​​переживал, что за прошедшие с записи несколько месяцев беседа с Алексеем Сальниковым безнадежно устареет, но, кажется, не все так плохо: пока Кирилл Серебренников выбирает ланцеты для фильма про доктора Менгеле, можно послушать новый выпуск «Хорошего текста». автор «Петровых...» имеет обыкновение отвечать на вопросы, положив голову на стол, но вы все равно разберете, как он переносит грипп, что смотрит по вечерам и почему любит Лескова.

Apple
Google
Яндекс
Букмейт

​​в «Заражении», которое все сейчас с упоением пересматривают (скажу, может быть, кощунственную вещь: совсем уже солнцеликим гением Стивен С. стал, когда решил уйти из кино; то есть период, начавшийся в 2011 году, — пожалуй, лучший отрезок в его фильмографии), видят уникальный в своем роде гимн системе, отмечают великолепное, как всегда у этого автора, владение формой, смакуют то, что тут происходит с народными артистами (обойдемся без спойлеров). мне отчего-то дорога реплика, которая ретроспективно обретают мерцающее метатекстуальное содержание: через два года Лоу сыграет в х/ф Side Effects психиатра, выписавшего пациентке экспериментальный препарат — с прискорбным для своей профессиональной карьеры последствиями. режиссер и сценарист, конечно, те же.

не закрывая, разумеется, тему, но вот — мощнейший аргумент в пользу феминитивов откуда, прямо скажем, не ждали. вторая страница «Пнина» в переводе Геннадия Барабтарло с его упоительными белогвардейскими «ежели» и «чтомый»; «стенограмма» романа вел. рус.-амер. автора, оценившего, кажется, всего одну женщину-писательницу — и то по настоянию своего тогдашнего друга Эдмунда Уилсона:

«Приглашая его выступить в пятницу вечером с лекцией в Кремоне — верст двести на запад от Вэйнделя, академического насеста Пнина с 1945-го года, — вице-президентша кремонского дамского клуба мисс Джудит Клайд уведомила нашего приятеля, что самый удобный поезд отходит из Вэйнделя в 1.52 пополудни и прибывает в Кремону в 4.17».

​​заметке про дефолтный (несмотря на констелляцию звезд) сериал — дефолтное название. современные антифашистские высказывания могут адски бесить (как творчество резидента «Аншлага» Тайки Вайтити или там телеверсия «Рассказа служанки»), сражать, подобно новому, очень на удивление внятному Малику (похоже, последний фильм, который я посмотрел в кино в марте), но вот эта продуманная, с оглядкой на передовицы, моральная паника раздражает как-то отдельно. рекомендую инвестировать ближайшие шесть недель в перечитывание Филипа Рота и пересмотр идеального, в отличие от нового Саймона, slow-burn сериала Mad Men — пропадать так под «Zou Bisou Bisou».

​​И этот мне противен
И мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет

Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник

Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно

великий, по любым котировкам, человек был. очень больно и плохо.

слова даются тяжело, но все-таки вот: нечто вроде надгробного слова, прочитанного на расстоянии — и карантинные меры тут ни при чем. в тексте есть ссылки на тронувшие меня эпитафии Олеси Герасименко, Александра Черных, Феликса Сандалова и Бориса Нелепо; теперь к ним можно присовокупить некролог Олега Кашина и пост Дмитрия Ольшанского. но прежде прочего перечитайте стихи, которые весь вечер выкладывал у себя Глеб Морев, — очень по-разному устроенные и какие-то замечательно инаковые; про Лимонова-поэта сейчас думать особенно интересно.

​​сутки спустя интереснее читать не дифирамбы (хотя текст Максима Семеляка на «Полке» какой-то совсем гениальный; в интернете вообще мало что хочется тут же, едва закончив, перечитать, чтобы посмотреть, как это устроено и почему так тебя прошибло; испытываешь — выпустив к вечеру еще один сингл — зависть к автору, мыслящему альбомами), а некрологи, проникнутые скепсисом, даже — сложив очки и понизив голос — неприязнью. на «Кольте» о Лимонове, не оправдавшем ожиданий, написал Ян Левченко; у себя в фейсбуке — еще и под замком — Деда припечатал Илья Кукулин. много точных замечаний — и о неправильном лимоновском русском как глобальном английском, и цитата из «Книги воды» («Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас. И чтобы он вас заметил, подняв свой взгляд от мальков, тритонов и головастиков. А не заметил — ну и нет вас») очень выразительная, — но все равно кажется, что в этих текстах сквозит какой-то почти оксюморонный ожесточенный интерес: как это у него — такого отвратительного фашиста, жалкого лузера, графомана и лоялиста — получалось про астры в октябре, Италию и червей в цементе.

