«Ты ничего не знаешь: открой рот и тяни нитку».
Подкаст-бестиарий с «мертвым поэтом» Дмитрием Воденниковым — трудно сосчитать количество зоологических метафор, которыми он описывает процесс сочинительства: от ахматовских белок до ксеноморфа. Помимо прочего, ДВ объясняет причины популярности Бродского среди провинциальных интеллигентов и признается в ненависти к Цветаевой (героине его статьи в «Литературной матрице»); не иконоборчество ни разу, понятно, и не «Немного и достаточно», но тоже — бодрит.
Слушать на Букмейте
Слушать в iTunes
Подкаст-бестиарий с «мертвым поэтом» Дмитрием Воденниковым — трудно сосчитать количество зоологических метафор, которыми он описывает процесс сочинительства: от ахматовских белок до ксеноморфа. Помимо прочего, ДВ объясняет причины популярности Бродского среди провинциальных интеллигентов и признается в ненависти к Цветаевой (героине его статьи в «Литературной матрице»); не иконоборчество ни разу, понятно, и не «Немного и достаточно», но тоже — бодрит.
Слушать на Букмейте
Слушать в iTunes
я человек простой: прежде чем браться за «Постмодернизм» Фредрика Джеймисона, решил осилить «Постмодерн в изложении для детей» Жана-Франсуа Лиотара — сборник писем, которые философ отправил французскому юношеству. финал первого послания:
«Наконец, должно быть ясно следующее: нам надлежит не-поставлять реальность, но изобретать намеки на то мыслимое, которое не может быть представлено. И при решении этой задачи ничто не дает повода рассчитывать даже на малейшее примирение между «языковыми играми», которые Кант называл способностями, зная, что их разделяет бездна и что лишь трансцендентная иллюзия (гегелевская) может надеяться на их тотализацию в каком-то реальном единстве».
похоже, надо было трезво оценивать свои когнитивные способности — и искать версию для яслей.
«Наконец, должно быть ясно следующее: нам надлежит не-поставлять реальность, но изобретать намеки на то мыслимое, которое не может быть представлено. И при решении этой задачи ничто не дает повода рассчитывать даже на малейшее примирение между «языковыми играми», которые Кант называл способностями, зная, что их разделяет бездна и что лишь трансцендентная иллюзия (гегелевская) может надеяться на их тотализацию в каком-то реальном единстве».
похоже, надо было трезво оценивать свои когнитивные способности — и искать версию для яслей.
настроение: завести ютуб-канал о критической теории, культурном марксизме и новинках издательства Verso и заканчивать каждый выпуск безмятежной фразой — «подписывайте и ставьте Лукач под этим роликом».
выходные тугодума: узнал из книжки Екатерины Андреевой про «Черный квадрат» и его автора, что Малевич возводил этимологию фамилии Ленина к «лени» и предлагал оригинальный способ коммеморации вождя мирового пролетариата. во-первых, возвести мавзолей в виде куба. во-вторых:
«Каждый рабочий-ленинист должен держать дома куб в напоминание о вечном, неизменном уроке ленинизма, чтобы создать символическую материальную основу культа. <...> Куб более не геометрическое тело. Это новый объект, в котором мы пытаемся воплотить вечное <...> вечную жизнь Ленина, побеждающую смерть».
автопортрет величайшего русского художника тоже впечатляет. обратите внимание на правый нижний угол.
«Каждый рабочий-ленинист должен держать дома куб в напоминание о вечном, неизменном уроке ленинизма, чтобы создать символическую материальную основу культа. <...> Куб более не геометрическое тело. Это новый объект, в котором мы пытаемся воплотить вечное <...> вечную жизнь Ленина, побеждающую смерть».
автопортрет величайшего русского художника тоже впечатляет. обратите внимание на правый нижний угол.
хроники исчезнувшего языка: перечитывая без какой-то специальной надобности (самая честная, самая чистая разновидность этого занятия) сборник уэльбековских эссе «Мир как супермаркет», обнаружил в тексте «Снижение пенсионного возраста» чудное слово «затейники» — в качестве синонима презренного англицизма «аниматоры», по-видимому, еще не ставшего в 2004 году таким безальтернативным. Нина Кулиш — спасибо.
