Сергей Зхус (с)
***
Восстав, словно мумия, после ночлега,
Терпя на морозе жестокую муку,
Слепил я из грязного, ссаного снега
Не снежную бабу, а рыжую суку.
С глазами раскосыми, блядской улыбкой,
С лобком из пропахшего рвотой мочала,
С глазами, в которых качается зыбко
Весь ёбаный мир без конца и начала.
И губы мои прошептали невольно:
Ты так омерзительна, так безобразна…
Она ж хохотнула, и ранила больно:
Художников много, хороших и разных!
Да как ты посмела! Презренная шлюха!
Я – гений, а ты лишь отход неприличный!
И я, зарыдав, ей влепил оплеуху.
И рот её тут же оскалился хищно:
О, да, мой любимый! Мой грозный, мой грешный!
Ударь же сильнее! Яви свою силу!
Из всех, кто пинал меня, ты самый нежный!
Из всех ненавидевших ты самый милый.
И я продолжал. Возле детской площадки
Столпился народ, пребывающий в шоке.
А я, опрокинув её на лопатки,
Размазал по грязному снегу ошмётки.
Я рухнул на снег, сотрясаясь в рыданьях,
И только почудился шёпот неясный:
Смотри, это препод наш по рисованью.
Ведь я говорила тебе, что он классный!

Сергей Зхус (с)
***
В капсуле грохочущей подземки
Старику с поникшей головой
Из-под блузки девочки-студентки
Подмигнул сосочек озорной.
Что искал он в этом взгляде мутном?
Что хотел он там расшевелить?
Не найти ему в остове утлом
Проводов, что могут заискрить.
Лучше бы ему в объятьях друга
С предвкушеньем близости твердеть
Или на экзамене с натугой
Поцелуи препода терпеть.
Только знайте: маленькое солнце
Сердце вдруг согрело старику!
Серый мир на части раскололся,
Зацвели тюльпаны на снегу!
Не сравнить нахлынувшие чувства
С еблей подростковой день деньской,
Как предмет высокого искусства
С надоевшей до смерти попсой.
И старик, былую вспомнив славу,
Трудовых, давно прошедших дней,
Сплюнул на пол: грудь прикрой, шалава!
И побрёл дорогою своей.
А девчушка, взгляд толпы почуяв,
Грудь свою не стала прикрывать.
Прошептала тихо: пидор хуев.
И пошла экзамены сдавать.

Один умный, блять, продюсер
Хуй на полочке нашёл,
Проглотил его по пьяни -
Хуй до жопы не дошёл!

Как вчера на «Дикой мяте»
Прикупил я хуй на вате:
Оберну себе ебло -
И красиво, и тепло.

То ли мир действительно коварен,
То ли я по жизни ни ку-ку.
Вдоль дороги плёлся грустный парень
С ржавой арматуриной в боку.

То ли он не смог поймать машину,
То ли он устал рукой махать,
Стрющив морду, он держал бочину,
И кровищи было не ебать!

«Далеко, наверно, до травмпункта, -
Я подумал, мимо промелькнув. -
Выживет - не выживет? Да хуй-то!
Двигайся, брателла, move it, move!»

ОДА ВИОЛОНЧЕЛИ

Виолончель, старушка древняя,
В умелых мастера руках...
Родную вспомнил вновь деревню я
И музыку на сидюках.

В деревне слушали Газманова,
«Лесоповал» и русский рок,
Ну а у нас туристы пьяные
Забыли с классикой мешок.

И мы с сестрёнкой диски ставили
На модный битый «Pidoneer»,
И Моцарт с Гайдном нам поправили
Мозги и души, например.

Когда на дискотеке ставили
Ансамбль «Кино» или «На-На»,
Мы взглядами толпу буравили
И усмехались: да, страна...

А после в хату возвращались мы
И забивались где-то в щель,
И под невидимыми пальцами
Стонала нам виолончель.