как-то получилось.

​​ну и последнее по поводу ЭВЛ — на правах историко-литературной новеллы.

в 2013-м, после полуторагодового (огромный для этого автора хиатус) перерыва, вышел роман Пелевина «Бэтман Аполло» — долгожданное высказывание любимого писателя о Болотной, который должен был если не благословить вышедшую на улицу интеллигенцию, то, по крайней мере, складно объяснить, что все это было — и почему так закончилось. особое мнение Пелевина принято трактовать как прямолинейно-охранительное (всему виной посредственные, действительно, каламбуры про Сергея Мохнаткина и светскую Москву), но приложение — свободные рассуждения героя-повествователя о феноменах современного мира — до сих пор читается с удовольствием: это отсюда, в частности, знаменитая сценка «СРКН», на которую Сорокин ответил отдельной главой в «Теллурии».

в преддверии релиза крупные СМИ выпускали отрывки, и 4 марта в 15:12 на сайте «Известий» появился фрагмент из приложения под заголовком «Социальная реализация». он заканчивался так:

«В российской прессе некоторое время назад происходило вялое переругивание каких-то персонажей на тему: «равен ли Лимонов Сахарову, Солженицыну и Бродскому — или такая претензия смешна?» Отвечаем — равен. И Солженицыну, и Бродскому, и Сахарову. И Копернику. И даже самому товарищу Сталину. И каждому по отдельности, и всем в сумме. А они, и каждый отдельно, и вся палата, равны нулю. То же самое относится к любому наполеону из любой кащенко, включая оригинальный французский бренд. Увы, это относится даже к произносящему эти слова — хоть он и Кавалер Ночи».

в 19:56 в том же издании появился ответ — в один, скорее всего, присест написанная колонка «Бог не изобрел даже мобильного телефона, коллега Пелевин!». и, что самое странное, это не лимонка в очередного квадратного и банального шугар-бэби, а вполне уважительная, даже чуть взволнованная полемика о месте человека во Вселенной. финал, как водится, великолепный:

«Я видел Пелевина один раз, поскольку он бережет себя от человеческих коллективов. (Ему не позавидуешь, как же без этих зловонных и скоропреходящих, особенно без девок-то худо?!) Я видел его, стоящего в темных очках ближе к выходу. Это был какой-то ранний юбилей журнала «Медведь», кажется, в 1998 году. Один из редакторов журнала показал мне Пелевина.

Я отметил что Пелевин похож на милицейского опера, из породы молодых.

Привет Вам, Пелевин!»

понятно, чем прямо сейчас занимается Пелевин: на 400 примерно страницах объясняет, что мировой карантин — пат, в который российские спецслужбы свели неудачу на западном фронте, и придумывает нецензурные двустишия со словами «Тунберг» и «Сандерс». было бы красиво и щедро, если бы он нашел в своей новой книге нишу и положил туда черную и красную розу — в память о коллеге.

​​набоковед Андрей Бабиков пишет, что умер Олег Коростелев — историк русской эмиграции, долго и необычайно плодотворно занимавшийся Буниным, Адамовичем, Святополком-Мирским и другими титанами зарубежья; собственно, его фамилия под обложкой сигнализировала, что этому изданию можно доверять. ошарашивающая совершенно потеря для всех, кого интересовала литература изгнания; кого интересовала литература вообще.

шансы на то, что фанаты сметут с полок откомментированное ПСС автора «Одиночества и свободы» (узнал буквально минуту назад, что Адамович перевел самый известный роман Камю — в его переложении, «Незнакомец») или начнут подряд читать номера «Литературного факта», ускользающе малы, но вот — последняя большая работа Коростелева (в соавторстве с Сергеем Морозовым), многое прибавляющая к нашим знаниям о позднем Бунине. книга была в «Фаланстере» еще в воскресенье.

