Как на ягодном мху
Пёр медведь Зулейху,
А чекист от похмельюшка маялся.
Зулейха, Зулейха,
Кто у нас без греха?
Вихрь враждебный с Россией управился.
Нас лишали земли,
Нас кромсали и жгли,
По тайге-мерзлоте нас рассеяли,
Мы же вновь проросли
Из кулацкой сопли,
И в столицы пошли с Моисеями.
На болоте вода,
На холме лебеда,
Лагеря в сибирях осыпаются,
Только слёзы стыда
Жмёт из нас либерда:
Слышь, кацапья орда, время каяться! -
За Украйну, Кавказ,
Кенигсберг и Донбасс,
Приднестровье, Чечню и Татарию,
За грузинских воров,
За плохих докторов,
И за нефть минус сто за два барреля,
За латышских стрелков,
И за большевиков,
За кровавую удаль чекистскую.
Зулейха, Зулейха,
Кто из нас без греха?
Скинь же в пропасть меня, альпинистка моя!
Пёр медведь Зулейху,
А чекист от похмельюшка маялся.
Зулейха, Зулейха,
Кто у нас без греха?
Вихрь враждебный с Россией управился.
Нас лишали земли,
Нас кромсали и жгли,
По тайге-мерзлоте нас рассеяли,
Мы же вновь проросли
Из кулацкой сопли,
И в столицы пошли с Моисеями.
На болоте вода,
На холме лебеда,
Лагеря в сибирях осыпаются,
Только слёзы стыда
Жмёт из нас либерда:
Слышь, кацапья орда, время каяться! -
За Украйну, Кавказ,
Кенигсберг и Донбасс,
Приднестровье, Чечню и Татарию,
За грузинских воров,
За плохих докторов,
И за нефть минус сто за два барреля,
За латышских стрелков,
И за большевиков,
За кровавую удаль чекистскую.
Зулейха, Зулейха,
Кто из нас без греха?
Скинь же в пропасть меня, альпинистка моя!
👍139
ВЛАДИМИР
Замела, запорошила вьюга по граду старинному,
кисеёй из снежинок златые укрыв купола.
Я иду сквозь метель осторожно, как по полю минному,
по проспекту, где раньше творил я лихие дела.
Здесь, я помню, на санках катался с артисткой Земфировой,
здесь с цыганкой Маняшей в трактирах я месяц кутил,
здесь я продал жиду скромный матушкин перстень сапфировый,
а потом дрался с ваньками и околотошных бил.
Пил шампанское вёдрами и монопольную царскую,
губернатор был брат, полицмейстер - родимый отец.
Было время! Являл я Владимиру удаль гусарскую.
Но всему, как известно, приходит на свете конец.
Полюбил я мещанку, сиротку-подростка, Аринушку,
голубые глазёнки, худая, что твой стебелёк.
Тётка, старая сводня, спроворила мне сиротинушку -
устоять не сумел я, нечистый, знать, в сети завлёк.
Патрикеевна, тётка, точь-в-точь на лисицу похожая,
отвела меня в спальню, где девочка слёзы лила.
И всю ночь как котёнка Аринушку тискал на ложе я...
А на завтра придя, я узнал, что она умерла.
Что причиной? Мой пыл иль здоровье её деликатное?
Разбирать не хотелось. Полицию я задарил,
сунул доктору "катю", словцо произнес непечатное,
Патрикеевне в рыло - и в Питер тотчас укатил.
Танцевал я на балах, в салоны ходил и гостиные,
сбрил усы, брильянтином прилизывать стал волоса,
Но в столичном чаду не укрылся от глазок Арины я:
всё являлась ночами и кротко смотрела в глаза.
Запил мёртвую я и стихи стал писать декадентские
про аптеку, фонарь и про пляски живых мертвецов,
начал в моду входить, и курсистки, и барышни светские
восклицали, завидя меня: "Степанцов! Степанцов!"
Брюсов звал меня сыном, Бальмонт мне устраивал оргии,
девки, залы, журналы, банкеты, авто, поезда;
только больше, чем славу, любил полуночничать в морге я,
потому что Аришу не мог я забыть никогда.
Как увижу девчонку-подростка, так тянет покаяться,
положу ей ладонь на головку и скорбно стою,
а медички, что в морг проводили, молчат, сокрушаются,
что не могут понять декадентскую душу мою.
