На прошлой неделе Турецкая Компартия выпустила свой декабрьский бюллетень, в одной из статей которого подвергла суровой критике “курдское националистическое движение” во главе с Абдуллой Оджаланом и Рабочей Партией Курдистана. Дескать, и марксистами они никогда не были, и классовую борьбу забросили, и от американских империалистов помощь получают (в Сирийском Курдистане), и вообще - как были националистами, так и остались. 

Об том, что турецкая левая изначально негативно относилась к курдскому национальному движению (в том числе и к РПК), я уже писал. Поэтому нынешние борцы с оппортунизмом и ревизионизмом из Турецкой Компартии ничего нового не сказали. Однако сам факт критики вдохновляет на то, чтоб вспомнить чуть истории турецкой левой. 

В принципе, идейная борьба концепций - это нормальная и даже неизбежная практика живого общества, и нет ничего странного в спорах и кипучих дискуссиях между сторонниками различных теорий. Но турецкий случай - это какой-то особый по своей абсурдности случай.

Потому что исторически турецкая левая никогда и не выходила из состояния борьбы всех против всех. Но если во многих других странах, где коммунисты решали и все никак не могли решить, кто из них лучше понял гений Маркса и Ленина, идейные споры держались еще в каких-то более-менее цивилизованных “девчачьих” рамках (личные оскорбления, интриганство всякого рода, “сдача” противников властям), то в Турции “борьба с оппортунизмом” почти сразу же приобрела характер прямого насилия.

Тут надо коротко пояснить, что в 60-70-е годы турецкая левая была действительно очень мощным фактором политической жизни вплоть до 1980 года, когда военный переворот Кенана Эврена положил конец вялотекущей гражданской войне между левыми, правыми и правительством, жертвами которой, - убитыми и ранеными, - стали более пятнадцати тысяч человек. 

В этой гражданской войне, несмотря на репрессии и необходимость отбивать атаки со стороны турецких неофашистов (печально знаменитых “бозкуртов”/”серых волков”/”идеалистов”), турецкие левые партии и организации, - коих в ту эпоху насчитывались десятки, если не сотни, - умудрялись параллельно крутить достаточно мощный маховик “внутривидового” насилия, сопровождавшийся не только драками за контроль над общагами, университетами, школами и городскими кварталами, но и стихийными убийствами и организованными казнями соперников. 

История той же Рабочей Партии Курдистана началась, - как это ни иронично, - отнюдь не с атак на государство или правых националистов. Первым мучеником РПК (тогда еще работавшей под именем “Революционеров Курдистана”) стал черноморский турок и старый коммунист Хаки Карер (в учреждении “националистической” РПК участвовали как курды, так и турки), убитый 18 мая 1977 года в кафетерии города Антепе Алааттином Копаном. Тоже старым коммунистом и одним из лидеров маоистской курдской организации “Stêrka Sor” (Красная Звезда), с которым у Карера не сошлись взгляды по вопросам о характере СССР (маоисты считали СССР “социал-империалистическим” государством, тогда как РПК смотрела на Союз более позитивно).

Спустя непродолжительное время и сам Алааттин Копан и некоторые члены его организации, объявленные контрреволюционерами и шпионами, были физически уничтожены “Революционерами Курдистана”. Несколько позже (в 1979-80) та же участь постигла другую организацию курдской левой под названием “Tekoşin” (Борьба), которая была обвинена РПК в “социал-шовинизме” за слишком сильный крен в сторону национализма. Причем, во время переговоров с верхушкой этой группы авторитетный Оджалан пытался унять сооснователя РПК Кемаля Пира (турка по национальности), который предлагал просто убить их всех без разбирательств. В итоге, убита была только часть руководителей, а рядовой состав со всем своим оружием и финансами влился в РПК.

И такие вот “эксцессы” происходили регулярно со всеми турецкими левыми группами, главари которых ненавидели друг друга не меньше, чем неофашистов или правительство.