О ночи дивные бессонные
И извержения в трусах,
Когда вибрация басов ее
Будила похоть телесах!

«Остынь!» - поднявшейся коряге я
Шептал, наивен и смущён,
Когда Сен-Санс из нас вытягивал
И жизнь, и слёзы, и гормон.

И как бы невзначай мы трогали -
Ты короля, а я ферзя,
Но «Апассионата» строго нам
Приказывала: нет, нельзя!

Как хорошо что не случилось нам
Ввинтиться в пламенный инцест!
И мужики твои мне в милости,
И стыд тебе глаза не ест.

И я с женой, и с кандидатом ты
Сидим и слушаем дуэт,
Все вдохновенные, пиздатые,
И сожалений горьких нет.

В деревне нашей собираемся
Из ближних-дальних городов,
Сегодня не Сен-Сансы с Брамсами,
А Бах и что-то тех годов.

Все дачники с аборигенами
Не прочь культурно посетить
Музей художника Коленова,
Артистам «браво!» повопить.

Сегодня тут программа лучшая,
Виолончель с роялем, вишь.
Мы стольких Брамсов переслушали,
Что хуй нас Бахом удивишь.

И всё же, всё же - это здорово,
Что есть в глубинке этот тренд.
Пока нам не везут Киркорова,
Хуй кто здесь будет диссидент.

Под настроеньице и погодку))
***
Голосом кота,
Которого жрет глиста,
Пел Аксель Роуз песнь
Про то, как бы жахнуть полста,
Как постучаться в небо
И грохнуться с высоты.

В свои заповедные недра
Меня не пускала ты.

Надо бы было Иглесиаса,
Хулио или Энрике,
Видно, тебя выбешивали
Акселя нервные крики.
В общем, напрасно возился,
Лишь волоски потрепал.
Праздник медным тазом накрылся,
Хлопнул дверью, ушёл, пропал.

Давно, давно это было.
Аксель Роуз затих.
Буду ль рад я, старый жучила,
Если ты прочитаешь мой стих?
Нет, не очень. Не знаю.
Дура ты дура была.
Под Акселя - и не дала,
Курица ледяная.

https://youtu.be/8SbUC-UaAxE

ВЗРОСЛОСТЬ
***
Я поздно стал взрослым, почти в пятьдесят,
и мне не понравилась взрослость.
Мешки под глазами синюшно висят,
пузцо – воплощенная пошлость.

Во взрослом во мне что вы, девы, нашли?
Что прежде в меня не влюблялись,
когда на щеках моих розы цвели
и угли в паху раскалялись?

Теперь, когда хлипок я и ядовит,
как гриб-переросток червивый,
какую загадку мой образ таит,
зачем вы со мной так игривы?

Ах, старость! Как часто кокетничал я,
пытаясь постарше казаться!
И вот вам пожалуйста, гриб и свинья
слились в моем облике, братцы.

Ах, юные девы! Понять ли нам их?
Ну ладно бы был я богатый!
Ну, пальцы погрел, процитировал стих –
зачем же мне сразу дала ты?

Ну точно, я понял, торопишься ты,
я вижу твое благородство:
я скоро умру, и девичьи понты
втирать мне – безмозглость и скотство.

Я пью за понятливость правильных дев,
за их доброту и терпенье,
когда, озорного дедульку раздев,
они не лежат, как поленья.
Когда, старичка-мухомора раздев,
девчонки горят, как поленья!

ГАЗОВЫЙ БАЛЛОН
(песенка для детей)

Посидел на даче я выпил и вспомнИл
Как я газовый баллон на ногу уронил
Разбирали по весне мы на даче хлам
Глядь за газовый баллон - блядь мышата там
Маленькие розовые ростом с ноготок
Стала дочь их молоком кормить из пипетОк

Кормит раз кормит два -
Пей слепая голова
Папа на ногу баллон
Уронил - ревет как слон

Пошла дочка в магазин сыра прикупить
Чтобы выросших мышат маленько подкормить
Только котик баюнок мимо проходил
И откормленных мышат тихо уводил
Говорил чего вам тут? Выросли уже
Вам не стыдно пить и жрать зваться протеже?
Жить и чувствовать пора, молодость кипит!
И пропала детвора, мать твою иттит.