А на западе вдруг загремели грома орудийные,
Франц-Иосиф с Вильгельмом пошли на Россию войной.
Я попёрся на фронт, и какие-то немцы дебильные
мчались прочь от меня, ну а после гонялись за мной.
Я очнулся в семнадцатом, раненый, с грудью простреленной,
и в тылу, в лазарете, вступил в РСДРП(б).
Тут и грянул Октябрь. И вчера, в своей мощи уверенный,
я вернулся, Владимир, старинный мой город, к тебе.
Мне мандат чрезвычайки подписан товарищем Лениным,
в Губчека Степанцов громовержец Юпитер еси.
Всю-то ночь размышлял я, кому надо быть здесь расстрелянным?
Много всяческой дряни скопилось у нас на Руси.
Вот, к примеру, жирует тут контра - вдова Патрикеевна,
домик ладный, удобный, и золото, видимо, есть.
Удивляет одно: почему до сих пор не расстреляна
та, что здесь продавала господчикам девичью честь?
Я иду по Владимиру мягкой кошачьей походкою
сквозь пургу, за невидимым блоковским красным Христом,
под кожанкой трясется бутыль с конфискованной водкою,
ликвидирую сводню - водочки выпью потом.
Сводня не открывает. Ей дверь вышибают прикладами
латыши мои верные. Золото, а не народ!
"Долго будем мы тут церемониться с мелкими гадами?" -
Это я восклицаю и сводит контузией рот.
Входим в комнаты мы, Патрикеевна в ноги кидается.
"Не губи, милостивец!" - рыдает . А я ей в ответ:
"Помнишь, старая гнида, как ты погубила племянницу?
А того барчука? Вспоминаешь, зараза, иль нет?
Нынче мстит вам старухам, замученный вами Раскольников,
с пробудившейся Соней сметёт он вас с Русской земли.
А за ним - миллионы острожных российских невольников,
что с великой идеей мозги вышибать вам пришли".
"Где деньжонки, каналья?!" - вскричал я - и вся она пятнами
изошла, но когда я ко лбу ей приставил наган -
окочурилась старая ведьма. И стало понятно мне:
не Раскольников я, а лишь пушкинский пошлый Герман.
Эпилог
Минул век. Разогнула Россия могучую спинушку,
на железных конях поскакала в другие века.
А Владимир всё тот же, всё так же поют в нём "Дубинушку",
и на камне надгробном моём чья-то злая рука
год за годом выводит: "Убивший сиротку Аринушку
декадент Степанцов, председатель губернской ЧК".
Замела, запорошила вьюга по граду старинному,
кисеёй из снежинок златые укрыв купола.
Я иду сквозь метель осторожно, как по полю минному,
по проспекту, где раньше творил я лихие дела.
Здесь, я помню, на санках катался с артисткой Земфировой,
здесь с цыганкой Маняшей в трактирах я месяц кутил,
здесь я продал жиду скромный матушкин перстень сапфировый,
а потом дрался с ваньками и околотошных бил.
Пил шампанское вёдрами и монопольную царскую,
губернатор был брат, полицмейстер - родимый отец.
Было время! Являл я Владимиру удаль гусарскую.
Но всему, как известно, приходит на свете конец.
Полюбил я мещанку, сиротку-подростка, Аринушку,
голубые глазёнки, худая, что твой стебелёк.
Тётка, старая сводня, спроворила мне сиротинушку -
устоять не сумел я, нечистый, знать, в сети завлёк.
Патрикеевна, тётка, точь-в-точь на лисицу похожая,
отвела меня в спальню, где девочка слёзы лила.
И всю ночь как котёнка Аринушку тискал на ложе я...
А на завтра придя, я узнал, что она умерла.
Что причиной? Мой пыл иль здоровье её деликатное?
Разбирать не хотелось. Полицию я задарил,
сунул доктору "катю", словцо произнес непечатное,
Патрикеевне в рыло - и в Питер тотчас укатил.
Танцевал я на балах, в салоны ходил и гостиные,
сбрил усы, брильянтином прилизывать стал волоса,
Но в столичном чаду не укрылся от глазок Арины я:
всё являлась ночами и кротко смотрела в глаза.
Запил мёртвую я и стихи стал писать декадентские
про аптеку, фонарь и про пляски живых мертвецов,
начал в моду входить, и курсистки, и барышни светские
восклицали, завидя меня: "Степанцов! Степанцов!"