Поводов для этого было множество: помимо личной неприязни и конфликтов вокруг контроля над территориями, почву для кровопролития удобряли идейные разногласия. Признание или отрицание наличия “турецкого империализма”, признание или отрицание наличия специального “восточного вопроса” (проблемы курдов и алевитов), поддержка или осуждение экспансионистской политики турецкого государства на Северном Кипре, дискуссии между “национал-демократами”, считавшими что в стране должна быть завершена начатая еще Кемалем Ататюрком демократическая революция, и “социалистами-революционерами”, призывающими сразу к социалистической революции, споры между “просоветскими”, “прокитайскими”, “проалбанскими” и “независимыми” группами, между сторонниками “всеобщего восстания” с опорой на рабочих, “затяжной народной войны” с опорой на крестьян и “путча” с опорой на военных, между “социал-шовинистами”, “левыми кемалистами” и “интернационалистами”, между “ленинцами-централистами” и “ленинцами-децентралистами”... 

Все это, само собой, было богато украшено обвинениями противников в работе на ЦРУ и турецкие спецслужбы, в предательстве рабочего класса и революционного дела, наконец, в троцкизме (что забавно, т.к. в тогдашней Турции, как и в Эфиопии, где враждующие левые тоже друг друга обзывали троцкистами, само троцкистское движение было ничтожным).

Короче говоря, сотни турецких левых стали жертвами этой безостановочной борьбы с искажениями теории, а установившаяся атмосфера всеобщей ненависти друг к другу содействовала тому, что численно могучая турецкая левая фактически не сумела организовать хоть сколько-нибудь путного сопротивления военному перевороту 12 сентября 1980 года и была в короткие сроки уничтожена государством.

Впрочем, даже эта трагедия не выбила турецких левых из седла. Несмотря на усилия РПК (единственной организации, которая за счет ухода в глухую провинцию и отсутствию прямых атак против государства до 1984 года, сумела более-менее пережить переворот), призывавшей к организации единого фронта против диктатуры, как в тюрьмах, так и в эмиграции борьба между левыми группами и их вождями не утихала. И после либерализации режима в 1986-87 гг., сопровождавшейся амнистиями и возвращением из-за рубежа многих политэмигрантов, эта конфронтация обрела второе дыхание. Хотя само по себе левое турецкое движение уже не сумело восстановиться до уровня 70-х, накал внутреннего насилия не спадал.

В виде забавной иллюстрации ко всему вышесказанному можно указать нижеследующее. Есть в Турции такой журналист правых взглядов, специализирующийся на современной политической истории, Хаккы Ознур его зовут. В 2006 году этот исследователь выпустил двухтомник под названием “Глубинные левые: Конфликты, убийства, казни” (Derin sol : çatışmalar-cinayetler-infazlar), посвященный как раз вот этим бесконечным внутренним склокам и подготовленный на основе открытых источников (воспоминания, левая пресса, опубликованные отчеты полиции). Поднялся некоторый шум, и, хотя левые утверждали что все это дело было организовано по заданию и при участии спецслужб, саму фактуру никто особо не отрицал.

Ну так вот. Чтоб читатель понимал масштабность темы, укажу, что первый том, освещающий период 1961-71 гг., содержит почти 600 страниц. А вот второй, где описаны столкновения между левыми фракциями с 1971 по 1980 гг. насчитывает уже 1760 страниц (т.е. больше, чем в трехтомном подарочном издании “Капитала” Карла Маркса). Это впечатляет.

Продолжим тему необычного национализма.

В Америке этой проклятой есть такая социальная группа белых англосаксонских протестантов, хиллбилли называется. Про них подробней можете сами прочитать, но если вкратце, то это сформировавшийся на глухом и сельском юго-востоке США социальный слой со своей весьма специфической культурой, который в годы Великой Депрессии за счет миллионных потоков трудовых мигрантов распространился далеко за пределы своей малой родины в горах Аппалачи, вызывая откровенную неприязнь у среднего американца. 