Вот те раз вот те два
Газовый баллон
Папа зря страдал тогда
Зло везде закон
Газовый баллон
Зло везде закон

Народ верит в бога Кузю и Илью Яшина,
Народ верит в Аум Синрикё и Алексея Навального,
Народ выстраивается в многокилометровые очереди к поясу Богородицы,
Купно с иерархами страшась мысли, что всё-таки это язычество -
И тем не менее.
Народ верит в Путина, хотя всё чаще не очень,
Народ верит, что если сковырнуть власть жуликов-воров-ментов-бандитов,
То наступит эра справедливости и Трамп лично прибежит раздавать всем нефтедоллары
(Хотя мозжечком понимает: хуй-то,
Хуй-то я куда денусь от разбитого корыта).
Народ мечтает влезть во дворцы богатеев и зажить как они,
Либо просто насрать и пограбить.

Я знаю свой народ.
Я не знаю своего народа.

Народ - дитя.
Много детей - это злые дети,
Дети без пастыря - толпа убийц.
Богородица - не попусти!
Государь, будь твёрд.

Пожалуй, мы ещё услышим исполнение гимна России в редакции А.В.Макаревича:

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы
И Путин великий нам путь озарил...

Перекличка «Путин» и «путь» будет звучать весьма пикантно, не то что «Сталин великий нам путь...»
Путь, вдуть, дудь, макнуть.
Мертв великий флюгер С.В.Михалков, но место его не пусто.

Протестная акция недоопущенных.

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР НЕЗАВИСИМОГО МУНДЕПА ИЛЬИ С ПРОСТЫМ ПОЛИЦЕЙСКИМ ГРИШЕЙ

Там где у Москвы во чреве-трюме
Скованной Неглинки бьет струя,
Бился за народ и место в Думе
Депутат по имени Илья.

Был Илья районным депутатом,
Но мечтал повыше воспарить,
Чтоб баблишко отнимать у катов
И простым согражданам дарить.

Он стучался в двери Моссовета
И кричал: - Открой, оленевод! -
В воскресенье дело было это,
Было ясно: вряд ли кто придёт.

Но стучал Илья башкой, ногами
И народу речи говорил:
- Что, ребята, не Москва ль за нами?
Мы здесь власть, Собянина - в Тагил!

И тогда он получил по крыше
Дубиналом или пятерней,
И услышал: - Вы Илья? Я Гриша,
Занимаюсь всякой тут фигней.

Был я в четырёх горячих точках,
А потом в полицию пошёл,
Беспредел творить уж нету мочи,
Сердцем чую, что нехорошо.

Есть у нас в отряде тут ребята,
Многие вот прям-таки за вас,
Зря вас не пускают в депутаты,
Вы же, как и мы, рабочий класс.

На ладонях ваших вот мозоли,
Мерседесом рулите, ага?
Взяли бы меня шофёром, что ли,
Я за вас, я буду помогать!

- Эх, Григорий, а чего не счас-то? -
Вопросил решительный мундеп. -
Бейтесь с нами за народ и счастье!
- А детишки, а семья, а хлеб?

Я, Илья, стране давал присягу,
Ох, и доболтаюсь с вами тут!
- Ты прости, Григорий, я прилягу,
Пусть меня в участок волокут.

Там уже моя подружка Соболь
В кожаных штанишках разлеглась,
Фотки шлёт. Эх, Русь моя, Чернобыль!
Ну, рабы, несите, вы здесь власть!

В интернет тотчас ушла картинка,
Как менты уносят паренька.

И рыдала под землёй Неглинка,
Скованная русская река.