из надгробного слова Дэвиду Фостеру Уоллесу, которое вошло в сборник «Дальний остров», отпечатанный на плотной, надежной бумаге (стоящее в выходных данных «2014» — напоминание об еще одной, типографской, катастрофе), можно узнать, что Джонатан Франзен прочитал «Бесконечную шутку» за 10 вечеров — безо всяких ограничивающих перемещения мер. понятно, что речь идет о рукописи близкого человека и что люди тогда не знали такой отвратительной, ничем не вознаграждающей топи, как Фейсбук, и все равно впечатляет. книга вышла на русском полтора года назад, но, кажется, сказать про нее что-то действительно содержательное (а не набор мнений и оценок с чужого плеча) способны только сопереводчики и штурмующие их мероприятия энтузиасты — и автор этих строк, увы, не исключение.

​​один из самых, на мой вкус, увлекательных и гармоничных разговоров цикла: в новом выпуске «Хорошего текста» Оксана Васякина рассказывает, с кем она обсуждает свои стихи, на что живет современный поэт и с какими трудностями она столкнулась, работая над романом.

Apple
Google
Яндекс
Букмейт

​​обнаружилось, что сорокинская «Моя трапеза» — самый гастрономически безупречный автофикшн на русском языке. Быков прописывает страдающим от депрессии рассказ Чехова «Сирена», в котором описан баснословный, в гиляровском духе, обед, но эта вещь как-то понятнее, ближе и потому целебнее; осознаешь, что «Сорокин трип» украсила бы сцена на кухне. следить за переменой блюд, изготовляемых и поглощаемых 45-летним на момент создания текста писателем, интереснее, чем за многими остросюжетными сочинениями — причем нет никаких сомнений, что этот изобильный ленч для автора дело привычное; не то чтобы он как-то специально перед нами рисуется, выбирая из холодильника ингредиенты похитрее. кроме того, «Трапеза» довольно остроумно устроена (на ум почему-то приходит французский баламут Раймон Кено, но разница между ним и С., как между УЛИПО и влипаро): разделив хорошо заточенным ножом действия и произнесенные по их случаю слова, Сорокин одновременно достигает юмористического эффекта и немножко приспускает броню. в этом потоке — телефонные разговоры, тетешканье левретки Саввы, пародирование кавказского акцента, домашний матерок («И вот сюда. И сразу — ёб-ти хуй!») — можно выловить довольно любопытные, интимные пассажи. презрение к московскому общепиту рубежа веков: «Какие, блядь, суши, какой мисоширо! В Москве в суши-бар только под пистолетом. И то не пойду». вегетарианские — в мечтательно-толстовском стиле — позывы: «Вообще пора перестать жрать животных. Тогда лет через двести можно наступать на спящего льва». поклон литературному учителю: «Когда заговоришь? Когда заговоришь? Помнишь, у Юрия Витальевича? Но он там всех съел». тоска по сильнодействующей прозе: «Читать нечего. Савка, почему нет хороших писателей? Робко как-то». насмешка над толкователями, читающими его через Бахтина: «Литературная критика наша умом прискорбна. А западные слависты — циклопы одноглазые. Да, Савка? И этот единственный глаз — кар-на-ва-лы-за-цыя!». литературный снайпер внимательно глядит в прицел, но руки не на цевье. руки шинкуют, мешают и откупоривают.

​​интересные, конечно, связи прочерчивает сознание, нарочно сведенное к постоянным, не подлежащим девальвации величинам: в новом, с фантастическим проворством жонглирующем основными темами и символами, эпизоде Better Call Saul Джимми режиссирует гениальную антирекламу банка Mesa Verde, используя ходовое английском выражение shock and awe — а ты вспоминаешь, что именно такой слоган был у ансамбля противного виолончелиста Эндрю Уолша из «Моцарта в джунглях», сопровождающего дюжину последних завтраков. на цитату, пожалуй, не тянет, но отчего тогда в начале этой серии маленькая Ким пять с лишним миль волочит за собой виолончель, отказавшись ехать вместе с подвыпившей матерью?

