​​«Когда физическое, астральное, ментальное и каузальное тела Андрея оказались в комнате, их взгляд сразу же упал на большой стол, беспорядочно заваленный бумагами».

плюсы поверхностного образования — в половину второго ночи обнаружить оцифрованный архив журнала «Часы» и, в частности, роман Бориса Гройса «Визит».

фото тоже впервые вижу; состав участников не хуже каста «Ирландца», по-моему.

Александр Жолковский в сборнике «Осторожно, треножник!» вспоминал, как отправил статью о «Я вас любил» Тарановскому — с просьбой показать ее Якобсону. Тарановского эта структуралистская экзегеза не впечатлила, зато понравились цитаты из Пушкина, «перечитать которого всегда приятно». удовольствие от книги Андрея Зорина про Льва Толстого более сложного толка, но да — это еще и блестящий коллаж из дневников и прозы такого знакомого, казалось бы, писателя.

​​открытый чемпионат России по спискам к non/fiction только набирает ход, но лично я готов назвать победителей уже сейчас: как и год назад, самый убедительный набор книг, которые стоит купить на ярмарке, вышел в Weekend; авторы — постоянный обозреватель издания Игорь Гулин и отвечающая за детскую секцию Лиза Биргер. тексты прилажены друг к другу, как детали интерьера в приснопамятной рубрике «Квартира недели»: роман-событие — «Циклонопедия», стихи — что любопытно, отечественные и переводные — Мария Степанова, биография — «Барская» и Зорин о Толстом, научпоп — Ровелли про время. русская проза — которую тут традиционно не жалуют, — в несколько траурном облачении: покойные Кондратьев и Юрьев и роскошно-архивный, со всеми противоречивыми вариантами, Вагинов. заметно, однако, — я писал об этом в прошлый раз, — что одни книги вызывают у Гулина критический азарт (и наверняка стали бы поводом для отдельного высказывания неделей позже), а другие — умеренный, в лучшем случае, интерес. хочется, короче, немного защитить Джонатана Франзена и его «сентиментальную орнитологию», в которой мне почудилось — наверное, это было недостаточно энергично сформулировано в опубликованной в «Стиле» заметке, — окончательное прощание с мифом о политической невинности и вежливом нейтралитете большой литературы. в конце концов, что такое «Божественная комедия», как не изощренная, в терцинах, месть фейсбучным оппонентам.

за перипетиями культурной войны интересно следить и по тому, как за последние восемь лет в сериалах про героев-писателей изменились литературные отсылки. мужлан Ноа в The Affair ставит Франзена выше Энн Пэтчетт. Ханна Хорват в Girls периодически напоминает окружающим о величии Филипа Рота и, если ничего не путаю, живописует своим малолетним ученикам роман «Прощай, Коламбус». в Mrs Fletcher (получасовое драмеди, которое один HBO и умеет делать: смотреть незачем, смотреть — продолжаешь) сменившая пол преподавательница литературного мастерства цитирует — конечно же — Зэди Смит. все это, понятно, не означает, будто ЗС проходимка, а ДФ — здорово и вечно (осторожно предположу, что «Белые зубы» и «Поправки» располагаются примерно на одной полке); просто занятно.

​​увидев с утра приуроченный к лев-данилкинскому юбилею материал, весь день, без преувеличения, размышлял над тем, что написал бы по этому поводу сам — если б спросили. воспоминания о том, как мы бродили по Иркутской области, обсуждая бондиану, Линча и Чернышевского, кажется, лучше оставить для другого раза; читательские наблюдения — за тем, как автор остроумных заметок о современных британских романах погружался в русское психо, — вероятно, будут интересны еще меньше. Данилкин-автор (и здесь я не делаю большой разницы между критической и биографической его ипостасями) — это особенное устройство фразы, хищный синтаксис, иронический прищур, страсть к диковинам и нулевая толерантность к общим местам и кумирам; собственно, про отношения писателя С. и рецензента Д. можно написать отдельный текст — доберись мы сейчас до статьи студента Данилкина о сорокинском «Романе». посему — четыре текста, к которым мне довелось приложить руку как редактору и как автору:

— «Безгрешность», прочитанная через Ленина; образцовый политэкономический разбор новой классики — абсолютно причем актуальный.

— приуроученный к выходу «Пантократора» разговор, отчего-то приведший многих моих знакомых в ужас; можно не соглашаться вообще ни с чем, но эмоция (для постоянного, по крайней мере, читателя) странная.