переживал, что за прошедшие с записи несколько месяцев беседа с Алексеем Сальниковым безнадежно устареет, но, кажется, не все так плохо: пока Кирилл Серебренников выбирает ланцеты для фильма про доктора Менгеле, можно послушать новый выпуск «Хорошего текста». автор «Петровых...» имеет обыкновение отвечать на вопросы, положив голову на стол, но вы все равно разберете, как он переносит грипп, что смотрит по вечерам и почему любит Лескова.
Apple
Google
Яндекс
Букмейт
Apple
Яндекс
Букмейт
в «Заражении», которое все сейчас с упоением пересматривают (скажу, может быть, кощунственную вещь: совсем уже солнцеликим гением Стивен С. стал, когда решил уйти из кино; то есть период, начавшийся в 2011 году, — пожалуй, лучший отрезок в его фильмографии), видят уникальный в своем роде гимн системе, отмечают великолепное, как всегда у этого автора, владение формой, смакуют то, что тут происходит с народными артистами (обойдемся без спойлеров). мне отчего-то дорога реплика, которая ретроспективно обретают мерцающее метатекстуальное содержание: через два года Лоу сыграет в х/ф Side Effects психиатра, выписавшего пациентке экспериментальный препарат — с прискорбным для своей профессиональной карьеры последствиями. режиссер и сценарист, конечно, те же.
не закрывая, разумеется, тему, но вот — мощнейший аргумент в пользу феминитивов откуда, прямо скажем, не ждали. вторая страница «Пнина» в переводе Геннадия Барабтарло с его упоительными белогвардейскими «ежели» и «чтомый»; «стенограмма» романа вел. рус.-амер. автора, оценившего, кажется, всего одну женщину-писательницу — и то по настоянию своего тогдашнего друга Эдмунда Уилсона:
«Приглашая его выступить в пятницу вечером с лекцией в Кремоне — верст двести на запад от Вэйнделя, академического насеста Пнина с 1945-го года, — вице-президентша кремонского дамского клуба мисс Джудит Клайд уведомила нашего приятеля, что самый удобный поезд отходит из Вэйнделя в 1.52 пополудни и прибывает в Кремону в 4.17».
«Приглашая его выступить в пятницу вечером с лекцией в Кремоне — верст двести на запад от Вэйнделя, академического насеста Пнина с 1945-го года, — вице-президентша кремонского дамского клуба мисс Джудит Клайд уведомила нашего приятеля, что самый удобный поезд отходит из Вэйнделя в 1.52 пополудни и прибывает в Кремону в 4.17».
заметке про дефолтный (несмотря на констелляцию звезд) сериал — дефолтное название. современные антифашистские высказывания могут адски бесить (как творчество резидента «Аншлага» Тайки Вайтити или там телеверсия «Рассказа служанки»), сражать, подобно новому, очень на удивление внятному Малику (похоже, последний фильм, который я посмотрел в кино в марте), но вот эта продуманная, с оглядкой на передовицы, моральная паника раздражает как-то отдельно. рекомендую инвестировать ближайшие шесть недель в перечитывание Филипа Рота и пересмотр идеального, в отличие от нового Саймона, slow-burn сериала Mad Men — пропадать так под «Zou Bisou Bisou».
И этот мне противен
И мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет
Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник
Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно
великий, по любым котировкам, человек был. очень больно и плохо.
И мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет
Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник
Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно
великий, по любым котировкам, человек был. очень больно и плохо.
слова даются тяжело, но все-таки вот: нечто вроде надгробного слова, прочитанного на расстоянии — и карантинные меры тут ни при чем. в тексте есть ссылки на тронувшие меня эпитафии Олеси Герасименко, Александра Черных, Феликса Сандалова и Бориса Нелепо; теперь к ним можно присовокупить некролог Олега Кашина и пост Дмитрия Ольшанского. но прежде прочего перечитайте стихи, которые весь вечер выкладывал у себя Глеб Морев, — очень по-разному устроенные и какие-то замечательно инаковые; про Лимонова-поэта сейчас думать особенно интересно.
Афиша
Расставание с нарциссом: памяти Эдуарда Лимонова
На 78-м году жизни умер Эдуард Лимонов — писатель, поэт и политик, который, казалось, будет всегда. Игорь Кириенков провожает автора «Это я — ...
