуюся ДТ, которая — дождитесь финала — читает Transparent Things, думаешь с нежностью, а увенчанной оливой матроне симпатизируешь как-то вчуже.
• вот уж действительно великая статья Марии Степановой «Родина щегла». все эти пять лет мне кажется, что там описывается какая-то другая, с небесной полки взятая книга, имеющая мало отношения к тарттовскому волюму; роман (сюжетный, глубокий, традиционно-новаторский), который нам всем насущно необходим и который пока существует только как ТЗ. тендер продолжается.
что посмотреть и почитать взамен:
• два интервью с писательницей — дебютанткой (1992) и пулитцероносным классиком (2013). 27 лет назад она активно жестикулировала, вращала глазами и громко смеялась над своими шутками — экспансивное и при этом все равно обаятельно-беззащитное поведение. видео номер два: нарядный, дисциплинированный, спокойный — и очень холодный человек; никаких уже попыток очаровать аудиторию и собеседника — неизменного, как плохая погода, Чарли Роуза. эволюция, кажется, вполне закономерная (и ведущий, конечно, тот еще patronizing chauvinist pig), но про улыбающуюся ДТ, которая — дождитесь финала — читает Transparent Things, думаешь с нежностью, а увенчанной оливой матроне симпатизируешь как-то вчуже.
• вот уж действительно великая статья Марии Степановой «Родина щегла». все эти пять лет мне кажется, что там описывается какая-то другая, с небесной полки взятая книга, имеющая мало отношения к тарттовскому волюму; роман (сюжетный, глубокий, традиционно-новаторский), который нам всем насущно необходим и который пока существует только как ТЗ. тендер продолжается.
ну что же: взбудоражившее многих фото в фейсбуке Романа Волобуева получило наконец разумное объяснение; не «странная ситуация», а разговор двух кинокритиков «Афиши» длиной в полтора часа, который мне довелось — посчастливилось — модерировать.
конечно, это, во многом, фан-археология, встреча с кумирами юности, попытка, схватившись за лацкан, выяснить кое-какие подробности того замечательного времени, когда мы (говорю, понятно, наобум) бредили «Спойлером» и попутно забуривались в совсем древние тексты авторов, — но никакие все же не поминки и не столоверчение: все «активно друг друга раздражали, раздражают и будут раздражать, я надеюсь, еще долго»; жизнь продолжается.
при этом — тут стоит отметить беспощадный, точный, но не во всем справедливый, по-моему, разбор этой беседы, который провел Леша Филиппов (https://news.1rj.ru/str/micmacs), —чувствуется, скажем так, ригидность диспозиций: неслучайно СЗ и РВ так много говорят про последнего Тарантино. велик соблазн сопоставить их с экранной парой (что, собственно, и проделано на заставке ролика), но мы все-таки попробуем этого лобового сравнения избежать. наблюдатели — почти как Константин Шавловский в том самом десятилетней давности интервью, которое я здесь выкладывал и от которого отталкивался, — инкриминируют критикам, что за их текстами (размашистыми, эргономичными, издевательскими), по большому счету, ничего нет: хуки повисли в воздухе, а историю кино — всяческие «Кадры и кадавры», «Оттенки русского» или там «Синемарксизм» — пишут совсем другие люди; и что в конечном счете эксплицитная идеологическая позиция оказалась долговечнее, чем культивировавшийся обоими авторами импрессионизм, блаженная глоссолалия, бесившая аудиторию независимость рецензий от самих фильмов. это было письмо о кино, которое не сообщало тебе с порога, идти ли на нового Джармуша, «Трансформеров», «Делай ноги» или лучше пересмотреть дома Пауэлла и Прессбургера. и это (позволим ностальгической слезе скатиться по щеке) было прекрасно — и уж точно куда артистичнее, чем нынешний сервисный подход и мимикрия под воображаемого среднего зрителя. ну, или читателя.
это, верно, не моя, а подслушанная, перевранная, присвоенная мысль: самое ценное, что было в тех текстах — и ради чего к ним хочется с годами возвращаться, — это интонация: может быть, слишком двусмысленная и игривая для сегодняшних, совсем прямолинейных времен. кажется, ее отзвуки можно различить в том, как пишут сейчас некоторые молодые авторы — и, говорю это с почтением к несравненным оригиналам, в том, как, бывает, пишу я. после того как выключили камеры, Волобуев, продолжая над нами трунить, предложил тост за Харви — а я бы предпочел за него, за Станислава и за блеск.
смотреть (более-менее полное) видео
читать (сокращенную) расшифровку
конечно, это, во многом, фан-археология, встреча с кумирами юности, попытка, схватившись за лацкан, выяснить кое-какие подробности того замечательного времени, когда мы (говорю, понятно, наобум) бредили «Спойлером» и попутно забуривались в совсем древние тексты авторов, — но никакие все же не поминки и не столоверчение: все «активно друг друга раздражали, раздражают и будут раздражать, я надеюсь, еще долго»; жизнь продолжается.
при этом — тут стоит отметить беспощадный, точный, но не во всем справедливый, по-моему, разбор этой беседы, который провел Леша Филиппов (https://news.1rj.ru/str/micmacs), —чувствуется, скажем так, ригидность диспозиций: неслучайно СЗ и РВ так много говорят про последнего Тарантино. велик соблазн сопоставить их с экранной парой (что, собственно, и проделано на заставке ролика), но мы все-таки попробуем этого лобового сравнения избежать. наблюдатели — почти как Константин Шавловский в том самом десятилетней давности интервью, которое я здесь выкладывал и от которого отталкивался, — инкриминируют критикам, что за их текстами (размашистыми, эргономичными, издевательскими), по большому счету, ничего нет: хуки повисли в воздухе, а историю кино — всяческие «Кадры и кадавры», «Оттенки русского» или там «Синемарксизм» — пишут совсем другие люди; и что в конечном счете эксплицитная идеологическая позиция оказалась долговечнее, чем культивировавшийся обоими авторами импрессионизм, блаженная глоссолалия, бесившая аудиторию независимость рецензий от самих фильмов. это было письмо о кино, которое не сообщало тебе с порога, идти ли на нового Джармуша, «Трансформеров», «Делай ноги» или лучше пересмотреть дома Пауэлла и Прессбургера. и это (позволим ностальгической слезе скатиться по щеке) было прекрасно — и уж точно куда артистичнее, чем нынешний сервисный подход и мимикрия под воображаемого среднего зрителя. ну, или читателя.
это, верно, не моя, а подслушанная, перевранная, присвоенная мысль: самое ценное, что было в тех текстах — и ради чего к ним хочется с годами возвращаться, — это интонация: может быть, слишком двусмысленная и игривая для сегодняшних, совсем прямолинейных времен. кажется, ее отзвуки можно различить в том, как пишут сейчас некоторые молодые авторы — и, говорю это с почтением к несравненным оригиналам, в том, как, бывает, пишу я. после того как выключили камеры, Волобуев, продолжая над нами трунить, предложил тост за Харви — а я бы предпочел за него, за Станислава и за блеск.
смотреть (более-менее полное) видео
читать (сокращенную) расшифровку
Джулиан Барнс, великий, на восьмом десятке вышел на пелевинские мощности: новый роман — про французского гинеколога свободных нравов Сэмюэля Поцци, с которого Пруст, по всей видимости, списал доктора Котара, — выйдет 5 ноября. судя по синопсису, такие книги премируют за укрепление межнациональных отношений; впрочем, кто такой Барнс, как не агент двух разведок — педант на кухне с попугаем Флобера на плече.