— самая резкая рецензия на «Манарагу» — отмеченная Марком Липовецким в сборнике статей о Сорокине и заставившая еще раз задуматься о том, как радикалы становятся «литературными полицейскими».

— превратившееся в монолог интервью для Esquire — из которого мы, в частности, узнаем, что на этом свете прежде «Человека с яйцом» и «Юрия Гагарина» могла появиться биография Виктора Пелевина.

с днем рождения! фото: Максим Балабин.

Ролан Барт в роли Уильяма Теккерея в фильме «Сестры Бронте». ничего необычного, листайте дальше

Автор. — Необходимо «быть знакомым с авторами», нет надобности знать их имена.

​​возвращение дорогого книжного веб-сериала: всю неделю Arzamas будет публиковать мой список к non/ficiton. начинаем — снова — с Долинина; впереди еще 9 серий.

ой, а это на каком стенде на non/fiction такая презентация проходит?

​​среди книг, о которых я писал для «Полки», были давние, много раз читанные фавориты («Приглашение на казнь»), ключевые — и прошедшие в свое время мимо — произведения любимых писателей («Хаджи-Мурат») и вещи, когда-то казавшиеся чем-то бесконечно второстепенным в сравнении с настоящими шедеврами тех же авторов («Три сестры»). чего не было, так это текста, который бы в момент работы над ним вдруг оказывался страшно созвучным внутреннему моему состоянию — будучи совершенно чужим, далеко отстоящим от любезного мне типа письма. этой осенью я читал и много думал про «Господ Головлевых» — может быть, самом некомфортном русском романе XIX века.

поберегитесь, «Лекции по русской литературе»; посторонись, «Русский канон»

​​«Жизнь Ерофеева — а она, при всей своей внешней бестолковости, конечно же, была опытом жизнетворчества — представляла собой поиск такого же рода взрывной реакции: того метода разрушения себя и других, в котором разрешились бы противоречия, возник бы новый, совершенный стиль существования (подобный делириумному изяществу его поэмы). События, мысли, люди в такого рода жизни не встраиваются в последовательную канву биографии, их цель, скорее, сгореть в пламени этого эксперимента».

лучшую, как принято в наше постданилкинское время, рецензию на книгу победителей «Большой книги»-2019 Олега Лекманова, Михаила Свердлова и Ильи Симановского написал Игорь Гулин; перечитал сейчас с огромным удовольствием — чего и вам желаю.

​​узнал буквально только что из инстаграма Лизы. не было такой и не будет.

​​если кто следит — в «Издательстве Ольги Морозовой» републиковали книгу (эссе, «манифест») Михаила Шульмана «Набоков, писатель», которую довелось читать в свое время на «Вавилоне». не могу не отметить бессовестный довольно — учитывая полиграфические свойства издания — ценник (690 в «Москве», больше тысячи в интернете); перевыпущенная «Истинная жизнь писателя Сирина» обойдется читателям Сирина в такую же примерно сумму; про какой-нибудь заоблачный The Garland Companion to Vladimir Nabokov я даже не говорю. все это вроде бы свидетельствует о потенциальной финансовой привлекательности набоковедения (что, конечно, великое заблуждение), а с другой, исподволь работает на образ элитарного, не для всех, автора, которого поди пойми, — очень, на самом деле, неточный и вредный.

​​пересмотрев вслед за «Брачной историей» «Фрэнсис Ха», приходишь к выводу, что в егор-беликовском голосовании за лучшего режиссера десятилетия выбирать стоило, конечно, Баумбаха — вот автор, который, сохраняя собственную манеру, проделал самый захватывающий путь: куда-то в большие американские романисты; и как же стыдно за брошенные четыре года слова о том, что НБ не сладил бы с «Поправками» — его материал, абсолютно. жизнь-соло, пересмотр традиционного семейного контракта, госпожи (Гервиг) и господа (Драйвер) Америка и уходящая молодость (так ли хорош While We’re Young, как запомнился? надо проверить) — сейчас особенно заметно, насколько Баумбах умнее и тоньше Андерсона, в чьей тени он долгие годы обретался: собственно — в массовом сознании — до 2010-х.

это не значит, что я одинаково люблю все его фильмы (закрывающий нулевые «Гринберг» кажется затянувшейся сверх меры шуткой: герой, украсивший бы второй план любой другой его картины, получил — из авторской исключительно сентиментальности — свою), и все-таки: Баумбах — никакой не король хипстеров, исчезнувших за очередным историческим поворотом (ну или попросту выросших — и ставших кем-то другими) и не алленовский эпигон; тут (всегда было) что-то свое — выстраданное и воспетое.