сутки спустя интереснее читать не дифирамбы (хотя текст Максима Семеляка на «Полке» какой-то совсем гениальный; в интернете вообще мало что хочется тут же, едва закончив, перечитать, чтобы посмотреть, как это устроено и почему так тебя прошибло; испытываешь — выпустив к вечеру еще один сингл — зависть к автору, мыслящему альбомами), а некрологи, проникнутые скепсисом, даже — сложив очки и понизив голос — неприязнью. на «Кольте» о Лимонове, не оправдавшем ожиданий, написал Ян Левченко; у себя в фейсбуке — еще и под замком — Деда припечатал Илья Кукулин. много точных замечаний — и о неправильном лимоновском русском как глобальном английском, и цитата из «Книги воды» («Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас. И чтобы он вас заметил, подняв свой взгляд от мальков, тритонов и головастиков. А не заметил — ну и нет вас») очень выразительная, — но все равно кажется, что в этих текстах сквозит какой-то почти оксюморонный ожесточенный интерес: как это у него — такого отвратительного фашиста, жалкого лузера, графомана и лоялиста — получалось про астры в октябре, Италию и червей в цементе.
как-то получилось.
как-то получилось.
ну и последнее по поводу ЭВЛ — на правах историко-литературной новеллы.
в 2013-м, после полуторагодового (огромный для этого автора хиатус) перерыва, вышел роман Пелевина «Бэтман Аполло» — долгожданное высказывание любимого писателя о Болотной, который должен был если не благословить вышедшую на улицу интеллигенцию, то, по крайней мере, складно объяснить, что все это было — и почему так закончилось. особое мнение Пелевина принято трактовать как прямолинейно-охранительное (всему виной посредственные, действительно, каламбуры про Сергея Мохнаткина и светскую Москву), но приложение — свободные рассуждения героя-повествователя о феноменах современного мира — до сих пор читается с удовольствием: это отсюда, в частности, знаменитая сценка «СРКН», на которую Сорокин ответил отдельной главой в «Теллурии».
в преддверии релиза крупные СМИ выпускали отрывки, и 4 марта в 15:12 на сайте «Известий» появился фрагмент из приложения под заголовком «Социальная реализация». он заканчивался так:
«В российской прессе некоторое время назад происходило вялое переругивание каких-то персонажей на тему: «равен ли Лимонов Сахарову, Солженицыну и Бродскому — или такая претензия смешна?» Отвечаем — равен. И Солженицыну, и Бродскому, и Сахарову. И Копернику. И даже самому товарищу Сталину. И каждому по отдельности, и всем в сумме. А они, и каждый отдельно, и вся палата, равны нулю. То же самое относится к любому наполеону из любой кащенко, включая оригинальный французский бренд. Увы, это относится даже к произносящему эти слова — хоть он и Кавалер Ночи».
в 19:56 в том же издании появился ответ — в один, скорее всего, присест написанная колонка «Бог не изобрел даже мобильного телефона, коллега Пелевин!». и, что самое странное, это не лимонка в очередного квадратного и банального шугар-бэби, а вполне уважительная, даже чуть взволнованная полемика о месте человека во Вселенной. финал, как водится, великолепный:
«Я видел Пелевина один раз, поскольку он бережет себя от человеческих коллективов. (Ему не позавидуешь, как же без этих зловонных и скоропреходящих, особенно без девок-то худо?!) Я видел его, стоящего в темных очках ближе к выходу. Это был какой-то ранний юбилей журнала «Медведь», кажется, в 1998 году. Один из редакторов журнала показал мне Пелевина.
Я отметил что Пелевин похож на милицейского опера, из породы молодых.
Привет Вам, Пелевин!»
понятно, чем прямо сейчас занимается Пелевин: на 400 примерно страницах объясняет, что мировой карантин — пат, в который российские спецслужбы свели неудачу на западном фронте, и придумывает нецензурные двустишия со словами «Тунберг» и «Сандерс». было бы красиво и щедро, если бы он нашел в своей новой книге нишу и положил туда черную и красную розу — в память о коллеге.