Металлика спела Цоя,
Дельфин спел Smack on my bitch up,
А где-то под Степанцова
Красотка сжимает в кулак

Хуй самого Шемякина,
Скульптора всех веков.
Больше стране Степанцовых,
Больше стране кулаков!

СОНЕТ О ТЕКТОНЕТТЕ

Вращаясь в вихре полусвета,
(Да что там, зная всех блядей!),
Тебя прозвал я Тектонетта,
Дивясь порочности твоей.

Когда летит моя карета
Прочь от собрания людей
К тебе, мой пупсик, Тектонетта,
Я не пойму, хоть ты убей,

Каким ты солнцем обогрета,
Какою магмой налита,
Что хоть одета, хоть раздета,

Бровями, родинкой у рта,
Пионом вИшневого цвета, -
Там, где клокочет красота, -

С полуночи и до рассвета
Меня ты можешь, Тектонетта,
Доить и жарить, как скота...

Баклан, не сдюжил я сонета!
(И рифмы тоже - хуета.)

СИЛА ФАМИЛИИ

Много прозвищ забавных на свете
И фамилий в родной стороне,
Но загадочней, чем Дубинетти,
Не встречалось фамилии мне.

Был такой футурист Маринетти,
И «Дубинушка» песня была,
И игривый поэт Ферлингетти,
Заглотивший дубину осла.

Так откуда же веточки эти,
Из какого такого дупла
Сей могучий побег Дубинетти
Мать-Россиюшка произвела?

Повстречал ли ее я в газете,
Али просто помстилася мне?
Дубинéр, Дубиньон, Дубинетти -
Словно титулы в сказочном сне!

Ой, не плакать, не звать, не жалети
Ни о чем не желаю друзья,
Но с фамилиею Дубинетти
Был бы много известнее я.

Заседал бы в Верховном Совете,
И в Госдуме б вальяжничал я,
Весь такой из себя Дубинетти,
Разноликий, как Раша моя.

Элегантный такой, как миланец,
И упёртый, как волжский бурлак,
И в родной стороне иностранец,
И в Европе баклан и вахлак.

Отодвинул бы я Михалкова
В написании гимна РФ.
Путин вздёрнул бы бровь: «А ведь клёво!
Дубинетти? Ну йоперный смех!

Да с таким гимнописцем войдём мы
В просвещенных народов семью.
Дубинетти, а не Михалковы
Пусть возглавят культуру мою!»

Жировали бы внуки и дети
На ошмётках с боярских столов,
Но увы мне, я не Дубинетти,
И зовут меня Ваня Хохлов.

За такую фамилию, сука,
Отовсюду прогонят меня:
Из ментов, ФСБ, из Фейсбука,
Отакая, малята, хуйня.

Обо мне, как о знатном поэте,
Не судачат враги и друзья,
А назвался б юнцом Дубинетти -
Воссияла б планида моя!

Разъезжал бы я в чёрной карете
Всем вельможным бомондом любим,
И не помнили б, что Дубинетти
Не фамилия, а псевдоним.

А примкнул бы к колоннам протеста -
Поменял бы лишь рифму одну:
Шендер, Соболь, Наваль, Дубинеско -
Вот кто ЭТУ спасает страну!

И прорвались бы точно мы к власти,
Ротенбергов проклятых сменя,
И настало кому-то бы счастье.
Отакая, малята, хуйня.

Буду грезить о том, что на свете
Есть фамилии краше моей,
Что в рублёвских садах Дубинетти
Обнимают счастливых детей.