портрет дедушки в огне. 1901, Крым, справа — дочь Александра

​​в интервью «Коммерсанту» режиссер «Последнего министра» Роман Волобуев снова (для каких-то совсем сумасшедших фанатов отмечу: отношения художника с богом и синтаксис кино РВ обсуждал с тем же Константином Шавловским 10 лет назад в «Сеансе»; в этом смысле 18 страницу свежего Weekend можно читать как сиквел того разговора) открестился от свойственного отечественным аутерами капризного мессианства (понятно, на чьем лбу волнуется «взопревшая прядь») в пользу ремесла — но, как показывает пилот, это не значит, что ради ладно выточенных стульев и лодок он готов отказаться от личных обсессий: все мы знаем, что свиней Волобуев любит больше, чем людей.

​​это заметно и по уже опубликованным фрагментам — последняя книга Эдуарда Лимонова «Старик путешествует» (премьера в понедельник на Букмейте; вскорости будет и на бумаге) не вполне типичные воспоминания: чего стоит, скажем, список действующих лиц, настраивающий на мистический лад. о частностях будем распространяться, когда у всех желающих появится возможность сверить впечатления; скажу только, что в строках «Человеку представляется, что это очередная болезнь. Но это не болезнь, это смерть его выкручивает. Она хочет своего, пришла ему пора обратиться в другую форму. Ах, как он не хочет, он же к этой привык!» чудится отзвук цинциннатовского «Как мне, однако, не хочется умирать! Душа зарылась в подушку. Ох, не хочется! Холодно будет вылезать из теплого тела». впрочем, покойный не слишком жаловал этого писателя — в чем можно убедиться из довольно точного местами эссе о набоковской мизогинии. к слову, про Лизу Вишневскую, у которой 15-летний Савенко одолжил «Дар», тоже есть в «Старике».

ну и еще один грандиозный текст, инспирированный трагическими событиями: с уникальной для этого жанра интонацией — отстраненная симпатия? — про Лимонова написал Игорь Гулин. помимо прочего, это еще и редкий некролог, который не отшатывается от нацбольского проекта: ИГ (автор разрешен на территории Российской Федерации) называет партию лучшим произведением Лимонова после его ранних стихотворений:

«НБП во многом была эстетическим предприятием — олешевским заговором чувств, составленным из всего, что не принимала убогая политическая рациональность 90-х. Лимоновская политика сохраняла за собой весь строй горькой подпольной чувствительности. Она держалась ресентиментом и обреченностью. Заявляла права на историю от имени тех, кто из истории выброшен. Царивший в НБП культ силы был культом силы не побеждающей, но растрачивающей себя (знаменитый лозунг «Да, смерть!»). Поэтому в 2010-х Лимонову толком не нашлось места ни среди бодро солидарной и самоуверенной оппозиции, ни среди лукавых лоялистов, какими стали многие из его бывших товарищей. Он впервые выглядел немного растерянно».

​​какое это, в общем, горе — быть тупым. в 2016 году первый сезон The Girlfriend Experience — здорово отличающийся от содерберговского оригинала и стилистически, и интонационно — казался каким-то совсем пустым, равнодушным к зрителю упражнением с ледяной красавицей в главной роли; для таких ровно проектов существует в английском языке слово hollow — со всем его семантическим ореолом. в 2020-м, на волне очередного увлечения формалистскими экспериментами СС, осознаешь, что пустота тут оставлена для твоих собственных — сколько угодно сложных — построений по поводу происходящего, а во-вторых, обнаруживаешь куда более захватывающий сюжет, — как инопланетянка хотела было освоить всю партитуру человеческих эмоций, а потом, разочаровавшийсь в нескольких особенно противных особях, плюнула и решила стать надменной госпожой; чувствуется, короче, что-то глейзеровское — начиная с девятого, разоблачающего, эпизода. второй сезон, пишут, похуже, но и амбициознее, а третий, как я вычитал сегодня буквально на заборе), будет снимать дочка писателя Ноа Соллоуэя из The Affair; интересно, конечно, что Содерберг и другие продюсеры вербуют исполнительниц, решивших стать постановщицами (e.g. Эми Саймец), и как это созвучно восхитительной 13 серии — коды всего шоу, где Кристин-Челси-Аманда устраивает для клиента целый спектакль ревности, власти и унижения.