в 2013-м, после полуторагодового (огромный для этого автора хиатус) перерыва, вышел роман Пелевина «Бэтман Аполло» — долгожданное высказывание любимого писателя о Болотной, который должен был если не благословить вышедшую на улицу интеллигенцию, то, по крайней мере, складно объяснить, что все это было — и почему так закончилось. особое мнение Пелевина принято трактовать как прямолинейно-охранительное (всему виной посредственные, действительно, каламбуры про Сергея Мохнаткина и светскую Москву), но приложение — свободные рассуждения героя-повествователя о феноменах современного мира — до сих пор читается с удовольствием: это отсюда, в частности, знаменитая сценка «СРКН», на которую Сорокин ответил отдельной главой в «Теллурии».
в преддверии релиза крупные СМИ выпускали отрывки, и 4 марта в 15:12 на сайте «Известий» появился фрагмент из приложения под заголовком «Социальная реализация». он заканчивался так:
«В российской прессе некоторое время назад происходило вялое переругивание каких-то персонажей на тему: «равен ли Лимонов Сахарову, Солженицыну и Бродскому — или такая претензия смешна?» Отвечаем — равен. И Солженицыну, и Бродскому, и Сахарову. И Копернику. И даже самому товарищу Сталину. И каждому по отдельности, и всем в сумме. А они, и каждый отдельно, и вся палата, равны нулю. То же самое относится к любому наполеону из любой кащенко, включая оригинальный французский бренд. Увы, это относится даже к произносящему эти слова — хоть он и Кавалер Ночи».
в 19:56 в том же издании появился ответ — в один, скорее всего, присест написанная колонка «Бог не изобрел даже мобильного телефона, коллега Пелевин!». и, что самое странное, это не лимонка в очередного квадратного и банального шугар-бэби, а вполне уважительная, даже чуть взволнованная полемика о месте человека во Вселенной. финал, как водится, великолепный:
«Я видел Пелевина один раз, поскольку он бережет себя от человеческих коллективов. (Ему не позавидуешь, как же без этих зловонных и скоропреходящих, особенно без девок-то худо?!) Я видел его, стоящего в темных очках ближе к выходу. Это был какой-то ранний юбилей журнала «Медведь», кажется, в 1998 году. Один из редакторов журнала показал мне Пелевина.
Я отметил что Пелевин похож на милицейского опера, из породы молодых.
Привет Вам, Пелевин!»
понятно, чем прямо сейчас занимается Пелевин: на 400 примерно страницах объясняет, что мировой карантин — пат, в который российские спецслужбы свели неудачу на западном фронте, и придумывает нецензурные двустишия со словами «Тунберг» и «Сандерс». было бы красиво и щедро, если бы он нашел в своей новой книге нишу и положил туда черную и красную розу — в память о коллеге.
набоковед Андрей Бабиков пишет, что умер Олег Коростелев — историк русской эмиграции, долго и необычайно плодотворно занимавшийся Буниным, Адамовичем, Святополком-Мирским и другими титанами зарубежья; собственно, его фамилия под обложкой сигнализировала, что этому изданию можно доверять. ошарашивающая совершенно потеря для всех, кого интересовала литература изгнания; кого интересовала литература вообще.
шансы на то, что фанаты сметут с полок откомментированное ПСС автора «Одиночества и свободы» (узнал буквально минуту назад, что Адамович перевел самый известный роман Камю — в его переложении, «Незнакомец») или начнут подряд читать номера «Литературного факта», ускользающе малы, но вот — последняя большая работа Коростелева (в соавторстве с Сергеем Морозовым), многое прибавляющая к нашим знаниям о позднем Бунине. книга была в «Фаланстере» еще в воскресенье.
шансы на то, что фанаты сметут с полок откомментированное ПСС автора «Одиночества и свободы» (узнал буквально минуту назад, что Адамович перевел самый известный роман Камю — в его переложении, «Незнакомец») или начнут подряд читать номера «Литературного факта», ускользающе малы, но вот — последняя большая работа Коростелева (в соавторстве с Сергеем Морозовым), многое прибавляющая к нашим знаниям о позднем Бунине. книга была в «Фаланстере» еще в воскресенье.