Брюсов звал меня сыном, Бальмонт мне устраивал оргии,
девки, залы, журналы, банкеты, авто, поезда;
только больше, чем славу, любил полуночничать в морге я,
потому что Аришу не мог я забыть никогда.
Как увижу девчонку-подростка, так тянет покаяться,
положу ей ладонь на головку и скорбно стою,
а медички, что в морг проводили, молчат, сокрушаются,
что не могут понять декадентскую душу мою.
А на западе вдруг загремели грома орудийные,
Франц-Иосиф с Вильгельмом пошли на Россию войной.
Я попёрся на фронт, и какие-то немцы дебильные
мчались прочь от меня, ну а после гонялись за мной.
Я очнулся в семнадцатом, раненый, с грудью простреленной,
и в тылу, в лазарете, вступил в РСДРП(б).
Тут и грянул Октябрь. И вчера, в своей мощи уверенный,
я вернулся, Владимир, старинный мой город, к тебе.
Мне мандат чрезвычайки подписан товарищем Лениным,
в Губчека Степанцов громовержец Юпитер еси.
Всю-то ночь размышлял я, кому надо быть здесь расстрелянным?
Много всяческой дряни скопилось у нас на Руси.
Вот, к примеру, жирует тут контра - вдова Патрикеевна,
домик ладный, удобный, и золото, видимо, есть.
Удивляет одно: почему до сих пор не расстреляна
та, что здесь продавала господчикам девичью честь?
Я иду по Владимиру мягкой кошачьей походкою
сквозь пургу, за невидимым блоковским красным Христом,
под кожанкой трясется бутыль с конфискованной водкою,
ликвидирую сводню - водочки выпью потом.
Сводня не открывает. Ей дверь вышибают прикладами
латыши мои верные. Золото, а не народ!
"Долго будем мы тут церемониться с мелкими гадами?" -
Это я восклицаю и сводит контузией рот.
Входим в комнаты мы, Патрикеевна в ноги кидается.
"Не губи, милостивец!" - рыдает . А я ей в ответ:
"Помнишь, старая гнида, как ты погубила племянницу?
А того барчука? Вспоминаешь, зараза, иль нет?
Нынче мстит вам старухам, замученный вами Раскольников,
с пробудившейся Соней сметёт он вас с Русской земли.
А за ним - миллионы острожных российских невольников,
что с великой идеей мозги вышибать вам пришли".
"Где деньжонки, каналья?!" - вскричал я - и вся она пятнами
изошла, но когда я ко лбу ей приставил наган -
окочурилась старая ведьма. И стало понятно мне:
не Раскольников я, а лишь пушкинский пошлый Герман.
Эпилог
Минул век. Разогнула Россия могучую спинушку,
на железных конях поскакала в другие века.
А Владимир всё тот же, всё так же поют в нём "Дубинушку",
и на камне надгробном моём чья-то злая рука
год за годом выводит: "Убивший сиротку Аринушку
декадент Степанцов, председатель губернской ЧК".
👍180
Forwarded from Алексей Алешковский. Дневник реакционера (Алексей Алешковский)
В разгар перестройки я учился в Литинституте. У нас был военрук, весёлый полкан-лётчик, над которым демократически настроенная молодёжь постоянно издевалась. Пока на пике очередного политического диспута он беззлобно не сказал: "А что вы всё — лётчики да лётчики? Можно подумать, это лётчики Пастернака судили".
👍141
ПОЗДРАВИМ ТОВАРИЩА СИМОНЬЯН ПЕСНЕЙ!