​​архиважная, настаиваю, новость: «Арзамас», редакция которого, надо полагать, относится к Ленину как к лысому шарлатану (это если цитировать печатные определения), заказал курс про «самого знаменитого человека XX века» Александру Шубину — а значит, можно рассчитывать на нейтральный, не срывающийся на крик, Олег Хлевнюк-like, нарратив. готовя материал к юбилею Русской революции, я просил Шубина посоветовать лучшие книги о 1917-м, и он выбрал нечто в том же хладнокровном духе — дилогию Александра Рабиновича «Большевики приходят к власти» и «Большевики у власти»; хочется побольше такого, конечно.

​​корифеем жанра «слышно ли меня?» в отечественном сегменте YouTube упрямо считаю русского писателя в изгнании Олега Кашина, — есть, вероятно, стримы популярнее, но едва ли найдутся смешнее, — и тем не менее: записали на этой неделе с Алексеем Поляриновым большой дистанционный разговор о чтении под домашним арестом, сериале Tiger King и романе «Противостояние», который стоит открыть, как только вы досмотрите фильм про скальпированную Гвинет Пэлтроу.

в качестве затравки — герой десятого плана, обнаруженный Алексеем при перечитывании лучшей книги на свете; еще одно подтверждение тезиса о всесильности русской художественной прозы и ее необычайных провиденциальных свойствах:

« — Да объясните мне, пожалуйста, — сказал Степан Аркадьич, — что это такое значит? Вчера я был у него по делу сестры и просил решительного ответа. Он не дал мне ответа и сказал, что подумает, а нынче утром я вместо ответа получил приглашение на нынешний вечер к графине Лидии Ивановне.

— Ну так, так! — с радостью заговорила княгиня Мягкая. — Они спросят у Landau, что он скажет.

— Как у Landau? Зачем? Что такое Landau?

— Как, вы не знаете Jules Landau, le fameux Jules Landau, le clair-voyant? Он тоже полоумный, но от него зависит судьба вашей сестры. Вот что происходит от жизни в провинции, вы ничего не знаете. Landau, видите ли, commis был в магазине в Париже и пришел к доктору. У доктора в приемной он заснул и во сне стал всем больным давать советы. И удивительные советы. Потом Юрия Мелединского — знаете, больного? — жена узнала про этого Landau и взяла его к мужу. Он мужа ее лечит. И никакой пользы ему не сделал, по-моему, потому что он все такой же расслабленный, но они в него веруют и возят с собой. И привезли в Россию. Здесь все на него набросились, и он всех стал лечить. Графиню Беззубову вылечил, и она так полюбила его, что усыновила».

Часть I
Часть II

— открываешь книгу Джейкоба Филда «Есть ли будущее у капитализма?».

— читаешь первую часть — по необходимости поверхностный, но довольный складный очерк становления современной экономической системы, который акцентирует внимание на рабстве, обеспечившем американское благосостояние, анонсирует развенчание неолиберализма и обещает выпростать наконец пресловутую невидимую руку рынка; не забыты и бедствия, выпавшие на долю России.

— добираешься до второй части с многообещающим заголовком «Как функционирует современный капитализм».

— видишь набранные аршинным шрифтом слова: «У капитализма есть будущее. Книга, которую вы читаете, тому доказательство».

давно меня так не расстраивал нон-фикшн.

​​единственное медиа под названием «НОЖ», которое заслуживает внимания. в новом номере — интервью с редактором «Взгляни на арлекинов!» и Strong Opinions Фредом Хиллсом («He was very warm, witty, and engaging, totally charming in a courtly way despite the thirty-six-year spread in our ages. He had this wonderful ability to conduct a conversation making you believe that you were just another worldly intelligent person like him, at least for a moment, which is quite a gift, and quite generous on his part, as you can imagine»); рецензии Стивена Блэкуэлла и Григория Утгофа на долининские «Комментарии к "Дару"»; статья Ольги Ворониной о книге Геннадия Барабтарло Insomniac Dreams, русский перевод которой выйдет в каком-то обозримом будущем. на территории РФ сайт доступен только через VPN.