из надгробного слова Дэвиду Фостеру Уоллесу, которое вошло в сборник «Дальний остров», отпечатанный на плотной, надежной бумаге (стоящее в выходных данных «2014» — напоминание об еще одной, типографской, катастрофе), можно узнать, что Джонатан Франзен прочитал «Бесконечную шутку» за 10 вечеров — безо всяких ограничивающих перемещения мер. понятно, что речь идет о рукописи близкого человека и что люди тогда не знали такой отвратительной, ничем не вознаграждающей топи, как Фейсбук, и все равно впечатляет. книга вышла на русском полтора года назад, но, кажется, сказать про нее что-то действительно содержательное (а не набор мнений и оценок с чужого плеча) способны только сопереводчики и штурмующие их мероприятия энтузиасты — и автор этих строк, увы, не исключение.
обнаружилось, что сорокинская «Моя трапеза» — самый гастрономически безупречный автофикшн на русском языке. Быков прописывает страдающим от депрессии рассказ Чехова «Сирена», в котором описан баснословный, в гиляровском духе, обед, но эта вещь как-то понятнее, ближе и потому целебнее; осознаешь, что «Сорокин трип» украсила бы сцена на кухне. следить за переменой блюд, изготовляемых и поглощаемых 45-летним на момент создания текста писателем, интереснее, чем за многими остросюжетными сочинениями — причем нет никаких сомнений, что этот изобильный ленч для автора дело привычное; не то чтобы он как-то специально перед нами рисуется, выбирая из холодильника ингредиенты похитрее. кроме того, «Трапеза» довольно остроумно устроена (на ум почему-то приходит французский баламут Раймон Кено, но разница между ним и С., как между УЛИПО и влипаро): разделив хорошо заточенным ножом действия и произнесенные по их случаю слова, Сорокин одновременно достигает юмористического эффекта и немножко приспускает броню. в этом потоке — телефонные разговоры, тетешканье левретки Саввы, пародирование кавказского акцента, домашний матерок («И вот сюда. И сразу — ёб-ти хуй!») — можно выловить довольно любопытные, интимные пассажи. презрение к московскому общепиту рубежа веков: «Какие, блядь, суши, какой мисоширо! В Москве в суши-бар только под пистолетом. И то не пойду». вегетарианские — в мечтательно-толстовском стиле — позывы: «Вообще пора перестать жрать животных. Тогда лет через двести можно наступать на спящего льва». поклон литературному учителю: «Когда заговоришь? Когда заговоришь? Помнишь, у Юрия Витальевича? Но он там всех съел». тоска по сильнодействующей прозе: «Читать нечего. Савка, почему нет хороших писателей? Робко как-то». насмешка над толкователями, читающими его через Бахтина: «Литературная критика наша умом прискорбна. А западные слависты — циклопы одноглазые. Да, Савка? И этот единственный глаз — кар-на-ва-лы-за-цыя!». литературный снайпер внимательно глядит в прицел, но руки не на цевье. руки шинкуют, мешают и откупоривают.
интересные, конечно, связи прочерчивает сознание, нарочно сведенное к постоянным, не подлежащим девальвации величинам: в новом, с фантастическим проворством жонглирующем основными темами и символами, эпизоде Better Call Saul Джимми режиссирует гениальную антирекламу банка Mesa Verde, используя ходовое английском выражение shock and awe — а ты вспоминаешь, что именно такой слоган был у ансамбля противного виолончелиста Эндрю Уолша из «Моцарта в джунглях», сопровождающего дюжину последних завтраков. на цитату, пожалуй, не тянет, но отчего тогда в начале этой серии маленькая Ким пять с лишним миль волочит за собой виолончель, отказавшись ехать вместе с подвыпившей матерью?
в интервью «Коммерсанту» режиссер «Последнего министра» Роман Волобуев снова (для каких-то совсем сумасшедших фанатов отмечу: отношения художника с богом и синтаксис кино РВ обсуждал с тем же Константином Шавловским 10 лет назад в «Сеансе»; в этом смысле 18 страницу свежего Weekend можно читать как сиквел того разговора) открестился от свойственного отечественным аутерами капризного мессианства (понятно, на чьем лбу волнуется «взопревшая прядь») в пользу ремесла — но, как показывает пилот, это не значит, что ради ладно выточенных стульев и лодок он готов отказаться от личных обсессий: все мы знаем, что свиней Волобуев любит больше, чем людей.