(Голосом прокуренного Цоя переходящим в гундосый вопль Хоя)
Зулейха открывает глаза,
Зулейха открывает рот
Зулейха голосует не за
Зулейха песнь протеста поёт
Диляром била в рот ведром
И Бахром бил меня в рот ведром
И Газпром по башке ведром
И гусар врезал кивером
И увидел я вдруг звезду
По имени солнце
И пришел дед Мазай с багром
И Данила Багров с багром
А за ним олень со свитером
И якутский шаман с костром
А потом на Неве паром
И под рёбра меня пером
И Раскольников бьет топором
И Данила Багров багром
И смеется надо мной звезда
По имени Солнце
И когда я вспоминаю про звезду
Через горы буераки я иду
И летит передо мною какаду
И я теряю сильно меньше чем найду
И когда беспечен я и сыт и пьян
Я вспоминаю Маргариту Симоньян
И наливаю всем и каждому стакан
И все русалки пляшут радостно канкан
Мы идем средь лесов и пампасов
Ветер в харю родные края
Кто-то должен рожать пидорасов
Но не я но не я но не я
Мы идем средь лесов и пампасов
И летит предо мной жизнь моя
Кто-то должен рожать пидорасов
Но не я но не я но не я
Помогай нам Армения
(Голосом прокуренного Цоя переходящим в гундосый вопль Хоя)
Зулейха открывает глаза,
Зулейха открывает рот
Зулейха голосует не за
Зулейха песнь протеста поёт
Диляром била в рот ведром
И Бахром бил меня в рот ведром
И Газпром по башке ведром
И гусар врезал кивером
И увидел я вдруг звезду
По имени солнце
И пришел дед Мазай с багром
И Данила Багров с багром
А за ним олень со свитером
И якутский шаман с костром
А потом на Неве паром
И под рёбра меня пером
И Раскольников бьет топором
И Данила Багров багром
И смеется надо мной звезда
По имени Солнце
И когда я вспоминаю про звезду
Через горы буераки я иду
И летит передо мною какаду
И я теряю сильно меньше чем найду
И когда беспечен я и сыт и пьян
Я вспоминаю Маргариту Симоньян
И наливаю всем и каждому стакан
И все русалки пляшут радостно канкан
Мы идем средь лесов и пампасов
Ветер в харю родные края
Кто-то должен рожать пидорасов
Но не я но не я но не я
Мы идем средь лесов и пампасов
И летит предо мной жизнь моя
Кто-то должен рожать пидорасов
Но не я но не я но не я
Помогай нам Армения
👍116👎1
Москвичи и гости столицы, выбирайте место встречи! Кому в Зюзино, а кому - на «Площадь Ильича». А лучше и туда, и сюда.
👍81
Не хватает в этой конструкции
Человека, чье имя "Сталь".
Над чем в посвященьи смеются?
Расскажи анекдот, Левенталь!
https://news.1rj.ru/str/dolgareva/611
Человека, чье имя "Сталь".
Над чем в посвященьи смеются?
Расскажи анекдот, Левенталь!
https://news.1rj.ru/str/dolgareva/611
Telegram
Анна Долгарева | Стихи
(Посвящается Вадиму Левенталю с его любимым анекдотом, Арсению Шипеленко с его уазиком, луганской погоде и Сватовским дорогам, а также БАРС-13, в компании каковых барсиков и были написаны эти стихи).
***
Сколько же мы спали -
Не померли чуть во сне.
Едет…
***
Сколько же мы спали -
Не померли чуть во сне.
Едет…
👍35
Forwarded from Философия Бардаша
Украинские артисты со своей ненавистью напоминают слепых котят, сами себе запретили петь на русском языке, и что в остатке?
Луна на украинском языке нужна никому, Крупин с его новым «украинским менталитетом» — смех и грех. Quest Pistols скукоживают себя еще больше, перепевая легендарные хиты на мове.
Это ли не геноцид сознания русских украинцев? Вы еще пухляков с Грибов заставьте «между нами тает лед» перепеть на украинском.
Пока будете желать смерти русскому, будете увядать, гаснуть. И примером тому — еще недавно подававший большие надежды, как артист мирового масштаба — Wellboy, а в итоге — пук в муку. Или по-украински «перднув у калюжу».
Вы едете по Европам, Америкам, в поддержку режима 95кв, зазывать на войну, вырезать русских, и как следствие работы ваших черных ртов — украинцы гибнут сотнями тысяч.
Надуманный ваш патриотизм, пустой, как звук консервных банок к машине привязанных, а машина вроде свадебная, но в пропасть. Одним словом тарахтелка-чихорда — ни души, ни бизнеса.
Луна на украинском языке нужна никому, Крупин с его новым «украинским менталитетом» — смех и грех. Quest Pistols скукоживают себя еще больше, перепевая легендарные хиты на мове.
Это ли не геноцид сознания русских украинцев? Вы еще пухляков с Грибов заставьте «между нами тает лед» перепеть на украинском.
Пока будете желать смерти русскому, будете увядать, гаснуть. И примером тому — еще недавно подававший большие надежды, как артист мирового масштаба — Wellboy, а в итоге — пук в муку. Или по-украински «перднув у калюжу».