Почему?

Потому что хиллбилли действительно специфический народец. Склонность к насилию, криминалу, дебошам и алкоголизму, неизбывный расизм и ксенофобия, подчеркивание своего “сельского” происхождения и неприязнь к городским дурачкам (и в целом, к “северянам”) вообще не способствовали адекватной интеграции хиллбилли в урбанистический американский рай. К тому же диаспоры этих белых “отходников” образовывали в северных городах такие же трущобные гетто, какие формировали не менее многочисленные черные трудовые мигранты Юга. С такими же точно проблемами в виде войн уличных банд, наркоманией и пьянством, сплошной нищетой и социальной депрессией, бесправием перед полицейским беспределом и малокультурностью.

Но даже эти отсталые слои населения не обошла стороной могучая левая волна 60-х годов. Хотя, казалось бы, консервативная идентичность хиллбилли максимально далека от какой бы то ни было революционной политики.

Тем не менее, в 1968 году в чикагском Аптауне (Чикаго - “центр” рассеянного по Америке сообщества хиллбилли) на основе уличной банды Peace Makers (Миротворцы) была образована прогрессивная “Организация Молодых Патриотов” (Young Patriots Organisation), в чью задачу входила социальная защита нищего белого населения трущобных окраин города. 

Очень быстро YPO наладила связи с другими подобными же социально-этническими группами Чикаго: знаменитыми “Черными пантерами”, “Организацией молодых лордов”, объединявшей выходцев из Пуэрто-Рико, и “Коричневыми беретами”, куда входили молодые люди мексиканского происхождения (чиканос). 

“Черные пантеры”, - чья политическая линия к тому моменту уже отошла от изначального экстремистского черного национализма к “революционному черному национализму”, - решительно повлияли на все эти организации, которые переняли от “пантер” не только идеологию, но и практику “прямого действия”/“пропаганды делом”. Под чем понимались социальные мероприятия, направленные на повышение жизненного и политического уровня “своих” этнических сообществ: организации медицинских клиник, молодёжного досуга, производственных кооперативов, структур поиска работы, утренних кухонь для детей, распродаж одежды и мелочевки и т.д. Ну и, в том числе, кампаний борьбы (нередко насильственной, но чаще всего пропагандистской) с уличными бандами и наркоторговцами. 

Естественно, единая практика и сходные цели привели к тому, что в 1969 году этими группировками была образована т.н. “Радужная коалиция революционной солидарности”, к которой позднее примкнут “Партия Красной Гвардии” (молодежная левая банда китайского квартала Сан-Франциско), Движение американских индейцев и некоторые не-этнические группы.

При этом, работая бок о бок с черными, пуэрториканцами, чиканос, китайцами и индейцами, осуждая расизм и идеи расового превосходства, “Молодые патриоты” в своей публичной деятельности всячески подчеркивали свою идентичность “угнетенных белых людей” (поставленную в центр программы 10 пунктов, списанной с аналогичной программы “Черных пантер”) и активно использовали элементы “южной культуры”, - вплоть до флага Конфедерации, - ассоциирующиеся именно с расизмом.

продолжение

начало

Соответственно, верность “южным” традициям, являющимся важным фактором самосознания местного белого сообщества, позволила “Молодым Патриотам” действительно вовлекать в орбиту идеологического влияния не только членов молодежных белых банд Нью-Йорка или Чикаго, но и местных байкеров, представителей наиболее расистской субкультуры США в тот период. Трансформируя мятежный дух этих белых маргиналов по рецептам Маяковского; т.е. превращая стихийную расовую ненависть в ненависть к самому общественному строю, который, откровенно говоря, низводил белых хиллбилли на уровень негров и мигрантов.