ЛИЗА ЧЕРВЯК

Кому-то в наследство завод или дом достаётся,
Кому-то спортивные гены, практический ум,
Тот строить умеет, а этот отлично смеётся,
Другой звездочёт и мыслитель, хоть с виду угрюм.
А Лизе Червяк, ей почти ничего не досталось,
Лишь хлипкое тельце, да миленький вздернутый нос,
Но класса с седьмого-восьмого девчонка старалась
Постигнуть искусство любви через трах и отсос.
В различных хавирах глаза открывая наутро,
Во всех уголках ощущая спортивную боль,
Она, вспоминая Набокова и Камасутру,
Доподлинно знала, что перец важнее, чем соль.
Солёные слезы девчонка порой проливала,
Не всякий был с Лизанькой вежлив иль просто терпим,
Удар по губе от мужчины получит, бывало,
За то, что не очень почтительна якобы с ним.
"Помой мои ноги", - сказал ей однажды чеченец
По имени Ваха (он Васей представился ей),
А после ей в рот эти ноги совал, извращенец,
А в попку кутак, и старался как можно больней.
За что же ты, Лиза, такие мученья терпела?
Ты денег не клянчила, если давали - брала,
Стеснялась чуть-чуть своего худосочного тела,
И с каждым придурком как птичка была весела.
А было всё это не блядство, а людям служенье,
И даже самоотреченье, аскеза сквозь стыд,
Сквозь боль и оргазм, и презрение, и униженья,
Сквозь непониманье, горсть радостей, тонны обид.
Ах, Лизанька-Лиза, что ж я не родился тобою,
Худющей курносой девчонкою, вечным щенком,
Мне порево виделось всюду, но не голубое,
А девочки стали давать лишь на курсе втором,
Нет, курсе на первом - второго уже института -
Я понял, что я селадон, ловелас и жуир,
И девки общажные в очередь, без парашюта
На койку мою приземлялись, в мой праздничный мир.
О Литинститут! Казахстан и Молдова, Украйна,
Татария, Коми, кого только не было тут!
Бухали и трахались всюду, открыто и тайно,
И мне было весело делать свой праздничный труд.
Шли годы. По всяким халупам меня помотало,
Мудлан с алкоголиком рушили нашу страну,
Я годы потратил, чтоб почва под ноги попала,
Чтоб в собственной норке высматривать в дамах жену.
Какие девчонки на кастинг ко мне приходили,
Принцессы, богини из всех уголков СНГ!
Я радовал всех, но они меня не убедили,
И тут мне попался червяк в серебристой фольге.
Мы выпили с ней по чуть-чуть, и, снимая обертку,
Блестящее платьице цвета "мой светлый металл",
Я нежно отметил: какой ты смешливый и верткий,
Курносый и нежный ребёночек, во я попал!
Ребёнку меж тем накануне исполнилось двадцать,
Мы это отметили новым глотком каберне,
И честно скажу, что до этого так кувыркаться
Ни разу не вышло седому и мудрому мне.
Когда ж первый пыл перерывом истомным сменился,
И носик курносый я с нежностью дважды лизнул,
Вертлявый ребёнок привстал, надо мною склонился,
Погладил угасшее пламя и песнь затянул:
"Я Лиза Червяк, я прекрасней всего, что ты знаешь,
Я лучше всех мест, где когда-либо ты побывал,
И ты понимаешь, когда ты в меня проникаешь:
Я лучше всех женщин, которых ты не обнимал.
Я лучше всех будущих и лучше всех предыдущих,
Довольная всем что случилось и что получу,
Я Ева, Лилит, ты узнал меня? В райские кущи
С тобой, мой Адам, я навек удалиться хочу".
Мы снова любили друг друга и ввысь улетали,
И влажно друг другу опять раздували костры,
Друзья по звонку всю неделю в мой дом прибывали,
И с Лизой Червяк отправлялись в другие миры.
Вино и гармония, Эроса благость и милость,
Ни капли усталости, ласк водопады и смех,
Но бог отвернулся, идиллия вдруг прекратилась -
Жена одного из друзей отмудохала всех.
Сережка ольховая, лёгкая, будто пуховая,
Чуть тронешь её, всё окажется в мире не так,
И, видимо, жизнь не такая уж вещь пустяковая,
Когда тебе в ней повстречается Лиза Червяк.
Когда в ней заводится девочка Лиза Червяк.