Вы едете по Европам, Америкам, в поддержку режима 95кв, зазывать на войну, вырезать русских, и как следствие работы ваших черных ртов — украинцы гибнут сотнями тысяч.
Надуманный ваш патриотизм, пустой, как звук консервных банок к машине привязанных, а машина вроде свадебная, но в пропасть. Одним словом тарахтелка-чихорда — ни души, ни бизнеса.
👍163
Forwarded from Арсений Ли. Дизайны. Стихи. Соображения (Ars Lee)
Пленительный Вадим Степанцов и Маста-Донт дарят фестивалю Студии издательства #СТиХИ громокипящее афтарпати
👍77
Сегодня в Подольске почитаю стихов, побренчим романсами.
ПРИЕЗЖАЙТЕ В ПОДОЛЬСК ПОЛУЧИТЬ ПИЗДЮЛЕЙ
*
Я однажды поехал туда без рублей,
На заре воцарения Бори.
«Приезжайте в Подольск получить пиздюлей», -
Я прочёл из окна на заборе.
В электричке курили и пили вино,
Тускло тьму фонари освещали.
«Ну, дадут пиздюлей, ну, убьют - все равно», -
Думал я «у полони
печали».
Думал я: «Може дэсь у чаривных лисах,
В Пидмосковье, а нэ на Подоли,
Мэнэ ждэ, выкликае дивчина-краса,
Щоб смоктать мэни хуя бэз соли.
А за тэ, що дивчина обсмокче мэни,
А, мабуть, и заплыгнэ на мэнэ,
Я готовый закинчиты сумны ци дни
У подильских дубровах зэлэных».
Так я думал, себя распаляя мечтой,
И доехал до станции Гривно.
«Ось яка гарна назва!» - на станции той
Вышел я в настроении дивном.
Но русалок не встретил я в этих краях,
И, по счастью, не дали пизды мне,
Но с тех пор те слова вновь и снова в ушах
Разливаются в радостном гимне,
Словно давних эпох героический клич,
Словно Сиринов райское пенье.
По-хохлятски я тут насвистел вам мой спич,
Чтобы чувств передать вам бурленье,
Чтоб напомнить, что город Подольск и Подол,
Тот что в Киеве, - разные вещи,
Заодно показать вам, что я пиздобол
И в Московии нет меня хлеще,
Чтобы в год БээЛэМ и ковидных соплей
Нас призывы взбодрили бы эти:
«Приезжайте в Подольск получить пиздюлей», -
Нету музыки слаще на свете!
ПРИЕЗЖАЙТЕ В ПОДОЛЬСК ПОЛУЧИТЬ ПИЗДЮЛЕЙ
*
Я однажды поехал туда без рублей,
На заре воцарения Бори.
«Приезжайте в Подольск получить пиздюлей», -
Я прочёл из окна на заборе.
В электричке курили и пили вино,
Тускло тьму фонари освещали.
«Ну, дадут пиздюлей, ну, убьют - все равно», -
Думал я «у полони
печали».
Думал я: «Може дэсь у чаривных лисах,
В Пидмосковье, а нэ на Подоли,
Мэнэ ждэ, выкликае дивчина-краса,
Щоб смоктать мэни хуя бэз соли.
А за тэ, що дивчина обсмокче мэни,
А, мабуть, и заплыгнэ на мэнэ,
Я готовый закинчиты сумны ци дни
У подильских дубровах зэлэных».
Так я думал, себя распаляя мечтой,
И доехал до станции Гривно.
«Ось яка гарна назва!» - на станции той
Вышел я в настроении дивном.
Но русалок не встретил я в этих краях,
И, по счастью, не дали пизды мне,
Но с тех пор те слова вновь и снова в ушах
Разливаются в радостном гимне,
Словно давних эпох героический клич,
Словно Сиринов райское пенье.
По-хохлятски я тут насвистел вам мой спич,
Чтобы чувств передать вам бурленье,
Чтоб напомнить, что город Подольск и Подол,
Тот что в Киеве, - разные вещи,
Заодно показать вам, что я пиздобол
И в Московии нет меня хлеще,
Чтобы в год БээЛэМ и ковидных соплей
Нас призывы взбодрили бы эти:
«Приезжайте в Подольск получить пиздюлей», -
Нету музыки слаще на свете!
👍135