Чуть погодя, опять же под влиянием “Пантер”, которые в какой-то момент вошли в конфликт с организациями, исповедующими “чистый” (не антикапиталистический) черный “культурный национализм”, “Молодые патриоты” обрушились и на белый “культурный национализм”. Раскрывая его коммерциализированный характер (“капиталисты зарабатывают миллионы на бусах, рубашках с афро-принтами и ковбойских шляпах”), заявлялось, что сам по себе “культурный национализм” безвреден, ничего не меняет и лишь увековечивает капиталистическую эксплуатацию (“символы черного и белого самосознания используются для продвижения табака, алкоголя и укрепления проблемной иерархии в сообществе”).

Но фактически, и “Черные Пантеры”, и “Молодые Патриоты”, и другие расовые группы “Радужной коалиции", продолжали использовать именно “культурный национализм” и апелляции к расовому происхождению в качестве основы своей политической пропаганды (к примеру, “Белым Сопротивлением” назывался цикл статей в журнале “Патриот” о движении белых против войны во Вьетнаме).

Иными словами, именно гордость за расовое происхождение, гордость за свою культуру являлись теми факторами, которые отличали одну организацию “Радужной коалиции” от другой. Для “Молодых патриотов” предметами такой гордости являлись принадлежность к сообществу хиллбилли (hillbilly nationalism) и “отсталая южная” культура, - в которой конечно же подчеркивалось демократическое начало, - сочетающиеся парадоксальным образом с антирасизмом и антимилитаризмом.

Вообще пример “Радужной коалиции” как бы демонстрировал, что различия расовых и этнических культур, - от которых ни одна сторона не собиралась отказываться в пользу “интеграции”, - не является преградой для укрепления социального “единства угнетенных”. На удивление, внутри альянса действительно не наблюдалось конфликтов, конкуренции и стремления нарастить свою мощь за счет других, традиционно характерных для подобных левых коалиций. Каждая из организаций “окучивала” своё расово-этническое сообщество, каждая из организаций спокойно принимала лишенный ксенофобии “культурный национализм” других участников альянса, ничто не препятствовало координации и взаимопомощи. 

Обмен опытом, средствами и материалами между расовыми фракциями, каждая из которых была заинтересована в укреплении другой, принял достаточно широкие формы, послужив даже основой для нескольких уголовных дел о “незаконной” передаче “Молодыми лордами” пожертвований, собранных в “своих” церквях (в США церковные приходы 60-х так же сегрегировались по расовому принципу) “Молодым патриотам” на реализацию социальных программ в белых кварталах.

продолжение

начало

Собственно, один из руководителей и идеологов “Черных пантер” Элдридж Кливер выразил характер этой внутренней солидарности “Радужной коалиции” таким образом: “Мы призывали к власти черных для черных, к власти красных для краснокожих, к желтой власти для азиатов и к белой власти для белых, потому что никто не хотел продолжать жить под властью свиней” (“свиньями”, само собой, именовались капиталисты). И подобного рода лозунги (в том числе и невозможный для сегодняшних американских SJW-активистов “White power for white people!”) нередко транслировались на митингах и демонстрациях, причем чаще всего они неслись из уст таких деятелей как Элберт Ховард или Фред Хэмптон, являвшихся неоспоримыми идеологами “Черных пантер”. В общем-то, основным лозунгом “Радужной коалиции” как раз и был призыв “Black, Brown, White Power!”

И хотя со стороны все это выглядело просто как проявление своеобразного “расового сепаратизма”, Кливер именовал такой подход “антиимпериалистическим интеркоммунализмом” (антиимпериалистическим - потому что США признавались “империей”, а не “национальным государством”). С расовым и этническим самоопределением колонизируемых (черных, белых, латиноамериканцев, азиатов), с организационной автономией, но при этом скрепленной идеями “революционной межрасовой солидарности”. 

Все это кажется наивной утопией, но парадокс в том, что упадок и развал “Радужной коалиции” был связан не с факторами межрасовых конфликтов, а с деятельностью ФБР, которое в рамках программы COINTELPRO (Контрразведывательной программы) фактически развалило изнутри по отдельности каждую из организаций-участниц альянса.

Сегодня, после рассекречивания некоторых архивов этой кампании, роль ФБР в ликвидации американского движения “новых левых” не подвергается сомнению, вопрос лишь в масштабах. В случае, например, с “Черными пантерами”, вмешательство ФБР решающим образом повлияло на непосредственное крушение структуры. Другие группы “Радужной коалиции” так же оказались под прицелом органов и в общем сами бывшие участники склонны именно на провокации и широкие информационные кампании дискредитации взваливать ответственность за постепенное разложение этнических организаций, которые к 1973 году почти синхронно прекратили своё существование.

Отдаленными наследниками “Молодых патриотов” является сетка Redneck Revolt (действующая теперь под вывеской John Brown Gun Club), которая выскочила в национальное публичное поле в 2016 году (хотя, говорят, образовалась еще в 2009), на фоне роста правого популизма среди провинциального американского населения. А известность приобрела уже в 2017, после столкновений промеж правыми и левыми в Шарлотсвилле вокруг памятника генералу Роберту Э. Ли.

Идея этой сетки была незатейливая: сформировать внутри традиционно консервативной среды “глубинного народа” (деревенщины-реднеков), издревле являющейся социальной базой для всевозможных правых, фракцию противников идей белого превосходства. Но, как водится, на этом учредители не остановились и пришили к антирасизму еще и антикапитализм во всем его нынешнем западном разнообразии, которое противники презрительно именуют “культурным марксизмом”.

Ну и, типа, если “Молодые патриоты” юзали в качестве обертки для своего движения флаг Конфедерации, ковбойские шляпы, кантри-музыку и отсылки к “южной гордости”, то эти в качестве маркера принадлежности к реднек-культуре избрали ныне модные бороды и приверженность ко Второй поправке Билля о правах. Это которая о владении и ношении оружия.

Тут дело в том, что исторически движ вокруг этой поправки был прерогативой правых политических секторов. Насоздавав огромное количество милицейских структур и заполонив собою Национальную Стрелковую Ассоциацию, правые и ультраправые усердно продвигали идею владения оружием и сопротивления федеральному правительству, которое якобы давным-давно предало интересы нации по приказу масонов/коммунистов/евреев. Ассортимент таких правых оппозиционеров очень широк: начиная с противников уплаты налогов (с иконой в качестве Гордона Каля, который погиб в перестрелке с федеральными маршалами в 1983) и религиозных сектантов (типа тех, которых штурмовали федералы в Уэйко в 1993, когда погибло 86 человек), заканчивая многочисленными милициями “патриотов-конституционалистов”, расплодившимися начиная с 60-х годов во многих штатах.

И вот, значит, правую либертарианскую повесточку, вероятно популярную в американской глубинке, решили перехватить эти “мятежные реднеки” в условиях, когда страна фактически разделилась на сторонников демократов и республиканцев. Причем последние (в лице Дональда “Краснова”) тоже более чем активно разыгрывали патриотические картишки, завоевав на свою сторону бóльшую часть “антиправительственной” правой (типа Oath Keepers или сетки 3 Percenters, которые ради “Краснова” даже Капитолий пошли штурмовать).

Не совсем понятно, насколько успешным оказался “перехват повестки” и “организация белого рабочего класса против расизма и капитализма”. Судя по всему, сеть “мятежных реднеков” была не очень многочисленна, но весьма активна в бурную эпоху 2016-2020 гг. А их стремление создать “альтернативу трампизму в среде белых” за счет характерного для правых дискурса, - т.е. защиты Второй поправки и конституционных прав на милицейскую организацию и открытое ношение оружия, - видимо вдохновило другие “антифашистские” (так их называют в Америке) общественные движения, принявшиеся создавать “стрелковые ассоциации” и группы “гражданского ополчения” самого разного политического толка.

И когда Дональд “Краснов” после чреды насильственных инцидентов и покушений ополчился на “антифу”, он в том числе имел в ввиду и эти группы стремительно вооружающихся американских “новейших левых”.